Глава 13

Ночью Сергей долго не мог уснуть. Сегодняшний разговор с ротным будоражил его мысли. В словах Кречетова была своя сермяжная правда. Уставы устарели и не отвечали требованиям современности. Они не раз переписывались, но многие положения оставались неизменными с шестидесятых годов.

Например, обязанности старшины роты изначально писались для срочника, находящегося на службе круглые сутки. Таковыми они и оставались во всех последующих редакциях. Для заместителей командиров групп вообще не имелось отдельного положения. Им приходилось руководствоваться тем, что когда-то было написано для заместителей командиров взводов, опять же срочников. И так далее.

Многое, написанное в уставах, было хорошо и правильно. Но при том подходе, который на данный момент существовал в Вооруженных силах Российской Федерации, воспользоваться этими моментами было невозможно.

Допустим, за отказ от выполнения приказа законы и воинские уставы предусматривают жесткое наказание, вплоть до лишения свободы. Но были ли они когда-либо применены? Может, и так, но Ефимов о таких случаях не знал.

А почему? Неужели в нашей славной армии все так вот сразу берут под козырек и бегут на полусогнутых выполнять команду? Конечно, нет. Почему же тогда не появляются в уголовном производстве дела такого рода?

Ответ таков: проблема в самом устройстве современной армии. Ведь что получается? Есть солдат, не просто нерадивый, а полностью игнорирующий приказы своего командира роты, группы, взвода, неважно чего. Действуя в полном соответствии с уставом, тот подводит этого военнослужащего под статью, связанную с невыполнением приказа.

Ладно, пусть так, а что дальше? Потом командир, на подразделении которого висит уголовное дело, обязательно получает как минимум выговор, а то и предупреждение о полном служебном несоответствии «за неумение работать с личным составом» или что-то в этом роде. Как следствие – лишение премий и торможение в дальнейшем карьерном росте.

К тому же, чтобы жить по уставу, самому командованию следует неукоснительно соблюдать его. А как же тогда постоянные переработки, не учтенные ни в каких табелях? Ведь строевой офицер всегда приходит на службу на полчаса, а то и час раньше положенного. Домой он вообще частенько отправляется глубокой ночью. А выходные, которых вопреки здравому смыслу получается не более четырех в месяц?

Если ты спрашиваешь с подчиненных строго по уставу, то логично и с тебя требовать то же самое. А как ты сможешь это сделать, если подобные нарушения идут с самых верхов? Предыдущий министр требовал от офицеров работать по двадцать шесть часов в сутки. Если командир должен так вот пахать, то личный состав просто обязан волочиться следом за ним. Новый министр, похоже, пока не вникал в эту проблему, и все продолжало катиться по старым рельсам.

Существует и другой путь, точнее сказать, параллельная дорожка, основанная на понимании, кропотливой работе с каждым, поиске психологического подхода к людям и так далее. Но все это требует гораздо больших усилий и времени, которого у офицера порой и вовсе нет.

Короче говоря, получается так, что неуставными средствами, то есть мордобитием, применением силы, подчинить себе личный состав и наладить дисциплину можно куда быстрее, проще и даже безопаснее с точки зрения того же закона. Редко какой нормальный мужик побежит жаловаться на то, что ему набили морду, особенно если знает, что получил за дело.

Еще одним бичом армии продолжала оставаться коллективная ответственность. Если напортачил один, то отвечают все. Опоздал Филькин – задерживается вся рота, отсутствует Иванов – его ищут всем коллективом. Пупкин что-то натворил – на казарменное положение садится весь батальон. Совершили уголовное преступление Сидоров, Петров, Петренко – такому же наказанию подвергается вся бригада.

Вот и получалось, что каким бы хорошим, умелым ни был командир, но его карьера зависит от самого последнего мерзавца. Точно так же, как и прежде, над любым должностным лицом продолжал висеть дамоклов меч в виде солдата-негодника. Этот человек с ружьем в любой момент был способен совершить что-то, из-за чего командир мог не только лишиться премии, но и вообще вылететь со службы.

Увы, так получалось, что личная ответственность уходила на второй план. На передний выползала командирская. Оттуда и шли все попытки сокрыть происшествия и даже преступления.

«Ладно, – рассуждал Ефимов. – Такая ответственность командиров еще как-то объяснима в отношении срочников, но контрактники – это те же наемные работники, что и на любом предприятии. Хотел бы я посмотреть, что стало бы с обществом, если бы директоров заводов, фабрик, бизнесменов отстраняли от работы за проступки подчиненных? – Старший прапорщик представил себе Романа Абрамовича, уволенного от своего бизнеса, и заулыбался. – А если и дальше рассуждать подобным образом, то получается вот что. Если министра обвинили в совершении уголовного преступления, то премьер и президент должны оставить свои посты! Да, именно так. Ведь если разобраться, то выходит, что должны нести всю полноту ответственности за любые действия такого министра. Президент и премьер-министр выбирали себе его сами. Кстати, в отличие от армейских командиров. Офицеры – существа подневольные. Они работают с теми людьми, которых им дали. – Тут мысли Ефимова вновь вернулись к ротному: – Кто его готовил к работе с людьми? Когда? В училище? Не смешно. В части? А было ли там время на это? Едва приехав, он угодил в Чечню. Когда ему было добиваться понимания? Не серьезно. Там хватало времени лишь на то, чтобы сломать, заставить подчиняться, а потом спешно натаскивать. Да и кто мог этому научить молодого лейтенанта? Капитаны и майоры почти такого же возраста? При существовавшей тогда системе присвоения званий подавляющее большинство офицеров проскакивало по должностям со скоростью метеора. В лучшем случае офицер более-менее осваивал свою специальность и умение оформлять документы. На то, чтобы грамотно работать с личным составом, не оставалось времени. Приезд в часть – Чечня – и через полтора года капитан. Еще три, а то и два года службы – и выдвижение на вышестоящую должность. Как итог – в двадцать пять лет майор. А дальше, если повезет или есть блат, то еще до тридцати – подполковник.

Капитан Кречетов довольно долго ходил в командирах групп, опыта набирался сам и убедился в том, что с позиции силы работать гораздо легче. Став ротным, он не изменил этому опыту, тем более что другого у него попросту не было. Он же хорошо видел, что стоит только дать слабину, за которую порой принимаются порядочность, уважение, просто доброе отношение к человеку, и личный состав начинает наглеть. Как следствие – чрезвычайные происшествия и служебные взыскания, идущие за ним. Вот и ложилось на подкорку непреложной аксиомой убеждение в том, что личный состав нужно держать в кулаке. – Сергей открыл глаза, поглядел в темноту. – Нет, надо менять устав. Ответственность командира должна оставаться исключительно на уровне боевой подготовки. За свою дисциплинированность военнослужащий должен отвечать сам».

Рассуждая таким образом, Ефимов не оправдывал действий командира роты. Он понимал его, но все же не принимал.

«Людей, особенно тех, с кем многое прошел, следует если не ценить, то хотя бы проявлять к ним чуть больше уважения». – Мысли мелькали подобно чехарде калейдоскопа, не давали Сергею уснуть.

Когда же он наконец-то забылся в дреме, ему пригрезилось продолжение все того же никак не кончающегося сна.

Прапорщик вскрыл пакет, вытащил из него папку, распахнул ее. Он сразу понял, что в руках у него фотокопии каких-то официальных бумаг, где собственно текстовые документы перемежались немногочисленными снимками. Теперь ему следовало по каким-то неведомым критериям определить – это именно то, что ожидал полковник, или нет.

Сергей направил луч фонаря на листок, лежавший сверху, пробежал глазами первые строки текста, оказавшегося чем-то вроде предисловия, недоверчиво хмыкнул и принялся читать дальше. Вначале то, что он видел, показалось ему чем-то фантастическим. Но чем сильнее Ефимов вчитывался в текст, тем больше убеждался в том, что документы, лежавшие у него на коленях, подлинные. Когда он окончательно это понял, волосы на голове зашевелились, встали дыбом. Такое казалось ему невозможным. Ефимов прекратил чтение, взял в руки фотографию, за ней другую, третью.

– Черт! – По телу прапорщика разбежался жар.

Он быстро просмотрел еще несколько фото и с задумчивым видом проговорил:

– Не хилые бумажки. Жахнут так, что мало не покажется.

Сергей бросил взгляд в сторону моджахедов, будто опасаясь, что кто-то из них может заглянуть в папку, но убедился в беспричинности своего беспокойства и вновь погрузился в документы. Ефимов не столько читал их, сколько выхватывал содержание. Спроси его кто-нибудь сейчас, зачем он это делал, если уже и так все было понятно, прапорщик ни за что не сумел бы ответить на этот вопрос. Сергей остановился только тогда, когда оказалась перевернута последняя страница.

Кругом по-прежнему царила ночь, но внутренние часы подсказывали Ефимову, что она близится к своему завершению. Сергей сложил документы обратно в папку, убрал ее в пакет и сунул за пазуху. Потом он нагнулся, поднял с земли сумку с деньгами и взвесил ее на руке. Теперь он уже нисколько не сомневался в том, что бумаги, прижатые к его груди, того стоили.

Прапорщик выключил фонарик, вышел из кромешной темноты скал.

– Рафик! – окликнул он моджахеда, стоявшего в неподвижности и терпеливо ждущего.

Когда тот приблизился, Сергей протянул ему обещанные деньги.

Афганец принял их и поблагодарил. К немалому удивлению Сергея, он даже толком не посмотрел на то, что ему вручили, не пересчитал купюры и решительно шагнул в глубину ночи.

Только теперь, оставшись в одиночестве, Ефимов обратил внимание на то, что стало гораздо темнее. Месяц и звезды исчезли за тучами, заволокшими небо. Повеяло сыростью. Следовало уходить.

Сергей опустил руку в карман, немного помедлил, загнул усики чеки, но ставить автомат на предохранитель не стал. Он прислушался к тишине и поспешил в обратный путь.

Несмотря на темень, прапорщик двигался быстро, почти бегом, стремясь как можно скорее удалиться от места встречи. Все его чувства обострились. Ему казалось, что он впитывал в себя все звуки и запахи. Даже ночь теперь не казалась Ефимову такой беспросветно черной. Ствол автомата рыскал вдоль горизонта, палец замер на спусковой скобе.

Только отойдя от каменной гряды метров на триста, Сергей позволил себе замедлить шаг. Миновав таким манером несколько десятков метров, он поставил оружие на предохранитель.

А темнота все сгущалась. Вслед за сыростью пришел туман. Сергей сунул руку в нагрудный карман в поисках компаса, но его там не оказалось.

«Вот бестолочь!» – обругал он сам себя за то, что впопыхах забыл взять с собой столь нужную вещь и теперь вынужден был идти почти наугад, интуитивно выбирать путь.

Казалось бы, зная местность, прапорщик не должен ошибиться, но он оказался почти в километре от нужной точки. Свою промашку Сергей заметил лишь тогда, когда у горизонта взлетел осветительный снаряд. Прапорщик остановился и кое-как разглядел флажок, лежавший под ногами и некогда обозначавший границу минного поля.

Осознание того, что он напоролся на мины, обдало Ефимова мертвящим холодом.

Тем не менее давняя привычка подшучивать над самим собой вылилась в простую мысль:

«Зато теперь я точно знаю, где нахожусь».

Он действительно знал это минное поле. Оно окружало газонасосную станцию, расположенную неподалеку.

«Ну и что дальше?»

Сергей быстро просчитал варианты и понял, что пытаться разглядеть в полутьме демаскирующие признаки мин, спрятанных в земле, такая же бесполезная задача, как искать иголку в стоге сена. Стоять же и ждать, когда его увидят с газонасосной станции и придут на выручку, ему не позволяло чувство собственного достоинства.

«Как поступить? – Вопрос, заданный самому себе, требовал скорейшего решения, и Ефимов не замедлил его принять. – А если бегом? Где наша не пропадала. Допустим, наступлю. Но мине же тоже надо какое-то время, чтобы взорваться. Пока то, пока се. Если бежать быстро, то, может, ничего и не оторвет». – Твердя про себя слова глупого самоуспокоения, Сергей, сориентировавшись, выбрал, как ему казалось, кратчайшее расстояние до границы минного поля, набрал полные легкие воздуха, резко выдохнул и рванул с места.

– Сергей Михайлович, пора вставать! – сквозь сон пробился бубнящий голос Трясогузкина. – Время!..

– Да, встаю. – Ефимов сел, удивляясь, как это он умудрился не услышать звонок будильника и проспать.

«А вот Михаил-то молодец! Всегда бы так», – подумал старший прапорщик.