30. Начало города. Древняя новелла
Рассказал эту страшную историю Толя Ульненко. Добродушный светловолосый и сероглазый гигант родился и вырос в приволжском Камышине, писал «акварельные» стихи о любви и потому регулярно посещал занятия литературной группы в редакции городской газеты. А газета охотно печатала его стихи.
Работал Толя экскаваторщиком на стройке — рыл котлованы под фундаменты для цехов громадного текстильного комбината. Город наивно надеялся, что комбинат выведет его чуть ли не в число российских промышленных столиц.
В конце пятидесятых годов Толя надолго исчез — уехал на заработки в Сибирь. Чтобы, вернувшись, построить свой дом. Года через два заявился в отпуск и рассказал, что участвовал в создании нового города на реке Обь, севернее Новосибирска. Город был «закрытым», создавали его для оборонного завода, и на географических картах он не появлялся до ХХII века. Обычная судьба российских «закрытых» городов…
Первые строители города — и среди них Толя со своим новеньким экскаватором — прибыли к будущей стройке на самоходных баржах в начале лета. Просторная зелёная поляна на отлогом берегу Оби, казалось, радостно ожидала их. Щебетали непуганые птицы, прыгали белки по соснам, любопытными глазами глядел из-за кустов на людей глупый лосёнок. Ещё не боялся…
— Здесь будет город заложён! — торжественно произнёс с борта первой баржи пушкинские слова седоголовый начальник стройотряда. — Давайте выгружаться?
Выгружались весело. Безоблачное небо, нежаркое солнце таёжного края, яркая свежеумытая ночным дождём зелень, прохладный ветерок, тянущий вдоль реки обещали строителям одни только приятности.
Геодезисты быстро разбрелись по окраинам поляны «привязывать» первые сборные бараки, которые приехали в трюмах тех же самоходных барж. Вечером начальник стройотряда повёл Толю Ульненко к прямоугольнику, очерченному свежими колышками, и распорядился:
— Завтра с утра выроешь здесь котлованчик. Под первый барак. Будем ставить бараки капитально. Чтоб сто лет стояли! Когда-нибудь потом они станут складами.
— Как тут с вечной мерзлотой? — поинтересовался Толя.
— Есть! Есть! — Начальник кивнул. — Копать тебе неглубоко. Она и сама по себе — почти бетон. Упрёшься в неё — увидишь.
С утра на прибрежный песочек выгружали первую бетономешалку и первый бункер со щебнем. А Толя тем временем завёл экскаватор и слегка копнул. И первый же ковш вместе с дёрном поднял из земли труп мужчины — полуразложившийся, но в совершенно целых яловых сапогах.
Его приняли на быстро раскинутый брезент, унесли к опушке, Толя чуть отвёл экскаватор и копнул ещё раз. И снова ковш поднял вместе с дёрном мужской труп.
К ужасу сбежавшихся строителей, мужскими трупами был буквально устелен весь прямоугольник, намеченный под первый барак. В сапогах трупов, в карманах брюк, пиджаков, галифе, полувоенных френчей, рубах и курток были найдены завёрнутые в вощёную бумагу или зашитые в клеёнку партбилеты. И во всех уплата партийных взносов заканчивалась летом 1937 года. И на всех печатях значились различные партийные организации Новосибирска и его окрестностей.
Недалеко от полянки карта показывала деревню, которую в будущем предстояло перенести за пределы молодого города. Строители сбегали туда и привели на берег Оби стариков. Глядя на трупы, сняв шапки, старики истово крестились и говорили, что трупов должно быть куда больше, что около двадцати лет назад вся поляна, почитай, была ими густо усеяна. И люди из деревни, прибежавшие в ту далёкую пору на звонкую дробь пулемётной стрельбы, присыпали трупы землёй два дня полных, с рассвета до темна. А закопать по-человечески, глубоко, как положено, не было никакой возможности. Потому что вечная мерзлота тут почти под дёрном, могилу в ней вручную долбить — дело долгое, мучительное, а трупов не счесть. И от понятного страха, да ещё от боязни болезней, местные жители потом обходили эту поляну вот по сей день. И детей наказывали, если кто ненароком забредал сюда за грибами или ягодами. Этих грибов и ягод не ели, как не едят с кладбища.
Колхоз состоял в основном из рыбаков да охотников. И председатель был охотником. Но, объяснил он, близ поляны никто не охотился, и рыбу тут тоже не ловили, несмотря на отличную отмель. Потому-то и белки и птица тут водились непуганые. Сам собою образовался заповедник.
Председатель же и рассказал, что расстреляли здесь одних врагов народа, что везли их по Оби куда-то дальше, на север, на поселение, но по дороге они якобы взбунтовались, хотели захватить баржу, и потому пришлось их тут всех положить. Так позже объяснял случившееся заезжий районный начальник — в том же тридцать седьмом году. А председатель тогда был молодым парнем и только собирался на срочную службу в армию…
Старики местные тоже были в ту далёкую пору сравнительно молодыми мужиками, насчёт врагов народа, понятное дело, слыхали, но в бунт их на барже не поверили. Потому что ни у одного из расстрелянных не было в руках никакого, даже мало-мальского оружия — ни наганов, ни ножей, ни топоров, ни кольев, ни лопат хотя бы. Зато у многих были зажаты в скрюченных пальцах узелки с едой. А с таким-то «вооружением» какой же бунт — против пулемётов у охраны? Видно, просто выгрузили бедолаг на поляну, положили из пулемётов безо всяких объяснений и уплыли себе по реке. То ли вверх, то ли вниз — вода следов не держит…
— А бежать хоть кто-то из них мог? — поинтересовался в те минуты Толя Ульненко.
— Отчего же нет? — согласился один из стариков. — Кто по краям стоял — может, и убег. Только не к нам же ему заявляться!.. Коли бежал — так куда подале…
Правду сказали местные старики — трупы пришлось поднимать из-под дёрна буквально по всей поляне. И с краёв, вдоль опушки — тоже. Значит, и с опушки в людей стреляли — всё предусмотрели… Никто не убежал! И первое, что довелось тут рыть Толиному экскаватору, была братская могила. Взрывники ему помогали — чтоб углубиться в вечную мерзлоту. Памятник поставили поначалу временный, из прихваченного с собою тонкого сортового проката, и все имена, которые удалось выловить из аккуратно сбережённых партбилетов, на этом памятнике были обозначены. Однако некоторые трупы оказались без партбилетов, без документов, и их просто пересчитали.
Партбилеты убитых не зарыли — отправили специальным катером в Новосибирск, областному начальству.
С этого и начинался молодой «закрытий» город.
* * *
Читая книгу Льва Разгона «Непридуманное» — о ГУЛАГе, — наткнулся я на пронзительный авторский вопрос: как убивали? Свои — своих! Как происходило это самое жуткое в жуткой трагедии великого народа?
Давний рассказ добродушного экскаваторщика Толи Ульненко — один из ответов. Он пришёл ко мне куда раньше вопроса… Порою убивали вот так — просто и без затей. Брали людей среди ночи по спискам, неведомо кем составленным и утверждённым, везли неведомо куда сотнями и косили из пулемётов безо всяких разговоров. Потому что ежели провели бы хоть один допрос, первым делом отобрали бы партбилеты.
Весной 1996 года «Литературная газета» сообщила, что в Новосибирской области тридцать седьмого года пятнадцать процентов арестованных были расстреляны в день ареста. Что тут добавишь?
Спешили палачи. Куда? Зачем? Не исключено — вслед за жертвами.
