Новая Глава

За пару дней до возвращения домой я увидел еще более интересный, достойный Льюиса Кэрролла сон. Мне приснился взгляд. Насмешливый, дерзкий, проникающий в самую глубину души, умный, сильный, волевой, загадочный… Это был взгляд без смотрящего, взгляд сам по себе, взгляд, как разумная форма жизни… Взгляд, который некто, находящийся по ту сторону сна, спустил на меня, как собаку. Это взгляд был настолько шокирующим, что я проснулся, а проснувшись, ощутил зуд вдохновения. Как давно оно приходило в последний раз!

Испугавшись, что оно исчезнет раньше, чем я что-нибудь напишу, я вскочил с постели.

– Ты куда? – сонно спросила Алина, видя, как я натягиваю трусы и майку, мы спали голыми, да и в туалет ходили не одеваясь.

– Поработаю, – ответил я.

– В такую рань?

Было всего девять утра.

– У меня вдохновение.

– Сумасшедший.

Чтобы окончательно не растерять уже начавшее покидать меня вдохновение, я даже не заходя в туалет, сел за письменный стол и… сразу же выпачкался чернилами. Ну да это была ерунда.

Через сорок минут рассказ в принципе был готов:

Впервые я увидел его еще в детстве. Было мне тогда лет десять, одиннадцать, сейчас уже и не помню. Высокий, худой, с длинными черными волосами. На нем был старинный, как в фильмах про пиратов или мушкетеров плащ, полинявший от времени и такая же, повидавшая на своем веку шляпа. Он ехал, не торопясь, на огромном черном коне по далекой, в наших краях такой земли нет, огненно-красной пустыне. Наши глаза встретились, и меня поразила вселенская грусть этих всепроникающих глаз, для которых не было тайн в этом мире. Он ехал за мной, этот странный человек. Меня накрыла волна панического неконтролируемого ужаса. Я проснулся от собственного крика, моя постель была мокрой.

– Успокойся, милый, это всего лишь сон, – успокаивала меня мама, перестилая постель, – это всего лишь сон…

С тех пор я видел его каждый месяц. Он был все такой же грустный, все в той же черной старинной одежде, все на том же огромном коне. Но каждый раз он был все ближе и ближе. Иногда наши глаза встречались, и тогда он смотрел на самое дно моей души, а я, парализованный его волей, не мог отвести глаза. Проснувшись, я больше не мог уснуть до самого утра. Я сидел в темной комнате, закутавшись с головой в одеяло, и ждал, когда мама, начнет тарахтеть на кухне тарелками, давая тем самым разрешение на подъем.

Я был совершенно беспомощный перед своими страхами. Уже тогда я был одинок, как никто другой, потому, что у меня были отец, мать, друзья-приятели, но вместе с этим я жил один на один со своими страхами, изображая обычного парня, такого, как все. Мне не к кому было обратиться за помощью или сочувствием. Отец был всегда занят. Мать, но разве мать способна серьезно относиться к душевным мукам сына, да еще к таким, которые выходили за рамки ее житейских представлений. Друзья бы просто меня засмеяли.

Я пустился в бега, как только обрел самостоятельность. Я постоянно переводился из одного университета в другой, менял работу, отправлялся во всевозможные экспедиции. Ни семьи, ни друзей, ни врагов. Из вещей у меня был только походный чемодан и скоростной автомобиль, всегда отлаженный, всегда с полным баком бензина. Я был самым одиноким человеком на земле, самым одиноким и самым испуганным. Если я и не сошел с ума, то только потому, что мое проклятие стало и моим спасательным кругом. Жизнь в постоянной опасности. Только рефлексы, только самосохранение.

Я превратился в адепта бегства, стал тенью, без имени, без адреса, без лица. Я появлялся и исчезал совершенно незаметно.

Он постоянно шел по моему следу, постоянно сокращая расстояние между нами. Теперь он был уже не в далекой пустыне, а совсем рядом, в тех местах, откуда я мчался на полном ходу пару дней назад. Теперь нас разделяли часы.

Это был поединок длинною в жизнь, танец охотника и жертвы, борьба умов, где оружием были воля, скорость, реакция и умение не оставлять следов.

Мои постоянные метания между страхом и одиночеством, постоянное напряжение и усталость, постоянная походная жизнь превратили меня в инвалида. У меня было практически все, начиная с мигреней и гипертонии, заканчивая сахарным диабетом и одышкой. Сердце мое не годилось даже на свалку, а нервы… Несколько раз я думал, что умираю, но я так и не решился позвонить в скорую помощь, боясь засветиться, боясь задержаться на одном месте на лишние несколько часов.

Так не могло продолжаться вечно, и вот однажды… Фраза из приключенческого романа прошлых веков. Сегодня. Сегодня я понял, что больше не могу, что это выше моих сил, и я сдался, я сломался, и вместо того, чтобы собирать вещи и мчаться дальше, куда заведет эта сумасшедшая гонка, я, не торопясь, оделся, купил самое дорогое вино и вернулся в номер. Я решил ждать.

Когда вторая пачка сигарет подходила к концу, я услышал, как к гостинице подъехал автомобиль, как хлопнула дверца. Я отчетливо слышал это, хотя номер был защищен от посторонних звуков. Минута, другая, третья… В дверь уверенно постучали.

– Входи, – сказал я ему без церемоний.

Было бы неуместно и глупо после стольких лет нашей извращенной близости обращаться к нему на «вы».

Он был таким же, как во сне, только разве что немного старше, да и одет в обычный, не дешевый, правда, современный костюм.

– Я пришел тебя избавить, – грустно сказал он.

– Выпьешь?

– Не откажусь.

Наши глаза встретились, и огромный камень свалился у меня с души. Впервые за все годы бегства я почувствовал себя легко. Я никуда не спешил, никуда не бежал, никуда не мчался. В его глазах было вселенское милосердие и любовь. И вдруг я понял, что люблю этого усталого грустного и безмерно одинокого человека, всей жизнью которого был я. Воистину наша жизнь была немыслима друг без друга. Друг без друга мы были никем.

Он наполнил бокалы.

– За встречу.

Мы выпили не чокаясь. Затем, не спеша, молча выкурили по сигарете, затем…

– Здравствуй, Брат, – сказал я, когда он навел на меня пистолет.

– Здравствуй, Брат, – сказал он и спустил курок.

Оставалось его немного отредактировать, но это можно было сделать уже после туалета – мочевой пузырь устроил настоящий митинг протеста, – и приведения себя в порядок. Причем именно в такой вот последовательности. В результате я выпачкал чернилами не только майку и трусы, но и конец.

Зато освобождение от излишков жидкости вернуло мне способность мыслить. К несчастью, значительно позже, чем было надо. Я чувствовал, что написанный только что рассказ был триггером, пусковым механизмом, запустившим процесс, осознать который, не говоря уже о том, чтобы его контролировать, я не мог. Я оказался в шкуре одного из тех героев ужастика, которые, сами того не понимая, выпускали таким вот незатейливым способом убивающее их впоследствии «Зло». Мне стало страшно до дрожи в ногах. Поддавшись панике, я разорвал в клочья исписанные листы бумаги, но рассказ уже был написан, а что написано пером…

– Что случилось? – спросила Алина, увидев, в каком я состоянии.

– Худшее, что может быть с писателем, – ответил я, – я исписался и кроме той халтуры, за которую мне платят, ничего не могу создать.

Это была слишком явная чушь, но ничего лучше мне в голову не пришло. Разумеется, Алина поняла, что я вру, но ничего не стала говорить – секреты были частью нашей жизни, или же ей было достаточно и этой информации. Она лишь ограничилась рентгеновским взглядом, который я давно уже научился переносить. Я понял, что спалился, и в это не могло пройти без последствий. В том, что она расскажет о моих «нравственных исканиях» куратору, я не сомневался. А еще я был уверен в том, что мой страх они припишут полученной мной от неизвестных контактеров информации. Короче говоря, я вляпался в лужу по самое не хочу. Но тогда мне было не до действий куратора.

О нем я вспомнил ближе к вечеру, когда я решил, что все мои страхи – не более, чем плод разыгравшегося от бездействия воображения. Точно также, согласно одной из гипотез, аллергия является результатом «скуки» иммунной системы. То есть, если родители слишком сильно заботятся о том, чтобы их чадо не подхватило какую-нибудь болезнь: следят за чистотой рук, фруктов, игрушек, принимают меры против заражения простудными или инфекционными детскими заболеваниями, и так далее, иммунная система от нечего делать начинает атаковать хоть сколько похожие на врага объекты, результатом чего и является аллергическая реакция организма.

Тогда-то я и понял, что действительно вляпался. Ведь Алина увидела, что мне было страшно чуть ли не до потери рассудка, и теперь ни она, ни кто-либо другой ни за что не поверят, что я сам умудрился настолько себя напугать. И куратор…

Ну да пока о кураторе лучше было не думать. Я уже успел к тому времени убедиться в том, что проблемы надо решать по мере их появления, а иначе можно начать пускать слюни и облаивать низко летящие самолеты.

Исправить в сложившейся ситуации я мог только одно, поэтому я сел за стол и восстановил по памяти рассказ. Тем более, что на мой взгляд он получился вполне даже ничего.