21. Мы не имеем права…
Купы в этот вечер пировали. Запах жареного и горелого мяса перебивал остальные запахи. На раскидистом дереве в центре селения две оленьи головы были насажены на короткие обрубки нижних сучьев. Кто-то переплёл оленьи рога красными и синими лентами. Под каждой головой высилась горка целеньких свеженьких кхетов. Это было явное жертвоприношение убитым оленям — извинение перед ними за убийство. На двух кхетах, как лихо сбитые набок шляпки, сидели грязные пластмассовые миски из распотрошённого в палатке Тора мешка подарков.
Употребления мисок здесь, похоже, самостоятельно не поняли. Да и никаких супов или каш в племени не водилось. Потому и гуляли миски не там, где надо.
Пылали в селении четыре костра вместо обычных трёх. От костра к костру перебегали женщины и дети. Мужчины не суетились. Они с достоинством поедали крупные куски мяса, насаженные на обгорелые ветки.
Не успел я втащить в свою палатку баул, прихваченный из вертолёта, как вбежал Сар с двумя кусками мяса, насаженными на дымящиеся с тонких концов палочки. Мыслеприёмника на нём не было. На мне — тоже. Объясняться пришлось жестами.
Я помахал ладонью над доставленной вчера вечером из вертолёта складной табуреткой. Посиди, мол…
Сар с недоверием оглядел табуретку и сел рядом с нею на землю, скрестив ноги.
Тогда я спокойно достал из ранца и надел свой мыслеприёмник, разыскал на дне вчерашнего баула шампур, взял перочинный нож со стола и лезвием перегнал на шампур оба куска полусырой оленины. Её явно надо дожаривать, чтобы довести до уровня съедобного шашлыка. Дымящиеся ветки я втоптал в землю, а Сару взамен них вручил перочинный нож и показал, как открывать и закрывать его.
Нож вызвал у охотника полный восторг. Первым делом, конечно, Сар обнюхал его. Запах опасения не вызвал — от ножа пахло подгорелым мясом. Затем Сар осторожно провёл лезвием по пальцу, сложил и снова раскрыл нож и разразился длинной речью. Из неё я понял лишь неизменное «тун эм» и уловил часто употребляемое «кхон».
Ни Сар сегодня, ни Лу-у вчера не спросили у меня про нож: «что это?» Назначение ножа им явно было понятно. Значит, имелось и слово для него. Может, как раз «кхон»?
Под конец длинной речи Сара в палатку влетела Лу-у. Мыслеприёмник, к счастью, был на ней, и я спросил:
— Что такое «кхон»?
— Брат, — ответила она. — Разве ты этого не знаешь?
— Теперь знаю. А как на вашем языке «друг»?
— Кхун.
Для телемоста этого было пока достаточно, и я не стал углубляться в дальнейшие лингвистические исследования. Тем более что видел: Лу-у пришла не просто так. Ей не терпелось что-то сообщить.
— У купов удача, — сказала она.
— Вижу. Рад за купов.
— Купы хотят опять посмотреть сынов неба. Покажи!
— Хорошо. Подержи пока…
Я отдал ей шампур с мясом — больше некуда его деть! — и понёс к выходу телеэкран с динамиками. Потом вспомнил, что дискета с концертом второпях брошена в первый баул, который я приволок из вертолёта. Пришлось порыться. В конце концов всё было налажено, пошёл звук, пробежали настройка, заставка, и Омар стал приветствовать с экрана всех купов, Тора, Сара, Кыра…
Теперь я мог присесть к костру и осторожненько дожаривать на шампуре мясо. Очень кстати подвернулась просьба Лу-у! Никто не смотрел на меня — все смотрели на экран. Никто не мог обидеться на то, что я дожариваю блюдо, которое купы считали вполне готовым к употреблению.
Возле соседнего костра увидел я Тора. Он держал в одной руке ветку с мясом, а в другой — раскрытый перочинный нож. Тот, что вчера подарил я Лу-у. То ли отобрал у дочери, то ли сама она отдала…
Значит, надо презентовать ей ещё один!
Тор сидел возле своей хижины. Я уже вычислил её. Из неё часто выбегала Лу-у. А кроме неё, выходила оттуда и входила ещё одна женщина средних лет — возможно, жена Тора, и ещё голопузый кудрявый мальчишка лет одиннадцати-двенадцати. Вероятно, братишка Лу-у. Вся семья вождя?
Впрочем, распоряжался Тор только при появлении опасности. А в спокойной обстановке племя отлично обходилось безо всяких указаний.
В первый раз телеконцерт захватил купов врасплох, и почти все они оставались на месте до тех пор, пока не началась заразительная пляска на экране. Сейчас реакция была иной. Ребятишки рванули поближе к телевизору и уселись перед ним на землю отчётливым амфитеатром: самые маленькие впереди, те что постарше, — за их спинами. За детьми расположились женщины, отложив остальные заботы. Мужчины или стояли поодаль или остались сидеть у костров, как Тор. Правда, перед ним никто не маячил — как-то само собой получилось. Трапезу оставили все. Один я потихоньку жевал мясо, откусывая крохотными кусочками и дожаривая оставшееся на шампуре. Со стороны можно было подумать, что я тут самый голодный.
После концерта, как во всяком приличном обществе, начались танцы. Только на этот раз посреди концентрических кругов оказалась не пустота, а дерево с оленьими головами. И в припеве танцующих почти подряд звучало: ка, ка, кам… То есть, олень, олени… То ли славили животных за то, что позволили себя убить, то ли просили у них прощения.
Не участвовали в танце только старухи — я насчитал их пять! — старик-оружейник, Тор да я.
Оружейник, похоже, был отцом Кыра. И валун-наковальня лежал как раз возле их хижины. А может, хижину поставили возле удобного валуна. И в хижину эту не входила ни одна молодая женщина. Зато вбегали двое подростков, которые уже носили шкуры на поясе и даже участвовали в обороне у Кривого ручья.
Внутрь хижин меня пока никто не звал. Посмотреть, конечно, хотелось, но не напрашиваться же!.. Всему своё время. Я видел возле себя постоянно одни и те же лица, и понимал, что сие значит. Остальные купы как бы маячили в отдалении. Не то чтобы сторонились, а просто не заговаривали. Если что-то надо, всегда рядом Лу-у, или Сар, или сам Тор. Даже Кыр, охранявший меня в первую ночь, держался как бы во второй шеренге. Словно центральный полузащитник на футбольном поле. Давно хотел дать ему мыслеприёмник, но случая не возникало.
Может, именно так и было замыслено местными стратегами?
Обижаться не приходилось. Надо потерпеть.
Думалось во время телеконцерта ещё и о том, что на следующую охоту хорошо бы мне пойти вместе с купами. Чтоб не жить у них нахлебником. Вот только с чем пойти? Из пистолета убить оленя ещё можно. Но если попадётся стадо ломов, на коих положено охотиться соединёнными силами двух племён, пистолет вряд ли поможет. Не знаю уж, что такое лом, но почему-то кажется, что ему пистолетная пуля — как слону дробинка. Впору отыскивать в трюмах звездолёта крупнокалиберные охотничьи карабины. На этой планете они пока не употреблялись. Но не могут же «сыны неба» спасовать перед четвероногими ломами! Мы тут не имеем права ни в какой мелочи казаться слабыми. Первобытные люди даже жестокость могут нам простить — слабости не простят. Это мы должны всё прощать им…
И ещё думалось о том, что за шестидневку моего общения с купами у них уже второй общенародный праздник. А у землян за почти год моей жизни на этой планете не было ни одного. И нет всеобщих выходных. И нет обязательных «календарных» отпусков. То есть каждый может при личной необходимости взять выходной в любой день и нырнуть в небольшой отпуск, если вдруг приспичит. Для этого — никаких препятствий! Кто-то всегда заменит тебя на твоём месте. Но общее дело не останавливается ни на день, ни на час, ни на минуту. Общество в целом трудится как роботы, без остановок. Никакого обязательного безделья! Никакого принудительного отдыха! Всё только индивидуально.
И при этом нет никаких сожалений или сетований на то, что всё устроено именно так, а не иначе. Все довольны! Потому что заняты любимым делом, которое доставляет почти что наслаждение и от которого не хочется отдыхать. По сути, оно не утомляет.
Одно лишь исключение из общего правила — школа. У детей есть и обязательные выходные и обязательные каникулы. Как на Земле.
Когда мы улетали с Земли, так трудились там далеко не везде. Лишь в некоторых районах, городах или посёлках. Лишь в некоторых крупных коллективах. На каких-то, в общем, островках всепланетной жизни. А на остальной планете господствовал обязательный и не всегда приятный труд с гарантированными просветами в виде отпусков, праздников и общих выходных. Не всем на Земле удавалось безошибочно выбрать именно такое дело и место в жизни, которые доставляли бы удовольствие и не утомляли. Не всем удавалось достичь в своём деле высот, гарантирующих разумную свободу расписания. И те, кому такое не удавалось, вынуждены были трудиться по обязанности, за полное обеспечение со стороны общества. Сказывались тут и далеко не одинаковые природные данные самих людей и далеко не одинаковые природные условия их существования.
Однако изнуряющего труда не было нигде. Он ушёл в прошлое безвозвратно — вслед за войнами, которые варварски, в гигантских масштабах, уничтожали результаты человеческого труда. Отказавшись от войн на Земле, поставив их вне закона, человек обрёл полную свободу перехода от труда обязательного к труду желанному. И в пределах одного дня, и в пределах целой судьбы. Ведь желанный труд есть у каждого! Даже у самого великого лентяя! Задача общества — сделать индивидуальный желанный труд полезным для других людей.
Однако даже и до этого, далеко не идеального уровня жизни, земное человечество добиралось десятки тысяч лет — от сегодняшнего уровня племени купов на планете Рита.
Мы не имеем права позволить им потерять столько же времени, сколько потеряли сами. Они должны пройти этот путь в сотни раз быстрее, как минимум. Их надо настолько заинтересовать, чтобы вприпрыжку бежали к труду, дающему удовольствие или хотя бы зримые, нужные им результаты. И, если нам это удастся, если труд их окажется интереснее, увлекательнее любого отдыха и всенародного праздника — они станут в конце концов счастливыми на достойном человека уровне. И, может, когда-нибудь скажут нам спасибо. Когда поймут, что для них сделано…
А купы тем временем всё плясали, благодарили оленей за покладистость, но в конце концов решили поблагодарить ещё и самого удачливого охотника.
— Шур! Шур! — закричала вдруг одна из женщин. — Шур!
— Шур! Шур! — тут же завопили другие.
Я и удивиться не успел, откуда узнали они то моё мальчишеское имя, которым пользовалась одна только Таня на далёкой Земле, как кто-то вытолкнул к дереву с оленьими головами высокого и тоненького парня с озорными глазами и обычной гривой нечёсаных волос. Он прижался спиной к стволу в полной растерянности, а купы кружились вокруг него и кричали:
— Ухр Шур! Ухр Шур!
Мне тоже захотелось отметить его охотничью удачу, я сбегал в палатку, прихватил перочинный нож и вернулся к костру. А когда распались танцующие круги, подошёл к своему инопланетному тёзке, всё ещё стоявшему у дерева, протянул ему раскрытый нож на ладони и тоже поздравил:
— Ухр Шур!
Он взял нож осторожно, не стал его обнюхивать, слегка воткнул в кору дерева, упал передо мной на колени и завопил:
— Тун эм! Тун эм!
Мне стало не по себе. Тут же я поднял его, подхватив подмышки, обнял, похлопал по плечам, трижды повторил «кхун» и отпустил.
Схватив нож, он вприпрыжку умчался к дальним хижинам. А к дереву с оленьими рогами вдруг выскочил кудрявый голопузый сынишка вождя и звонко прокричал:
— Ухр Сан!
Внимания на это не обратили.
Однако мальчишка не унялся и заорал снова:
— Ухр Сан-Сан!
И тут же получил звонкий отеческий шлепок по голому заднему месту. Никто и опомниться не успел, как Тор оказался рядом.
И всем стало ясно, что если «Ухр Сан!» — это ещё в порядке вещей, то «Ухр Сан-Сан!» — это уже слишком.
И мне впору было признать, что публичное награждение редкостным оружием — это всё-таки прерогатива местных вождей, а не приблудных кандидатов в колдуны.
