Отдых

Когда Эльза возвратилась из Европы, она присоединилась к Эйнштейну, жившему в это время в снятом на лето доме в Вотч-Хилле, штат Род-Айленд, небольшом городке на полуострове вблизи того места, где пролив Лонг-Айленд соединяется с Атлантическим океаном. Это прекрасное место для плавания на яхте, поэтому Эйнштейн, уступив настойчивым просьбам Эльзы, решил провести здесь лето со своим другом Густавом Бакки и его семьей.

Бакки, немец, получивший американское гражданство в 1920-х годах, был врачом, инженером, изобретателем, одним из первых инженеров-рентгенологов. С Эйнштейном они познакомились в Берлине. Их дружба окрепла, когда Эйнштейн приехал в Америку. Вместе они даже получили патент на фотокамеру с автоматической установкой экспозиции. Когда у Бакки возникали сложности с другими изобретениями, Эйнштейн выступал как свидетель-эксперт³¹.

Сын Бакки Петер, с удовольствием возивший Эйнштейна по окрестностям, позднее записал некоторые из своих воспоминаний. Они рисуют прекрасный портрет Эйнштейна в зрелые годы, в меру эксцентричного, но абсолютно искреннего. Петер, например, рассказывает, что как-то они ехали с Эйнштейном в его открытом автомобиле. Неожиданно пошел дождь. Эйнштейн стянул с себя шляпу и спрятал ее под пиджак. В ответ на недоуменный взгляд Петера он сказал: “Мои волосы уже много раз намокали, но я не знаю, сколько раз это удастся сделать моей шляпе”³².

Эйнштейн наслаждался простой жизнью Вотч-Хилла. Он бесцельно бродил по улицам и даже ходил за продуктами вместе с миссис Бакки. Больше всего ему нравилось плавать на своем семнадцатифутовом деревянном паруснике Tinef, что в переводе с идиша значит “рухлядь”. Обычно он плавал без всякой цели, один, часто без должной осторожности. “Бывало, он уходил на целый день, просто дрейфовал, – вспоминал один из членов местного яхт-клуба, которому не раз приходилось выходить на поиски Эйнштейна. – Он явно бывал полностью погружен в себя”.

Как и в Капутте, лодка Эйнштейна дрейфовала по ветру, а иногда, во время штиля, он просто занимался расчетами. “Однажды, все больше волнуясь, мы ждали вечером его возвращения, – вспоминает Бакки. – Наконец в одиннадцать часов было решено послать на поиски береговую охрану. Спасатели нашли Эйнштейна в заливе, совершенно спокойного”.

Однажды знакомый предложил ему на случай непредвиденных обстоятельств взять с собой дорогой подвесной мотор. Эйнштейн отказался. Он, как ребенок, радовался небольшим опасностям, из которых ему удавалось выпутаться самому. (И по-прежнему не брал с собой спасательный жилет, хотя плавать не умел.) “Для среднего человека штилевать часами – ужасное испытание, – рассказывал Бакки. – Для Эйнштейна это только означало, что у него появилось больше времени для раздумий”³³.

Хроника спасений на воде продолжается событиями следующего года. Тогда Эйнштейны начали снимать на лето дом в Олд-Лай-ме, штат Коннектикут, городке, тоже стоящем на берегу пролива Лонг-Айленд. Одна из таких историй даже попала в The New York Times. Заголовок гласил: “Отлив и песчаная отмель вместе поймали Эйнштейна в ловушку”. Спасших его мальчишек пригласили в дом и угостили малиновым соком³⁴.

Эльзе нравился дом в Олд-Лайме, хотя и она, и вся семья считали его слишком внушительным. При доме был участок в двадцать акров с теннисными кортами и плавательным бассейном. Столовая была такой большой, что вначале они боялись ею пользоваться. “Здесь все так роскошно, что первые десять дней (я тебе клянусь) мы ели в буфетной, – написала Эльза подруге. – Столовая казалась нам уж очень торжественной”³⁵.

Когда лето кончалось, Эйнштейны раз или два в месяц гостили у семейства Бакки в их доме на Манхэттене. А иногда Эйнштейн, особенно если был один, останавливался у владельца фармацевтической компании, вдовца Леона Уоттерса, с которым встретился в Пасадене. Однажды он удивил Уоттерса, приехав без халата или пижамы. “Когда я отдыхаю, я сплю таким, каким меня создала природа”, – заявил он. Но, как вспоминал Уоттерс, все же попросил одолжить ему на ночь карандаш и блокнот.

Человеком Эйнштейн был вежливым, да и некоторый налет тщеславия ему был не чужд. Из-за этого ему было трудно отказать художнику или фотографу, который просил ему позировать. Однажды на выходные, в апреле 1935 года, когда Эйнштейн гостил у Уоттерса, он в один день позировал сразу двум художникам. Первый сеанс был с женой рабби Стивена Вайса, художественного таланта за которой замечено не было. Зачем он это делает? “Потому что она приятная женщина”, – ответил Эйнштейн.

Позднее в тот же день Уоттерс заехал за Эйнштейном, чтобы отвезти его в Гринич-Виллидж, где был назначен сеанс у русского скульптора Сергея Коненкова. Этот представитель социалистического реализма тогда работал над бюстом Эйнштейна. Сделанная им замечательная скульптура теперь установлена в Институте перспективных исследований. С Коненковым Эйнштейна познакомила Марго, которая тоже была скульптором. Вскоре все они подружились с его женой, Маргаритой Коненковой. Она, что осталось неизвестным Эйнштейну, была советской шпионкой. После смерти Эльзы у Эйнштейна был с ней роман. Как мы увидим, его конец был как никогда раньше тяжел для Эйнштейна³⁶.

Эйнштейну, решившему остаться в Соединенных Штатах, пора было подумать о гражданстве. Во время визита в Белый дом президент Рузвельт сказал, что один из сенаторов предложил издать по поводу него специальный указ, но Эйнштейн решил следовать обычной процедуре. Это значило, что им всем, ему, Эльзе, Марго и Хелен Дукас, необходимо было покинуть страну, а затем въехать обратно, но уже в качестве не гостей, а людей, претендующих на гражданство.

Итак, чтобы выполнить эти формальности, в мае 1935 года они на пароходе Queen Mary отправились на Бермуды, где намеривались провести несколько дней. Губернатор встретил их в Гамильтоне и посоветовал два самых лучших отеля на острове. Эйнштейн нашел их слишком консервативными и претенциозными. Гуляя по городу, он увидел скромный пансион, где они и остановились.

Эйнштейн отклонил официальные приглашения бермудских чиновников и вместо этого проводил время с встреченным в ресторане немецким поваром, который пригласил его поплавать на своей маленькой лодке. Их не было семь часов, и Эльза стала волноваться, не нацистские ли агенты похитили ее мужа. Но затем она обнаружила его в доме повара, где он был намерен насладиться настоящим немецким ужином³⁷.

Тем летом на продажу был выставлен дом, находившийся за квартал от того, который снимали они. Это скромное белое дощатое строение с небольшим двориком перед ним стояло на одной из милых, обсаженных деревьями улиц города. Дому по адресу Мерсер-стрит, 112 было предопределено стать знаменитой на весь мир достопримечательностью не из-за своего великолепия, а потому, что он очень подходил к образу жившего в нем человека. Как и человек, которого принял этот старый дом, он был непритязателен, мил и обаятелен. Он стоял прямо на центральной улице, был хорошо виден и лишь слегка прятался за верандой.

Тяжелая немецкая мебель Эльзы, которую, несмотря на все скитания, им все же удалось привезти с собой, была несколько громоздка для скромной гостиной. Хелен Дукас конфисковала под рабочую комнату небольшую библиотеку на первом этаже, где она разбирала корреспонденцию Эйнштейна и контролировала единственный имевшийся в доме телефон (номер Princeton 1606 в справочниках не указывался).

Эльза позаботилась об устройстве кабинета Эйнштейна на втором этаже. Часть задней стены дома они заменили венецианским окном, из которого открывался вид на протяженный, сильно заросший сад. Книжные полки с двух сторон окна доходили до потолка. В середине располагался большой деревянный стол, на котором громоздились бумаги, трубки и карандаши. Если сесть в удобное кресло у стола, виден сад на заднем дворе. Здесь Эйнштейн с блокнотом на коленях сидел часами и что-то писал неразборчивым почерком.

Как было издавна заведено, на стенах кабинета висели портреты Фарадея и Максвелла. Конечно, был еще портрет Ньютона, но через какое-то время он упал с крючка. Был еще портрет Махатмы Ганди. Теперь, когда Эйнштейн в равной степени был увлечен политикой и наукой, Ганди стал его новым героем. Единственной наградой, выставленной хозяином ради шутки, был взятый в рамку сертификат, который удостоверял, что Эйнштейн является членом Бернского научного общества.

Кроме женского “зоопарка” в состав семьи годами входили и другие домашние любимцы. Был попугай по имени Бибо, постоянно требующий внимания ветеринара, была кошка, которую звали Тигр, и белый терьер Чико, доставшийся им от семейства Бакки. С Чико иногда возникали неприятности. “Собака очень сообразительна, – объяснял Эйнштейн. – Ей не нравится, что я получаю так много писем. Поэтому она и пытается укусить почтальона”³⁸.

“Профессор машину не водит, – часто говорила Эльза. – Это для него слишком сложно”. Зато он любил ходить пешком, или, точнее, каждое утро медленно брести по Мерсер-стрит к себе в институт. Люди часто оборачивались ему вслед, но вскоре вид этого идущего человека, полностью погруженного в свои мысли, стал одной из широко известных достопримечательностей города.

Когда в середине дня Эйнштейн отправлялся обратно домой, к нему часто присоединялись три-четыре профессора или студента. Обычно Эйнштейн шел спокойно и невозмутимо, как будто о чем-то задумавшись, а они пританцовывали вокруг него, размахивали руками, пытаясь что-то объяснить. Когда все добирались до цели, его спутники разбредались, а Эйнштейн просто останавливался в задумчивости. Иногда он машинально шел обратно, в сторону института. Тогда Дукас, всегда наблюдавшая за ним из окна, выходила, брала его за руку и вела к столу, где его ожидал ланч, на который он предпочитал макароны. Затем, соснув, Эйнштейн диктовал ответы на письма, а затем отправлялся к себе в кабинет, чтобы еще час или два подумать о возможности нащупать подход к единой теории поля³⁹.

Иногда он отправлялся побродить в одиночку, что было достаточно рискованно. Однажды кто-то позвонил в институт и попросил соединить с одним из деканов. Когда секретарь сказал, что сейчас это сделать невозможно, звонивший нерешительно попросил сказать домашний адрес Эйнштейна. Ему сообщили, что эти сведения не разглашаются. Звонивший перешел на шепот. “Пожалуйста, не говорите никому, – сказал он, – но я и есть доктор Эйнштейн. Я иду домой, но где мой дом, я забыл”⁴⁰. Подробности этого инцидента рассказал сын декана, но, как и многие рассказы о рассеянности Эйнштейна, это могло быть преувеличением. Образ погруженного в свои мысли профессора так точно и очевидно подходил ему, что он всячески стремился его поддерживать. На публике Эйнштейн с удовольствием играл роль чудака, а соседи с удовольствием об этом рассказывали. И, как во всякой взятой им на себя роли, зерно истины в этом было.

Например, один раз на званом ужине в его честь Эйнштейн настолько забылся, что вытащил блокнот и занялся расчетами. Когда было объявлено его выступление, толпа встала, приветствуя его аплодисментами, но Эйнштейн все еще был погружен в свои мысли. Дукас подсказала, что надо встать. Он так и сделал, но, увидев стоящих и рукоплещущих людей, решил, что они собрались ради кого-то другого, и с воодушевлением присоединился к ним. Дукас опять пришлось вмешаться и растолковать, что это овации в его честь⁴¹.

Кроме рассказов о витающем в облаках Эйнштейне общим местом были истории о том, как Эйнштейн помогает детям, обычно маленьким девочкам, выполнять домашние задания. Самым знаменитым считается рассказ о восьмилетней соседке Эйнштейна по Мерсер-стрит Аделаиде Делонг. Как-то она позвонила к нему в дверь и попросила решить задачу по математике. Намереваясь задобрить Эйнштейна, в руках она держала тарелку с домашней сливочной помадкой. “Заходи, – сказал Эйнштейн. – Уверен, мы ее решим”. Он объяснил девочке, почему задача у нее не получалась, но заставил саму решить ее. В обмен на помадку Аделаиде вручили печенье.

После этого девочка приходила еще не раз. Обнаружив это, родители начали усиленно извиняться. “Не стоит, – сказал Эйнштейн. – От вашего ребенка я узнал не меньше, чем она от меня”. Он любил, лукаво подмигивая, рассказывать о ее визитах. “Это была очень озорная девчонка, – смеялся он. – Представляете, она хотела подкупить меня сладостями”.

Подруга Аделаиды рассказывала, как однажды они с еще одной девочкой пошли все вместе на Мерсер-стрит. Когда они вошли в кабинет, Эйнштейн предложил им ланч, и они согласились. “Тогда он сдвинул в сторону кучу бумаг на столе, открыл четыре банки бобов, разогрел их одну за другой на газовой горелке и воткнул в каждую по ложке. Это и был наш ланч, – вспоминает она. – Пить он нам ничего не предложил”⁴².

Стал знаменит ответ Эйнштейна другой девочке, пожаловавшейся на проблемы с математикой: “Не грусти из-за своих трудностей с математикой. Могу тебя заверить, мои затруднения существенно больше”. Хотя считается, что Эйнштейн помогал только девочкам, он приветил и группу мальчиков-старшеклассников, которые не смогли разобраться с задачей на выпускном экзамене по математике⁴³.

Он также помог Генри Россо, пятнадцатилетнему мальчику из принстонской средней школы, которому не давался курс по журналистике. Учитель сказал, что поставит отличную оценку любому, кто сумеет взять у Эйнштейна интервью. Поэтому Россо отправился на Мерсер-стрит, но дальше двери его не пустили. Когда он уныло брел обратно, молочник подсказал ему: каждое утро в 9:30 Эйнштейн выходит из дома и идет одним и тем же путем. Поэтому Россо как-то сбежал из школы, занял правильную позицию и получил возможность заговорить с проходившим мимо Эйнштейном.

Россо был так смущен, что не знал, о чем спрашивать. А может, дело было в том, что по этому предмету он не успевал. Эйнштейн сжалился над ним и сам предложил вопросы. Ничего о нем лично, настаивал он. Спрашивай о математике. Россо был достаточно сообразителен и последовал совету. “Я обнаружил, что природа устроена удивительно, а наша задача состоит в выяснении математической конструкции самой природы, – так Эйнштейн объяснял, как учился сам в пятнадцать лет. – Вера в это помогала мне всю жизнь”.

За интервью Россо действительно получил “отлично”, но с ним были связаны и неприятные переживания. Мальчки обещал Эйнштейну, что интервью поместят только в школьной газете, но без его разрешения оно было перепечатано трентонской газетой, а затем разошлось по миру. Это можно считать еще одним уроком журналистики, преподанным мальчику⁴⁴.