Гор очнулся. Он резко сел и, напрягая глаза, стал всматриваться в окружающую темноту, ощупывая ее руками.

Постепенно очертания предметов приобрели некую обрывочную угловатую четкость, а сами предметы – осязаемую твердость. Под Гордианом была крепкая стальная кровать, стены комнаты, похоже, обиты тканью.

Гор аккуратно сполз с койки (а, черт, нога!) и, держась за стенку, прошелся вперед, а затем назад. Судя по результатам «экспедиции», помещение занимало метров пять в длину и примерно столько же в ширину. Потолок был высокий, Гор до него не достал.

Тогда он прошел вдоль стены, по периметру своей невольной обители, и нащупал металлическую дверь, плотно прилегающую к коробке. Не в силах держаться более на одной ноге, Гор опустился перед дверью на пол и что есть мочи с размаху ударил в нее кулаком.

Чуть ли не сразу задвижка на двери отодвинулась.

– Очнулся? – прозвучал голос. – Ну наконец!

Задвижка захлопнулась, и по коридору заспешили, удаляясь, чьи-то размашистые шаги.

Спустя несколько минут шаги «вернулись» обратно – и дверь отворилась.

Гор крякнул. Вместо обычных, так сказать «рядовых» габеларов, призванных таскать таких, как он, «беглецов» (а в том, что его снова поймали, сомневаться не приходилось), в дверном проеме во весь рост стояли лавзейские «чемпионы».

Люкс Дакер в кирасе и Римо Аклет в кольчужной рубашке да в стальных поножах. Оба – при мечах.

Подхватив Гордиана, они вытащили его на свет.

Свет резко залил глаза. От движения рана в ноге вспыхнула и окатила болью.

– Болит? – Дакер подставил плечо.

– Немного.

Они протащили его по коридору, по лестнице вниз и далее через двор.

Лавзея?

Гор узнал «свою» школу. Долго же он был без памяти! Из Лавзеи в Бронвену ехали они тогда две недели. Значит, и обратно – столько же. А держали его, оказалось, в больничном покое, в котором по счастью, по несчастью ли – теперь не понятно – ранее ему бывать не доводилось. Ну что ж – не плохо. По крайней мере не застенок и не «экзекуторская», как в прошлый раз.

Наконец все трое оказались в одном из самых больших помещений Лавзейского шато – школьной столовой для кадетов и консидориев.

Здесь собралось много людей, но не обычных, не тех, кто обедал здесь каждый день. Кадетов, например, почти не было. И даже консидориев – по пальцам пересчитать.

Зато присутствовал весь тренерский состав, барристы и дационы.

Еще таргитарий, абосиларий, Крисс со старшинами габеларов.

Вилики, конечно. Часть провиликов.

А что же бойцы?

Вот в углу скрючил свое длинное тело Бранд, уже без повязки на плече и руке, но с мечом на поясе и… и в доспехе!

Вот несколько незнакомых людей. Судя по ошейникам – рабов, судя по лицам – лидеров и начальников. В возрасте и с печатью власти на сильных, угрюмых лицах.

Наверняка – или прославленные бойцы или приближенные рабы, распорядители усадеб и школ.

В центре помещения – на небольшом возвышении, сделанном для трапезы консидориев (чтобы те ели отдельно от серой кадетской массы), вместо нескольких широких дубовых столов, за которыми трапезничали прославленные герои Лавзеи, стоял один, за которым восседала сейчас не боевая, а административная элита – сам вилик Сабин, никогда ранее не бывавший в столовой Дуэльной школы, и дацион Трэйт.

Дакер и Римо провели Гора через весь зал.

Остановились перед стулом, стоящим практически посередине неширокого коридора, образованного сидящими вокруг людьми.

Здесь Дакер аккуратно снял с плеча руку Гордиана, поддерживая его предплечьем. Весь вес раненого фехтовальщика оказался взвален на Римо, который, не задумываясь, скинул того на стул. От резкой боли Гор невольно вскрикнул, тихо выругавшись и скорчив гримасу.

– Осторожней, Римо, – сказал Трэйт, покачав головой. – Угробишь мне чемпиона.

– Так он ведь беглый, господин, – удивился Римо. – Какой с него чемпион теперь? У него теперьча одна дорога – на кол, известно.

– А ты помолчи. На кол не на кол – не тебе решать. Отойди.

Римо молча повиновался, и взоры почти сотни пар глаз уставились на изможденную и подавленную фигуру Гордиана Рэкса.

Молчание повисло в воздухе. Бывший демиург Нуль-Корпорации не понимал, что происходит; мучительная боль в ноге, ноющий от голода желудок и общее ужасное состояние мешали думать. Мысли путались, бегая туда и обратно от воспоминаний о попытке побега и нелепом провале до этой минуты. Половина из сидящих были дационами и консидориями Трэйта. Остальные – совершенно незнакомы. И все они пялились на него с плохо скрываемым и странным интересом.

– Что происходит? – наконец выдавил он из себя.

Никто не удостоил его ответом. Гор всмотрелся в окружающих и внезапно осознал, что смотрят они не на его лицо, не в его глаза и даже не на едва затянувшуюся и с грехом пополам укрытую перевязкой рану. Все взоры были устремлены на шею Гора, вернее на место, где белой полосой, лишенной загара и натертой мозолью, шел след от койна – жестокого рабского ошейника – страшного изобретения, ограничивавшего свободу обитателей Боссона в течение трех тысяч лет.

– Как ты снял его? – задал вопрос Трэйт жестко и почти грубо.

Гордиан промолчал. Не находя быстрого и точного ответа, он предпочел проигнорировать вопрос старшего дациона, хотя осознавал, что, возможно, от этого человека сейчас зависит его жизнь.

– Как ты снял его?! – зарычал Трэйт, и Гордиан, уставший и озлобленный, уже готов был ответить так же резко, но их краткое общение внезапно прервал знакомый низкий и грудной голос вилика Сабина.

– Успокойтесь, Трэйт, – произнес он плавно и размеренно. – Вы слишком давите на вашего беглого чемпиона. Я думаю, если обрисовать всю ситуацию, он ответит добровольно.

Каро Сабин восседал на кресле как на троне. Что, в общем, имело под собой веское основание – ведь вилик распоряжался жизнями тысяч невольников, как кадетов и мастеров, живущих в школе, так и прочих рабов из двух десятков коммерческих учреждений лорда Брегорта, разбросанных по всей провинции. Для них он был больше чем коронованным монархом – почти богом, могущественным, как сам лорд, но более близким, а потому – и более опасным.

– Валяйте, Каро, – сказал Трэйт устало и откинулся на спинку стула.

Сабин повернулся к Гору и пронзил его своими глубокими, практически бесцветными глазами.

– Итак, – начал Сабин, – почти все люди, которых вы видите здесь, Гордиан, – это невольники нашего господина. Однако не только. Здесь присутствуют делегаты от десятков других владений: из поместья лорда Таргета и лорда Армуна, из усадьбы Трассера и школы леди Шамир и многих других. По большому счету – руководители и представители всех крупнейших аллодов Боссона. Все они прибыли по нашему, – он показал на Трэйта, – и по вашему, Гор, приглашению.

– Я не приглашал никого, – внезапно для самого себя перебил вилика Гордиан.

– Отнюдь, консидорий. Пустующий след на вашей шее – лучшее приглашение. Возможно, вы не осознаете всю важность происшедшего, поскольку находитесь в нашем мире недавно, однако нам, живущим здесь долгие годы, значение этого события трудно переоценить.

Население Боссона, да и не только Боссона, но всей эшвенской тирании и ее многочисленных колоний на девять десятых и девятьсот девяносто девять тысячных состоит из рабов. В колониях – меньше, в старых провинциях – больше.

В самом Боссоне, например, почти нет свободных. На тысячу сервов едва ли приходится один свободный, и то только потому, что в Боссоне расквартированы пограничные полки, набранные из свободных иноземцев, желающих стать гражданами Эшвена. Все остальные – рабы.

Вы, мой друг, наверняка задумывались, почему возможна такая немыслимая ситуация. Как один человек, даже до зубов вооруженный, может удержать в полном повиновении тысячу других здоровых и сильных людей. Тем более консидориев, воинов до мозга костей, таких как Бранд, Дакер или стоящий рядом с вами Римо Аклет.

Ответ на этот ужасный вопрос висит на шее каждого из нас.

Это – койн!

За тысячи лет с момента прихода храмов Хепри, когда первый «хомут» был одет на первого клонированного раба, ни один ошейник не был снят с невольника без его гибели. Ошейники надевают на живых, а снимают – только с мертвецов.

И вот сейчас вы сидите перед нами. Бывший раб, беглец, со следом ошейника на шее, но без самого ошейника, притом совершенно здоровый и живой!

Вы не беглый раб, Гордиан, которого мы осуждаем на показательную смерть, – продолжал Сабин. – Вы, возможно, наше знамя, надежда десятков миллиардов сервов – рабочих и лакеев, ремесленников и наложниц, всех, от последнего чистильщика уборных до виликов и дационов, всех на ком висит это проклятие храмов! Вы – наша свобода! Теперь все зависит от одного – было ли безопасное снятие ошейника единичным случаем или же мы сможем повторить это с каждым из присутствующих здесь. Вы понимаете меня Гордиан? Вы – понимаете меня? – Сабин взглянул в глаза удивленному неожиданным поворотом событий Гору, затем торжественным взором окинул присутствующих.

Он уже открыл рот, чтобы продолжить свою вдохновенную речь, как его перебили.

– Короче, – пробубнил Трэйт, косясь на Сабина. – Как ты снял его?

Гор с удивлением покачал головой.

– А вы не поняли? По-моему, по обломкам, оставленным мной в отеле, картина произошедшего вполне восстановима и проста. Я выжег «койну» мозги коротким замыканием, а затем – перепилил шнур кинжалом лорда Хавьера. Вот и…

– Он дурачит нам голову, – сказал откуда-то с первых рядов старина Крисс.

– О чем ты, брат? – спросил, обращаясь опять же к Гору, Люкс Дакер.

– Мальчик просто взволнован, – вступился Сабин.

Но Трэйт поднял руку, и все замолчали.

– Я не спрашиваю тебя, сынок, – терпеливо, но явно сдерживая клокочущую внутри ярость, пояснил тренер, – как ты снял свой ошейник, ибо любой консидорий, проживший здесь хоть немного времени знает, что настройка койна легко сбивается той магической силой, что течет внутри проводов. Я спрашиваю тебя вот об этом! – И Трэйт ткнул ладонью в сидящего перед ним, спиной к Гору, маленького человечка.

Тот встал и обернулся. И Гордиан чуть не упал. Приветливо улыбаясь своей глупой улыбкой, перед ним стоял провилик Черух. Жалкий старик. Грозный мечник, четырнадцать дней назад вставший с палкой на пути вооруженного клинком чемпиона.

На его шее тонкой белой полоской зияла девственная пустота. Чистая кожа при полном отсутствии рабской сбруи.

Трэйт же тем временем продолжал:

– Когда мы ворвались в отель, избегнув ареста за пособничество в убийстве, то обнаружили четыре шательенских трупа, тебя, истекающего кровью, и Черуха, баюкающего останки своего хомута. Кстати, ты должен быть ему благодарен. Несмотря на шок от раскрывшегося по неизвестной причине ошейника, Черух умудрился наложить шину на твою ногу и остановить кровотечение. В противном случае ты был бы сейчас мертв. Более того, он спрятал трупы прирезанных тобой шательенов глубоко в подвал, чем спас тебе жизнь еще раз, поскольку префект, не уверенный пока, что убийства в отеле Хавьера совершил именно ты, объявил розыск не сразу, что позволило нам вывезти тебя из города. Далее все произошло очень быстро. Префект, опросив всех свидетелей, перекрыл ворота города на следующий же день. Но было уже поздно – лорд Брегорт, расстроенный твоим исчезновением и потерей Лисии, забрав денежный приз, кинжал лорда Хавьера и все наградные регалии, выехал в Бургос, на юг. А мы, спрятав твой бессознательный «труп» в багажном отделении кареты и откупившись от местных габеларов приличной суммой, шпарили по тракту в Лавзею.

– Значит, наш лорд не знает, что я здесь?

– Если бы он знал, тебя садил бы сейчас на кол префект Бронвены.

– А что с Лисией?

– Я хотел спросить об этом тебя.

Гордиан поник головой. Понятно. Значит, она ушла.

– Ну-ну, – сказал Трэйт. – Боец, не кисни. Все сказанное сейчас – это лирика. Единственное, что имеет значение, – это то, что ты снял койны! В момент, когда Черух пронзил тебя кинжалом, ошейники всех рабов в доме оказались открыты! Ты понимаешь смысл сказанного? Всех! Рабов! Были! Раскрыты! Более того, старик сообщил, что ты снял его койн одной лишь силой мысли, даже не касаясь проклятого шнура и даже не глядя. И, клянусь Хепри, ты должен сказать нам, как именно это было сделано! Ну так что, боец? Не томи!

И старший дацион замолчал.

В звенящей от напряжения тишине сотни пар глаз в молчании взирали на Гора.

«Как ты снял его?!» – безмолвно кричали они.

Действительно, как?

Последнее, что Гордиан помнил, это нити красного вокруг шеи Черуха. И прикосновение разума к этой тонкой нити. И вспышка.

Ошейники расстегнулись?

Значит…

Дар вернулся…

Новоявленный Тшеди шумно выдохнул и смахнул со лба пот.

– Это трудно объяснить, – сказал он немного нервно. – Как и в случае с рапирой, я лучше попробую показать. Э-э, кто будет первым?

На следующее утро, впервые за четыре месяца, Гордиан Рэкс проснулся не на шконке в казарме и тем более не на полу в карцере или клетке, а в роскошной кровати. Кровать была огромной, широкой, с простынями, четырьмя подушками, пуховым одеялом и высокой резной спинкой. Однако главным, что в это утро невообразимо повысило Гордиану настроение, оказались не фантастические для серва удобства, а банальное наличие на стуле рядом с кроватью оружия, хотя бы это и была всего лишь его старая рапира.

За Гором ухаживал лично провилик Черух, недавно так ловко порезавший чемпиона мечных боев банальным кинжалом. Гор не держал зла на старика, однако ощущал в общении с ним некоторую неловкость. Впрочем, эту неловкость сам виновник его плачевного состояния не разделял – Черух был как всегда умеренно болтлив, дружелюбен и вел себя как обычно, порхая над раненым Гордианом, как заботливая наседка, будто не имел к кровавому разрезу никакого отношения.

Гор валялся в кровати, наслаждаясь утром и анализируя новые обстоятельства.

Прошедший день оказался ужасен – ему удалось без труда раскрыть первый ошейник на одном из рабов, однако на это ушло почти десять с лишним минут. Таким образом, в час он мог «осчастливить» не более пяти человек. В зале же насчитывалось более сотни, а в школе – вообще свыше тысячи, не говоря уже о прилегающих шато и всем населении Боссона.

Впрочем, спустя несколько часов возможности Гордиана, видимо, вследствие многократного повторения одной и той же процедуры, увеличились настолько, что он смог нейтрализовать по нескольку ошейников одновременно, сжигая их программное наполнение и обесточивая смертоносный заряд.

Механическую часть работы по утилизации койнов, а именно их расклепку и извлечение ценного шнура из сплава ишеда взяла на себя целая бригада рабочих, вооруженных специально подготовленным слесарным инструментом и возглавляемых таргитарием Вордриком. Поэтому вскоре работа наладилась и «раскойновка» была поставлена на поток.

В зал столовой загоняли по сотне желающих, и Гор умудрялся освобождать всех одновременно, затем партия выходила строем в мастерские на расклепку, а в зал заходила следующая.

К ночи смертельно усталому Гору позволили наконец отдохнуть, поскольку все обитатели школы к этому времени уже лишились ошейников, а сотни людей из ближайших усадеб должны были подойти только утром после соответствующей агитационной работы, проведенной агентами Сабина и Трэйта в их рядах этой ночью.

Гора поразила организованность и четкость действий руководства школы по ускоренному освобождению консидориев и кадетов как у себя, так и в соседних шато.

Он спросил об этом оберегавшего его Бранда, но тот только пожал плечами.

– Ты ведь слышал о «Палатах Равных», брат?

– Антиправительственные кружки рабской элиты?

– Угу. Они организованы по всему Боссону. Да что там, я слышал – вообще по всему Эшвенскому континенту. Вот сейчас эти кружки и работают. У них есть четкая структура, руководители, штат, программные документы, все как надо. Трэйт и Сабин, являясь старшим виликом и старшим дационом, так сказать, «по должности» возглавляют эту организацию у нас в Лавзее. А Сабин, более того, по счастливому стечению обстоятельств является одним из лидеров региональной организации. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Гор почесал затылок.

– Говорит, – кивнул он, – но все же поразительно, что такая мощная организация, столь явно направленная против существующего режима, настолько открыто действует по всему Боссону. А куда смотрит лорд?

Бранд сделал круглые глаза.

– Лорд Брегорт покровительствует нам, он давний противник рабства и даже написал по этому поводу отличное стихотворное эссе. Вот, дай-ка вспомню. Гм-гм. Что-то вроде: «Дитя Свободы! Вдохновенье, что небом послано тебе, вдыхаю полной грудью снова и вопреки людской мол…»

– Ну хватит, хватит! – перебил Гор. – Значит, лорд-рабовладелец покровительствует антирабовладельческой организации? Не вяжется!

– Да ладно! Наш лорд – хороший рабовладелец. Он даже выделяет на проведение ежемесячных заседаний «Палат Равных» денежные средства на вино и угощение. Я думал, ты в курсе, ведь это же не секрет.

Гордиан недоуменно пожал плечами. «Не секрет!» До этого момента он скромно полагал, что для всякого нормального раба хороший рабовладелец – это мертвый рабовладелец, а тут…

А тут Бранд разочарованно махнул на все только что им сказанное рукой.

– Да все равно ведь от этих сборищ раньше не было никакого толку, – сказал он, вспоминая. – Ну посидим, покумекаем, поболтаем. Стихи брегортовские друг другу почитаем – и все. Пока на шее койн, сильно ведь не подергаешься… – Он резко вскинулся. – Только вот теперь, когда ты научился хомуты снимать, – дело другое! Нормальное дело, я говорю! Вот «Палаты Равных» и пригодились! Нужно «раскойновать» побольше рабов, вооружиться. Да мы, друг, силища! Сам ведь знаешь, в Боссоне почти все рабы. Только подняться – сметем все Королевство на хрен!

Гордиан молча слушал товарища и подсчитывал для себя числовые пропорции, вспоминая данные, почерпнутые им из «Атласа королевской мануфактуры».

Армия Эшвена была многочисленной и насчитывала, по прикидкам Гора, сделанным на основе слышанного им, не менее двух миллионов человек. Но большая часть из этой значительной массы распределялась по бесчисленным колониальным гарнизонам и в активных боевых действиях участвовать не могла.

Таким образом, максимум, на что мог рассчитывать король Боринос в случае массового восстания рабов – пятьсот—семьсот тысяч регулярных войск. Ничто, по сравнению с восьмидесятимиллионной массой сервов, проживавших в одном только Боссоне с Артошем, не считая Аран, Артону, Тысячеградье, Хайран и прочие прилегающие провинции. Вместе с ними это будет миллионов двести. Действительно силища, что тут скажешь?

Учитывая это, Гор более всего беспокоился, что о бурной деятельности Сабина и Трэйта по снятию ошейников узнают до того, как свободных рабов наберется достаточное количество, – уж слишком открыто действовали оба вождя предполагаемого восстания.

Однако Бранд заявил, что в Боссоне живут только сервы и сообщать о восстании не только некому, но и некуда.

«Ну, дай-то бог!» – решил про себя Гор.

Тот бог, который Аннубис из Корпорации, разумеется, а не местный – Хепри.