Книга: Последняя женская глупость
Назад: Римма Тихонова 24 октября 2001 года. Нижний Новгород
Дальше: Григорий Бронников 30 октября 2001 года. Нант, Франция

Александр Бергер
28 ноября 2001 года. Соложенка

Метаться меж двух огней, не зная, кто же из любовников Риммы Тихоновой, постоянный или временный, стал ее убийцей, Бергеру пришлось недолго. Стоило только вспомнить строки заключения: «Отпечатков третьего лица на пистолете не обнаружено». Ни четких отпечатков третьего лица, ни смазанных – что на стволе, что на рукояти. Приходилось признать, что Никита Дымов этот пистолет в руках не держал. Если он и убил Римму, то из какого-то другого оружия, однако пока никаких признаков этого оружия не возникало.
Могло, конечно, статься так: застрелил, но оружие унес с собой. А «вальтер» подкинул нарочно, чтобы отвести от себя подозрение. Держал его очень осторожно, кончиками пальцев. Ага, так двумя пальчиками и нес всю дорогу до Соложенки от Нижнего, непосредственно от квартиры Бронникова, куда забрался, видать, через окошко. Чепуховина. Тогда получается, «вальтер» валялся на даче Риммы где попало? И Дымов его случайно нашел, случайно совершил убийство… Не тянет даже на подобие версии. Между прочим, Бронников уверял, что сам не знает, как пистолет исчез из его квартиры. Ну ему так и положено, Бронникову, от всего отрекаться. Однако пока что он – единственный подозреваемый, у которого имелось все: и возможность совершить преступление, и орудие убийства, и повод сделать это. И вот с этим самым «поводом» Бергер снова захотел повидаться.
Они уже встречались с Дымовым – буквально на второй день после гибели Риммы. Оперативно-следственная группа тогда частым бреднем и очень быстро просеяла всех знакомых убитой, а на художника Бергер вышел через издательство: там человек пять как минимум рассказали и об анонимке директору насчет его подруги, и о том, кто был главным героем этой анонимки.
Во время той встречи Дымов поразил его своим убитым видом. Он практически ничего не мог сказать, его время от времени начинало трясти, словно в приступе малярии (Бергеру приходилось видеть таких страдальцев). Никита Дымов походил на малярийного больного не только этой дрожью, но и заострившимся, пожелтевшим лицом. Тогда Бергер подумал, что его скручивают приступы скорби по любимой, хотя и покинутой женщине, однако теперь, выслушав Калинникову, он посмотрел на эту ситуацию иначе.
Скорбь скорбью, но к ней определенно примешивался страх. Даже если Дымов не убивал Римму, он видел ее полулежащей в кресле, с простреленной головой. Увидел – и бросился наутек, даже не сделав попытки проверить, жива ли она. Медэксперт совершенно определенно уверял, что тело не трогали и не передвигали после смерти, на это указывали трупные пятна на пояснице, где сразу начала застаиваться кровь.
Короче, Бергер решил как можно скорее встретиться с Никитой Дымовым. Сначала хотел вызвать его к себе в прокуратуру, в Семенов, однако затем сам поехал в областной центр. Хотелось побывать в издательстве, поговорить со «слухачами», которые по его требованию установили аппаратуру на телефон редакции, где работала Римма.
Он выехал ранней электричкой и уже в девять был в Нижнем. Прослушал записи разговоров с теми, кто спрашивал Римму в издательстве. Какие-то подруги, пытавшиеся выяснить, почему у Риммы не отвечает домашний телефон и куда она подевалась, авторы, мечтающие узнать, принята ли к изданию их рукопись и каков может быть гонорар, переводчики – с теми же самыми вопросами, продавщица из магазина «Русская старина», сообщавшая, что заказ Риммы выполнен… Да, к изумлению сотрудницы соседней редакции, ее разговор с продавщицей тоже был записан на магнитофон, и дама получила суровое внушение от «слухача» за свою чрезмерную болтливость. То есть среди звонков не было совершенно ничего замечательного, хотя, с другой стороны, каждый из них мог оказаться той самой зацепкой… Еще бы знать, который именно!
Из издательства Бергер прошел сразу в ТЮЗ, благо театр располагался минутах в десяти ходу от огромного красно-серого здания на Варварке. Явился было на вахту, втихомолку радуясь, что пройдет сейчас по театру (никогда не был в театре, в этом таинственном месте, просто так, а не на спектакле!), может быть, увидит сцену во время монтировки, но ему объяснили, что мастерские находятся в отдельном здании во дворе. Там и надо искать Никиту Дымова.
Исследование таинства с изнанки не состоялось. Бергер спустился с высокого крыльца во двор, пересек его и вошел в приземистое кирпичное здание с тяжелой металлической дверью.
Навстречу, едва не сбив его с ног, стремительно вышел какой-то высокий человек. Темная куртка, надвинутая на лоб шапка, напряженные серые глаза.
– Вы не скажете, как мне найти… – начал было Бергер, но человек не оглянулся – явно очень спешил.
Бергер постоял в коридоре, присматриваясь к запертым дверям, гадая, в которую войти. Две узкие, на которых намалеваны ночные горшки, – это понятно, и Бергеру туда пока что не треба. Еще одна, с нарисованной красоткой в умопомрачительном платье, какие носят только сказочные принцессы, – ателье по пошиву театральных костюмов, тоже ни к чему. Оставалось исследовать еще три двери. Но для начала Бергер засмотрелся на пожарный щит. Щит тоже оказался нарисованным, прямо как очаг в каморке у папы Карло. Из всех противопожарных инструментов настоящим был только огнетушитель, а багор, топор, ведерко и рукав были тщательно намалеваны на стене. И надпись внизу аккуратненькими белыми буквами: «Ответственный за противопожарную безопасность Н. Дымов».
Не успел Бергер оценить издевательский характер надписи, как огромная, более похожая на ворота дверь слева от него распахнулась, и из нее вышел не кто иной, как ответственный за противопожарную безопасность Н. Дымов собственной персоной.
При виде Бергера он сначала замер, словно не поверил своим глазам, а потом сделал попытку отпрянуть за дверь, но, видимо, тотчас смекнул, как нелепо это выглядит, и словно бы поймал себя на полушаге.
Глянул исподлобья, затравленно:
– Здравствуйте. Вы снова ко мне? Зачем?
Впрочем, по его лицу уже пробежала тень озлобленного понимания. Он догадался, зачем пришел Бергер. Догадался, что тот знает о его приезде в Соложенку! Наверное, будет запираться, но это же глупо. Впрочем, он же не знает, что его приметила Калинникова. Так что попытки отовраться окажутся бессмысленными.
– Где мы можем поговорить, чтобы нам не мешали? – спросил Бергер.
Никита нехотя посторонился:
– Проходите сюда.
Бергер прошел в мастерскую – огромный зал с опоясывающим стены металлическим балконом. Сверху огромные окна, на балконе цветы. Просто удивительно, как они выживают здесь, в тяжелом запахе краски, скипидара, бензина, сырого дерева, еще бог весть чего!
– Осторожнее, – предупредил Никита, – здесь все в краске.
При этом на его лице промелькнуло какое-то мстительное выражение, и Бергер сообразил: Никита пожалел, что предупредил следователя: с удовольствием полюбовался бы, как тот вывозится в чем-нибудь несмываемом.
Пытаясь не доставить ему такого удовольствия, Бергер стоял столбом и озирался. В принципе, он так и представлял себе театральную мастерскую. Фанерные раскрашенные деревья, горы, стены домов – все подряд составлено у стен, чтобы освободить место для загадочного сооружения, чего-то вроде летающей тарелки. Тоже фанерной, конечно, но уж больно здорово сделанной. Бергер какое-то время глаз не мог от нее отвести! Вообще мастерская Дымова произвела на него завораживающее действие. От едкого запаха чесалось в носу, слезы выступили на глазах, но он смотрел, смотрел, оглядывался, оглядывался, не подозревая, какое у него сейчас детское, изумленное, восторженное лицо.
Вдруг взгляд его упал на длинный фанерный щит. Очевидно, это была афиша какого-то спектакля, с усеченным названием: «…ер ведет следствие».
Н-да…
– Кто же это следствие ведет? – Бергер повернулся к Никите. – Крамер? Бюргер? Крайслер? Клейстер? Бластер? Мистер? Твистер? Или прямо вот так: мистер Твистер?
– Да нет! – Никита слабо усмехнулся. – Не мистер Твистер, а мисс Пайпер! Очень смешной спектакль – «Мисс Пайпер ведет следствие!»
– Да, есть такой спектакль, я его когда-то смотрел, – кивнул Бергер. – Правда смешной. Потом фильм был по той же пьесе – «Ищите женщину», тоже классный. Видели?
– Нет, – напряженно ответил Никита. – Вы поговорить хотели? Вот сюда пройдемте.
Он провел Бергера за перегородку, всю заляпанную засохшей краской. Здесь стоял морально и физически устаревший диванчик с отчетливой яминой посредине и относительно целый стул. Никита предоставил право выбора гостю. Тот выбрал стул, хозяин сел с краю дивана, прилежно сложив руки на коленях. Бергер обратил внимание, что ноги он поставил носками внутрь, как мальчишка. Да это и был мальчишка – перепуганный, загнанный в угол, несчастный. Бергер знал, что Никита Дымов младше его всего лишь на два года, однако ощущал себя рядом с ним, как взрослый рядом с ребенком.
«Да нет в нем ничего такого, чтоб из-за него… из-за него…» – промелькнула мысль, но Бергер отогнал ее.
– Скажите, Никита, когда вы в последний раз видели Римму Тихонову?
Тот сделал нервное глотательное движение, потом потер горло.
– В последний раз? – Голос его был нетверд. – Кажется, числа 10 ноября. Или 11-го. В этом роде, точно не помню.
Так. В это время Римма была еще жива-живехонька. Значит, Дымов твердо решил помалкивать о приезде в Соложенку. Придется припирать его к стенке. И можно не сомневаться, что, когда это произойдет, он скажет, с наивным видом хлопая этими своими огромными глазищами: «Ах, это? Ну я не понял, думал, вас интересует, когда я в последний раз видел Римму живой!»
«Спокойно, не дергайся раньше времени», – приказал себе Бергер. И вдруг ни с того ни с сего он подумал: «А ведь на том рекламном щите вполне могло быть написано: „Бергер ведет следствие!“ Никакая не Пайпер, а Бергер. И не мисс, а мистер, если уж на то пошло. Вернее, герр!»
– И что это была за встреча? – спросил он.
– В каком смысле?
– В обыкновенном. По поводу чего вы встретились, где, когда, о чем шел разговор, в каких отношениях расстались.
– Встреча была нормальная, – буркнул Никита. – Но потом Римма еще мне звонила, и мы расстались в отвратительных отношениях.
– Поссорились? Из-за чего?
– Ну не то чтобы поссорились… – Он нахмурился. – Понимаете, мы хоть… встречались, но… между нами что-то было всего два раза, и то… – Он махнул рукой. – Так, спонтанно. Сначала, после первого раза, я думал, что мы вообще никогда больше не увидимся, но она позвонила, уже в ноябре, когда вернулась из-за границы. Понятно было, что хочет продолжения. Нет, она мне нравилась, конечно, и все же… между нами слишком много было… препятствий. Она гораздо старше меня и все такое. Меня к ней тянуло, что скрывать, но… Может, я боялся ее, не знаю. Решил, что больше продолжать не стоит. Но потом мы встретились случайно – и как бы вспыхнули оба. Это было… как-то особенно! Ну и когда у тебя не просто трахен-бахен происходит с женщиной, а что-то такое невероятное, ты невольно начинаешь думать, что она как бы только твоя. Особенно если это такая женщина, как Римма, и если она говорит тебе, что любит.
– А она говорила? – спросил Бергер и сам удивился странному, ревнивому чувству, которое вдруг легонько ужалило его.
– Говорила. Особенно когда мы второй раз увиделись – в «Барбарисе». Это ночной клуб такой, – пояснил Никита, и Бергер кивнул с видом превосходства:
– Знаю. Вы его оформляли как дизайнер.
– Ну да, – растерялся Никита. – А вы откуда знаете? А, ну понятно. Вы уже обо мне как бы сведения собираете? Может, дело мне шить собираетесь?
– Давайте без истерик, ладно? – попросил Бергер. – Ничего я вам не шью и даже не собираюсь («Но очень хочется», – мысленно добавил он). Я спрашиваю – вы отвечаете. Значит, вы встретились в «Барбарисе», между вами что-то произошло, что уверило вас в любви Риммы. Так?
– Ну.
– А что случилось потом? Почему вы поссорились? Вы на нее рассердились, что ли?
– Ну да, – сказал Никита. – Не то слово, как. Потому что я узнал, что у нее есть другой.
– Вы говорите о Бронникове? Но быть такого не может, чтобы вы не знали об их отношениях! Или Римма скрывала от вас его существование?
– Ничего она не скрывала, – сердито сказал Никита. – Она откровенно говорила, что раньше уже была один раз замужем и теперь у нее тоже есть мужчина, они давно вместе, она вроде бы как привыкла к роли заместительницы его жены и подруги для командировок, но этот человек вдруг к ней разительно переменился и начал предлагать вступить в брак. Даже будто бы на развод подал, и вот-вот состоится процесс, потому что детей там нет, и все произойдет очень быстро. И она говорила, что раньше спала и видела, как бы за него замуж выйти, а теперь ей этого не хочется.
– Почему? – насторожился Бергер.
Так… Получается, что Римма узнала о Бронникове нечто такое, что вызвало у нее отвращение к нему. И она не скрыла этого от Бронникова. И он застрелил Римму, опасаясь, что порочащая его информация пойдет дальше… А что? Чем не версия?
Впрочем, в следующее мгновение версия Бергера оказалась разбита в пух и прах.
– Потому что… потому что в ее жизни появился я, – с несчастным видом сообщил Никита. – То есть она так говорила, понимаете? Мол, никогда ничего так остро с мужчиной не чувствовала, все для нее как в первый раз, это как первая любовь, которой у нее в жизни не было… Ну и все такое, что обычно говорится в таких случаях, – махнул он рукой, и на какой-то миг прежний, пресыщенный, избалованный, сверкающий Никита Дымов возник перед Бергером. Возник, но тотчас исчез. – Я ей не поверил, конечно… а может, и поверил. Поверил, чего скрывать! Особенно когда она мне пода… Но это к делу не относится. А буквально на другой день я получил письмо. Его на вахту театра принесли в таком толстом конверте и передали мне. Еще хорошо, что никто не додумался туда заглянуть, а то у нас любят нос совать в чужие дела!
– И что там было, в этом конверте?
Никита вздохнул:
– Фотографии.
– Чьи?
– Ну вы что, не понимаете? Фотографии Риммы с другим мужчиной.
– В постели, что ли?
– Если это можно назвать постелью, – с отвращением буркнул Никита. Помолчал. – Сейчас вы, наверное, спросите, остались ли у меня эти фотографии.
– Именно это я и собирался сделать, – суховато произнес Бергер.
– Остались, – кивнул Никита. – Я, правда, пообещал их выбросить. Лучше бы выбросить, конечно, а то так и тянет на них смотреть. И больно, и отвратительно, и невозможно удержаться. Как больной зуб трогаешь, знаете? Я вам их сейчас покажу. Они у меня спрятаны в одном местечке, чтоб никто не нашел. Только я вам вот что хочу сказать. Вы имейте в виду, я мог вам про эти снимки ни словом не обмолвиться. Ведь я себе сам напортил, понимаете? То есть как бы получается, что у меня повод был… ну… из ревности, в состоянии аффекта и все такое, как это там называется. То есть вы могли бы подумать, что это я ее…
Внезапно Бергеру стал ненавистен его неуверенный голос, его слабый подбородок, его ввалившиеся глаза, которые теперь казались еще больше в окружении темных теней.
«Может быть, умные, взрослые женщины обречены влюбляться в молодых, красивых и жестоких идиотов? И нет ничего странного в том, что это происходит осенью, – ожесточенно подумал Бергер. – Бабье лето, или как там? Песня такая была, что ли? Ах, это омут, ах, это омут, бабье лето, бабье лето… Я кручу напропалую с самой ветреной из женщин, я давно хотел такую…»
В том-то и дело, что не хотел ее этот красавчик. Не хотел!
Бергер не имел права на такую вспышку ненависти, не имел, это было непрофессионально, дурно, неэтично и все такое, однако поддался ей – и со странным, почти мстительным торжеством бросил:
– Конечно, подумать можно все что угодно. Особенно когда мне стало известно, что вы приезжали в Соложенку в день гибели Риммы. И даже приблизительно в то самое время, когда, по мнению нашего эксперта, она погибла.
– Но она была уже мертвая, когда я ее увидел! – вскрикнул Никита и тотчас испуганно, по-детски прихлопнул ладонью рот.
«Да он в самом деле совсем мальчишка, – брезгливо подумал Бергер. – Глупый, эгоистичный, безответственный, капризный мальчишка! Так вот кого имела Римма в виду, когда говорила соседке, мол, уже завела себе капризного ребенка…»
И тут он вспомнил о беременности Риммы. Она погибла 23 ноября. Разрыв с Никитой произошел числа 11-го. Встреча, любовная встреча – на день раньше. Срок беременности – около двух недель. Она могла забеременеть и от Никиты…
Сказать Дымову об этом? Добить?
Странно. Никогда с ним не было такого, чтобы хотелось уничтожить человека. Чужого, не имеющего к нему никакого отношения, не причинившего лично ему никакого зла! Вот это уж правда – неэтично и непрофессионально.
– Ладно, – сказал Бергер со смешанным чувством жалости и отвращения. – Значит, признаете, что были в Соложенке? Уже хорошо. А зачем вы туда приезжали?
Никита поспешно сунул руку в карман и вынул ее, сжатую в кулак. Распрямил пальцы. На его ладони лежал очень красивый, массивный золотой перстень, вместо печатки у которого было искусно сделанное сердечко.
– Я приезжал, чтобы вернуть вот это. Это она мне подарила – тогда, в «Барбарисе». И сказала, что это ее сердце, но пусть оно теперь всегда будет со мной. Я… хотел вернуть ей кольцо. Сказать, что мне ничего от нее не нужно, и сердце тоже. Пусть она отдаст его тому, с кем была там… на фотографиях. Но я… опоздал. Извините, но я очень крови боюсь. Увидел кровь – ну и…
Он вдруг нагнулся и сунул руку под топчан. Вытащил оттуда какую-то старую-престарую корзину, пошарил в ней, извлек сверток. Размотал обертку, достал белый пакет. Подал Бергеру:
– Вот. Эти самые фотографии. Посмотрите. Вы… вы же понимаете: за это и в самом деле хочется убить, да?
Да…
Бергер быстро просмотрел снимки и убрал их в пакет, чувствуя и злость, и тоску одновременно. Если бы у него была женщина, которая клялась ему в любви, а потом он ее увидел в таком виде, он, наверное, и впрямь мог бы ее убить. Неудивительно, что такая же мысль мелькнула у Никиты.
А вот интересно, заметил ли он… заметил ли этот оскорбленный, ревнивый, капризный мальчик, что человек, с которым Римма запечатлена на этих позорных снимках, удивительно похож на него самого, на Никиту Дымова?
Назад: Римма Тихонова 24 октября 2001 года. Нижний Новгород
Дальше: Григорий Бронников 30 октября 2001 года. Нант, Франция