20
– А ты, оказывается, мастер очаровывать людей, – сообщил Эрни Виктору, едва они столкнулись в парке во время утренней прогулки верхом, – все только о тебе и говорят.
– Вряд ли это соответствует действительности, – ответил Виктор.
– Если уж что-то и не соответствует действительности в нашем подлунном мире, так это сама действительность.
– Извини, но от философии с утра у меня бывает изжога.
– Хорошо, к чёрту философию. Но, надеюсь, от взывания к справедливости у тебя не бывает подагры, коликов или, не дай бог, геморроя?
– Смотря что понимать под справедливостью.
– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что в какой-то степени своим успехом ты всё же обязан и мне.
Виктор действительно стал гвоздём сезона, но исключительно с подачи леди Чарстлей, которая во время очередного духовного эксперимента как бы между прочим поведала своим гостям, что видела ауру Виктора, и что он не тот, за кого себя выдаёт, а весьма загадочная мистическая персона как минимум уровня Блаватской. Именно этот ореол таинственности и стал магическим ключом, открывшим перед ним врата лондонского света.
О Викторе заговорили как о воскресшем Сен-Жермене, о вернувшемся для возобновления своих трудов Христиане Розенкрейце и даже как о самом Сатане. Разумеется, после всех этих слухов светские львицы и даже львы выстроились в очередь, чтобы заполучить Виктора к себе на приём. Он же старался никому не отказывать – ведь именно за этим его и отправили в Лондон. И чем быстрее он сможет выполнить задание, тем быстрее сможет вернуться к Жозефине, разлука с которой с каждым днём становилась всё более невыносимой. Виктор чувствовал себя так, словно у его души разом разболелись все зубы. И если на людях он мог как-то переносить свои страдания, то наедине с собой они становились во сто крат сильнее. В результате он всё время старался бывать на людях и возвращался домой, предельно себя измотав, чтобы, едва добравшись до подушки, проваливаться в глубокий сон.
– В какой-то степени, – согласился Виктор, вспомнив, что к леди Чарстлей он попал в самый благоприятный для этого момент исключительно благодаря болтовне Эрни.
– В результате, – продолжил Эрни развивать свою мысль, – я остался чуть ли не единственным достойным внимания человеком, которого ты этим вниманием так и не удостоил.
– Наверно, это потому, что в последнее время тебе прекрасно удавалось от всех скрываться, в том числе и от нас, как индейцам в своих прериях, – вмешался Эшли, с которым, как обычно, Виктор и катался верхом.
– Это потому, что я скоропостижно был вызван к тёте Гонории в её хартфордширское поместье, разгонять тоску у её пекинесов.
– Ну и как тебе отдыхалось в деревне?
– Невыносимо! Полный дом народа, это не считая слуг и кишмя кишащих собак, но ни поговорить, ни поволочиться… Все или пять минут как помолвлены или столь ужасны, что, глядя на них, начинаешь жалеть, что наши женщины не занавешивают чёрной тряпкой лицо, как это принято на исламском Востоке. Одним словом, все на редкость скучны, провинциальны и настолько неинтересны, что вся их биография написана на их постных лицах. А как там подают хлеб!..
– А как там подают хлеб? – поинтересовался Эшли.
– Жуть! Это неописуемо, но хочется сразу же повеситься или бежать на край света.
– Да, позавидовать тебе можно только с большим трудом.
– Ты прав. И всё эти чёртовы деньги.
– Эрни существует на деньги тётушки, и его жизнь в буквальном смысле этого слова зависит от её капризов, – пояснил Эшли Виктору.
– А эта старая карга пользуется тем, что без её денег я пропаду, и измывается надо мной, точно инквизитор над еретиком. А ещё говорят, что легко быть бездельником и прожигателем жизни. Попробовали бы они побездельничать с моё пред очами тети Гонории. Посмотрел бы я на них после этого. Но я благополучно вырвался из этого ада и приглашаю теперь вас сначала на обед, а потом в оперу. Музыку надо воспринимать на сытый желудок. Так, по крайней мере, можно подремать, если больше нечем будет заняться. И учтите, возражения я не приму.
– А мы и не возражаем, – ответил за обоих Эшли.
– Тогда встречаемся в клубе.
– Договорились.
– Кстати, трудно найти лучшего места для встречи с Эрни, чем опера. Хорошая музыка заглушает его трёп, ну а если музыка плохая, всегда можно переключиться на его неиссякаемый словесный фонтан, – сообщил Эшли, когда они остались вдвоём с Виктором.