17

Наконец, пришёл тот долгожданный день, когда Виктор смог подняться на ноги. Был тёплый, солнечный день, столь редкий для шотландского климата. Виктору захотелось вырваться из духоты комнаты, и, превозмогая боль в ногах, он встал с постели, оделся и поспешил прочь из комнаты, ставшей за время вынужденного затворничества ненавистной.

На лестнице он столкнулся с отцом Бенджамином.

– Здравствуйте, сын мой! – обрадовался тот, – а я как раз иду к вам, чтобы рассказать о своём видении, которое ниспослал мне господь нынешней ночью. Рад, что вам уже лучше, – добавил он, немного смутившись.

Перед Виктором опять был тот самый деревенский простак-священник, за образом которого обычно прятал своё истинное лицо отец Бенджамин. Рассчитывая на совершенно иное обращение после того, как он был зачислен в разряд «своих», Виктор почувствовал себя уязвлённым.

– Послушайте, сударь… не знаю, как вас теперь называть, но зачем всё это лицемерие, после того, как?.. – резко ответил он на приветствие священника.

– Тише, сын мой, не стоит так горячиться. Вам вредно волноваться после перенесённой болезни. К тому же… Подумайте, сколько людей погибло лишь потому, что они позволяли себе некоторые слабости, думая, что их никто не видит в этот момент. Жизнь – очень сложная штука, и если что-то надо хранить в секрете, то это надо хранить даже наедине с собой, потому что даже у стен есть уши, а камыш может спеть про уши короля. Вы должны это помнить всегда и везде.

– Простите, святой отец, – смутился на этот раз Виктор, – ваша правота настолько очевидна, что я…

– Вот и хорошо, сын мой, а теперь, когда между нами вновь появилось взаимопонимание, позвольте пригласить вас на прогулку. Сегодня поистине чудесная погода.

– Я как раз шёл в сад.

– Вот и замечательно. Можете опираться на моё плечо.

– Благодарю вас, святой отец, но я уже вполне прилично себя чувствую.

– Я шёл к вам, сын мой, чтобы рассказать о своём видении, но сначала позвольте сказать несколько слов. Будучи священником, да и просто глубоко верующим человеком, я довольно часто размышляю о мудрости и любви Господней, и знаете к какому выводу я пришёл? Размышляя денно и нощно, я в один прекрасный момент осознал, что даже сам возвышенный язык, на котором церковь говорит о своём господе, на котором написаны писания и на котором мы стараемся молиться, есть чудесный дар Создателя нам, своим детям. Так, достаточно знать, что за некоторыми словами скрывается ещё один, сокрытый от непосвящённого смысл, достаточно понимать это, понимать, о чём в данный конкретный момент времени идёт речь, чтобы говорить совершенно открыто самые волнующие, сокровенные истины, не боясь зародить в чьей-либо душе ненужные нам подозрения. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Думаю, что да, святой отец.

– Очень хорошо, сын мой. Но если вы вдруг почувствуете, что теряете нить разговора…

– Я дам вам понять, святой отец.

– Как я уже говорил, сын мой, я достаточно много времени провожу в размышлениях на религиозные темы. Вот и вчера я допоздна задержался в церкви. Я думал о неисповедимости путей Господних, о нашей греховности и о терпении Господнем, с каким он прощает нам все наши прегрешения… Я настолько глубоко ушёл в эти мысли, что не сразу заметил, как на меня снизошла Благодать. Господь послал мне видение, и в этом видении я увидел вас, сын мой.

Я увидел вас в дремучем лесу. Вы были слепы, и брели через лес, повинуясь подсказкам мерзкого существа, нашёптывающего их вам на ухо. Это дьявольское отродье, а таковым и был ваш поводырь, очень ловко управляло вами, и, благодаря его подсказкам, вы легко обходили всяческие препятствия, возникающие на вашем пути. Создавалось впечатление, что эта тварь трогательно заботится о вас и вашей судьбе, но разве может дьявол нести добро?!! Взмолился я тогда Господу и попросил его показать, куда же ведёт тебя Дьявол, и узрел я тогда пропасть бездонную. Именно туда направляла вас эта мерзкая тварь, оберегая от мелких препятствий, чтобы не задерживался ты на своём пути. «Неужели ты позволишь этому произойти?!» – спросил я у Господа. И послал Господь вам свет, отворив для него глаза твои. С непривычки свет показался вам тьмой, он был слишком ярок и вызывал боль. Сначала вы даже подумали, что это кто-то из врагов ваших напал на вас, но позже, когда ваши глаза достаточно окрепли, чтобы смотреть, вы смогли увидеть, кто же есть кто. Когда же ваш поводырь понял, что вы прозрели, он набросился на вас, чтобы силой толкнуть в ту пропасть, куда не сумел привести хитростью. И была между вами битва смертельная, но вы выстояли, вы сумели победить злого демона и обратиться к верному проводнику. Таково было моё видение, сын мой…

Увиденное заставило меня рыдать слезами радости и молиться до самого утра, благодаря Господа за его доброту. А потом я отправился сюда, чтобы поделиться этой радостной вестью.

– Это действительно… у меня даже нет слов, – растрогался Виктор.

– Тогда давайте преклоним колени и возблагодарим Господа прямо здесь.

Они опустились на колени и принялись горячо молиться. Отец Бенджамин казался настолько искренним в выражении своих чувств, что Виктор готов был поверить, что это не великолепная актёрская игра, а совершенно искренний душевный порыв. Сам же он сначала просто повторял за священником слова молитвы, представляя эту картину со стороны и боясь рассмеяться в самый неподходящий момент, но постепенно на него нахлынули искренние сильные чувства, и, только когда они уже поднялись с колен, Виктор понял, что он плакал.

– Это поистине великий день, – произнёс после долгой паузы отец Бенджамин. – А теперь идите, вас ждёт ваша избранница. Вы должны знать, где.

– Я догадываюсь.

– Тогда идите. Нехорошо заставлять женщину ждать.

Жозефина была на берегу пруда. Увидев Виктора, она бросилась к нему на шею…

– Прокатимся? – предложила она после объятий и поцелуев, чередующихся со словами любви…

К мостику была привязана лодка.

– Как пожелает моя богиня.

– Не шути так.

– А я и не шучу. Для меня ты – единственная богиня, и, если хочешь, я повторю это, припадая к твоим стопам.

Он опустился на колени и поцеловал её ботинок.

– Прекрати, – смутилась она.

– Тогда в путь?

– С тобой, Ланцелот, хоть на край света.

Виктор помог Жозефине забраться в лодку и сел на весла. Грести было тяжело и одновременно приятно. Тело словно бы просыпалось после долгой спячки.

– Почему ты назвала меня Ланцелотом? – спросил он.

– Потому что ты победил дракона, стерегущего твою душу, и уже скоро мы поможем тебе выпустить её на свободу.

– Ты говоришь о смерти?

– Я говорю о втором рождении.

– Мне говорил об этом твой отец.

– Он говорил с тобой, как мужчина и воин, я же должна рассказать тебе всё, как женщина, жрица и возлюбленная. Надеюсь, ты меня не разлюбил? – спросила она, зачерпнув ладонью воду за бортом и обрызгав Виктора.

– Я тебя обожаю, – ответил он, целуя ей руки.

– Так вот, – вернулась она к теме разговора, – когда-то давно, когда Небеса ещё принадлежали Богине, а люди только-только появились на нашей Земле и ещё не имели души, обратила Богиня свой взор на одного из сынов человеческих. Он же, узрев Богиню, воспылал к ней любовью, позабыв обо всём на свете. Но она была Богиней, а он… Они были настолько разными, что у них не могло быть ничего общего. И тогда Богиня сделала ему, а заодно и всем людям поистине неоценимый дар. Она подарила им Семя – некую частичку себя. Попав на благодатную почву любви, это семя прорастает и превращается в благоухающий цветок, аромат которого превращает человека в богоподобное существо. Но без любви семя так и остаётся семенем, а со временем может даже погибнуть. Этот цветок и есть человеческая душа, и у большинства людей она так и остаётся нереализованным шансом.

Так вот, узурпировав власть на Небесах, тот, кого теперь принято называть богом, попытался первым делом уничтожить Семя Богини, но он был не властен над ним. Тогда он пошёл на хитрость, и сначала убедил людей в том, что это он сотворил их, наделив их душой от рождения, и что ничего больше не надо делать, кроме как рабски ползать перед ним на коленях и исполнять все его прихоти. А для того, чтобы на Семя Богини не попал свет любви, он заставил драконов – своих мерзких, коварных слуг – охранять эти Семена и зорко следить за теми, кто, несмотря на запрет узурпатора, пытается их взрастить.

Поэтому, прежде, чем выращивать душу, необходимо изгнать из себя дракона.

Поэтому же нужно учиться прятать цветение своей души от рабов – драконов, иначе, повинуясь узурпатору, они сделают всё, чтобы тебя уничтожить.

– А откуда такая уверенность, что я его победил?

– За тебя поручился отец, а его словам можно верить. Отец наблюдал за твоей битвой. Когда тебя коснулся Свет Богини и дракон заставил тебя бежать, отец последовал за тобой, чтобы быть свидетелем вашей битвы. К сожалению, он мог только наблюдать, потому что человек сам должен победить своего дракона. Задачей наблюдателя является свидетельствование о ходе и результате битвы.

«А заодно и ликвидация ненужного свидетеля в случае поражения», – подумал Виктор.

– Теперь тебя ждёт посвящение. Это очень серьёзный, ответственный шаг, после которого назад уже дороги не будет.

– Я давно уже сделал свой выбор.

– Не спеши. Помни, ты был слепым орудием дракона, и все твои былые обещания не в счёт. Теперь ты свободен от них. Ты можешь отказаться от всех своих слов, можешь отказаться от нашей помолвки…

– Никогда так больше не говори! Я…

– Не перебивай меня, пожалуйста… Мне самой нелегко произносить эти слова, но я должна тебе всё это сказать, таковы правила… Так вот… Если ты откажешься от своих обязательств, наши пути разойдутся навсегда, к тебе вскоре вернётся дракон, и ты позабудешь о самом нашем существовании. Но после посвящения ты никогда уже не сможешь нас оставить, никогда.

– И ты будешь моей?!

Она страстно поцеловала его в губы.

– Жди Вестников Смерти. Они придут, когда ты меньше всего будешь к этому готов, и отведут к той черте, переступив которую, ты окончательно станешь одним из нас… – сказала она.

Как и предупреждала Жозефина, появление Вестников Смерти застало Виктора врасплох. Они пришли за ним среди ночи: две закутанные в чёрные длинные плащи человеческие фигуры. На головах полностью скрывающие лица чёрные маски с прорезями для глаз. На руках чёрные перчатки.

Они бесцеремонно растолкали спавшего сном младенца Виктора, и один из них торжественно сообщил ему, ещё сонному:

– Мы пришли к тебе с приглашением от нашей госпожи.

Виктор узнал голос Джеймса.

– Я к вашим услугам, господа.

– Тогда следуй за нами без промедления.

– Я могу одеться?

– Да, но поспеши. Мы не привыкли ждать, а госпожа тем более ждать не будет.

Пока Виктор одевался, второй Вестник, судя по голосу, отец Бенджамин, рассказывал:

– Наш путь лежит через Долину Забвения. Это – ужасное, мрачное место, которое населяют лишённые покоя слепые бесплотные духи. Они никогда не жили, поэтому так и не смогли умереть, и теперь они обречены в вечных страданиях слепо бродить по Долине Забвения, проклиная судьбу. Но, несмотря на такое своё состояние, они очень коварны и жестоки, и стоит живому или мёртвому случайно оказаться в этой обители скорби, как они набрасываются на него и буквально высасывают из него все соки, превращая в себе подобную тварь. К счастью, они способны воспринимать только присущее им понимание жизни, а именно: болтовню, страх, отчаяние, сомнение, жалость к себе… Поэтому, для того, чтобы пройти сквозь Долину Забвения, ты не должен произносить ни звука и не показывать ни одной из перечисленных мной страстей, иначе ты до конца вечности останешься там, в Долине Забвения, позабыв себя, жизнь, смерть, мудрость и свет…

– Но это ещё не самое страшное испытание на пути к нашей госпоже! Поэтому прислушайся к доброму совету, – перенял инициативу Вестник-Джеймс, – откажись. Отклони предложение. Возвращайся к себе в кровать и забудь, что мы приходили. Так будет лучше и для тебя и для всех нас.

– Идёмте, господа, не стоит терять время на уговоры, – решительно заявил Виктор.

– Тогда последняя деталь.

Вестник-Бенджамин достал из-под полы плаща такую же маску, как и у них, но без вырезов для глаз.

– Через Долину Забвения ты должен пройти, ещё будучи слепым, – пояснил он, надевая эту маску на лицо Виктора.

Вестники взяли Виктора под руки, и они отправились в путь. Шли долго, Виктору показалось, что несколько часов, хотя разве можно полагаться на чувство времени, когда твои глаза закрыты, и тебя ведут в неизвестность, пусть даже друзья? Наконец, они остановились. С лица Виктора сорвали маску. Они были в лесу.

– Всё. Здесь наши полномочия заканчиваются, и дальше тебе предстоит идти одному. Мы привели тебя на границу между жизнью и смертью, мы сорвали покров с твоих глаз, и на этом наша миссия закончена, – торжественно сообщил Вестник-Джеймс.

– Но помни, ни слова, ни тени сомнения, ни намёка на страх, – напомнил ему Вестник-Бенджамин, – иначе ты навсегда затеряешься между миром живых и мёртвых.

– Но лучше тебе вернуться, – снова заговорил Вестник-Джеймс. – Не стоит это той цены, которую тебе предстоит заплатить. Поверь мне и только кивни…

– Ладно, – перебил его Вестник-Бенджамин, – раз он так рвется к своей погибели, пусть будет так. Вот, – он показал Виктору чуть заметную тропинку, – иди и не заблудись.

– И только не говори потом, что мы тебя не предупреждали, – добавил Вестник– Джеймс.

После этих слов они беззвучно исчезли, словно растворились во тьме. Виктор остался совершенно один в ночном лесу, не представляя себе, где именно он находится. Единственным его ориентиром была показанная Вестником тропинка, по которой он и пошёл навстречу судьбе.

– Стой! – услышал Виктор гневный окрик.

Из темноты вынырнул закутанный в чёрный плащ человек с кроваво-красной маской на лице. В руке у него был ярко горящий факел. Это выглядело так, будто он вынырнул из какого-то другого мира, так как ещё мгновение назад Виктор не видел никаких следов пламени.

– Стой! – закричал он, угрожая факелом. – Убирайся! Таким как ты здесь дороги нет!

Осыпая Виктора оскорблениями, он принялся угрожающе махать перед его лицом факелом, и пару раз даже чуть было его не припалил. Помня инструкции Вестников, Виктор не стал нападать (это было бы проявлением агрессии) или уклоняться (что вполне можно было бы расценить, как проявление трусости), и лишь молча стоял на месте, ожидая, когда иссякнет этот поток красноречия. Наконец, страж или охранник остановился.

– Я вижу, у тебя открыты глаза, – удивился он, – что ж, это меняет дело. Я здесь для того, чтобы защищать этот путь от слепых, но раз ты уже зрячий, ты можешь идти, вот только нужно ли тебе это? Этот путь труден и опасен, к тому же там нет ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. Да и зачем, раз глаза у тебя уже открыты? Зрячий в мире слепых, ты даже не представляешь, какие возможности открываются перед тобой. И всё это ты хочешь променять неизвестно на что? Поверь, не стоит этого делать. Мне ли не знать этого?! Посмотри на меня. Когда-то давно я точно так же, как ты сейчас, шёл по этому пути. Я прошёл его до конца, и что? Теперь я как дурак стою здесь с факелом в руке и охраняю тропу от злобных слепых тварей. Так стоило ли бросать всё ради такой участи?! Поверь, если бы я мог, я бы, не задумываясь, вернулся к прежней жизни, но я переступил черту, и теперь мне нет дороги обратно. Ты же можешь ещё вернуться. Только скажи, и я проведу тебя обратно в твой мир.

– Хорошо, – сказал он, так и не дождавшись ответа, – иди, раз ты настолько глуп и упрям. Оставь только свою обувь – на ней прах пустых дорог.

Виктор разулся. Ногам сразу стало холодно, и этот холод вернул ощущение реальности происходящему.

– Проходи, но не обижайся, я тебя предупреждал, – сказал напоследок стражник и исчез во тьме.

Осторожно ступая, чтобы не поранить ноги, Виктор двинулся дальше.

– Стой! – услышал он гневный окрик, пройдя не более десятка метров.

Перед ним появился такой же стражник, только в белой маске. Он не стал прогонять или оскорблять Виктора, а сразу же сообщил:

– Дальше ты сможешь пройти, только сбросив оковы плоти. Но я бы тебе советовал отказаться от этой идеи и вернуться назад. Подумай сам, что, по-твоему, потребует от тебя следующий страж? А следующий? Поверь, впереди тебя ждут одни лишь лишения. Когда-то и я прошёл этот путь. И что? Теперь я стою здесь, пряча за маской то, что осталось от моего лица. Думаешь, стоило ради этого отказываться от всех радостей жизни? Одумайся! Возвращайся пока не поздно! Ты только шепни, и я отведу тебя назад короткой дорогой…

Стражник продолжал уговаривать Виктора, но тот его больше не слушал. Раздевшись (одежда символизировала оковы плоти), Виктор сложил аккуратно вещи.

– Хорошо, – сказал на прощание стражник, – иди, но не обижайся, я тебя предупреждал.

Когда страж исчез в темноте, Виктор двинулся дальше, ожидая встречи с очередным стражником. Но стражник не появлялся. Тропинка начала пропадать, так что Виктору приходилось быть очень внимательным, чтобы не сбиться с пути. Голый, замёрзший, он был совершенно один в этом проклятом лесу, без еды, без одежды, без спичек, не говоря уже об оружии…

Виктор начал мысленно проклинать себя за то, что поддался на эту провокацию, что не послушался стражников, советовавших ему повернуть назад. А что если они избрали такой способ, чтобы разделаться с ним? Что если таким образом они решили принести его в жертву лесным духам или каким ещё чертям они поклоняются? Что ни говори, а это прекрасный способ заткнуть ему рот. Ведь если даже он сумеет выйти из леса живым или встретит охотников, его в лучшем случае примут за безумца и посадят на цепь в одной из тех клиник, которые в тысячу раз хуже тюрьмы. Подобного рода мысли были прекрасной почвой для паники, которая начала овладевать Виктором, а паника была страшнее всего. Ведь стоит только поддаться страху и побежать, как всё то, чего он так боится, тут же превратится в реальность, и в лучшем случае он станет посмешищем и навсегда потеряет Жозефину, а в худшем… Но разве потеря Жозефины – это не самое страшное, что может ждать его в жизни?!

Жозефина… Её имя стало спасением. Вспомнив о ней, Виктор устыдился своих мыслей. Да и как он мог подозревать её в такой подлости и коварстве! Всё правильно, ритуал – он же ещё и проверка на вшивость, которую он, Виктор, чуть было не завалил!

И стоило Виктору прийти к этому выводу, стоило стряхнуть с себя страх и вновь обрести уверенность в себе и своих друзьях, как перед ним появился третий стражник. В руке у него был воровской фонарь, а лицо закрывала золотая маска. Лицо у маски, казалось, было самой печалью. Он не стал угрожать Виктору или уговаривать вернуться, а сразу как-то по-бабьи запричитал:

– Ну почему ты такой упрямый и непонятливый? Тебя же уговаривали и предупреждали, у тебя было время подумать. Ты тысячу раз мог бы сойти с тропы и убежать, так нет, ты всё-таки пришёл. И теперь мне придётся сделать мою работу, которую я ненавижу больше всего на свете. И знаешь почему? Нет? Молчишь? Молчишь, как и все остальные… – он тяжело вздохнул, – а знаешь, почему первые два стражника так и не сказали, что тебя ждёт в самом конце? Да потому что они так и не смогли пройти до конца этот путь. И ты тоже не сможешь. Почему? Да потому, что я должен лишить тебя головы, как и тех несчастных упрямцев, которые отказались внимать здравому смыслу. Думаешь, ты первый, кто шёл по этой дороге непонятно зачем? Смотри.

Он осветил фонарём пенёк, играющий роль плахи. К нему был прислонён топор, а над ними на ветке висел мешок, до половины наполненный чем-то округлым размером с человеческую голову. С мешка капала кровь, а плаха и трава вокруг были буквально залиты кровью.

– Неужели ты хочешь здесь умереть, как и эти глупцы? – продолжал причитать стражник. – Но ты ещё можешь спастись. Только скажи мне, и ты станешь одним из нас. Да, тебе придётся охранять эту или другую такую же дорогу и отговаривать от безумства упрямых глупцов, но всё ж это лучше, чем смерть. Или нет? Или ты настолько глуп, что готов умереть, сам даже не зная, за что? Что ж, тогда становись на колени. Я тебя предупреждал…

Сначала Виктора бросило в жар, а потом внутри себя он ощутил холод и пустоту. Ноги стали ватными. Но, тем не менее, он покорно опустился на колени.

– Хорошо, пусть будет так, – ещё печальней произнёс стражник, взял в руки топор, замахнулся…

Топор сменила бритва.

– Волосы – это символ головы, – пояснил стражник, ловко обривая голову Виктора.

– Всё. Теперь можешь идти дальше, но я бы на твоем месте вернулся. Ты уже потерял одежду и волосы… – кричал вдогонку стражник, но Виктор его уже не слушал.

Уже начало светать, когда тропинка вывела изрядно уставшего и совершенно продрогшего Виктора на берег реки. Там, на небольшом песчаном островке в бескрайнем океане кустарника и камыша горел костёр. У костра на выброшенной на берег коряге сидели Джеймс и Бенджамин, оба в длинных, белых одеяниях. Над костром висел котелок, в котором что-то варилось, издавая приятный запах отвара трав.

– Ты пришёл вовремя, – крикнул Виктору Джеймс. – Иди к огню, погрейся.

Они раздвинулись, освобождая Виктору место посредине.

– Прими наши поздравления, – торжественно заговорил Бенджамин. – То, что ты совершил, – достойно уважения. Этой ночью ты пересёк Долину Забвения, а такое по силам далеко не каждому. Это был трудный и опасный путь, на котором тебя на каждом шагу поджидала невидимая опасность. И стоило тебе оступиться хоть раз…

– Долина Забвения, – перенял инициативу Джеймс, – по праву носит название царства Нежития. Её обитатели – бесплотные, слепые тени, окончательно позабывшие как себя, так и всё, что касается жизни и смерти. Ни живые, ни мёртвые, они вынуждены вечно скитаться по Долине, проклиная свою судьбу и свою забывчивость. И нет им ни покоя, ни прощения. Нет им ни жизни, ни смерти.

– Долина Забвения, – продолжил Бенджамин, – это царство тех, кто, не сумев стать живым, не получил право на смерть. Всё правильно: Смерть – это награда за Жизнь, и чтобы её удостоиться, надо сначала обрести Жизнь.

– Но обитатели Долины Забвения, – вновь заговорил Джеймс (они и далее продолжали говорить по очереди) – предпочли позабыть, для чего они появились на этом свете, предпочли позабыть о том, что наше существование – это единственный шанс обрести Жизнь, чтобы потом обменять её на дар Смерти. Они же растратили своё время на несущественные пустяки. И теперь они готовы растерзать любого, в ком теплится хоть малейшая искорка Жизни.

– Что ж, они сами обрекли себя на такую участь, и это был их собственный выбор. Ты же достойно справился с испытанием.

– Ты стал одним из тех, кому Долина Забвения не только не принесла страдания, но и избавила от той ноши, которую взвалил на тебя Узурпатор. Но ты сбросил её. Ты избавился от праха пустых дорог, скинул оковы плоти и не дал взять над тобой верх Болтуну, которого большинство людей считают собственным разумом.

– Мы называем его Болтуном, потому что он глуп, напыщен и болтлив. Он не умолкает ни на мгновение, да и как он может замолчать, если весь производимый им шум служит лишь одной цели: заглушить тихий голос Разума, того истинного Разума, что обитает в сердце. Его голос тих, и к нему надо прислушиваться, но стоит его хоть раз услышать, и Болтун навсегда останется всего лишь докучливым самозванцем, а вскоре и окончательно замолчит.

– Но преодоление Долины Забвения – это только первый шаг на пути. Для того, чтобы приглашение действительно вступило в силу, тебе необходимо переступить ту черту, за которой уже нет возврата назад. После этого ты никогда уже не будешь тем, кем был прежде. Ты потеряешь всё, что только можно потерять, и неизвестно, приобретёшь ли что-нибудь взамен. Готов ли ты к такому повороту событий? Подумай хорошо. У тебя ещё есть время. Солнце только начало подниматься, но когда его диск оторвется от водной глади, тебе придётся сделать свой окончательный выбор.

– Ты должен будешь избрать одну из двух чаш.

– Первая чаша из золота. Посмотри, как прекрасна она!

Джеймс показал Виктору чашу из чистейшего золота, усыпанную драгоценными камнями. Её красота затмевала даже её поистине астрономическую стоимость. Чаша гипнотизировала, притягивала взгляд, вызывала почти непреодолимое желание обладать ею, любоваться, держать её в руках.

– В этой чаше будет ждать тебя сладкий, дурманящий напиток, – он зачерпнул немного варева из котелка. – Выпив его, ты погрузишься в сон, а когда проснёшься, вновь окажешься в моём доме в Париже. Я поблагодарю тебя за спасение дочери, награжу деньгами и помогу устроиться так, чтобы ты больше никогда не нуждался. Мы же навсегда исчезнем из твоей жизни.

– И не спеши отказываться от нормальной жизни обычного человека. Поверь, все эти маленькие житейские радости кажутся нам порой ничего не стоящими только лишь потому, что мы к ним привыкли, потому, что они окружают нас каждый день, но стоит их потерять, и наша жизнь превращается в ад. Избрав же вторую чашу, ты навсегда лишишься обычных житейских радостей.

– Вторая чаша – это сосуд из необожжённой глины.

В руках у Джеймса появилось нечто скособоченное, нечто среднее между пиалой и миской, нечто слепленное, наверно, безруким существом.

– В этой чаше, – продолжил Джеймс, зачерпывая из того же котелка, – тебя будет ждать настоящая горечь. Испив её, ты сможешь переступить черту, за которой назад дороги уже не будет. Там ты, может быть, встретишься с нашей Госпожой, но взамен ты лишишься всех человеческих радостей. У тебя не будет ни дома, ни семьи, ни работы. У тебя не будет ничего из того, чем так дорожат люди. Более того, у тебя не будет даже почвы под ногами. Обретёшь ли ты что-то, потеряв всё это? Неизвестно. Ни кто не сможет сказать, что ждёт тебя за этой чертой, потому что там царство Неопределённости.

Сказав это, он поставил чаши на землю. Несмотря на то, что Джеймс зачерпывал одно и то же варево из одного и того же котелка, содержимое чаш было в корне различно.

В золотой чаше был приятно пахнущий травами немного зеленоватый напиток. В глиняной посудине было что-то похожее на свернувшуюся кровь, перемешанную с гноем. Один вид этой гадости вызывал тошноту. А запах… Воняло это ещё более отвратительно, чем выглядело.

Закончив свою речь, Джеймс с Бенджамином застыли, словно встретились глазами с Горгоной. Виктору же было не до них. В его сознании проносились обрывочные картинки из его жизни, и этот процесс захватил его полностью. Вспоминались ему не какие-нибудь важные или эмоционально значимые для него вещи, а совершенно ничего не значащая ерунда. Вот он купается в речке возле родного дома; вот он куда-то идёт с матерью; вот отец учит его ездить верхом; вот он едет куда-то на почтовой карете… Неужели именно из этих пустых событий и состоит жизнь?!

– Пора делать выбор, – сказал Джеймс, когда солнечный диск оторвался от водной глади.

Виктор вдруг понял, что любой выбор – это иллюзия, что у него нет и никогда не было никакого выбора. Всю его жизнь кто-то или что-то, некая Рука Судьбы, словно мать упирающегося ребёнка, тащит его по жизни в одном только ей ведомом направлении. Всё давно уже выбрано, задолго до его появления на свет в этом обличии, что носит теперь имя Виктор. А то, что предлагается сейчас ему – есть не более чем питающее его эго утешение, предназначенное смягчить суровость предопределённости…

Закрыв глаза, Виктор поднял с земли глиняную чашу и, превозмогая тошноту, выпил её содержимое.

На удивление напиток оказался приятным на вкус. Виктору стало тепло и совершенно спокойно. Его эмоции полностью отключились. Сознание стало кристально чистым.

Тело перестало подчиняться Виктору. При всём своём желании он не смог бы ни пошевелиться, ни заговорить, но таких желаний у него не было. Впервые в жизни ставшее свободным сознание упивалось своей свободой, полностью позабыв о телесной оболочке. Оставшаяся без внимания хозяина плоть замерла неподвижно на коряге в сидячем положении точно так же, как до этого замерли тела Бенджамина и Джеймса.

Время сменилось безвременьем, и через мгновение или вечность (в том состоянии они равны) Виктора коснулась Рука Судьбы. Узнав своего истинного хозяина, тело радостно затрепетало. Лёгким, еле уловимым движением Рука Судьбы заставила тело встать на ноги. Одновременно с этим движением полностью изменились декорации. Не было больше ни берега, ни реки, ни коряги. Вместо этого была идеально ровная светло-серая поверхность под ногами, тёмно-серое небо над головой и совершенно чёрный солнечный диск в тёмно-сером небе.

Откуда-то Виктор знал, что столь странным это место выглядит потому, что он впервые в жизни видит всё в истинном свете, а не в том негативном (в фотографическом значении этого слова) отражении, в котором он видел всегда. Он знал, что нужно немного времени, чтобы органы чувств смогли правильно настроиться, точно так же, как и при переходе из темноты на свет.

И точно, когда органы чувств сориентировались, Виктор увидел поистине волшебный солнечно-лунный мир. Под ногами была идеально ровная серебристо-матовая плоскость. Совершенно чистое небо было цвета сияния луны. И только солнце было самим собой, разве что светило ещё ярче обычного.

Шагах в десяти от Виктора находилась та самая черта, которую ему предстояло перешагнуть. Черта шла через всю плоскость от горизонта до горизонта, а, скорее всего, и далее, через весь этот странный, волшебный мир. Черта пылала ярким, холодным огнём, пламя которого вздымалось до самого неба, полностью закрывая всё то, что находилось по ту сторону черты.

Жрецы ждали его у самой черты. Они больше не были Джеймсом и Бенджамином, а являлись самой воплощённой сутью жречества. Они были двумя и одним одновременно. И, наверно, самым удивительным было то, что Виктор в том состоянии не только принимал это как нечто вполне естественное и само собой разумеющееся, но и понимал глубинную сущность происходящего.

Когда Виктор немного освоился в новой реальности, Рука Судьбы заставила его подойти к огненной черте, туда, где его ждали жрецы. В паре шагов от черты Виктор остановился. Перед ним был непреодолимый невидимый барьер.

– Для того, чтобы приблизиться к черте ещё на шаг, ты должен обрести плоть Жизни, сбросив для этого плоть Нежития. Готов ли ты к этой жертве? – торжественно спросил жрец.

– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответило тело Виктора.

– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву, – произнесли жрецы хором.

После этих слов они вылили на Виктора оставшийся травяной отвар из сосуда старинной работы, в который превратился котелок. Отвар буквально прошёл сквозь тело Виктора. Плоть зашипела, словно сода, на которую попал уксус. Кожа начала лопаться и опадать большими пластами. Брызнула кровь. Вслед за кожей начали распадаться ткани и внутренние органы, а кости исчезли, превратившись в сизо-голубой дым. Тело исчезло, но Виктор продолжал оставаться самим собой. Он не чувствовал ни боли, ни страха, словно был сторонним наблюдателем происходящего. Хотя нет, у стороннего наблюдателя подобное зрелище наверняка вызвало бы сильные чувства, тогда как Виктор попросту спокойно наблюдал за происходящим.

Его новое тело возникло как бы разом из ничего. Оно было точно таким же и одновременно совершенно иным, чем раньше. Виктор ощущал это принципиальное различие, но не мог понять, в чём оно заключается.

Сформировавшись, тело ещё на один шаг подошло к черте и остановилось.

– Для того, чтобы сделать ещё один шаг, ты должен очистить душу от яда Нежития. Готов ли ты к этой жертве? – спросил его жрец.

– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответила некая незримая часть Виктора.

– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву, – произнесли жрецы в два голоса.

В их руках появились курительницы, из которых вместо дыма шёл свет. Причём свет это вёл себя точно так же, как обычно ведёт себя дым. Как и отвар, свет легко проходил сквозь тело Виктора, словно он был не человеком из плоти и крови, а бестелесным призраком или духом. Свет уносил с собой нечто невидимое и неощутимое, но настолько родное, что лишившись этого, Виктор впал в смертельную тоску. Это ощущение потери вызвало такую поистине нестерпимую внетелесную боль, что, продлись она чуть больше, Виктор наверняка умер бы, не имея сил её больше переносить.

Его новая душа родилась в тот самый миг, когда он готов был принять смерть. Отчаяние и боль сменились блаженством. Из глаз потекли слезы радости. Виктор ещё на один шаг подошёл к черте.

– Для того, чтобы преодолеть черту, ты должен возжечь свой дух. Готов ли ты к этой жертве? – спросил жрец.

– Готов и смиренно прошу принять эту жертву, – ответил Виктор всем своим существом.

– Будь по-твоему. Мы принимаем эту жертву.

Жрецы с ног до головы густо обмазали Виктора резко пахнущей мазью. После этого у них в руках материализовались факелы. Жрецы подожгли их от пламени черты, затем поднесли к Виктору. Пламя оказалось холодным, очень холодным. Настолько холодным, что Виктору пришлось приложить немало усилий, чтобы не закричать от обжигающего тело холода.

Загораться мазь не хотела. Долгое время она просто кипела и пузырилась, выделяя тошнотворный запах. Наконец, после неимоверных усилий жрецов она загорелась и принялась коптить, как резина. Прошла целая вечность, прежде чем мазь смогла нормально разгореться, при этом Виктор страдал не столько от физической боли, сколько от нежелания огня принять его. Наконец, огонь заключил его в свои объятия, и Виктор воспылал чистым и ярким пламенем уже без всякого дыма. Вместе с дымом исчезли и страдания, которые были не чем иным, как грязными примесями, отравляющими его дух и не дающими ему гореть ярким, солнечным огнём. Теперь его дух был чист и свободен, все барьеры были преодолены, и Виктор решительно шагнул за огненную черту.

В одно мгновение он перенесся на речку. Его тело горело, как при лихорадке, голова кружилась, а в глазах стояли слёзы. Ноги были ватными и совершенно чужими. И если бы Джеймс с Бенджамином не поддерживали Виктора с двух сторон, он не смог бы стоять.

– Дыши глубоко, – кричал ему в самое ухо Джеймс, – дыши глубоко…

До Виктора дошло, что он практически не дышит, а лишь хватает ртом воздух. Его грудь словно сжимал невидимый обруч. Собрав все свои силы, Виктор сумел сделать вдох, затем ещё и ещё… Дыхание восстановилось. Исчезли жар и головокружение.

Придя в себя, Виктор осознал, что стоит посреди реки, что под его ногами водная гладь. Но то, что он увидел в следующее мгновение, заставило его позабыть об этом чуде. С неба к нему спускалась сама Богиня. Позади на почтительном расстоянии следовали её верные жрицы.

Спутницы Богини были обнажены. Они были прекрасны, насколько вообще могут быть прекрасны земные женщины, и каждая из них была красива своей неповторимой красотой. Но неземная красота Богини затмевала их так же, как солнечный свет затмевает сияние звёзд.

На ней было свободное длинное одеяние, переливающееся при ходьбе белоснежным и солнечно-золотым цветами. Поверх этого одеяния подобно римской тоге был надет чёрный плащ. Его чернота была абсолютной и бездонной, как чернота изначального космоса. Края плаща были обшиты бахромой, а вдоль каймы были вытканы звёзды и полная луна. Они сияли точно так же, как и настоящие светила на небе.

На голове у Богини был венок из всевозможных цветов. Её лоб украшало маленькое золотое солнце, сияющее так, что на него невозможно было смотреть. По бокам её голову украшали тянущиеся вверх змеи, изготовленные столь искусно, что казались живыми. Густые, длинные волосы Богини свободно ниспадали на идеальные плечи. Её маленькие изящные ступни были обуты в сандалии из больших зелёных листьев. В правой руке она держала систрум, в левой – золотую чашу в виде ладьи.

Когда эта процессия приблизилась на достаточно близкое расстояние, одеяния людей исчезли, словно бы растворилось в воздухе. Теперь кроме Богини все присутствующие были обнажены.

– Как видишь, взгляд нашей госпожи срывает любые покровы, и каждый из нас предстаёт пред очами её в наготе своей сущности, – услышал Виктор шёпот жреца.

Неспособный взирать на красоту Богини, Виктор благоговейно пал перед ней ниц. Богиня взмахнула рукой, и тело Виктора медленно воспарило над водной гладью. Поднявшись примерно на метр, тело «легло» на спину.

Сопровождавшие Богиню жрицы почтительно взяли у неё чашу и систрум и вручили ей небольшой флакон с маслом для помазания. После этого они запели гимн, а Богиня помазывала маслом те части тела, о которых говорилось в гимне. И каждое прикосновение её руки дарило Виктору ни с чем не сравнимое блаженство:

Помазав, Богиня вместе со свитой исчезли. Виктор вновь сидел возле костра. Его трясло, а зубы отбивали дробь.

– Свершилось. Теперь ты один из нас, – сказал Джеймс, накидывая на Виктора длинный белый плащ.

– Теперь ты один из нас, – повторил Бенджамин.

– Запомни этот день. Сегодня ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО народился на свет, – сказали они в два голоса.

Виктор чувствовал себя отвратительно. Его знобило. Перед глазами плыло. Тело было ватным, совершенно чужим и лишённым последних сил.

– Всё хорошо, потерпи ещё немного, ещё самую малость, – подбадривал его Джеймс, помогая Виктору подняться.

Вдвоём с Бенджамином они взяли Виктора под руки и буквально поволокли в лес. К счастью, идти было недалеко. Через каких-то несколько десятков шагов они вышли на лесную поляну, где стоял тот самый дом. Днём, а была уже вторая половина дня, он выглядел как совершенно обычный охотничий домик, без всякого мистического ореола, который придавала ему луна. У входа толпились одетые в охотничьи костюмы люди. Их было человек пятнадцать.

Увидев Виктора, они бросились к нему. Его поздравляли, трясли за руку, обнимали, целовали в щёки… Его же это только раздражало. Единственным человеком, кого он хотел сейчас видеть, была Жозефина, но её среди присутствующих не было. Виктора внесли в дом, где уже стояли столы, ломящиеся от угощения. Его усадили во главе стола, бокалы наполнились вином. Но Виктор так и не выпил. Его веки налились свинцом, и он провалился в глубокий сон без сновидений.

Проснувшись, Виктор не сразу сообразил, что лежит в своей постели в доме Мак-Розов.

Рядом, на краю кровати сидела Жозефина. На ней был дорожный костюм.

– Вот я и дождалась, когда ты проснёшься, любимый, – сказала она и, нежно поцеловав Виктора в лоб, вышла из комнаты.

Виктор так и не понял, приходила она наяву или приснилась ему во сне.

На столе лежала записка:

Одевшись и приведя себя в порядок, Виктор отправился на встречу с другом.

Джеймс пил чай.

– Доброе утро, – поздоровался он.

– Доброе утро, – ответил Виктор.

– Как спалось?

– Прекрасно.

– Чашку чая?

– С удовольствием.

– Попробуй бисквит. Сегодня он превзошёл все ожидания.

– Непременно воспользуюсь твоим советом.

Бисквит действительно был более чем хорош.

За столом Джеймс нёс чушь о видах на урожай, пересказывал местные сплетни и вообще никак не показывал своего желания о чём-то поговорить с Виктором. И лишь когда они уже встали из-за стола, Джеймс как бы между прочим обмолвился:

– Теперь в самый раз немного пройтись. Не желаешь составить мне компанию?

– С удовольствием. Я тоже обожаю утренние прогулки.

И только на лугу, где единственными посторонними были пасущиеся овцы, Джеймс перешёл к+ делу:

– Инициализация прошла великолепно. Ты был просто молодцом. Мои поздравления.

– Спасибо.

– Как ты уже знаешь, инициализация вернула тебя в стартовую позицию. Теперь ты свободен от любых обязательств перед нами, и если захочешь с нами расстаться – мы поймём. Ты сам должен сделать свой выбор. Не торопись, постарайся сначала во всём разобраться. Поспешные решения не нужны никому, тем более, что иной возможности переиграть всё заново у тебя не будет. И не забывай, что общение с нами сопряжено с постоянными смертельными опасностями.

Слова Джеймса заставили Виктора улыбнуться.

– Чем это я тебя развеселил? – удивился Джеймс.

– Тебе ли не знать, что всё давно уже решено, и мне не нужно времени на размышления. В одном ты прав, я действительно многого ещё не понимаю, и, может быть, никогда не пойму, но я давно уже чётко для себя уяснил: вы – единственные мои друзья. И раз всё зависит от моего решения, я выбираю вас, тем более, что я безумно люблю Жозефину и жду не дождусь, когда мы станем мужем и женой. А если говорить об опасностях, то они поджидают нас на каждом шагу. Не пуля и нож, так болезни и старость. И стоит ли избегать одних, чтобы гарантированно попасть в рабство к другим?

– Прекрасный ответ. А теперь давай поспешим, иначе мы можем опоздать на поезд.

– На поезд? – переспросил Виктор.

– Как ты понимаешь, твоё решение не было для меня неожиданным, поэтому я обо всём распорядился заранее. Слуги уже собирают вещи и запрягают лошадей, а на вокзале нас ждут два билета до Лондона.

Виктор вопросительно посмотрел на Джеймса.

– К сожалению, Жозефина не сможет составить нам компанию, – понял он немой вопрос друга, – обстоятельства заставили её срочно уехать.

К лондонской теме они вернулись уже в поезде за столом в вагоне-ресторане.

– Тебя любезно пригласил погостить один мой хороший друг, лорд Эшли Ангус. Это – настоящий джентльмен и непревзойдённый знаток искусства ничегонеделания. Как и положено не обременённому семьёй аристократу, имея несколько домов, он живёт в меблированной съёмной квартире, чтобы не обременять себя лишними заботами. Завтракать и обедать предпочитает в клубе. На зиму обычно перебирается в Алжир, но до этого времени он в твоём распоряжении. Для всех остальных ты – его кузен. Вы никогда не виделись, и узнали о существовании друг друга менее чем год назад. Эшли – весьма приятный молодой человек, и, я думаю, вы быстро станете друзьями. Но, несмотря на всё своё обаяние, Эшли не знает, кто мы на самом деле, так что лишний раз откровенничать с ним не стоит. Он считает нас кем-то вроде масонов, и не стоит ни разубеждать, ни убеждать его в этом. Наш агент найдёт тебя сам. В Лондоне ты должен будешь в совершенстве освоить искусство прожигания жизни. Ты должен как можно чаще бывать в обществе, а в остальное время крутиться среди людей. Было бы идеально, если бы ты не пропустил ни одного светского мероприятия, – рассказывал Джеймс.

– Мне послышалось, или ты сказал, что он приютит меня? – спросил Виктор, делая акцент на последнем слове.

– Совершенно верно, сдав тебя ему на руки, я в тот же миг покину Лондон.

– И когда мы увидимся в следующий раз?

– Всё будет зависеть от успеха твоей миссии.