Позволь мне, многоуважаемый Читатель, сделать небольшое лирическое отступление. Я задам тебе всего лишь один вопрос: «А знаешь ли ты свой любимый город»?

Можешь не напрягаться, потому что всё, что ты сейчас скажешь, я знаю наперёд. Не стоит перечислять названия улиц и площадей, называть год образования родного города и официальное количество проживающих граждан. И вообще историческая справка данного муниципального образования меня не волнует. Я хочу знать: представляешь ли ты, что происходит в твоём тихом благостном городишке, когда ночная мгла окутает его улицы? Представляешь? Думаю, что нет.

Ведь для того, чтобы представить родной город во всём его криминальном многообразии, надо хотя бы одну ночь, а ещё лучше – целые сутки, провести в шкуре дежурного опера. И когда через сутки, сдав пистолет в «оружейку», а дежурство сменщику, ты, выжатый как лимон, побредёшь по чистым утренним улицам к себе домой, тебя уже не будет умилять искристый детский смех и радовать улыбки незнакомых прохожих. Почему? Да потому, что за прошедшие дежурные сутки тебе довелось увидеть столько боли и крови, человеческой лжи и нечеловеческой жестокости, что ты уже не веришь в чистоту помыслов торопящихся на работу горожан! Поэтому позволь я расскажу тебе об изнанке твоего родного города.

Итак, допустим, что ты, уважаемый Читатель, незримо присутствуешь в дежурной части типичного для Российской Федерации отдела внутренних дел и фиксируешь всё, что видят и делают члены следственно-оперативной группы.

Начинается дежурство, как правило, спокойно. Заступивший на дежурство оперативник или дорабатывает материалы, которые ему оставила предыдущая смена, или беседует с гражданами, которые пришли искать у него помощи и защиты. В первой половине дня приходят пенсионеры и неработающие домохозяйки, и оперативник с состраданием на лице выслушивает их душераздирающие повествования о пьющем соседе-хулигане или о таинственно пропавшем кошельке. Примерно через час кошелёк находится в сумке заявительницы, а к соседу-буяну направляют участкового.

И такая мелочёвка идёт до самого вечера. Происшествий немного, потому как сами граждане ещё трезвые и весь световой день является только прелюдией к вечернему спектаклю под названием «Ночная жизнь горожан или что хотим, то и творим»!

К моменту, когда на улицах города зажигаются фонари, в дежурную часть ОВД начинают подтягиваться первые жертвы «домушников». Законопослушные граждане, с трудом сдерживают негодование, поясняя обстоятельства обнаружения кражи, и при этом откровенно ностальгируют по достопамятному 1937 году, когда виновных можно было расстреливать без суда и следствия. Звучит это примерно так: «Представляете, я после смены уставший, как ломовая лошадь, возвращаюсь домой, а дверь взломана, музыкального центра нет, золотых обручальных колец нет, денег, которые жена от меня в шкафу прятала (на отпуск копила) тоже нет! Сталина нет на этих сволочей! Знать бы, кто это сделал, я бы своей рукой этих негодяев в расход пустил»!

И хотя желание потерпевших граждан заняться самосудом явно противозаконное, понять их можно, поэтому, как только заявление о краже ложится на стол дежурному, следственно-оперативная группа выезжает на место происшествия.

Через час-полтора следственно-оперативных действий становится ясно, напоролась ли группа на очередной «глухарь», или есть перспектива раскрыть преступление по горячим следам. Допустим, в этот вечер звезды сошлись так, что путём несложных умозаключений следователь вычисляет, что кражу мог совершить Колян – ближайший друг и собутыльник потерпевшего, с кем он вчера на кухне «давил» бутылку.

Оставив эксперта на месте происшествия дорабатывать материалы, остальные члены группы оперативно перемещаются к месту проживания подозреваемого Коляна, квартира, которого оказывается если не в соседнем подъезде, то в соседнем доме. Лень Коляну с похмелья для совершения кражи тащиться на другой конец города, да и зачем? Квартирка собутыльника вполне подойдёт. К радости членов следственно-оперативной группы, Колян оказывается дома, хотя и в состоянии сильного алкогольного опьянения. Поэтому не сразу соображает, что его «замели», а когда начинает соображать, что происходит в его запущенной квартире, то начинает рыдать и винить во всех бедах кого угодно, но только не себя.

И пока Колян рыдает и рвёт на себе закапанную жиром майку, у него в квартире проводится обыск, в ходе которого, к радости потерпевшего, обнаруживаются золотые колечки и музыкальный центр. Деньги, которые жена потерпевшего копила на отпуск, Колян успел спустить в ближайшей рюмочной, и теперь, сидя перед следователем, мысленно жалел только о том, что не успел загнать барыгам музыкальный центр и золотишко.

Коляна вместе с изъятым имуществом везут в отдел, где дежурный опер продолжает «колоть» незадачливого «домушника» на другие преступления, произошедшие на его «земле».

В это время следователь пытается совершить невозможное: имея на руках только материалы проверки заявления потерпевшего гражданина, получить санкцию на обыск по месту жительства подозреваемого, чтобы как-то узаконить то действие, которое понятые в квартире приняли за обыск, а на самом деле было грубейшим нарушением уголовно-процессуального кодекса.

Допустим, что и здесь следователю повезло, и он возвращается в родной отдел, имея на руках подписанный и заверенный гербовой печатью ордер на обыск. Тут бы и закрепить доказательства по делу: допросить Коляна в качестве подозреваемого, провести опознание потерпевшим изъятых вещественных доказательств, а сами вещдоки приобщить к материалам только что возбуждённого дела, но не тут-то было!

В час, когда добропорядочные граждане после обильного ужина, устремляются к телевизорам, в дежурную часть входит местная восемнадцатилетняя знаменитость – Вера Ивановна Брынзалова, не лишённая приятности проститутка по кличке «Бранзулетка».

– Здравствуйте, гражданин начальник! – печально произносит Бранзулетка, и в её голосе веет близкими слезами.

– Здравствуй, Вера! – со вздохом произносит дежурный, который знаком с Брынзаловой не первый год и предстоящий Веркин монолог знает близко к тексту. – Что случилось?

– Изнасилование! – с надрывом произносит жертва порока и, уже не сдерживаясь, брызжет натуральными слезами.

– Опять? – кричит дежурный и от негодования вскакивает с вращающегося кресла. – Опять изнасилование? Это уже третье за месяц! Шла бы ты, Вера, домой, и свой интимный бизнес крутила без нашей помощи!

– Да в гробу я видала вашу помощь! – визгливо на всю дежурку вскрикивает Верка, в мгновенье ока превратившись из жертвы сексуального насилия в общественного обличителя «оборотней в погонах»: – Ноги бы здесь моей не было, если бы клиенты вели себя по-людски! Где твоя помощь была, когда мне час назад бутылку из-под пепси между ног загоняли по самое «не балуй»? Это что тебе, не износ?

– Вера! – примирительным тоном говорит дежурный, пытаясь образумить скандальную посетительницу. – Ну какое же это изнасилование, когда весь район знает, что ты за такие причуды с клиентов дополнительную плату берёшь?

– Если бы заплатил, тогда бы я здесь с тобой не базарила, – немного успокоившись, продолжает Бранзулетка. – А то ведь натурально «кинул»! Загнал бутылку по самое донышко, и за дверь выставил!

– Кто на этот раз?

– Арсен. Он кафе держит в двух кварталах отсюда, «Перекрёсток» называется.

– Арсен Бадмаев! – вспоминает дежурный. – Не может быть, чтобы удачливый коммерсант Бадмаев на тебя сотню «баксов» пожалел!

– Как видишь, пожалел! – опять окрысилась Верка. – «Ты, говорит, дэвушка, пустую посуду сдашь и деньги можешь себе оставить!»

– Это ведь не просто износ, это преступление, совершённое с особым цинизмом! – заученно произносит Брынзалова, пытаясь засунуть в окошко дежурному полиэтиленовый пакет.

– Что это? – настороженно интересуется дежурный.

– Как что? – радостно вопрошает Верка. – Бутылка из-под пепси! Я её достала из… в общем вынула я её… оттуда, и Вам, товарищ лейтенант, принесла, чтобы Вы её в качестве главного вещественного доказательства к делу приобщили.

– К какому ещё делу? – брезгливо морщится дежурный, пытаясь закрыть окошко первым попавшимся под руку журналом. – Нет никакого дела! Иди, Вера, домой, и бутылку прихватить не забудь!

– Значит, не примешь заявление? – продолжала наседать на дежурного Верка, которая опять из девочки-подростка превратилась в разъярённую фурию. – Я вот сейчас выйду отсюда, да прямо в Главное Управление МВД по городу Москве по телефону доверия позвоню, да расскажу, что ты заявление не принимаешь, потому как с кавказцем в доле! Через час здесь будет проверяющий, и ты вряд ли до конца дежурства на своём кресле усидишь!

Дежурный, матерясь про себя, берёт телефонную трубку и казённым тоном через силу произносит: «Следственно-оперативная группа, на выезд. У нас изнасилование, потерпевшая в дежурной части».

Прибывший по вызову дежурный следователь, глядя на Бранзулетку, испытывает примерно такие же «нежные» чувства, что и дежурный офицер десять минут тому назад.

«Если бы я не знал, что она промышляет проституцией с четырнадцати лет, – машинально отмечает про себя следователь, окидывая взглядом девичью фигурку заявительницы, которая скромно примостилась на краешке стула и стыдливо потупила глазки, – то я бы решил, что это бедная падчерица, которую злая мачеха выгнала в лес за подснежниками».

Тем временем наряд патрульно-постовой службы приводит закованного в наручники Арсена Бадмаева.

– Это что? – казённым тоном интересуется дежурный у старшего группы, указывая на разбитую верхнюю губу и порванную рубашку доставленного.

– Оказал сопротивление, – привычно доложил патрульный. – Сейчас рапорт накатаю.

– Значит, к изнасилованию прибавляется ещё и сопротивление полицейским! – говорит дежурный, повернувшись к Бадмаеву. – Так, гражданин Бадмаев?

– Не было никакого износа! – рычит Бадмаев. – А что касается сопротивления, так они первыми мне руки крутить стали!

– Разберёмся! – говорит следователь, беря инициативу в свои руки. – Задержанного в камеру!

После чего он коротко беседует с заявительницей и, уяснив суть дела, с глубокомысленным видом прикидывает, как бы половчее «отфутболить» «жертву» изнасилования, тем более что изнасилования в классическом понимании не было. Однако закон не берёт в расчёт моральную чистоту помыслов заявительницы, закон берёт под свою защиту всех: и нецелованную девятиклассницу, и проститутку, отметившую очередное «трудовое достижение» – тысячного клиента. Поэтому если Вера Брынзалова – проститутка с детским личиком и далеко недетскими повадками – будет настаивать на том, что Бадмаев овладел ею насильно, против её воли, то последнего легко можно упрятать в зону на долгие годы, и всё будет по закону.

Даже если и была любовь по обоюдному согласию, то, встав с постели с левой ноги и в дурном настроении, женщина может посчитать, что партнёр обошёлся с ней грубо, короче говоря – изнасиловал, – и заявить об этом в полицию. Этого достаточно чтобы закон встал на защиту её половой неприкосновенности. Вот такой у нас закон! Ты же, уважаемый Читатель не поставишь возле своей постели двух понятых, и не скажешь им: «Смотрите и запоминайте! У нас насилия нет! У нас всё по любви и обоюдному согласию»!

Обо всех этих тонкостях следователь хорошо знал, поэтому приступать к проведению целого комплекса следственных мероприятий не торопился.

– Сейчас я между вами проведу очную ставку, – говорит следователь, заведомо зная, что данное следственное действие проводится только в рамках возбуждённого уголовного дела, только после допроса обоих фигурантов, и только при наличии в их показаниях явных противоречий.

Ни возбуждённого судьёй уголовного дела, ни запротоколированных допросов потерпевшей и подозреваемого к моменту импровизированной очной ставки, конечно, нет.

Тёртая жизнью и клиентами Бранзулетка таких юридических тонкостей не знала. Не знал их и Арсен, которого следователь усадил на другой конец длинного стола, так, чтобы последний в минуту сильного психического возбуждения не смог дотянуться до смазливой мордочки юной проститутки.

– Гражданка Брынзалова, расскажите, кто, где, когда и при каких обстоятельствах совершил над вами половое насилие. – строгим голосом говорит следователь, при этом не имея перед собой ни протокола очной ставки, ни простого листка бумаги для пометок.

– Да чё рассказывать? – по-зэковски цыкнув зубом, нараспев начинает Верка. – Вот он и совершил, – и она кивает головой в сторону Арсена. – Час назад я зашла в кафе «Перекрёсток» пепси выпить, а он возьми и пристань ко мне. – «Пойдём, говорит, девушка я тебе новую бильярдную комнату покажу!» – ласково так начал, а потом меня за руку хвать, и потащил.

– В бильярдную? – уточнил следователь.

– Наверное, в неё самую, – притворно вздыхает Верка. – Темно там было, но стол бильярдный был, это я точно помню, потому как он меня на этом зелёном столе, как на весенней травке, и разложил, хотя я и согласная была и пыталась сопротивляться. – заученно протараторила Бранзулетка, внимательно наблюдая за реакцией Бадмаева.

– Бадмаев, Вы подтверждаете показания Брынзаловой?

– Не было этого! – свозь зубы отвечает Бадмаев. – Может, она у меня в кафе и была, но я её никуда не водил и ни на каком столе не раскладывал.

– Ах, ты, козёл! – взвивается Верка. – Значит, ты меня никуда не водил и бутылку мне в промежность не заталкивал? А бутылочка-то у меня вот! – и она радостно помахала пакетом. – А на ней твои отпечатки пальчиков! Улавливаешь суть?

– Не было ничего! – по инерции упорствует Арсен, но уже без прежнего напора.

– Гражданка Брынзалова! – вклинивается следователь. – Может, Вы ошибаетесь? Может, в бильярдной и не Бадмаев был? Вы же сами говорили, что в комнате было темно.

– Ставлю десять тысяч, что девушка ошибается! – обрадованно заявляет Бадмаев.

– Не знаю, не знаю! – капризно надувает губы Верка. – У меня после этой злосчастной бутылки низ живота до сих пор болит. Надо бы доктору показаться.

– Спорю на двадцать кусков, что девушка ошибается! – вновь подыграл подозреваемый. – Если не верите, спросите моего старшего брата Шамиля!

– Мне в туалет надо, – после короткого раздумья заявляет Бранзулетка, и, не дожидаясь разрешения следователя, выходит из кабинета.

В коридоре с ядовито-зелёными панелями в ожидании развязки нервно топчется дюжина земляков Бадмаева.

– Кто из вас Шамиль? – хриплым голосом спрашивает Верка и залихватски прикуривает сигарету.

– Я Шамиль, – неторопливо ответил мужчина в белой рубашке с аккуратно постриженной бородой, в которой запутались первые седые паутинки.

– Двадцать «кусков» и через час твой брат будет у себя в кафе доедать начатый шашлык, – заверяет его Верка, выпустив дым через нос.

– Двадцать «кусков»? – переспрашивает Шамиль, презрительно глядя на проститутку. – А не жирно ли будет тебе, дэвушка?

– Не жирно! – твёрдо отвечает Верка и гасит сигарету о подоконник. – Мне ещё с ментами, то бишь с полицейскими, делиться надо, чтобы дело закрыли.

Шамиль молча отсчитывает четыре пятитысячные купюры, которые Верка тут же прячет в лифчик.

– Я тут в туалете посидела, подумала и вспомнила: не он это был. Обозналась я! – заявляет с порога Бранзулетка, и притворно вздыхает.

– Точно не он? – для проформы интересуется следователь, которого такой расклад устраивает, наверное, даже больше Бадмаева.

– Точно, не он! – подтверждает Верка. – Тот молодой был! Красивый, не то, что этот урод. Да разве я с таким пойти могла? Да ни за какие деньги! Я же себя не на помойке нашла!

Выпроводив из дежурной части ударницу интимного труда, следователь решает глотнуть горячего чая и съесть беляш, купленный накануне дежурства, а уж после этого закончить оформление материалов по квартирной краже.

Однако неумолимый рок голосом дежурного сообщает: «У нас труп! Похоже, криминальный! Улица Беговая, дом № 7. Фамилия потерпевшей Безденежная Антонина Петровна. Все по коням»!

Следователь со вздохом откладывает остывший беляш в сторону, собирает следственно-оперативную группу, и едет, как говорят в уголовном розыске, «в адрес».

Возле дома № 7 по улице Беговой, несмотря на позднее время, толпится народ. К радости следователя, местный участковый успел прийти раньше, чем в дом набились любопытствующие соседи, и не дал затоптать следы преступления.

Перед вошедшими в дом членами следственно-оперативной группы предстаёт следующая картина: за столом, уставленном тарелками с нехитрой закуской и пустыми водочными бутылками, в положении «сидя» находится ещё не остывший труп гражданки Безденежной. Из шеи пострадавшей торчит рукоять кухонного ножа, отчего белая блузка, которую перед последним в жизни ужином надела женщина, напиталась кровью и стала бордово-красной.

– Типичная «бытовуха»! – сообщает следователю участковый. – У погибшей три дня назад был сороковой день рождения, так она со своим сожителем три дня и пила, а на исходе третьих суток получила от своего благоверного нож в шею.

– Ой, говорила я Тоньке: «Не справляй сороковой день рожденья! Не справляй! Плохая примета». Так ведь она не послушала! – слёзно запричитала соседка, приглашённая в качестве понятой.

– В чем причина конфликта? – уточняет следователь, опасливо косясь на труп, на лице которого навеки застыло удивление.

– Свидетелей нет, – мнётся участковый. – А допросить сожителя невозможно: он после трёхдневной пьянки языком не ворочает.

– Где он?

– Да я его в спальне запер, – охотно поясняет участковый, и первый направляется в соседнюю комнату, где, закованный в наручники, спит убийца.

– Федотов Леонид Семёнович, – поясняет участковый, раскрыв новенький паспорт. – Я его хорошо знаю: мой поднадзорный. Он месяц как освободился, собирался на работу устроиться, да, видно, не судьба!

– За что срок отбывал? – между делом интересуется оперативник.

– За кражу, – уверенно докладывает лейтенант. – Пару лет назад он на моей «земле» ларёк подломил и с подельником пару ящиков водки уволок. Я сам это дело раскрыл, ещё до приезда ваших коллег.

Тем временем убийца стал подавать признаки жизни: замычал, пытаясь освободиться от наручников, стал дёргать руками, а когда это ему не удалось, открыл глаза.

– А-а! Чего? – с трудом произносит он, окинув присутствующих мутным взглядом. – Это вы тут зачем? Это вы тут… хто?

– Кажется, очухался! – констатирует опер. – Лёня! Ты меня слышишь? – и он наклоняется к самому лицу убийцы.

– Ты это… хто? – мычит Лёня, всматриваясь в небритое лицо опера.

– Мы с тобой, Лёня, вчера в рюмочной познакомились, – импровизирует оперативник. – Потом ты меня на день рождения жены пригласил. Помнишь?

– Не помню! – хрипит Лёня. – А ты хто?

– Лёня! – уверенно продолжает оперативник, проигнорировав последний вопрос. – Ты зачем Тоньку порезал?

– Я порезал? Я… Тоньку? – недоверчиво переспрашивает Лёня, мучительно пытаясь восстановить в памяти события прошедшего вечера.

– Ты! – подтверждает опер. – Прямо за столом и порезал. За что?

– А-а, за столом! – начинает припоминать убийца. – Так ведь она это…!

– Что «это»? – наседает опер. – За что сожительницу порешил?

– Так она это… – упрямо бормочет не протрезвевший до конца Лёня, – она это… недолила она мне, в общем!

– Всё ясно! – разогнувшись, заключает оперативник. – Последний стакан не поделили. Бывает!

…И так всю ночь. На часах только полночь, значит, в оставшиеся до сдачи дежурства восемь часов будут ещё вызовы, будет ещё кровь, боль, беззастенчивая ложь, предательство и пьяные слёзы. Будут жены, забитые насмерть пьяными мужьями, будут бессердечные матери, продающие за доллары и рубли новорождённых младенцев, будут несовершеннолетние ублюдки, ворующие боевые ордена у состарившихся фронтовиков, и будут мёртвые маленькие девочки, которых нелюди в образе человеческом изнасилуют, а потом задушат.

К моему большому сожалению, всё это было и ещё будет. Такова изнанка жизни любого города – большого мегаполиса или затерявшегося на карте областного центра. Размер неважен! Главное, чтобы в нём жили люди, и чем их больше, тем больше преступлений, тем чаще звучит в дежурной части команда «следственно-оперативная группа на выезд»!

И когда ты, Читатель, всё это увидишь и прочувствуешь, то невольно задашься вопросом: «Так от кого же произошёл Homo Sapiens – человек разумный? Да и разумен ли он»?

И, хотя ответ очевиден, лично я в его достоверности сомневаюсь.

Моё очередное дежурство началось тихо: заявителей с утра не было, и я, воспользовавшись временной передышкой, занялся бумаготворчеством. В работе оперативника существенное значение (для начальства) имеет твоё умение работать с документами, точнее – вовремя составлять отчёты и делать отписки по различным «отдельным поручениям». Писанины так много, что впору прикрепить к каждому оперу отдельную секретаршу, но кадры не делают это из-за того, что не хотят заниматься раз в полгода набором новых сотрудниц взамен ушедших в декрет. Примерно до полудня я изображал из себя прилежного клерка, пока дежурный не направил ко мне в кабинет первого заявителя.

– Котов, частный предприниматель, – представился грузный мужчина средних лет и, не дожидаясь приглашения, стал расстёгивать дублёнку.

– Майор Васильчиков, – назвал я себя. – Присаживайтесь и расскажите, что и когда у Вас произошло.

– Кража, – со вздохом пояснил Котов и тяжело уселся на невесть откуда взявшийся в кабинете старый венский стул. Стул жалобно скрипнул, но вес частного предпринимателя выдержал. – А вот когда и где именно произошла, я сказать затрудняюсь.

– И что украли?

– Молоко.

– Хм, молоко! И много молока?

– Десять вагонов.

– Подождите! Что-то я ничего не понимаю, – замотал я головой и выставил ладони перед собой.

– А что тут непонятного? – удивился заявитель. – Три недели назад, будучи в Белгороде, я напрямую, без посредников, закупил на заводе-изготовителе большую партию сухого молока, которую загрузил в десять крытых вагонов и отправил в Москву.

– А груз, я так понимаю, не прибыл!

– Верно! Груз не прибыл.

– Тогда Вам не ко мне. Вам на станцию «Москва-Товарная» надо.

– Был я уже там! До самого начальника станции дошёл, он при мне все документы за три недели поднял: не поступали мои вагоны!

– Всё равно Вам не ко мне, – упорствовал я. – Вам в транспортную прокуратуру следует обратиться.

– И там я уже побывал! – почти радостно заявил потерпевший. – Они говорят, что эта кража не их… как её, чёрт! Вспомнил! Кража – не их подследственность, и направили меня в ОВД на транспорте. А в ОВД говорят: «Где у Вас, товарищ Котов, доказательства, что это кража? Может, вагоны по ошибке куда-то в тупик загнали, и вообще, где подтверждение того, что кража произошла на железной дороге? Может, ваше молоко из пакгауза украли?» «Так вы и разберитесь!», говорю я им. «Нет, говорят, уважаемый! Так дело не пойдёт. У нас такое правило: всё, что на «железке» произошло, а также на метр вправо, и на метр влево от насыпи – это наша головная боль! Это мы расследуем, а всё, что дальше метра – то этим случаем московская полиция заниматься должна».

Вот я к вам и пришёл. Я Вас, товарищ майор, умоляю: найдите мне мои вагоны! Иначе через сутки, по условиям договора, на меня штрафные санкции будут наложены, а это, знаете ли, большие деньги!

– И кому Вы неустойку платить будете?

– Я всю продукцию поставляю в торговую корпорацию «Три слона», так что деньги пойдут на её счёт.

Я мог бы не заниматься этим делом, тем более что если подойти с буквы закона, то хищение молока, если оно и было, произошло не на моей «земле», но, услышав название корпорации, невольно потянулся к телефону.

Шестопёров ответил сразу, как будто ждал звонка. Правда, после того, как услышал мою фамилию, энтузиазма в его голосе поубавилось, но вёл он себя корректно.

– Пётр Семёнович, я звоню Вам не по вашему делу. Мне необходима ваша помощь в расследовании хищения крупной партии продуктов. Поможете?

– Я Вас внимательно слушаю.

– Не могли бы Вы, как начальник отдела, уточнить, не прибывала ли к вам последние три недели большая партия сухого молока из Белгорода?

– Я попытаюсь что-то разузнать и перезвоню Вам, – заверил меня Шестопёров и положил трубку.

– Если не возражаете, я в коридоре пока покурю, – шёпотом сообщил Котов, и чуть ли не на цыпочках, чтобы не мешать мне, покинул кабинет.

Ждать пришлось недолго. Котов, наверное, ещё не выкурил сигарету, как Шестопёров позвонил и сообщил, что две недели назад автомобильным транспортом действительно поступила большая партия сухого молока из Белгорода.

– Автомобильным? – переспросил я. – Пётр Семёнович, Вы, случайно, ничего не путаете?

– Нет, я не путаю, – твёрдым голосом заверил меня Шестопёров. – Было ровно десять фур из Белоруссии.

– Причём здесь Беларусь, когда молоко покупалось и должно было грузиться в Белгороде?

– Машины арендованы в Белоруссии, а груз они действительно доставили из Белгорода.

– А зачем такие сложности?

– Этого я не знаю. Закупки – не моё дело.

– Хорошо, хорошо! А Вы не могли бы уточнить точный вес поступившего сухого молока?

– Почему же не мог? Это нетрудно, – и он назвал трёхзначную цифру.

– Это количество тонн? – глупо переспросил я.

– Ну не килограммов же! – усмехнулся в трубку мой бывший потерпевший.

Я поблагодарил и повесил трубку. В это время в кабинет вошёл Котов, и на его лице легко читалось желание услышать хоть что-то положительное.

– Эти цифры Вам о чём-то говорят? – спросил я его и пододвинул листок с записями.

– Ещё бы! – оживился предприниматель. – Это общий вес моей закупки.

– Значит, совпадает, – констатировал я. – Ваше молоко уже неделю лежит на складе в «Трёх слонах», но почему-то оно прибыло туда автомобильным транспортом – десять фур из Белоруссии.

Котов на пару минут задумался, а потом крякнул и ударил себя ладонью по коленке:

– Я понял: это типичное «кидалово»! Где-то за городом на глухом полустанке перегрузили груз из вагонов в фуры и по-тихому привезли в Москву. Мне же на днях представители корпорации официально заявят неустойку с большим количеством нулей, а если я буду трепыхаться, то заставят платить через суд. Получается, что они товар бесплатно получили, да ещё в придачу ко всему с меня деньги содрали! Несложная, но очень результативная комбинация!

– Да, но ведь аренда десяти фур тоже чего-то стоит! Неужели даже при таких затратах им это выгодно?

– Ещё как выгодно! За аренду машин они расплатятся моими же деньгами – штрафом, а груз получат бесплатно!

– Скажите, а зачем машины арендовать в другой республике?

– Трудно сказать, возможно, чтобы легче концы спрятать.

– Я бы Вам советовал с этой информацией снова посетить транспортную прокуратуру, потому что дальнейшие действия не в моей компетенции.

– Обязательно схожу! – заверил Котов, активно пожимая мне руку. – Обязательно! Теперь-то уж они не отвертятся!

И с этими словами, радостный, он выбежал из кабинета.

Какое-то время я думал, что даёт мне новая информация о «Трёх слонах»? Да, я узнал, что они не брезгуют мошенничеством, но сейчас каждая вторая фирма не считает зазорным «кинуть» партнёра. Таковы неумолимые законы российского бизнеса: слабый не выживает! Хотя «дело Котова» – вполне правдоподобный повод, чтобы познакомиться с главой корпорации, господином Китаевым. Возможно, охрана меня к нему и близко не допустит, но я ведь при этом ничего не теряю и ничем не рискую.

– У меня тут заявитель был, – доверительно сообщил я дежурному.

– Был… и что дальше? – рассеянно отвечал дежурный, поглощённый заполнением очередного журнала.

– Надо бы съездить на месте разобраться, может, обойдёмся без заявления.

– Если без заявления, обязательно смотайся, – согласился дежурный. – Только машины у меня нет.

– Воспользуюсь общественным транспортом, – заверил я его и вышел.

Центральный офис корпорации «Три слона» располагался довольно далеко от центра, зато был исполнен в лучших традициях дикого российского капитализма: показная роскошь на фоне общего обнищания.

– Что-то мне подсказывает, что у руководства корпорации не всё в порядке со сном, – ёрничал я, глядя на ажурную художественного литья трёхметровую решётку. – Поди, не платят налоги, отсюда и бессонница.

– Вы что-то хотели? – вежливо обратился ко мне через художественное ограждение блестящий, как новенький рубль, охранник.

– Да, хотел. Передайте начальнику охраны, что я хотел бы побеседовать с господином Китаевым на предмет закрытия уголовного дела, – произнёс я небрежным тоном и раскрыл перед носом охранника служебное удостоверение. Охранник отошёл в сторону и что-то стал бубнить в рацию. Через пару-тройку минут он вернулся и вежливо предложил мне встретиться с заместителем Китаева по безопасности, так как сам господин Китаев очень занят.

– Как угодно, – произнёс я с показным равнодушием. – Передайте господину Китаеву, что я хотел избавить его от хождения по судебным инстанциям. Однако если ему некогда, я тоже вряд ли вторично найду в своём графике время, чтобы пойти ему навстречу.

Старый испытанный приём, который я называю «не хотите – ну, как хотите» не подвёл: охранник, передав моё последнее условие, через минуту раскрыл передо мной калитку и проводил до парадного входа в офис. Здесь меня передали следующему охраннику, который сопроводил до приёмной.

В приёмной обаятельная, но, как мне показалось, с откровенно порочной улыбкой, секретарша предложила чашечку кофе и «промариновала» меня добрых сорок минут.

За это время я, сидя на огромном кожаном диване, успел мысленно набросать её психологический портрет. Не знаю, насколько он был точен, поскольку мой взгляд постоянно блуждал на срезе короткой юбки, в районе её пухленькой задней полусферы, отчего мои умозаключениях приобрели стойкую эротическую окраску.

– Вас ожидают, – пропела мечта «Плейбоя», чем окончательно вывела меня из эротических грёз.

В просторном кабинете, Владлен Борисович, не обращая на меня внимания, торопливо прятал в сейф какие-то бумаги. – Я Вас слушаю, – сказал он через плечо. – Однако у меня очень мало времени, поэтому постарайтесь быть кратким.

– И куда Вы так торопитесь? Случайно, не в Иркутск? – не скрывая сарказма, спросил я владельца «Трёх слонов».

Владлен Борисович на мгновенье замер, а потом повернулся ко мне лицом.

– Владлен Борисович, подождите! – поморщился я и выставил правую руку вперёд. – Подождите, не делайте поспешных выводов. Если Вы решили, что очередной «оборотень в погонах» решил поживиться за Ваш счёт, то Вы глубоко ошибаетесь!

– Кто Вы? – металлическим тоном произнёс хозяин кабинета. – И что Вам от меня надо?

– Я и сам не знаю, дорогой мой Владлен Борисович, что мне от Вас надо. Одно могу сказать точно: Ваши деньги мне не нужны! Образно говоря, я решил сыграть с Вами открытыми картами, в надежде, что Вы тоже поделитесь со мной информацией.

– Не представляю, чем я могу быть Вам полезен, но, тем не менее, слушаю Вас.

– Три дня назад у вас неожиданно пропала сотрудница – ваша «правая рука» и ваш личный консультант по вопросам инвестиций Агнесса Павловна Винтер. Всё бы ничего, но пропала она сразу же после того, как предложила Вам вложить значительные средства в покупку и развитие Иркутского лесоперерабатывающего комбината.

– И в чём здесь криминал? – подал голос Китаев.

– Да почти ни в чём, если не учитывать былые «заслуги» вашего специалиста по инвестициям, – и я протянул Китаеву полицейскую ориентировку с фотографией Марии Яковлевны Гуськовой. – Госпожа Винтер оказалась урождённой Гуськовой! – продолжил я. – И всё бы ничего, да только последний проект, в который она пыталась Вас вовлечь, имел цель не повышение вашего благосостояния и спасение ваших активов перед угрозой очередного кризиса, а Ваше устранение путём удаления Вас далеко-далеко за пределы Московской области. Как видите, она играла на руку вашим конкурентам.

– Вы думаете, что Вы один такой умный? – усмехнулся Китаев. – Неужели Вы допускаете, что я – человек, пришедший в бизнес ещё во времена первых кооперативов – до такой простой вещи не додумался? Однако её неожиданное исчезновение как раз опровергает ваши выводы: исполнитель, взявший на себя обязанность вывести конкурента из игры, так себя не ведёт.

– Вы правы, Владлен Борисович, исполнитель себя так не ведёт, но если киллер не выстрелил, значит, его элементарно спугнули.

– И кто же спугнул Агнессу?

– Я!

– Вы?

– Да, я, но моя победа обернулась для меня поражением: Винтер сбежала, и где она сейчас, я не знаю.

– Ничем не могу Вам помочь! Я тоже не знаю, где она.

– По большому счёту, она меня сейчас не сильно интересует.

– Почему?

– Она в розыске: рано или поздно её всё равно найдут, уж поверьте моему опыту.

– Значит, история с Агнессой – всего лишь предлог…

– Я бы сказал: прелюдия, – перебил я Китаева. – Меня интересует человек, который направлял Гуськову, или, если вам привычней – Агнессу.

– А саму Винтер Вы об этом спросить не успели?

– Успел, но информация об этом чиновнике крайне скудная. Гуськова предположила, что он из числа крупных «силовиков», но этого, сами понимаете, мало.

– Если Вы думаете, что я слепо доверял Агнессе, Вы сильно ошибаетесь! Я никогда не путаю бизнес с удовольствием, поэтому до сих пор держусь на плаву. После необычного предложения Агнессы о покупке Иркутского лесоперерабатывающего комбината я предпринял кое-какие меры и выяснил, что человек, который вращался возле неё – из ближайшего окружения Президента.

– Вас это не удивило?

– Скорее нет, чем да! Большой бизнес разжигает большие аппетиты. Странно было бы, если на мои капиталы покусился мелкий рэкетир. Таких крупных предпринимателей, как я, «крышуют» люди из правительства и Администрации Президента, и хотя они это делают, по сравнению с мелкими бандитами, интеллигентно, мне и моим коллегам от этого не легче.

– Но кто конкретно хотел Вас убрать, Вы так и не узнали?

– Увы! Я и моя служба безопасности не всесильны. Могу сказать, что этот человек всё время находится в «тени» своего большого покровителя. Наверное, действительно из бывших «силовиков».

– Вам имя Таненбаум ни о чём не говорит?

Владлен Борисович задумчиво наморщил лоб, пожевал губами и умудрился, при своём маленьком росте, примоститься на краешек стола.

– Не буду лукавить, я слышал кое-какие сплетни о нём: этакий профессор Мориарти московского разлива, неуловимый злодей и гений криминала. Однако я в эти сказочки не верю. В нашей стране неуловимых нет, есть те, кого ещё не начали ловить или те, кого ловить незачем. Помните старый анекдот про неуловимого Джо? Почему он неуловим? Да потому что никому не нужен! Ваш таинственный Таненбаум – это и есть неуловимый старина Джо! Он никому не нужен. Это хорошая кормушка для прессы и пугало для правительства. Вероятней всего, спецслужбы его сами выдумали, чтобы выбивать деньги из бюджета.

– Интересная версия. Ладно, оставим Таненбаума в покое. Напоследок хочу Вам сообщить, что кто-то в вашей корпорации стал работать на себя.

– В каком смысле?

– Кто-то ловко провернул аферу с десятью вагонами сухого молока. Однако концы своих противоправных действий этот некто как следует упрятать не успел, или не смог. Если потерпевший сейчас заявит в транспортную прокуратуру, Вы будете иметь большие неприятности. Вот данные и телефон потерпевшего. Если успеете связаться с ним до того, как он накатает заявление в правоохранительные органы, этих неприятностей можно будет избежать.

Китаев кивнул в знак благодарности и тут же вызвал начальника службы безопасности.

– У нас завелась «крыса», – коротко сообщил он спортивного вида мужчине, у которого под гражданским костюмом легко угадывалась офицерская выправка. – Вот данные потерпевшего, – и он передал ему мою записку с данными Котова. – Прямо сейчас свяжись с ним и постарайся уладить возникшее недоразумение, а потом отыщи того, кто «крысятничает».

– Я Вас понял, – хорошо поставленным командным голосом ответил начальник безопасности, и быстро, но без излишней суеты, вышел из кабинета.

– Я тоже, пожалуй, пойду, – сказал я и кивнул Китаеву на прощание.

– Задержитесь на минуточку, – попросил Владлен Борисович.

– Зачем? – удивился я.

– Хочу запомнить, как выглядит человек, которому не нужны деньги, – улыбнулся Китаев и достал из письменного стола бутылку коньяка.

Из офиса я вышел, когда на улицах зажглись первые фонари. Световой день заканчивался, чего нельзя сказать о моём дежурстве.