17. Утро прощания
— Сегодня разлетимся по разным материкам. А мы ведь ещё о стольком не переговорили…
— Неужели когда-нибудь мы переговорим всё, и останется молчать?
— Это было бы кошмарно! — Розита в ужасе мотает головой. — Это было бы концом.
— Надеюсь, такой конец нам не грозит.
— А какой?
— Никакого не хочу.
— И я. Но ведь мы ничего не решили.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— А ты хочешь, чтобы я пошла жить в твоё дикое племя?
— Может, прилетишь поглядеть? Репортаж сделаешь. Вдруг понравится? Рай в шалаше гарантирован.
— А в это время, — произносит Розита неожиданным, «угрожающим» басом, — налетят урумту и угонят меня в свои жуткие пещеры.
— Этого я как-нибудь не допущу.
— Если сам жив будешь… — Голос Розиты опять повышается до обычного контральто. — Теперь я всё время буду жить в страхе. Они же в конце концов поймут, что ты для них — главная помеха. И могут начать охоту персонально на тебя. У них нет отравленных стрел?
— Не знаю. Пока что я не позволил им стрелять.
— Надеешься, это навечно?
— Вечного нет ничего. Кроме моей любви к тебе.
— Не говори так! Пока я воспринимаю это как балагурство. А за тебя на самом деле боюсь. Ночью сегодня проснулась в холодном поту. От того, что поняла возможность персональной охоты на тебя… Ты уютно сопишь рядышком… Думаешь, почему я тебя разбудила?
— Я грешил на другое.
— С другим можно было бы и подождать до утра. Уже не горит… Просто я испугалась.
— По-моему, ты преувеличиваешь. Этому племени ещё очень далеко до понимания главной помехи. Им ещё надо усвоить, что я не бог, не Нур-Дур какой-нибудь, а вполне уязвимый человек. Там ещё не может быть понимания того, с чем они столкнулись.
— Эти твои доводы — для меня поза-позавчерашней. А для меня сегодняшней — только страх за тебя. Что такое вообще любовь? Страх потерять любимого. Есть такое объяснение… Как раз за себя я не боюсь. Я неплохо стреляю.
— Это ещё помнится. В «Малахите» меня когда-то поразили результаты женских стрельб: Розита Гальдос — впереди всех!
— Ну, кто-то же должен быть впереди… Тебе тогда не всё ли равно было, кто?
— Ты права: тогда — всё равно. Просто ещё один штрих твоей космической недоступности.
— Может, хватит об этом? Тут мы, кажется, всё выяснили. Есть более актуальные темы.
— Милая! Ты же знаешь — я подписал с ними договор. Нарушу — они больше никому из землян не поверят. А к ним всё равно идти.
— К урумту — тоже. Уран нужен. Другого пока нет.
— Да хоть и к урумту… Есть другие желающие? Может, очередь выстроилась заменить меня?
— Ты зло шутишь.
— Стараюсь быть реалистом. Только реалисты могут найти выход.
— Выход? Значит, мы уже в тупике? Быстро… Впрочем, ладно — тупик, шалаш…
И она прижимается ко мне вся — от горячих пухлых губ до холодных пальцев ног.
…Перед выходом, уже одетый в дорожный костюм, я вызываю маму. Она сообщает последнюю новость: выходы урановой смолки спутник обнаружил вчера по всему нагорью над пещерами урумту. В этом минерале, как известно, всегда прячутся радий, полоний, актиний… На нашем материке найти урановую смолку до сих пор не удавалось.
Строить атомную электростанцию всё равно придётся. Каждый звездолёт привозит всё более совершенные проекты. До сих пор начало строительства упиралось в отсутствие урана. Теперь оно будет упираться в переселение племени бывших каннибалов. И ради их собственного спасения, и ради спокойствия окружающих племён, и ради нашей атомной — надо выводить их из пещер.
Куда? Как?
— Думай! — просит мама. — Ищи! Все будем искать. Авось, найдём.
Розита на прощанье вкладывает в карман моей рубашки две тоненькие микрофиши в прозрачном пакетике.
— Проектор в твоём вертолёте есть, — говорит она. — Поищи в кармашках по стенкам… И с ним десяток книг в микрофишах. По первобытному обществу. В том числе книга Давида Ливингстона. Отыскала её специально для тебя. Надеюсь, ты там выкроишь время для чтения. Как без книги нормальному человеку? А это, — Розита постукивает пальцем по прозрачному пакетику, — из другой оперы. Исторические новеллы. Моя земная библиотека… Прочти сперва хотя бы «Молитву чужому богу» и «Начало города». Хотела с тобой об этом поговорить, да не успела. О стольком ещё надо поговорить! — Розита вздыхает. — Успеем ли за целую жизнь?
Прекрасно! Она надеется на целую жизнь вместе! Чего ещё надо?
Мы идём в столовую, потом в хозяйственный склад, где кибер-кладовщик по моему требованию выкладывает на транспортёр из своих бесчисленных ящиков десять пачек крупных иголок и десяток небольших, самых примитивных перочинных ножей. Безо всяких штопоров и ногтевых пилок. Зато с колечками на рукоятке — чтоб можно подвесить на шею или к поясу. Всё это я рассовываю по карманам — для подарков купам. Чтобы стрелы у них были получше. Чтобы не следили завистливым взглядом за моим охотничьим ножом. Дарить им длинные охотничьи ножи пока рано. Пусть поучатся обращению с перочинными!
Теперь остаётся затребовать новый геологический молоток, несколько тюбиков витаминной пасты и хотя бы три мыслеприёмника. Однако с ними осечка. На экран вползает надпись: «Приёмников мыслей на складе нет».
Что ж, это вполне естественно. Туземцы сюда не забредают.
Розита, понаблюдав за моими хозяйственными заботами, спрашивает:
— Что ты думаешь привезти дочке вождя?
— Ленточки возьму. Может, и ножик ей дать? Не могу придумать, что допустимо ещё?
— Нож — совершенно не женский подарок! — Розита взмахом руки как бы отметает эту мысль. — Лентами ты, наверно, уже обеспечил всё племя. Возьми ей зеркальце. Наверняка этого у неё нет.
Набираю на клавиатуре карманное зеркальце. Оно приезжает ко мне на транспортёре прямоугольным — для бритья. Женское, по-моему, должно быть круглым. Но, надеюсь, Лу-у этой тонкости не заметит.
Зато замечает Розита и молча усмехается.
И вот уже ранец за плечами, и последний поцелуй на дорожку — долгий, горький.
— Думай там не только о судьбе людоедов, — тихо просит Розита. — Но и о нашей с тобой судьбе. У нас всего одна жизнь. Можно прожить её счастливо и не мыкаться по холодным чужим постелям. Компьютеры нам не помогут, только собственные извилины…
Нажимаю кнопку, поднимаюсь над жилой железобетонной дугой Нефти, над башенными кранами по её краям, и Розита, всё уменьшаясь, машет мне рукой. Через полчаса вертолёт ремонтников увезёт мою любовь в Город.
Иду под тучами на запад, к морю, и всего одна мысль стучит в висках: «Я не один! Со мной Розита! Я не один! Со мной Розита!»
Ничего невозможного, кажется, теперь для меня нет — всё по плечу! Придумать бы только, как устроить нам совместную жизнь!..
Уже над холодной голубовато-серой морской водою, над проливом Фуке, разделяющем два материка, догоняет меня тонкий, высокий, почти детский голосок:
— Сандро! Сандро! Это Сумико. Я знаю, ты был в Нефти. Жаль, не пришёл в нашу радиостудию. Я ждала! Если нужна тебе топографическая карта новой территории, позови. Я приду. Хоть на время, хоть навсегда. Моя волна — триста восьмая.
— Спасибо, Сумико! — отвечаю я. — Ты не боишься, что тебя услышат?
— Мне всё равно.
— Прощай, Сумико! Я не забуду тебя!
Что ещё могу я сказать этой прелестной маленькой женщине, чужой жене, которая терпеливо лечила мои ожоги после кошмарного взрыва на буровой, а потом плакала и неизвестно за что целовала меня на пустынном Плато ветров? Лечила как старшая, целовала как младшая, как девочка юная — чисто, безгрешно и беспричинно.
Что вызвало тот её минутный порыв, до сих пор мне не ясно. Но ведь и я ему поддался… Как когда-то страшно давно и далеко, ещё на Земле, с пухленькой Линой, которая в конце концов рассердилась и обозвала меня юным старичком.
Видно, в любви надо идти до конца. Иного женщины не понимают.
Тогда, на Плато ветров, совсем не думалось о возрасте маленькой Сумико. А ведь она — со второго корабля, «Риты-2». Их волна — триста восьмая. Наши волны — после шестьсот пятидесятой. Лет на шесть она меня постарше. Но я — седой, а она — как девочка юная. Незаметен её возраст.
Где же было мне заметить в «Малахите», что Розита — чуток постарше меня? Да и какое это имеет значение?
Любила бы!
