Бывали часы, когда Кантемир никого видеть не хотел. Как правило, этот кратковременный период наступал, когда он терпел в работе неожиданное фиаско. В такие минуты Каледин стремился остаться один, и по совету женщины-психоаналитика, которую затащил в постель после второго сеанса психоанализа, попытался отвлечься от существующей проблемы.

— Ни в коем случае не анализируй причины неудачи, — говорила она, положив голову ему на грудь. — Это ты сделаешь позже, когда отойдёшь от стресса и вернёшь способность мыслить аналитически. Попытка разобраться «по горячим следам» приведёт к усилению депрессии. В народе такую ситуацию описывают коротко и достаточно ёмко: после драки кулаками не машут! Вот и ты не маши, настройся на что-нибудь нейтральное, лёгкое и ни к чему не обязывающее. Например, посмотри старую добрую комедию, или перечитай роман, который тебе нравится.

— А как в такой ситуации поступаешь ты? — спросил Кантемир, запустив пальцы в её чёрные локоны.

— Ты не поверишь, но в такой ситуации я надеваю халат, становлюсь к плите и начинаю готовить.

— Готовить? И что же ты готовишь?

— Не важно что, главное процесс. И делаю я это до тех пор, пока есть продукты в холодильнике. После чего иду в ванную и долго моюсь под душем. Потом надеваю свою любимую ночную рубашку и ложусь спать. Утром хандры как не бывало!

— Интересный рецепт, вот только ночная рубашка меня смущает. Боюсь, что это не для меня! — пошутил он, но психоаналитик шутки не приняла.

— Конечно, не для тебя, — серьёзно произнесла она. — Мужчина кухонный фартук может заменить на спортивный костюм, а плиту и борщи на футбол или волейбол. Физические нагрузки всегда полезны, но в нашем случае это хорошо отвлекает и способствует психологической разрядке.

— Я рыбалку люблю, — мечтательно протянул «офицер для особо деликатных поручений».

— И это не возбраняется, только без спиртного. Выпивка в стрессовой ситуации не помощник, а скорей наоборот. У любого человека в состоянии алкогольного опьянения в сознании всплывает наболевшее, то, что его наиболее волнует в данный момент. Таким образом человек волей-неволей возвращается к былой неудаче, и, образно говоря, начинает ковырять пальцем в ране.

— То есть кошек, которые скребут на душе, в вине топить не рекомендуется?

— Именно так, — улыбнулась женщина и поцеловала его в губы. — Ты у меня умный, всё на лету схватываешь.

— Я ещё и сильный, — попытался он дополнить свой портрет.

— Сильный, — согласилась психоаналитик. — А ещё ты ужасно хитрый.

— Может, коварный?

— Коварство имеет тяжёлый психический осадок. Надеюсь, ты понимаешь, что именно я имею в виду? А твоя хитрость сродни ребяческим проказам — она не обидная.

— Значит, на то, что я хитростью затащил тебя в постель, ты не обижаешься?

— Хитростью? — рассмеялась она, показав при этом жемчужно-белые зубки. — Да я сама смоделировала ситуацию, в которой тебе отводилась роль коварного искусителя, а мне — наивной простушки. А ты на эту приманку клюнул, и подсознательно испытываешь при этом чувство вины, впрочем, не ты один.

— Так значит, я у тебя не первый? — шутливо насупил брови Каледин.

— Тебе правду сказать или опять обмануть?

— Интересно, как ты это сделаешь?

— Ладно, считай, что уговорил! У меня долго не складывалась личная жизнь. Сказывалась полученная в детстве тяжёлая психическая травма — в десять лет меня попытался изнасиловать психически неполноценный подросток, который жил в нашем подъезде. После этого я до двадцати семи сторонилась мужчин, подсознательно опасаясь насилия с их стороны. Такой посттравматический синдром характерен для женщин, переживших сексуальное насилие. И вот я встретила тебя. Ты в моих глазах был не такой, как все: добрый, внимательный и очень мужественный. Ты был так неотразим, так убедителен в своих рассуждениях, что я не устояла! Для меня не важно было, какие слова ты мне говорил, главное, каким тоном ты их произносил. А дальше всё по шаблону: немного вина, невинный поцелуй, потом ещё один, потом я чувствую на своём теле сильные мужские руки и в результате я твоя! Вуаля!

— Неужели я действительно такой неотразимый?

— Дурашка! Я же сказала, что тебя обману. И как ты только работаешь в такой серьёзной организации? Ты же веришь женщинам, как девственник. Никто меня в детстве не насиловал, это я придумала прямо сейчас, а ты поверил.

— Как не поверить, если ты так убедительно преподнесла!

— Я всего лишь немного польстила твоему самолюбию, поэтому ты охотно в мои бредни поверил. Если хочешь знать, девственность я потеряла на первом курсе института. Надеюсь, подробности не нужны?

— Избави бог, — фыркнул Кантемир.

— Не сердись! Это был лишь маленький тест.

— Ты со мной играешь, как кошка с мышкой. Рядом с тобой я почему-то чувствую себя беззащитным.

— Кто-то говорил, что он мужественный человек. Не помнишь, кто? Милый, беззащитным ты себя чувствуешь потому, что не знаешь, когда и с какой стороны я нанесу следующий укол твоему самолюбию. Всё просто! Если бы мы с тобой общались дольше, ты бы изучил мои приёмы, хотя я и стараюсь не действовать по шаблону.

— Я согласен.

— Согласен на что? Изучать меня?

— Согласен общаться с тобой подольше.

После этих слов она искренне рассмеялась, и он остался у неё до утра.

Однако долгого общения не получилось, так как через месяц после той памятной ночи из длительной заграничной командировки к психоаналитику вернулся муж, о существовании которого влюблённый подполковник и не подозревал.

— Как ты могла так со мной поступить? — возмущался «офицер для сугубо интимных поручений».

— Как именно? — с невинным видом уточнял психоаналитик. — Разве тебе со мной было плохо?

— Ты должна была сказать мне, что ты замужняя дама!

— Зачем? Чтобы у тебя развился комплекс вины? Или от осознания того, что ты обладаешь чужой женой, у тебя эрекция улучшается?

Они расстались, так и не поняв друг друга. Кантемир считал, что женщина просто использовала его, она же в свою очередь расценила его поведение, как каприз взрослого ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

Этот поздний осенний вечер как раз относился к тому редкому депрессивному периоду, который Каледин так ненавидел. В состояние жесточайшей депрессии Каледин впал сразу после смерти Маши Поливановой, виновным в которой он считал в первую очередь себя. В тот памятный вечер 5 октября Кантемир приехал к ней, чтобы отвезти в Шереметьево и вместе с ней отсмотреть записи камеры наружного слежения.

— Если убийца действительно в этот день был в аэропорту, то Манечка его опознает, — рассуждал он. — Дальше останется только установить рейс, на котором он вылетел, побеседовать со стюардессами и определить место, на котором он летел в Питер. Потом по списку пассажиров установить его фамилию, имя и отчество, паспортные данные и «пробить» это всё по базе данных. Даже если паспорт окажется на вымышленное имя или вообще поддельным, остаётся вероятность установить, кто из сотрудников паспортно-визовой службы его изготовил и кому потом продал.

Однако ничего этого не получилось. Манечка была мертва и ниточка оборвалась. Поквартирный опрос соседей, проведённый сотрудниками уголовного розыска, ничего не дал. К Манечке в гости ходило много народу — как мужчин, так и женщин, поэтому соседи привыкли к наплыву визитёров и после нескольких бурных объяснений с гражданкой Поливановой вообще перестали смотреть в её сторону и подмечать, кто на этот раз ночует у молодой и привлекательной соседки.

Как назло, рекомендации психоаналитика на этот раз не срабатывали, и Кантемир поминутно возвращался в тот злополучный вечер, когда обнаружил сидевшую возле зеркала мёртвую Манечку. В том, что Маню убили, Кантемир не сомневался — шесть тронутых увяданием кроваво-красных роз говорили об этом более чем красноречиво. Теперь поимка таинственного убийцы была не просто распоряжением вышестоящего начальства, теперь это стало его личным делом — делом чести.

— Мне бросили вызов и я принял его, — цедил сквозь зубы Каледин, расхаживая по полутёмной комнате из угла в угол. Он специально не зажигал верхний свет: сочившаяся в окна чернильная темнота осенней ночи успокаивала его и давала возможность сосредоточиться на главном.

— Моя ошибка в том, что я выбрал пассивный метод расследования. — продолжал рассуждать вслух подполковник. — Я, как сказочный герой Иванушка-дурачок, покорно шёл за клубочком, в надежде, что всё само собой образуется и преступник, наделав глупых ошибок, сам выведет следствие на себя! Святая наивность! Я действовал по шаблону, и не учёл, что преступник — не просто наёмный убийца. Он псих, даже маньяк, живущий в своём придуманном мире, и подтверждение этому — увядший букет из шести роз. Обыкновенный уголовник даже из куража не позволил бы себе такой выходки.

Итак, вероятней всего, он псих! Псих, но не дурак! Люди с психическими отклонениями бывают дьявольски хитры и изобретательны, но действует он не сам по себе. Чья-то опытная рука направляет его. Кто-то по одному ему известным признакам выбирает очередную жертву и даёт команду «фас»! Вырисовывается классическая схема «Заказчик-Исполнитель-Жертва». Жертвы налицо, и число их, к сожалению, множится. Мотив убийства, заказчик и исполнитель неизвестны. Однако если быть точным, то последняя жертва, Манечка Поливанова, по всем признакам выпадает из общего ряда. Поливанова образованностью не блистала, да и в Свеколкино её Премьер не приглашал, однако её убили. А почему, собственно, я связал её смерть со смертью троих учёных? Только потому, что она явилась невольным свидетелем убийства Шлифенбаха? Да, она видела предполагаемого убийцу профессора, но было ещё что-то? О чём-то я позабыл. Вспомнил. Портрет! Маня нарисовала мне портрет человека, который был рядом со Шлифенбахом в момент его смерти, но этот же человек, по утверждению Поливановой, летал в Петербург, как раз в то самое время, когда там произошло убийство профессора Серебрякова. Нет, это не то! Об убийстве в Питере я не забывал. Маня говорила, что смерть кружит возле её дома. Помниться разговор этот был в машине, мы тогда ехали в грузинский ресторанчик. В тот момент я принял её слова за блажь и даже рассмеялся, но Поливанова говорила серьёзно. Более того, она была напугана. Смерть бродит возле дома. Что она хотела этим сказать? Возможно, за несколько дней до 1-го сентября — дня смерти Шлифенбаха — она видела убийцу, который выбирал место для нападения или готовил пути отхода. А может…

Мысль в его голове ещё не оформилась до конца, а он уже звонил дежурному по городу.

— Это подполковник Каледин, — представился он дежурному. — Мне необходимо знать, были ли случаи насильственной смерти в июле-августе в районе Замоскворечья. Какой адрес? Адрес неважен, дайте полную информацию, а я на месте разберусь, что к чему. Спасибо.

Ему перезвонили через час. За этот час депрессия незримой струйкой, словно похмелье после русской бани, испарилась из измученного тела, и Кантемир физически ощутил прилив сил и потребность к активным действиям. Душа, словно хорошо натасканная гончая, взяла след и неудержимо рвалась с поводка. Чутьё не подвело «офицера для особо ответственных поручений» — в соседнем доме, как раз напротив дома, где жила Поливанова, в августе произошло убийство молодой женщины. Тридцатилетняя Зинаида Парфёнова была задушена в собственной постели за день до смерти Шлифенбаха, то есть 31-го августа. Убийство, как часто бывает в России, осталось нераскрытым.

На следующее утро Каледин не стал привередничать, а, оформив по всем правилам запрос, лично отвёз его прокурору в Замоскворечье.

— Я не буду забирать у Вас дело, — сухо пояснил Кантемир, выкладывая на зелёное сукно прокурорского стола заполненный бланк запроса. — Мне достаточно пару часов, чтобы изучить материалы на месте.

— Да нет проблем, — улыбнулся моложавый прокурор с импозантной внешностью и кому-то позвонил по телефону.

В распоряжение Каледина предоставили пустующий кабинет уехавшего в отпуск следователя, куда через пять минут принесли пухлый том уголовного дела, возбуждённого 31 августа по части 1 статью 105, то есть по факту убийства 31 августа гражданки Парфёновой Зинаиды Петровны.

За полтора месяца, прошедших со дня возбуждения уголовного дела, следователь добросовестно набил его бумажной массой. Здесь были аккуратно подшитые характеризующие справки, заполненные вручную бланки многочисленных запросов, постановления о назначении целого ряда экспертиз, заключения экспертов, протоколы осмотра места происшествия, постановления на изъятие и осмотр вещественных доказательств, постановления о приобщении к делу вещественных доказательств, красиво вычерченные схемы дополнительного осмотра места происшествия, протоколы допросов соседей и родственников и масса других нужных, но ни в малейшей степени не проясняющих мотивы и причины убийства документов.

— Да, оперативной информации здесь — кот наплакал! — с горечью констатировал офицер. — И что у нас в России за манера: в ходе расследования набивать уголовное дело макулатурой? Из всех бумаг только и есть одна нужная — отдельное поручение начальнику уголовного розыска о проведении оперативных мероприятий по выявлению свидетелей и лиц, причастных к совершению убийства гражданки Парфёновой З.П.

Однако и на это поручение утомлённые бесконечной борьбой с криминалом сотрудники угро дали формальный ответ: дескать, оперативные мероприятия провели, но увы — установить лиц, причастных к злодейству, не представилось возможным.

Через полтора часа скрупулёзного изучения подшитых в уголовное дело документов, Каледин наткнулся на розового цвета справку об установлении группы крови.

— Что-то я опять пропустил, — озадаченно пробормотал подполковник и вернулся к протоколу осмотра места происшествия, добросовестно исполненного дежурным следователем прокуратуры в день обнаружения трупа гражданки Парфёновой. На второй станице протокола он наконец-то обнаружил то, что искал: запись о пятнах на простыне, предположительно следах семенной жидкости, по которым и была назначена экспертиза.

— Так что же получается? Парень страдает недержанием, точнее преждевременным семяизвержением? — вновь озадачился вопросом Кантемир, вчитываясь в заключение патологоанатома по результатам вскрытия трупа потерпевшей, из которого следовало, что следов насильственного полового акта на теле жертвы не обнаружено.

— Странно. Если не было изнасилования, то зачем тогда душить? Гражданка Парфёнова, конечно, была свидетельницей фиаско своего сексуального партнёра, но за это не убивают. Да и следов борьбы при осмотре квартиры не обнаружено, следовательно, всё, что происходило в девичьей постели Зинаиды Петровны, было по любви, в смысле по согласию обеих сторон.

— Так или иначе, но мне нужна консультация специалиста по вопросу сексуальных расстройств, — подвёл итог Кантемир, передавая дело прокурору.

— Вам? — удивился прокурор.

— Да, мне, — не чувствуя подвоха, подтвердил Каледин.

— Хм, наверно ради этого стоило приезжать к нам, — иронично заключил служитель Фемиды. — Хотя я бы на вашем месте обратился к специалистам по месту жительства, а не мчался на другой конец Москвы.

Скрытую иронию этой фразы Каледин осознал, когда закрыл за собой дверь прокуратуры. Потоптавшись пару минут на крыльце, Кантемир вдруг рванул дверь прокуратуры на себя, и, скачками преодолев широкую лестницу, вбежал на второй этаж в приёмную прокурора.

— Вы что-то забыли? — удивился прокурор, глядя на тяжело дышавшего гостя.

— Забыл! — решительно произнёс Кантемир. — Забыл сказать, что сукно на вашем казённом столе удивительным образом напоминает обивку на игровых столах в казино.

— Какого казино? — опешил прокурор.

— Казино «Империя».

— Вы это сейчас к чему сказали? — нахмурился старший советник юстиции.

— Да так, ни к чему, — уже более спокойным тоном сообщил подполковник. — Просто поделился возникшими у меня ассоциациями. Ничего личного, просто служба такая.

Прокурор правильно понял намёк посетителя, поэтому сразу сердито сдвинул брови. Каледин в открытую напоминал о скандале, разгоревшемся по факту «крышевания» сотрудниками правоохранительных органов ряда игровых центров, среди которых было и расположенное в Замоскворечье казино «Империя». Об этом можно было и не говорить, тем более что доказательствами о причастности хозяина прокуратуры Замоскворечья к этому громкому скандалу Кантемир не располагал, просто он любил чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.