Римма Тихонова
12 ноября 2001 года. Нижний Новгород
Римма в очередной раз набрала номер, но увидела, как поворачивается дверная ручка, и торопливо нажала на рычаг.
Вошла секретарша Григория, положила Римме на стол несколько конвертов.
– Занято, – зачем-то сообщила ей Римма, кладя трубку и повыше подтягивая и без того глухой, высокий ворот свитера.
Девушка кивнула, и Римме почему-то показалось, что эта быстроглазая проныра отлично знает: номер не занят, просто Римма не хочет, чтобы кто-то слышал ее разговор по телефону. Потому что он не имеет ни малейшего отношения к работе. И вообще к той ее жизни, о которой осведомлено любимое издательство. И вообще к нормальной жизни! А к чему имеет отношение? К безумию. К блаженному безумию, к блуждающим по лицу счастливым улыбкам, отрешенному взгляду, трепету душевному, к смутному беспокойству: ну почему он не берет трубку?! Не случилось ли чего?!
– Римма Николаевна, а… а вы не в курсе, Григорий Александрович будет сегодня или нет? – деликатно осведомилась барышня, хотя кому-кому, как не ей, секретарше директора, знать, когда будет босс!
Римма покачала головой, отводя глаза. Раньше – еще полгода назад, не больше, – такой вопрос доставил бы ей удовольствие, потому что означал, насколько всерьез относятся в издательстве к их с Григорием отношениям. Может, кто-то и осуждает, кто-то завидует, кто-то пожимает плечами, кому-то до фени, однако все признают: Римма Николаевна для коммерческого директора Бронникова – первое лицо. И с этим необходимо считаться! Теперь же ей стало стыдно и вопроса секретарши, и своего молчания. Не потому, что девушка могла подумать, будто Григорий перестал удостаивать Римму своим доверием, будто отношения у них разладились. В том-то и дело, что нет! Римма боялась, что соображучая девка смекнула: мадам провела ночку вне дома, с другим, а теперь сидит и трясется, со страхом ждет приезда официального любовника, который вполне способен, при своем взрывном темпераменте, вывеску ей начистить прямо при всех!
Мне бы ваши заботы, Марья Ивановна… Да наплевать Римме на все в мире скандалы, на гнев Григория, а если честно – то и на него самого. Все, что сейчас волнует ее, это молчание на том конце провода.
– Ваша почта, – секретутка наконец поняла, что Римма не расположена к разговорам. – Там в основном по поводу рукописей и обычная дребедень от читателей, только еще одно письмо ценное на ваше имя, из Хабаровска. Я его не вскрывала, написано – лично.
– Из Хабаровска? – Римма вытащила из стопки конверт – больше обычного формата, твердый, как если бы он был проложен картонками. Адрес написан аккуратнейшим, можно сказать, каллиграфическим почерком, словно каждую букву тщательно срисовывали с прописей для первого класса. Да, письмо из Хабаровска, от Казьминой Тамары Петровны. Впрочем, почерк маминой двоюродной тетушки Римма и так знает наизусть! Что ж там тетя Тома решила такое прислать? Маминых тетушек, Тому и Лиду, Римма, которой они приходились двоюродными бабушками, с детства звала тетя Тома и тетя Лида. Наверное, какие-нибудь старые фотографии. Когда Римма приезжала на похороны тети Лиды, она увезла с собой массу старых фотографий: и своих – детских, школьных, институтских, – и обеих тетушек, и покойной мамы. Наверное, тетя Тома нашла что-то еще. Римма их посмотрит, обязательно посмотрит, но не сейчас. Не до фотографий ей. Вообще ни до чего.
Секретарша вышла, бросив любопытный взгляд на Риммино отрешенное лицо. Все издательство знало, что коммерческий директор сейчас спешно разводится с женой. Одни не сомневаются, что немедленно после развода он узаконит свою давнюю и прочную связь с Риммой Тихоновой, завредакцией детективов и приключенческой литературы. А другие уверяют, что постоянная любовница точно так же надоела Бронникову, как и законная жена, особенно после того, как в издательство пришла анонимка относительно весьма активных шашней Риммы Николаевны с каким-то мальчишкой. Об этом известно всем, кроме героини анонимки. А может, она только вид делает, что ничего не знает, а сама пребывает в грустях. Вон какая бледная Римма Николаевна, наверняка целую ночь не спала!
Римма настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как осталась одна в кабинете.
Что случилось, что там с ним случилось?! Почему его нет в театре? Ведь уже практически полдень, а он приходит на работу к девяти, это сказала какая-то тетка, объяснившая, что Дымова нет, но, наверное, вот-вот придет, потому что он никогда не опаздывает. Ничего себе – не опаздывает!
А может, не стоит так уж себя накручивать? Мало ли что, может, Никита просто-напросто проспал после вчерашней тусовки.
Римма вспомнила минувшую ночь – и спину пробрал озноб, словно она все еще прислонялась к настывшей стене, а Никита, подхватив ее под колени, бился, бился в нее – издавая тихие, мучительные стоны и впиваясь губами в ее шею… Она безотчетно подтянула повыше ворот свитерка.
Из этой благословенной комнатушки, наверное, кладовочки какой-нибудь, – Римма так и не разглядела, где же она испытала величайшее, может быть, наслаждение в своей жизни, – они выскользнули тайком, порознь, и Римма тотчас шмыгнула на сцену, в толчею скачущих фигур, а оттуда – в дамскую комнату. Стыдясь сама себя, поправила сбившиеся стринги, колготки – и заодно не забыла исполнить совет Марка… Припала к зеркалу. Думала, выглядит так, что пробы ставить негде, однако вид был просто хмельной, немного растерянный, а так – вполне пристойный. Даже парик не сбился, чудеса. Другое дело, что теперь Римме казалось, будто от нее исходит запах – этот непередаваемый аромат блаженного соития, который перебивал даже ее духи. Но может быть, обоняние у публики притуплено табачищем и винищем? Да и взопрел народ – что поделаешь, танцульки нынче стремительные!
Обновив блеск на губах и обильно полившись «Мираклем», Римма вышла в зал, и глаза ее, разыскивая Никиту, так и запорхали над толпой, словно пчелы в поисках меда и цветов. Мед и цветы, мед и молоко – он был такой, он был такой, что насытиться им невозможно!
Подавила чувственную дрожь, стиснула руки, пытаясь успокоиться. Ну подожди. Он что-то пробормотал, мол, его ждут в офисе директора какие-то друзья Валерия и Жанны, хозяев «Барбариса», – вроде бы, обзавидовавшись на его дизайн, хотят как можно скорей переоформить и свою «Сладкую жизнь». Заказ выгодный, ради встречи с этими людьми Никита и пришел нынче в «Барбарис», да вот как вышло… Он сказал, что уйти сейчас никак нельзя – Жанна смертельно обидится, а ведь она добывала этих заказчиков именно для него, обойдя основного дизайнера. Но Никита постарается свернуть разговор как можно скорее, а потом найдет Римму. Договорено определенно ничего не было, но как бы само собой подразумевалось, что они потом поедут к ней или к нему – какая разница, куда, только бы там можно было снова приникнуть друг к другу!
Конечно, его в зале нет. А мимо офиса дирекции никак невзначай не пройдешь: он за сценой. В том самом коридорчике, который заканчивался одной заветной дверкой…
Римма вернулась за свой столик, прихватив по пути в баре белое вино с ананасным соком. Выпила залпом, снова сходила в бар – и села в уголке, чтобы видеть всю сцену. Как только Никита появится, она его заметит.
Но он не появлялся. Время шло. Разговор с хозяевами «Сладкой жизни», очевидно, затянулся. От громкой музыки разболелась голова. Начало познабливать. И, несмотря на лихорадочное ожидание, хотелось спать.
Внезапно Римма заметила, что в тесном «Барбарисе» стало как-то слишком просторно. А куда подевался народ? Утомленные официанты собирают со столов стаканы, пакетики от орешков, шоколадные обертки, уносят полные пепельницы.
Посмотрела на часы.
Что? Четыре тридцать?! То есть Римма ждет уже три часа?
– Извините, – робко обратилась она к официанту, – вы не подскажете, Жанна еще здесь?
– Вы что, девушка? – спросил он, широко зевая. – Жанна Сергеевна и ее гости уехали еще два часа назад. В «Сладкую жизнь». Только Валерий Андреевич остался.
– А художник? – с запинкой выдавила Римма. – Ну этот… дизайнер?
– Никитка, что ли? – Официант перестал зевать и окинул Римму понимающим взглядом. – И Никитку с собой увезли. А вы что, его ждете?
Римма покачала головой, тяжело выбралась из-за стола и побрела к гардеробу.
Клуб работает до пяти. До закрытия осталось полчаса. Можно, конечно, еще подождать, но Никита вряд ли вернется. Наверное, думает, что Римма уже давно ушла.
Почему он уехал? Ну наверное, не смог отбиться. Наверное, хозяева «Сладкой жизни» в него вцепились и потащили в свой клуб, чтобы сразу, на месте обсудить все детали будущей работы. А заодно в него вцепилась и Жанна… Зеленоглазая, рыжая, яркая – у нее свои волосы как раз такого ослепительного цвета, как парик Риммы, – точеная, холеная, с лицом тигрицы – красивой, но не очень доброй… Тигрицы добрыми не бывают! Она просто так заботится об успехах Никиты, из чисто человеческих побуждений? Или тоже не смогла перед ним устоять, перед этими его самосветными глазами, томными веками и запахом меда и молока? Кто она Никите? Покровительница? Приятельница? Или что-то большее между ними? Может быть, эти зеленые острые глаза мигом просекли, что с ее любимой игрушкой что-то не то? И она вцепилась в Никиту, как кошка в мышонка, уволокла с собой, чтобы никто больше не смел тронуть его мягкой лапкой с глубоко спрятанными коготками?
Стала петь мышонку кошка – мяу-мяу, спи, мой крошка, мяу-мяу, ляжем спать, мяу-мяу, на кровать…
Как холодно, как холодно на улице в пятом часу ноябрьского утра, после бессонной ночи и пустого ожидания. Как бьет дрожь! Ревнивая дрожь.
Благо ночные извозчики еще не отправились спать. Около Риммы остановилась первая же машина, которой она проголосовала, и через четверть часа она уже входила в свою квартиру.
Первый взгляд – на автоответчик. Лампочка не мигает – значит, никто не звонил. А если звонил, то не оставил сообщения. Никита номера не знает, он и не мог позвонить. Есть, конечно, такая штука – справочная «09», но в такую пору она еще (уже!) не работает, вдобавок чей телефон Никита должен спрашивать в справочной, если даже фамилии Риммы не знает?
Ну не смех ли?! Смех и слезы… Стоит ли чувствовать себя брошенной, коль их с Никитой разлучило обыкновенное недоразумение? Завтра она найдет его в театре – и все уладится.
А Григорий не позвонил, конечно, потому, что устал от этих занятий разводом, покупкой квартиры в Геленджике для Марины. Упал небось, уснул, замученный хлопотами. Ну и хорошо. Иначе потом прохода не дал бы, выпытывая, где она шлялась целую ночь.
А она таскалась за мальчишкой, который…
Римма так устала, что даже переживать сил не было. Поставила будильник на девять вместо обычных семи – и уснула, как умерла.
И вот сейчас сидит, тупо уставившись в рукопись, которую не может прочесть уже который день, глаза болят, в висках стучит, а в трубке или пустые гудки, или равнодушный женский голос, который, как нанятый, отвечает, что Дымов «еще не подошел».
Снова набрала номер ТЮЗа – и дыхание перехватило, когда услышала:
– Алло? Да! Говорите!
Голос Никиты. Странный какой-то голос. То ли озабоченный, то ли сердитый. Но это неважно, какой он. Главное – он здесь.
– Это я. Доброе утро. Это я.
В ответ – гудки.
Что такое? Связь прервалась? Никита так разволновался, услышав ее голос, что нечаянно нажал на рычаг? Или сама Римма нажала, ведь у этой дурацкой трубки «сброс» около наушника!
Путаясь пальцами, перенабрала номер.
Занято. Еще раз – опять занято! Очевидно, кто-то успел вклиниться.
Пальцы вдруг перестали слушаться. Римма нервно потерла их, мельком удивившись, что они так заледенели.
Опять набрала номер – занято. Занято, занято, занято! Ну чем, ну кем ты там занят, свет очей моих?!
Ничего, это когда-нибудь кончится. Надо перестать дергаться и подождать. Чем-нибудь отвлечься.
Римма взяла ножницы и вскрыла конверт, присланный из Хабаровска. Внутри письмо и еще один конверт – белый, заклеенный полосочкой скотча. Развернула письмо.
«Риммочка, дорогая, миленькая, здравствуй! Что-то я так давно не получала от тебя никакой весточки, даже заскучала и затревожилась. Конечно, понимаю, что после Лидочкиной смерти тебе все еще тяжело даже думать о Хабаровске, а может, дела закрутили. Ты ведь молодая, я понимаю. Меня мои ребятишки тоже не балуют вниманием, а все же они недалеко, во Владивостоке, к ним хоть съездить можно, а ты за тридевять земель! И билет до вас сколько стоит, как вспомню, как ты потратилась, приезжая на Лидочкины похороны!.. Уж и не знаю, увидимся ли мы с тобой. Жизнь, сама знаешь, такая внезапная штука… вернее, смерть наступает внезапно. Вроде бы ждешь ее и даже как-то готовишься, а она всегда неожиданно приходит. Так и к Лидочке пришла.
Помнишь ли ты ее последнее письмо к тебе? Она посылала его как раз за неделю до того, как окончательно слегла, в апреле это было. Не знаю, поняла ли ты что-то из этого письма, кроме того, что утеряна важная бумага. Лидочка так думала, что утеряна, и очень по этому поводу переживала. А я ее недавно нашла! Ты же знаешь, какая Лидочка была осторожная и как боялась воров. И вот она пришила такой карман полотняный снизу матраса, на котором спала, и туда спрятала эту бумагу и еще какое-то золотишко, которое я тебе прислать боюсь, чтобы не украли на почте, а когда приедешь сюда, отдам с охотою, оно все твое. Тут ко мне сынуля приезжал, я его попросила кровать подремонтировать, она совсем разъехалась, и мы матрас перевернули – а там карман, в кармане же нашли и эту бумагу. Вот посылаю ее тебе. Прочти и напиши, что ты обо всем этом думаешь и что собираешься делать. Может, и правда забыть, как Лидочка советовала? Где теперь этого человека искать и зачем он тебе нужен? Но ты мне напиши все равно. Твоя любящая тетя Тома».
Римма слабо улыбнулась. Ничего не поняла! Какая еще бумага? Какое письмо от тети Лиды? Никакого письма в апреле Римма не получала. Побывала на теткиных похоронах в мае, но тетя Тома ни о чем таком речи не заводила…
Да бог с ними, с этими старушечьими бреднями! Какое они сейчас имеют значение? Сейчас ничто в жизни не важно, кроме этого номера, который Римма снова набирает, затаив дыхание.
Занято? Нет, нормальные гудки!
– Алло!
– Никита…
– Это ты? – Он на миг умолк, словно подавился, а потом с усилием выдавил: – Слушай, оставь меня в покое. Поняла? Я видел твои фотографии. Хорошо развлекаешься!
– Никита, ты что? Какие фотографии? Ты меня не узнал, что ли? Это Римма!
– Сам знаю, кто ты такая! – крикнул грубо. – С меня хватит! Один раз перепихнулись – и хватит! Иди к своему стебарю, а меня оставь в покое, поняла? Я брезгливый, извини. Все. Больше не звони, а то я скажу тебе, кто ты такая, а я женщин обзывать не люблю. Поняла? Отстань от меня! И чтоб я больше даже голоса твоего не слышал!
Гудки.
Римма мягко положила трубку. Оперлась на сжатые кулаки, надавила так, что заломило лоб.
Выпрямилась, тупо обводя взглядом стены, стол… Она была так потрясена, что даже не имела сил удивляться или негодовать на грубость Никиты.
В поисках какого-то занятия, за которое мог бы зацепиться мечущийся разум, снова взяла ножницы и аккуратно вскрыла белый конверт без всякой надписи.
Внутри оказался листок плотной бумаги, сложенный вдвое. Римма развернула его – это то, что называется гербовой бумагой. Серая сетка по белому фону, коричневая рамка. И типографский текст с пробелами, в которые аккуратненько вписаны от руки необходимые слова.
«СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ОТЦОВСТВА
Серия I-ТН номер 308308
Гражданин РЕЗВУН НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ признан отцом ребенка САМОХВАЛОВОЙ РИММЫ НИКОЛАЕВНЫ, родившейся 20 сентября 1967 года у гражданки САМОХВАЛОВОЙ МАРИИ ДАНИЛОВНЫ, о чем в книге регистрации актов об установлении отцовства года 1967 месяца ноября числа 2 произведена запись за номером 357.
Место регистрации – отдел загс Кировского района города Хабаровска
Дата выдачи – 2 ноября 1967 года
Заведующая отделом бюро загс Кировского р-на г. Хабаровска Т. Г. ЛАТЫНИНА».
Внизу стояла гербовая печать.
Римма прочла бумагу дважды, но едва ли хоть одно слово дошло до нее. Только через какое-то время информация начала просачиваться в сознание – буквально по каплям.
Она всегда хотела знать имя отца – теперь знает. Как странно, что его зовут Николай Александрович Резвун – в точности как пропавшего без вести директора «Бука», компаньона и друга Григория…
Очень странные бывают в жизни совпадения.
Может быть, в другое время она порадовалась бы, что узнала об отце, стала бы думать, как его теперь отыскать, в каком городе он живет, есть ли у него семья… Сейчас на душе было так холодно, что Римма зябко обхватила себя за плечи.
С усилием выпрямилась – и опять, как заведенная, как приговоренный к смерти человек, который просит прокурора еще раз прочесть приговор, не в силах поверить, – опять набрала номер ТЮЗа.
Гудки. Гудки. Безответные гудки. И каждый – словно крик: «Уходи! Отстань от меня!»
Положила трубку – и телефон вдруг разразился звоном.
Против разума, против логики – слезы счастья так и брызнули из глаз.
Он! Никита! Он раскаялся, он позвонил!..
– Римулька? – Голос Григория – счастливый до невозможности. – Римма, с разводом покончено! Марину только что посадил в самолет. Финита!.. Все, я свободный человек. Как насчет того, чтобы прямо сегодня подать заявление в загс? Прямо сейчас!
Еще один загс? Римма рассеянно взглянула на свидетельство. Какой-то сплошной загс настал в ее жизни!
Засмеялась – сначала тихонько, потом громче, не могла удержаться, уже хохотала взахлеб.
– Эй! – Голос Григория стал испуганным. – У тебя там истерика, что ли? Римма, успокойся. Все хорошо. Теперь все будет хорошо, мы всегда будем вместе, ты понимаешь? Всегда, всегда!
– Всегда, всегда! – вторила она, задыхаясь.
– Перестань! Жди меня! Я звоню из аэропорта, но через час приеду!
Он бросил трубку, а Римма прижала свою к голове, с трудом переводя дыхание и пытаясь взять себя в руки.
Нельзя, чтобы Григорий увидел ее такой. Григорий – ее спасение. Это судьба, чтобы в тот миг, когда ее бросил, отшвырнул, незаслуженно оскорбил Никита, ей наконец-то сделал предложение Григорий. Точно, судьба!
А Никита… Если уж она ему так отвратительна, почему он заодно не крикнул, мол, ему не нужен ее перстень? Нет, об этом как бы забыл! Старинное, дорогое кольцо, семейная драгоценность…
Омерзение, обида шевельнулись в душе. То ли на него, беспощадного, то ли на себя, расчетливую сентябрьскую Деву, – Римма не понимала.
Кольцо! Одно кольцо она надела на палец Никите, другое Григорий наденет на палец ей. И правда, есть от чего умереть со смеху!
