Римма Тихонова
14 ноября 2001 года. Нижний Новгород
Во вторник, 12, они в загс снова не попали – оба были заняты выше крыши. А в среду Григорий улетел в Питер на книжную ярмарку. Он обожал эти тусовки, на которых встречался с «парнями» (им всем было теперь за сорок, иным за пятьдесят), с которыми когда-то одновременно начинал заниматься книгами. «Сочтемся славою – ведь мы свои же люди!» – говорил о таких встречах Григорий, причем понимал их смысл буквально: хвастаться заслугами, оборотами, забойными авторами – словом, считаться славою! И еще он любил прибавлять, возвращаясь с подобных ярмарок: «Иных уж нет, а те далече!»
Кто-то разорялся, кого-то прищучивали компаньоны, кого-то стреляли конкуренты… Кто-то сам сходил с дистанции – просто по дурости, как, например, один сибиряк, которому еще в 87-м году во всех инстанциях, даже самых таинственных, был предоставлен карт-бланш на выпуск фантастики и который в самом деле за три года издал сто сборников – не сам-один, конечно, а с хорошей командой. А потом забурел, почил на лаврах, женился на какой-то телке из Тирасполя, у которой всех-то достоинств были носик на манер утиного, упругая попка – и гараж с подвалом, в котором стояли цистерны с молодым вином. И… как писал некогда Н. В. Гоголь, погиб казак! Пропал для всего атаманства! Превратился тот казак в обрюзгшего главу писательской организации независимого Приднестровья. Ну это круто…
А удалое, лихое предприятие его с невероятным, нерасшифровываемым названием ВТО МПФ, которое когда-то совершило настоящий издательский подвиг, почило в бозе после недолгой, но мучительной агонии. Кстати, телка казака бросила, как только перестали из него рекой течь деньги. Ходили слухи, что ящиками и цистернами с вином он смягчил сердца каких-то высоких московских чинов и заимел-таки тепленькое местечко в столице, но вживую его никто не видел, так что вполне возможно, это были одни только слухи.
Во всяком случае, на книжных ярмарках он не мелькал и настроение Григорию, который его не выносил, не портил. Вообще положительных эмоций с таких ярмарок Бронников привозил массу, и Римма порадовалась этой поездке. Пусть отдохнет от того напряга, который снова начал возникать между ними. Потому что напряг имел-таки место быть, и как от этого избавиться, она не знала. Самое милое дело было – сидеть в своем кабинете, уткнувшись в какую-нибудь приключенческую рукопись, и чем невероятнее, чем неправдоподобнее там были закручены события, тем лучше. Один бог знает, сколько всякой такой ерундятины одобрила Римма за эти два дня, пытаясь хоть как-то заглушить непроходящую боль в сердце. Она даже за столом сидела согнувшись, прижав руки к груди, словно рану кровоточащую зажимала.
Строчки мелькали перед глазами, она твердила: «Не думать, не думать…»
Думалось. Поделать с этим было нельзя ничего, объяснить – невозможно. Пожаловаться – некому.
Впрочем, был один человек, который бы ее понял, но думать о новой встрече с Марком Лакшиным, этим профессиональным утешителем страдающих от любви дамочек, Римме было тошно.
Наконец Григорий уехал, на прощание наказав Римме перебраться в его квартиру окончательно и оставив ей ключи. Ключи она взяла, однако после работы поехала к себе, на улицу Бориса Панина. Бардак, оставленный Мариной, видеть было тошно, а разгребать его – еще тошнее. Не потому, что она боялась грязной работы, – нет, просто противно было вспоминать, как она когда-то мечтала об этом Маринином отъезде, о том, как они поселятся вдвоем с Григорием в этой роскошной квартире… Впрочем, в те времена она могла быть счастлива с ним в какой угодно халупе или шалаше, хоть на улице Бориса Панина, хоть в Соложенке. Но поезд ушел, и весьма далеко… Может, еще вернется? Время, говорят, все лечит.
Она почему-то так и не сказала Григорию про письмо тети Томы и свои ночные размышления по поводу Резвуна. При свете дня все это еще больше стало смахивать на авантюрный роман. Отец пропал без вести, так и не узнав, что у него обнаружилась взрослая дочь – теперь, очень может быть, единственная наследница его бриллиантов… Очередная серия «Санта-Барбары», вот что это такое! Си-Си Кэпвел, где ты?
Итак, Григорий уехал, а Римма сидела у себя в издательстве, привычно прижимая руки к груди и привычно вздрагивая при каждом телефонном звонке: а вдруг…
Ничего такого не произошло. День кончился. И Римма поехала домой.
С утра мело дождем со снегом, над городом висела почти непроницаемая глазом пелена, а экстремалок на дорогах Римма не любила. Поэтому она оставила «Ауди» в гараже и добиралась до работы на общественном транспорте. Но к вечеру распогодилось, и теперь она изрядно ругала себя за избыточную осторожность. Однако делать было нечего. Она перебежала дорогу – как всегда, в неположенном месте – и втиснулась в первую попавшуюся маршрутку. Заплатила, встала поудобнее. Через несколько минут машинка затормозила около поворота на площадь Свободы, и Римма вспомнила, что не посмотрела на номер. Запросто можно уехать в другую сторону!
– Это какая маршрутка? – спросила она стоящего рядом мужчину в светло-зеленой куртке.
Тот равнодушно покосился на нее светлым глазом:
– Семерка. Устраивает?
– Вполне, спасибо, – ответила Римма с полуулыбкой и отвернулась, гадая про себя, узнал он ее или нет. Потому что она узнала его сразу, с первого взгляда.
Это был Костя.
Костя. Тот самый, светлоглазый и светловолосый молодой человек, которого она видела единственный раз в жизни: на площадке между четвертым и пятым этажом дома на набережной Федоровского. Неподалеку от квартиры Никиты. Тогда рядом с Костей стоял седоватый качок по имени Эдик, и эти два друга-товарища буквально часом раньше едва не убили Никиту!
Узнал ее Костя? Нет? Вряд ли. Она тогда была в куртке, а сейчас в шубке. Простоволосая, а сейчас в шапочке со смешными висюльками. Эта шапка, Римма знала, ей не шла и совершенно меняла лицо, особенно когда ее надвинешь пониже на лоб. Сейчас она была насунута до самых бровей. А Костя ходил без головного убора. Да Римма узнала бы это хитровато-улыбчивое лицо под любой шапкой! Тогда, в подъезде, при виде его она ощутила инстинктивный ужас. Это же чувство пронзило ее и сейчас.
Тварь. Тварь поганая… Ходит, ездит по городу как ни в чем не бывало. Может быть, охотится за Никитой? Не зря же тот по-прежнему не живет дома!
А вдруг он знает, где находится сейчас Никита? Вдруг едет к нему, чтобы?..
– Вы на Бориса Панина выходите? – выкрикнул за спиной сварливый женский голос.
Римма чуть не брякнула – да, но вопрос адресовался не ей.
Послышался Костин голос – очень приветливый:
– Нет, мне до Рокоссовского.
– Тогда не стойте тут, пропустите людей.
– Да пожалуйста, проходите.
До Рокоссовского еще далеко. Есть еще время подумать.
Над чем? Над чем ты хочешь думать, дурочка? Иди-ка лучше домой. Никита говорил, что там, в лесу, Костя в него стрелял. А если у него и сейчас в кармане пистолет?
Все, уже поздно выходить. Родимая остановка осталась позади.
Ч-черт, сколько народу набилось! И какие все толстые стали в теплой одежде, как все толкаются!
Римма прижала локтем сумку и осторожно расстегнула боковой карман. Достала сотовый телефон. Просунула руку в просвет, образовавшийся между двумя чьими-то телами, и опустила телефон в карман светло-зеленой куртки.
Замерла, выжидая. Вдруг ее начало колотить от совершенно кретинского, неконтролируемого хохота, который с великим трудом удалось подавить: ну, понятно, быть схваченной за руку при попытке стащить из чьего-то кармана мобильник! А при попытке подсунуть его в чужой карман? Обидно, однако, будет!
Нет, Костя по-прежнему стоит спокойно, поглядывает в окошко. До Рокоссовского далеко…
Так, следующая – площадь Советская. И если что-то делать, то делать именно сейчас.
Римма рванулась к двери с таким напором, что преграждающие путь тела безвольно разомкнулись.
– Да вы что, девушка?
– Куда лезете?
– Спросила бы сначала, я тоже выхожу!
– Не открывайте двери! – закричала Римма что было сил. – Не останавливайтесь! Меня обокрали! У меня из сумки вытащили сотовый телефон!
Момент тишины и – паническое ожидание, что он станет моментом истины. Вот-вот кто-то завопит: «Да врет она, сама этому парню мобильник подсунула!»
Нет, послышались реплики совсем другого рода:
– Сотовый сперли? Это круто!
– Так тебе и надо, на такси ездий, если такая богатая!
– Ну, девушка, в такой давке сумочку надо в интимном месте держать, а не на плече!
– Пожалуйста! – Римма поймала в зеркале взгляд шофера. – Пожалуйста! Здесь за углом отделение милиции. Поедем туда. В автобусе вор, вы понимаете?
Холодноватые голубые глаза смотрели испытующе. Совсем еще молодой парень, лет двадцати пяти, не больше, но какое собранное, напряженное лицо. Взгляд будто у снайпера. Может, и правда в «горячей точке» служил? Или в милиции работал? Молод, но это мужчина, это уже настоящий мужчина!
Что бы вот в такого было не влюбиться? Нет же, нашла себе…
Господи, о чем она только думает?!
Шофер чуть заметно улыбнулся Римме и кивнул:
– Хорошая мысль. Отделение и правда за углом. Тихо! Это недолго!
Да, в маршрутке и раньше было шумно. А теперь и вовсе…
– Спокойно! – скомандовал водитель. – Если отдашь мобильник, уйдешь своими ногами. Нет – пеняй на себя.
Римма обмерла. Вот сейчас Костя сунет руку в карман…
Маршрутка замерла. Все с подозрением косились друг на друга.
– Нет так нет, – резюмировал водитель, сворачивая на параллельную улицу, где находилось отделение милиции Советского района.
Остановились у крыльца. Шофер нажал на сигнал: на помощь, мол, ребята!
Через минуту на крыльцо выглянул дежурный.
Подошел к маршрутке, поговорил с водителем. Кивнул. Приглашающе помахал рукой, глядя на дверь отделения.
Оттуда вышел невысокий четырехугольный человек, лет под шестьдесят, с красным тяжелым лицом.
– Ого, вот это и есть убойная сила, – пробормотал кто-то рядом с Риммой, и до нее только сейчас дошло, какая тишина теперь царит в маршрутке.
Последовало краткое совещание с шофером, потом дверца открылась, и «убойная сила» ввинтился внутрь с поразительной легкостью, словно просочился. Даже если бы кто-то сейчас попытался выскользнуть вон и дать деру, ему это никаким образом не удалось бы сделать.
– Майор Стольник, – представился страж закона. – Ну что, граждане, так и будем молчать? Может, отдадим девушке ее телефончик? Или мне вас обыскивать каждого? А кому это надо, такая морока? Ведь конец рабочего дня, все домой спешат…
Послышалось несколько реплик от пассажиров, очень убедительно увещевающих вора покаяться. Однако Костя смотрел вокруг с любопытством невинности.
И он имел на это полное право.
– Погодите, товарищ майор, – воскликнула Римма с таким видом, словно ее вот только что сейчас осенило. – У вас есть телефон?
– Ну? – Он сунул руку за отворот куртки, достал радиотелефон – и приветливо улыбнулся: – А, понял… Ишь ты, какая хитрющая! Ну-ка, говори твой номер?
– 8, потом 2, потом 903-59-60, – протараторила Римма. – Скорее!
Казалось, толстые пальцы с коротко постриженными ногтями ползают по клавиатуре ужасно медленно. Но вот номер был набран… и тотчас где-то неподалеку от Риммы раздался пронзительный сигнал.
Впрочем, почему – где-то? В правом кармане светло-зеленой куртки светловолосого и светлоглазого человека…
Секунду до Кости доходило, что телефон звонит в его собственном кармане. Но майор Стольник сориентировался раньше – и выдернул обладателя звенящего кармана из маршрутки. Следом выскочила Римма.
– Поезжай, Василий, – махнул Стольник шоферу. – Народ скучает… Понадобишься – я тебя найду.
А, так Стольник знает шофера. Неужели Римма правильно угадала и тот в самом деле в милиции служил?
Маршрутка развернулась и исчезла за углом. И только тут Костя что-то начал соображать…
– Как?.. – спросил он бессвязно.
– Молча, – вздохнул Стольник, подталкивая его к крыльцу. – Э-э, спокойно!
Костя рванулся было, но тотчас оказался зажат под мышкой Стольника. Дежурный, доселе пребывавший в роли стороннего наблюдателя, пришел на помощь, и через минуту Костя был внесен в здание.
«Может, мне уже смыться?» – подумала было Римма, но Стольник, словно подслушав эти мысли, обернулся с крыльца, ожег суровым взглядом – и Римма пошла следом на подгибающихся ногах.
Костя выкрикивал что-то бессвязно-матерщинное. Потом родилась фраза:
– Она мне сама свой мобильник подсунула!
Как часто бывает с гениальными прозрениями, это тоже не было оценено массами. Дежурный тоскливо хмыкнул: придумай, мол, чего повеселей, а Стольник задумчиво сказал:
– Что-то у него под мышкой есть, а, ребята? Или мне кажется?
Костя снова рванулся и снова был крепко схвачен…
С него стащили куртку и нашли в наплечной кобуре пистолет. После этого дежурный перестал ухмыляться и вызвал подкрепление. Набежал народ.
Стольник тем временем выворачивал Костины карманы. Костя не противился, лежа лицом вниз на грязном полу. Римма ни жива ни мертва стояла рядом, понимая, что теперь-то этому типу ни за что не вывернуться.
Стало жарко. Она расстегнула шубку, сняла шапку, поправила примятые волосы.
Честно говоря, очертя голову ввязавшись в эту авантюру, она даже не ожидала такого феерического финала. Про эту штуку с мобильником вычитала в детективе какой-то местной писательницы, а какой именно – убей бог, не помнила, потому что теперь в Нижнем Новгороде дам-детективщиц развелось – не счесть, полное впечатление, что не писали детективы только самые ленивые.
– Так, – удовлетворенно сказал Стольник, рассматривая содержимое карманов и почему-то предъявляя все это Римме: носовой платок, расческу, записную книжку, ключи, бумажник и все прочее. – Паспорт есть. А где разрешение на ношение оружия? Дома забыл? Поня-атно. А это еще что? Фу, какая пакость…
Лицо его выразило враз отвращение и любопытство. Он разглядывал выпавшую из записной книжки фотографию размером с открытку. Римма посмотрела… и ей показалось, что кто-то с силой хлестнул ее по глазам.
Потому что на фотографии была она сама. В своем любимом черном лифчике… и только в нем. Больше на ней и нитки не было. А мужчина, который стоял на коленях меж ее раскинутых ног, был вполне одет, только джинсы спущены. Темноволосый красивый мужчина. Яркое такое, страстное лицо… А у нее, у Риммы, лицо спокойное, умиротворенное. Очень легко узнаваемое. Да и мужчину она узнала сразу, и кожаный диван, и цветную литографию над этим диваном.
Марк. Его диван, его кабинет. Это она там вместе с Марком.
Стольник метался глазами от фотографии к Римме, сличая портрет с оригиналом. Еще какие-то люди стояли за его спиной и были явно заняты тем же.
– Крутовато, – пробормотал кто-то, а больше никто ничего не сказал.
Но, может быть, они говорили – просто Римма ничего не слышала? Потому что в ушах ее звучал голос: «Я видел твои фотографии. Хорошо развлекаешься! Иди к своему стебарю, а меня оставь в покое, поняла? Я брезгливый, извини…»
Это Никита ей сказал. Он видел эту фотографию. И еще другие, наверное, такие же. А то и хуже. Хотя разве может быть хуже?
Теперь все понятно. Теперь все. Теперь…
Показалось, что ее сейчас вырвет. Зажала рот рукой, подавляя спазм, а потом кинулась вперед, упала на колени рядом с Костей, рывком приподняла его голову. Повернула к себе:
– Откуда у тебя эта фотография? Откуда?!
Он… смеялся:
– На свою голову, да, сучка? Я тебя узнал… Не сразу, но узнал! Думала, ты меня достала, а вышло, что я тебя припек? И сейчас еще сильнее припеку. Эту фотографию и еще десяток таких же, только похлеще, мне твой хахаль дал. Бронников. Знаешь такого? И велел передать одному х-ху-дож-нику. От слова… от этого слова! Черноглазенькому такому. Из ТЮЗа. Поняла, о ком речь? Я передал. А как же! Правда, одну картиночку на память себе оставил. Эх, жаль, что только одну!
И он снова захохотал.
– Ребята! – Дежурный выбежал из своей каморки. – Ребята, вы его еще не отпустили? Я тут посмотрел по компьютеру… Ребята, его держать надо!
Костя рванулся, на него снова навалились…
Но дальше Римма досматривать не стала. Повернулась – и выбежала вон.