18. Богатые мы люди!
Возле северных озёр спокойно и безлюдно. Пасмурное небо, серый день, тишина и множество ослепительно белых точек внизу — неподвижных и движущихся, на воде и по берегам. Птицы здесь — любое племя прокормит! Не захотят урумту уходить из этих благословенных мест!.. Несчастья своего они не понимают и очень нескоро поймут. А счастье — вот оно, плавает и бегает. Всем понятное! Гарантированная сытость! Да тёплые пещеры… Да тёплая вода в них… Задал нам этот материк задачку! Не было забот…
Хотя, собственно, не материк задал, а ошибка легендарного Нур-Нура.
Только ошибка ли? Ведь худо-бедно от людоедства он всё-таки целое племя излечил. Пусть и безумной ценой! Так сказать, варварские средства борьбы против варварства. Мне ли, русскому человеку, удивляться?
Какую же цену придётся теперь заплатить нам, чтобы излечить это несчастное племя ещё и от последствий нур-нурова «лечения»?
Ах, как хочется найти где-нибудь реальные, а не мифические следы этого человека! Верится, что был он всё-таки человек, а не плод воображения дикарей.
Обо всём этом думалось, пока шёл я на юг над лесами, речками и пустошами. Людей внизу на этот раз я не видел. Зато над этим тихим зелёным материком, как второе солнце, плыло прекрасное лицо Розиты. Оно нежно улыбалось и согревало бездонными тёмными глазами, и пухлые пылающие губы шептали на весь мир: «Как мне сладко с тобой! Ах, как сладко!»
Что же будет с нами, прекрасная моя, если я уже не могу туда, а ты не хочешь сюда? Что же будет с нами? Неужто любовь наша, едва родившись, уже обречена?
…Всего четыре дня назад летел я над этими местами и не видел серьёзных рек. Самой крупной казалась та, возле которой поставили своё селение купы.
А сейчас таких речек насчитал я два десятка — и сбился. Вчерашние ручьи, порой незаметные под кронами деревьев, сегодня разлились широко, вольготно, заполнили поймы, образовали немало достойных прудов и озёр.
Племя купов теперь жило, по сути, на полуострове. Как и предсказывал Тор, пойма Кривого ручья и болото в его устье стали озёрами, а сама река залила низкий южный берег и расширилась почти втрое. Остров, где всего три дня назад спасались женщины и дети, теперь едва высовывался из воды.
И только к западу от селения, сколько хватало взгляда, тянулись нетронутые водой леса.
Заглянул я и на полянку, где стоял вертолёт. Ничего с ним не случилось — как стоял, так и стоит.
И белые палатки из парашютных куполов у северного края селения — тоже на своём месте. И клейкая плёночка, которой запечатал я вход, не сдёрнута, не подвёрнута, не разрезана.
Значит, меня ждали.
И даже больше — обо мне, оказывается, позаботились. По всему периметру палатки положены в два слоя куски свежего дёрна. И вокруг палатки Тора — то же самое. Такими же слоями дёрна — это я ещё раньше заметил! — «обёрнуты» и все хижины в селении. Ветер не задует, вода не затечёт, змеи не заберутся… Просто и удобно!
И ведь всё это — голыми пальцами, крепкими ногтями! Лопаты для купов ещё не вынуты из вертолёта. Не до них было!
«Тун эм! — сказал я себе. — Отблагодарю! Кого только? Всех?»
Не успел я смотать рулончик клейкой плёнки и открыть вход в палатку, как рядом возникла Лу-у. Мыслеприёмник уже был у неё на голове.
Отрез красного сатина тоже был на ней — прожжённый и зачернённый в нескольких местах, с отчётливыми жировыми пятнами…
Глядя на него, я сообразил, что забыл в Нефти про английские булавки для местных модниц. Придётся им ещё подвязываться лианами, пока снова не полечу на материк. Список, что ли, завести? Память уже подводит. Ладно хоть модницы и не ведают, какого удобства лишились…
Ну, раз уж Лу-у рядом, пришлось и мне, не заходя в палатку, натянуть мыслеприёмник и выудить из кармана бритвенное зеркальце.
— Посмотри сюда, — сказал я Лу-у, — и ты увидишь себя.
Она посмотрела и удивилась. Но не зеркальцу!
— Кто это? — спросила она.
— Ты.
— Такая старая?
— Ты совсем молодая.
— Я знаю, что молодая. Но тут, — она показала в зеркальце, — совсем старая.
Я вынул из ранца моток красной ленты, а из кармана — перочинный нож, отсёк кусок ленты, осторожно снял с головы Лу-у мыслеприёмник, связал лентой в пучок на затылке пышные нечёсаные и жёсткие волосы и снова надел поверх них лёгкую пружинящую дугу аппарата.
И подумал: «Расчёску надо было для неё взять!»
Открылись лоб, щёки и шея девушки. И она показалась куда моложе и красивее.
Лу-у не сопротивлялась, не мешала мне, замерла.
— Посмотри теперь, — сказал я.
Она взглянула в зеркало, улыбнулась, одобрила:
— Теперь я молодая. Что это? — Она помахала зеркальцем.
— Мире, — назвал я.
На английском «зеркало» произносится короче, чем на русском. Поэтому именно английское «mirror» вошло в «глобу». А учить купов предстояло прежде всего «глобе».
Лу-у повторила новое слово, но глядела при этом не на зеркальце, а на ножик. Её удивило мгновенное превращение его из предмета непонятного — в понятный и необходимый.
Я отдал ей и зеркальце и ножик, показал, как открывать и закрывать его. Ошиблась Розита: перочинный нож пришёлся девушке по вкусу больше, чем зеркало.
Вокруг стояли голенькие ребятишки и глядели, выпятив животы. От ближнего костра следили за нами две старухи. Знакомый седой старик сидел между хижинами возле знакомого громадного валуна и терпеливо отбивал кремнёвые наконечники. На минутку и он прервал свою работу, взглянул на нас очень пронзительными глазами, усмехнулся и снова застучал камнем по камню. Других мужчин в селении я не видел. Женщины, сновавшие между кострами и хижинами, вроде бы нас не замечали.
— Где Сар? — спросил я.
— На охоте, — ответила Лу-у. — Все мужчины на охоте. Они должны убить ка. Разлив загнал в наши леса много ка.
Лу-у приложила к мыслеприёмнику пальцы рожками. Значит, «ка» что-то вроде оленя.
В палатке моей всё было нетронуто. Как положил, так и лежало. В непокрытое ведро с водой налетела пыль. Для питья вода теперь не годилась.
Сняв ранец, я заглянул в палатку Тора. Голенькие малыши бегали и сидели в ней, кидались друг в друга грязными пластмассовыми мисками из мешка подарков. А сам опустевший мешок серой кучкой валялся у входа. Дальний сегмент палатки был застлан сплетённым из лиан полом. Что-то вроде плетёной корзины, развёрнутой строго горизонтально. Может, палатку начали готовить к заселению?
Подумалось, что в моей палатке пол пока земляной и даже не утоптанный. Хорошо бы застелить его хоть чем-нибудь из «мебельного» контейнера, который дожидается в вертолёте. Четыре контейнера там с цифровыми замками — мебельный, инструментальный, продуктовый и «подарочный» — для купов. Да ещё в карманах по стенкам много чего наложено. И поверх контейнеров насыпаны банки консервов, бутылки с водой и соком, одеяла, пакеты с полотенцами и постельным бельём. А между контейнерами втиснута сложенная геологическая палатка. Бездна добра! Разобраться бы в нём, пока разлив сдерживает агрессивную активность урумту. Ведь спадёт вода — и наверняка бывшие каннибалы снова рванутся в эти места. Обставить бы до их визита своё бунгало, обследовать подступы к племени ту-пу да познакомиться бы с его вождём. Какой уж он там ни есть, мне с ним общаться.
Сколько же спокойных дней разлив мне отвесил?
…А начать, наверное, лучше с транспортировки из вертолёта самого необходимого. Пока светло…
Снова залепил я вход в палатку, взмыл над селением и опустился возле вертолёта. Перешагнул через лесок. Как в старину американские солдаты перешагивали через реки.
И только теперь заметил на самом дальнем краю «вертолётной» полянки относительно свежее кострище. Оно было влажным, как и всё вокруг после вчерашнего ливня, но в то же время явно недавним. Словно жгли здесь костёр буквально перед самым разливом, сразу после моего вылета в Нефть. Сидели, жарили рыбу — вот и головы рыбьи валяются, и хребты, и хвосты! — жевали, глядели на вертолёт и гадали: что это за диво такое? чего от него ждать?
Может, сработала моя просьба Тору: не разжигать костры рядом с хижиной, которую пришлют «сыны неба»? Кострище — не рядом… На полянке вроде и нет более дальнего места… Значит, Тор тут ужинал?
На алюминиевой лесенке в кабину прилип свежий зубчатый, совсем зелёный лист. То ли ветром принесло, то ли отклеился от босой пятки? Неужто кто-то стоял тут, дёргал ручку, пытался открыть дверку, не понимая, разумеется, что она на цифровом запоре?
На минутку вдруг полностью стих ветер, перестали шелестеть листья, и я услышал едва уловимое журчание воды. Оно шло откуда-то из-за кустов, пониже кострища, и я чуть ли не на цыпочках двинулся на тихий, временами ускользающий звук. Именно родничка больше всего тут мне и не хватало! Чтоб не мыться минералкой. Чтоб не пить из реки.
Родничок выбивался из-под небольшого серого утёса, окружённого замшелыми каменными глыбами, и убегал извилистой змейкой по высокой траве к пойме реки. Вода была хрустально прозрачная и холодная. Я помыл в ней руки, попробовал на вкус в горсти… Приятная! Не хуже, чем в уральских родничках близ «Малахита». Как кстати!
Теперь можно открыть вертолёт, разыскать полотенце и мыло, избавиться от пропотевшей нижней рубашки, помыться до пояса, да и ноги помыть… Как хорошо, что вернулся я к вертолёту, не откладывая на завтра!
Вместе с полотенцами, мылом и чистыми носками взял я к родничку и сапёрную лопатку, висевшую в гнезде на стенке машины. А когда помылся и напился — углубил и расширил лопатой ямку под утёсом, в которую стекала с камней вода. Теперь здесь образовался небольшой водоёмчик — вполне достаточный, чтобы и воду по-быстрому зачерпнуть, и ноги помыть, как в тазу.
«Что ж, — подумалось, — так и придётся обрастать бытовыми удобствами. Постепенно!»
Почему-то вспомнилось, как всего четыре дня назад шёл я в эти неведомые места с наивным намерением поскорее сделать «свой народ» морским, вывести его к устью реки, создать там порт, посёлок, а когда-нибудь — город. «Ногою твёрдой стать на море…» — как Пушкин сказал о Петре… Но от первого же столкновения с действительностью мечты эти если и не разлетелись вдребезги, то, по крайней мере, отодвинулись в заоблачные дали. И обступили заботы конкретные, жёсткие, несдвигаемые. Не увернуться теперь от них, не загородиться ничем!
Ладно уже хоть и то, что всего через четыре дня после появления на этом материке сижу я спокойно возле тихого родничка в лесу, безо всяких ЭМЗов и суперЭМЗов. Сижу и не боюсь ни стрелы в глаз, ни копья в спину, ни палицы по голове. В этом ближнем лесу никто, кроме купов, не ходит. А купы, надеюсь, руку на меня уже не поднимут.
И на том спасибо судьбе!
И ещё спасибо ей за Розиту! Если бы не купы да не связанный с ними «Аустерлиц», вряд ли свела бы нас судьба в безлюдной провинциальной гостинице. Так и проходили бы мы в Городе всю жизнь друг возле друга с идиотским представлением о полной взаимной «космической» недоступности.
…Впрочем, хватит таять под журчанье родничка! Время поджимает!
Для первой транспортировки отобрал я надувную раскладушку, складные столик и табуретку из легчайшего сплава, одеяло и простыню, ножовку, топографическую карту и два шампура — на случай, если вдруг угостят олениной. Полусырое мясо жевать не привык, а жарить шашлыки отец научил меня в экскурсиях по Огненной Земле, в мальчишеском моём возрасте.
Укладывая всё в безразмерный баул, я чувствовал радость Робинзона, разбирающего на своём острове драгоценные обломки кораблекрушения, выброшенные морем.
Поверх всего кинул я в баул пяток банок тушёнки и три бутылочки тайпы. Угостят там кхетом или не угостят — дело тёмное…
И осталось только «позвонить» домой: как там Розита?
Ответил Омар. И прежде всего поинтересовался моими новостями. Но у меня их не было — кроме самого разлива.
— Вот разлив-то нас и волнует, — сообщил Омар. — Собери как можно больше его примет. По всем параметрам! Вплоть до суточных колебаний температуры.
— А термометр в вертолёт положен? — уточнил я.
— Термометры являются деталью вертолёта. — Омар рассмеялся. — Наружный и внутренний. Разгляди пульт!
Попал я пальцем в небо! Вертолётов на этой планете ведь ещё не изучал…
— Как добралась Розита? — наконец спросил я.
— Нормально. Заглянула в Совет, уехала на космодром, — доложил Омар. — Отсыпаться… Говорит, устала. Завтра здесь будет.
Я попрощался, отключился, закрыл на минутку глаза и представил себе длинную, как пенал, каюту нашего почти пустого звездолёта, и прелестную Розиту, спящую на узенькой койке, где провела она сорок космических лет путевого анабиоза.
Теперь эта каюта — единственный её личный дом на целой планете. Пока не подойдёт снова очередь на квартиру… А у меня уже три дома: такой же мой «пенал» на том же звёздном корабле, да затвердевший купол парашюта в селении купов, да этот вертолёт, где при острой необходимости тоже можно отоспаться в пилотском кресле, которое откидывается как зубоврачебное.
Богатые мы всё-таки люди!
