Happy end
Советские евреи были спасены. Попутно спаслись от смертного рока и сотни тысяч других советских людей разного цвета кожи, формы организмов и рационов питания. Не шутка: инсульт! Смешно, конечно, и где-то обидно, что после такой работы нескольких сот людей – и всего один инсульт! Правда, расчёт был точен и попадание было в десятку, но – одно! А надо бы этак тысяч пятьдесят! Скорое будущее показало такую потребность. Понадобились ещё десятилетия, чтобы понять, увидеть и разорвать паутину огромного лохотрона. Но мы не о будущем, мы о тех днях, когда была уже поднята секира злобного азиата и выбраны жертвы. Секиру удалось отвести. Азиата Кобу похоронили у Стены, Вовчика оставили в покое. Но они опять были живее всех живых! Они стали разменной монетой при торговле думскими местами. Их называли то политическими преступниками, то уголовными, то выдающимися экономистами или философами, то маразматиками и шизиками, а уж историческими личностями обязательно. Кульминацией всегда было требование прогрессистов – убрать с Красной площади! На дворе третье тысячелетие, нас уже куда только не приняли – и в ООН, и в МВФ, и в ВТО, европейцами стали себя считать и вдруг такое язычество!
Сами же язычники, провалившие обмен религий, аж визжат, защищая гробы Кобы и Вовчика, таская их по Красной площади туда-сюда, туда-сюда.
Наконец, новый министр культуры предложил компромиссное решение: Вовчика из Мавзолея выселить, но где-нибудь в достойном месте похоронить с почестями. Сколько будет почестей – решать народу. Очень хитрый ход! Из Мавзолея сделать Музей. Чего там показывать – тоже решать народу. Демократия! А половина народа уже не знает, кто такие эти Вовчик и Коба, по кличкам, вроде, натурально, бандиты. Тогда всё в порядке, бандиты у нас в почёте – вон какие гробницы у них на городском кладбище! На том народ и успокоился, только с Музеем решать не стали: на кой нам ещё один бюджетный расход. Да и площадь без него будет действительно Красная, то есть красивая и весёлая.
И наступил день. С раннего утра перекрыли доступ на Красную площадь и выставили милицейскую охрану. В девять прибыла транспортная колонна не нашей техники и выстроилась напротив мавзолея. Сначала к нему подошли три дрельмашины, и в точках, отмеченных инженерами, навертели дырок. Затем подошли краны с фиксаторами, вставили их в дырки и подняли верхние блоки. Отнесли их на длинные лафеты-платформы, уложили и вернулись. За четыре часа Мавзолей разобрали и увезли. Ещё через два площадь приобрела дореволюционный вид. И как-то сразу всем стало наплевать, что тут было, кто тут был, было ли вообще что-нибудь. Как будто чирей сошёл с задницы – легко так стало, и, действительно, весело.
Невиданная скорость демонтажа раскрылась: оказывается, Мавзолей купил американский коллекционер, который уже половину пустынного Техаса застроил привезёнными изо всех стран мира нестандартными сооружениями. Он заплатил Администрации нашего президента сто миллионов долларов без отката, но между американцем и бюджетом России оказалась Швейцария. Бюджет ждёт.
Главной же бомбой этой безумно выгодной, как сначала казалось, финансовой операции, было сообщение, что Мавзолей продан вместе с Вовчиком. Взрыв протеста привёл одного красного партизана к самоподжигу прямо на площади. На самом деле американец положил в склеп восковую мумию от мадам Тюссо.
Жирную точку в конце событий поставил известный депутат Государственной Думы, который всю свою депутатскую жизнь мечтал о выдворении Вовчика. Его самого звали Вовчик. В ближайший выходной он со своей командой по партии и женской группой из Подмосковного варьете привёз на то место, где стоял Мавзолей, грузовик берёзовых дров и с заходом солнца разжёг огромный костёр. Жители ближайших кварталов активно поддержали выступление политиков и артистов, и всю ночь подносили в костёр старую мебель. СМИ доложили народу, что плясало у Кремля больше ста тысяч человек, по учёту милиции – не более десяти тысяч.
Утром, уже над пустынной площадью, в небо улетели последние струйки голубого дыма, унося память о целой эпохе, жившей с диагнозом – массовое помешательство. В Кремле громко и весело трещали сороки и чирикали воробьи, впервые с 1917 года.