В половине девятого Земцова и Гел, одетые в вечерние платья, сидели за столом и ломали голову над рисунками шрамов.

«5И» или «5U» – на теле Гел; «4R» – на теле Марины Смирновой; «ZА» или «2А» – на теле Кати Уткиной; «1N» или «IN» – этот рисунок предназначался для Рейс.

– Я все-таки думаю, что перед латинскими буквами стоят цифры и что перед «А» не «Z», а цифра 2, перед «N» цифра 1, а не латинская буква «I». Если бы только знать, сколько этих девушек… – Юля вертела в руках вырванные из блокнота листы с буквами и пыталась выстроить их в линию, начиная с той, на которой стояла цифра «1». – Вот смотри, получается: «1N» + «2А» + 3? + «4R» + «5U».

– Но почему ты рядом с пятеркой ставишь латинскую букву, а не русское «И»?

– Да потому, что все остальные латинские. Думаешь, так просто резать человеческую кожу? Гамлет, конечно, мастер своего дела, но кожа живая, разрез мог затянуться таким образом, что вместо заказанной буквы «U» получилась русская «И». Но это ведь тоже только мои предположения.

– Получается, что не хватает только шрама, рисунок которого начинался бы с цифры «3»? – Гел поморщила нос. – Белоконь?

– А почему бы и нет…

– Тогда убирай цифры, посмотрим, что получится. Ведь каждая цифра является, как я понимаю, порядковым номером буквы, из которого состоит слово.

– Я тоже так думаю… Но получается какая-то абракадабра. Читай: «NA…RU».

– Даже страшно себе представить, что мы так ничего и не сложим из этих рисунков… – вздохнула Гел.

– А что бы ты хотела сложить?

– Свою свободу, Юля. Мне больше ничего не нужно. Все остальное у меня есть.

– Гел, я хотела с тобой поговорить о Рейс…

– Говори.

– Помнишь, я рассказывала тебе, что Гамлет, в квартире Бахраха в тот день, когда он умер, сказал Женьке, что она пятая по счету.

– Помню.

– Между тем ее рисунок начинался с цифры «1», улавливаешь?

– Пока еще нет.

– Я вот пришла к выводу, что Бахрах, делая своим девушкам шрамы, начинал не с первой цифры, а с последней.

– То есть?

– Смотри сюда. Женька была у него последней, после того, как Гамлет сделал бы ей шрам, он погиб бы. Бахрах решил его убрать как свидетеля своих художеств. Так?

– Так.

– Но раз Женька была последней, а на рисунке ее стояла бы цифра «1», значит, начинал Бахрах с последней цифры, то есть с «5», понимаешь? Первой в его списке была ты, Гел, не забывай.

– Ты хочешь сказать, что в этом слове всего пять букв?

– Да. И что мы стоим на верном пути. И если бы Дмитрий был пораскованнее и посмышленей, он бы, увидев первый шрам – твой, Гел! – разыскал всех остальных девиц и вычислил бы это слово, ключевое слово…

– Да это все понятно. Ты мне лучше скажи, кто такой Валерий Франк, который тоже получил от Бахраха письмо.

– Но он же не сказал, кто именно его передал.

– Правильно, не сказал. Он повел себя очень осторожно и сказал, что не знает, кто этот человек. Понимаешь, я тогда растерялась, честное слово. Я думала, что он будет юлить, отрекаться от своих слов в присутствии Рейс, но он так спокойно объяснил мне, зачем ему понадобилось встретиться с Гел, что сейчас мне кажется, он не лгал…

– А что, если ему тоже Роман Георгиевич передал такое письмо? Кстати, ты не догадалась захватить его?

– Вот черт! Да оно же у меня в кармане!

Гел кинулась в прихожую и вернулась оттуда с желтым конвертом. Она вытряхнула на стол записку. Юля развернула листок и пробежала его глазами.

– Послушай, по-моему, это не почерк Бахраха… Подожди-ка, я достану настоящее письмо, то, которое Роман Георгиевич передал Дмитрию… – Юля принесла письмо и положила рядом два листа с одинаковым текстом. Почти одинаковым. – Да, тот, кто писал эту записку, старался, конечно, не хуже тебя, Гел, подражая почерку Бахраха. Но если Фиолетовому было не с чем сравнивать ее, то нам – есть…

– Если бы мы были сейчас в Саратове, то нам было бы проще… – вдруг сказала Гел таинственным голосом.

– Ты про Романа Георгиевича?

– Точно. А ты откуда знаешь, о чем я подумала?

– Да я сама жалею о том, что не удосужилась встретиться с одним, как мне теперь кажется, из главных действующих лиц этих последних событий. Роман Георгиевич. Ведь только он, я полагаю, знает, сколько таких конвертов заготовил Бахрах. Настоящих конвертов, которые он и должен был передать по просьбе Михаила Семеновича.

В дверь позвонили. Юля инстинктивно сгребла все бумаги и спрятала в свою дорожную сумку. Вечерний туалет подразумевал подходящую к одолженному ей красному платью Гел черно-красную замшевую сумочку.

– Это Харыбин. Значит, так. План такой. Ты прячешься и слушаешь наш разговор…

– Не забудь спросить его, в каком вы будете зале, чтобы я не искала вас по всему ресторану. И если он вдруг передумает везти тебя в «Прагу», то пусть скажет название другого ресторана, поняла?

– Да. Мы здесь долго не задержимся. Значит, я выхожу, выключив предварительно везде электричество, а ты, дорогуша, лишь спустя четверть часа позволишь себе выйти из укрытия и зажечь свет.

– Я все поняла. Иди, открывай… – и Гел забралась в большой платяной шкаф в прихожей.

Харыбин вошел с букетом желтых роз.

– Это тебе, Земцова.

– От Крымова, надеюсь? – она дала себя поцеловать.

– От меня, – обиженно протянул он.

Юля окинула взглядом его слегка располневшую фигуру в серой «тройке» и улыбнулась:

– Ну что, поехали? Надеюсь, все осталось без изменений? Мы едем в «Прагу»?

– Да, как и обещал.

– А в какой зал?

– Зал «Арбат» тебя устроит?

– Вполне. А где Крымов, в машине?

– Ты так и будешь пытать меня Крымовым? Высечь тебя, что ли, пока никто не видит?

– Только посмей тронуть меня пальцем… Уговор – дороже денег.

Она выключила свет и слегка прикрыла за собой дверь.

– Ты не запираешь? – услышала она удивленный вопрос Харыбина.

– У меня новый американский замок, и уж поверь мне, я умею с ним обращаться…

– Может, это и квартира твоя?

– Нет, моей приятельницы…

– Елистратовой?

У Юли подкосились ноги. Но, вовремя вспомнив, с кем она имеет дело, взяла себя в руки и быстрым шагом направилась к лестнице.

В машине Крымова не оказалось.

– Ты меня обманул? – голос Юли прозвучал довольно жестко. – Сначала ты ловил Крымова на наживку – то есть на меня, а теперь выманил меня из дома, подловив на Крымове? Харыбин, один раз я тебя простила, больше не буду… Ты куда меня везешь?

– В «Прагу», душа моя, – спокойно отозвался, устремив взгляд на дорогу, Дмитрий. – Сиди спокойно, расслабься. Я тебе сейчас такую музыку включу… А насчет Крымова не переживай. Он уже там, я надеюсь.

– Он знает, что я буду?

– Разумеется. Или ты думаешь, что он стал бы со мной по кабакам шляться?

– Ладно, поехали… А то у меня платье помнется.

Зал «Арбат» поразил Земцову своей огромной хрустальной люстрой, художественным орнаментом на потолке и особой роскошью, начиная с нежно-розовых драпировок на окнах и мягких красноватых кресел. Но не менее сильное впечатление на нее произвел сидящий за одним из круглых столиков Крымов, обнимающий за плечи пухленькую, словно сбитую из сливок, блондинку. Вот только теперь она поняла, какую опасную игру затеял ее бывший муж – полковник Харыбин. Как же возненавидела она его в эту минуту! Понятное дело, что Крымов не знает о том, что она в Москве, и уж тем более в ресторане, куда он привел эту пышку. Чувствуя, что еще немного, и она будет не в силах сдержать свое раздражение и злость, она нашла в себе силы улыбнуться и проследовала под руку с Дмитрием к столику, являвшему собой отличный наблюдательный пункт, откуда прекрасно просматривался столик Крымова.

– Ну что ж, мальчики, вы в своем репертуаре, – вторая улыбка тоже получилась вымученной, тяжелой. – Он так и будет сидеть почти спиной ко мне, обнимая эту душку?

– Этого я не могу знать. Если заметит – хорошо, а нет – так еще лучше. Вот уж тогда ты весь вечер будешь только моя. Взгляни на меню…

– Значит, они будут сидеть за своим столиком, а мы – за своим?

– Правильно. Что мы выбрали?

Но буквы расплывались перед ее глазами. Слезы досады грозили хлынуть на страницы меню.

– Вот, рекомендую. Семужка «по-старорусски». Это филе семги, замаринованное с водкой, укропом и перчиком… – Харыбин сглотнул слюну. – Борщ с ватрушкой, я думаю, тебе сейчас еще рановато. Блины с икоркой зернистой тоже вредны для твоей фигурки. А вот гурийская капустка в самый раз…

– Это с чесноком? Нет, не пойдет… Мне нельзя есть чеснок.

– Ты имеешь в виду твоего бойфренда? Или, точнее, плейбоя? Брось, он возьмет тебя и с чесноком…

– Харыбин, я тебя сейчас ударю этой вазой с фруктами. Не зли меня.

– Все. Умолкаю. Вернее, продолжаю предлагать тебе блюда. Итак, моя дорогая, дичь «по-охотничьи». Это – обжаренные сочные кусочки фазанов с вареньем из брусники и маринованными фруктами.

– Ладно, я согласна на дичь. Что еще?

– Можно заказать еще завиток «Пражский» – глазированные ломтики ветчинки, – Харыбин вновь сглотнул слюну и демонстративно закатил глаза к потолку, – фаршированные грибочками и лучком.

– Поехали дальше… – вдруг она увидела Гел. Блистательная, затянутая в одно из своих самых дорогих и шикарных платьев, она вошла в зал царственной походкой и, найдя взглядом Юлю, чуть заметно улыбнулась. Вот теперь можно было и расслабиться, и повеселиться. – Ты чего замолчал?

Юля перехватила взгляд Харыбина и поняла, что и тот заметил появление в ресторане Гел.

– «Поросенок, фаршированный по-царски»… – проблеял он, не в силах оторвать глаз от стройной фигуры Гел, ее обнаженных плеч, длинной шеи и красиво посаженной головы.

– Кто поросенок? Это ты о ком?

– Вот это баба! – вдруг откровенно и, главное, вслух восхитился Дмитрий и, схватив рукой салфетку, зачем-то принялся промокать свое лицо. – Ты извини меня… Просто я подумал, что это какая-то знаменитость… Я ее уже где-то видел.

– Это Элизабет Тейлор, – усмехнулась Земцова. – В молодости.

– Ну уж нет, – замотал головой Харыбин. – Лизке до нее далеко. Ладно, пошли дальше. «Язык заливной под соусом с хреном…»

Между тем Гел села за свободный столик, и перед ней тотчас же вырос официант. Она ему что-то сказала, и тот, улыбнувшись, кинулся исполнять ее заказ или просьбу.

– Уверен, она заказала водку и соленый огурец, – внезапно сказал Харыбин.

– Но почему?

– Да потому, Юля Земцова, что жизни ты не знаешь и в людях не разбираешься. Это же иностранка, разве не видно? Посмотри, как раскованно она себя держит. И вообще, она пришла одна!

– Возможно, она ждет кого-то… И почему она должна заказывать именно водку с соленым огурцом? – Земцову это предположение возмутило почему-то больше всего.

– Да потому, птичка…

– Не называй меня птич…

– Ах, да, извини, так называл тебя Крымов. Не буду. Так вот. Водка с соленым огурцом для них– экзотика. Бьет по шарам сразу. А ты думаешь, зачем еще ходят в подобные заведения? Поросят, что ли, есть? Водку пить!

И тут Земцовой был нанесен еще один удар. Она, слегка повернувшись, вдруг поняла, что и Крымов тоже уставился на Гел. Теперь стриптизерша находилась под перекрестным огнем сразу двух мужчин. Каково же было ее изумление, когда официант, приблизившись к Гел, составил с подноса на стол графинчик с водкой и тарелку с большим соленым огурцом! Склонившись почти к самому лицу Гел, он спросил ее, вероятно, не желает ли она, чтобы огурец порезали, на что Гел отрицательно покачала головой. Быстрым движением плеснула сама себе в рюмку водку, выпила залпом и с хрустом – или Юле показалось, что она услышала этот сочный хруст?! – откусила огурец.

– Ну и ну… – Харыбин даже побледнел, когда увидел все это. Даже самые смелые его предположения относительно этой дивы оправдались: надо же, на самом деле, водка и соленый огурец. – У меня нет слов, а у тебя?

Но Юля не успела ответить, потому что после ухода официанта рядом со столиком Гел возник Крымов. Больше того, он бросился ее обнимать, словно они друзья и не виделись сто лет. Юля перевела взгляд на Харыбина – его лицо пошло красными пятнами.

– Слушай, Земцова, ущипни меня. Он что, всех баб на свете знает? Смотри, он обнимает ее…

– Если ты сейчас же не закажешь мне язык с хреном, дичь и большой кусок торта, я разобью графин о голову этой красотки. Ты зачем меня сюда пригласил, чтобы глазеть на другую женщину? Мало того, что ты устроил мне встречу с Крымовым, который притащился сюда с этой плюшкой, так теперь еще вы словно с ума посходили из-за этой…

– Извини. Официант! – Харыбин, словно очнувшись, подозвал одетого в униформу официанта и сделал заказ. – Юля, ты меня извини. Но эта женщина для меня не просто женщина, она – произведение искусства. Ты же сама видишь…

– Я только вижу, что они целуются с Крымовым, как старые друзья, на глазах этой блондинки…

Да посмотри же сюда, заклинала она Крымова, сгорая от любопытства и в предвкушении предстоящей сцены с блондинкой.

– Нам язык, капустку… Нет, капустку нам не надо, раз она с чесночком. Значит, язык, дичь, а на десерт – торт и персики. А еще вино…

Когда официант удалился, Юля, играя пустым хрустальным бокалом, вдруг тихонько засмеялась. Она вдруг поймала себя на том, как же ей легко сейчас даже при той ситуации, которую подстроил специально для нее Харыбин. Вот что значит никого не любить и быть свободной. Любовь – это несвобода. Это болезнь. Это приступы ревности, ярости, бешенства наконец. А раз ничего этого она сейчас не испытывает, глядя на то, как Крымов целует пальчики Гел (ну конечно же, они знакомы еще по Саратову; разве мог Крымов пропустить такое сокровище, как эта чудесная длинноногая стриптизерша!), значит, она здорова от любви. От этой удивительной легкости кружилась голова. Хотелось подойти к Крымову и просто по-дружески похлопать его по плечу, сказав: а вот и я, привет, какая неожиданность… Но вместо этого Крымов сам подошел к ней, и глаза его округлились от удивления. Он, оставив наконец в покое Гел, хлещущую водку и хрустящую огурцом, подошел к Харыбину, которого заметил, и, когда понял, кто сидит напротив него, даже отшатнулся, как от привидения.

– Ну и сволочь ты, ну и подлец… – Крымов, вполне трезвый, но почему-то сильно бледный вдруг, взял слегка опешившего Харыбина за грудки и сильно встряхнул его. Затем отпустил и, воспользовавшись его замешательством, схватил со стола бокал с минеральной водой, выплеснул ее в лицо Дмитрия. Все произошло очень быстро, как в лихо прокрученной киноленте. Прекрасный кадр. После этого склонился над головой оторопевшей Юли и запечатлел на ее щеке долгий и нежный поцелуй.

– Господи, какая неожиданность. Как я по тебе соскучился. И надо же… Поверь, это он специально подстроил. Он сам назначил мне здесь встречу и знал, что я приду не один, и ничего, ты понимаешь, ничего не сказал, что ты в Москве, что придешь сюда…

– Женя, не извиняйся. Садись… – вместо того, чтобы по-женски истерично, кривляясь, отправить Крымова к своей пышнотелой спутнице или к Гел, Юля спокойно, по-дружески пригласила его за их столик. – Я тоже ужасно рада тебя видеть. Как ты? Давно в Москве? По делам?

Вопросы были обычные, легкие, как и воздух вокруг их троицы.

– Юлька, я давно в Москве. Действительно по делам. И представь себе, некоторые дела мы делаем с твоим бывшим мужем. А ты, Харыбин, еще ответишь мне за сегодняшний вечер.

Харыбин лишь хитро улыбнулся, словно и не его вовсе только что держали за грудки и трясли, как августовскую сливу.

– Да брось. Все в порядке, – она ласково погладила Крымова по руке. – И даже если он захотел столкнуть нас лбами, у него все равно ничего не получилось. Я думаю, что мы оба должны поблагодарить Диму за столь прекрасную встречу, не так ли?

– Харыбин, – Крымов посмотрел на него злыми глазами и покачал головой. – Слушай ты, мерзавец, а пошел бы ты к такой-то матери и оставил бы меня с Юлей. Поверь, нам с ней есть о чем поговорить, ведь так, Юленька?

– Женя, ты ведешь себя по-хамски по отношению к той даме, с которой пришел.

– Значит, так. Объясняю. Эта дама – не моя.

Я всегда знала, что ты спишь с чужими женами.

– Мне все равно, – пожала плечами Юля.

– Но она действительно не моя. Она вообще… ничья. Это Харыбин попросил меня об одном одолжении и даже пообещал накормить ужином в «Праге», если я разыщу женщину по фамилии Белоконь. Вот я и расстарался…

Юля метнула взгляд на Харыбина. Харыбин просит Крымова найти Белоконь, ту самую Белоконь, которая до зарезу нужна им с Гел, и обставляет встречу таким образом, чтобы она, Земцова, подумала, будто Крымов пришел в ресторан с женщиной. Она все еще не верила в свое счастье.

– Харыбин, подлый, это на самом деле та самая Белоконь? – спросила она.

– А ты откуда знаешь про нее? – в свою очередь поинтересовался Крымов.

– Да потому, что это я попросила его найти эту женщину. Она нужна мне по моему делу. Мальчики, как же вы меня утомили своими розыгрышами. Познакомьте меня немедленно с ней, а сами занимайтесь, чем хотите и кем хотите.

– Ты хочешь отдать своего Крымова на растерзание этой брюнетке? – Харыбин сощурил глаза. – Признавайся, не жалко?

– Нет… Кстати, Женя, а кто эта очаровательная девушка? – она кивнула в сторону Гел, дымящей сигаретой.

– А… – вот сейчас Крымов выглядел немного растерянным. – Это одна моя хорошая знакомая.

– Актриса? – поинтересовался хихикающий Харыбин. – Иностранка?

– Да нет… Мы познакомились с ней еще в Саратове. Очень красивая девочка, я знал, что она далеко пойдет.

– В каком смысле? – теперь уже спросила Юля. – Ты хочешь сказать, что успел за пару минут все узнать о ней?

– Нет, конечно… Просто сам факт, что она в Москве, в «Праге»… и так прекрасно выглядит, я думаю, говорит о многом. Вот только непонятно, как может такая девушка ходить по ресторанам одна.

– А как ее зовут?

– Галина. Галина Елистратова.

Теперь напрягся Харыбин. Его уши ловили каждое произнесенное рядом с ним слово. При упоминании фамилии Гел он выпрямился и шумно вздохнул.

– Крымов, мы с тобой облажались, – произнес он упавшим голосом.

– В каком смысле?

– Елистратова – это та самая девушка, у которой сейчас живет Земцова. Они подруги и заявились сюда вместе. Ты понял?

Теперь Крымов перевел удивленный взгляд на притихшую Земцову.

– Это правда?

– Да. Гел – моя подруга. Что дальше?

– Тогда почему же она сидит одна?

– Захотела и сидит. Еще вопросы будут?

– Ты как будто злишься… Юля, что за тайны? Вы с ней еще кого-то ждете?

– Да нет. По-моему, все в сборе, и теперь каждый может получить все, что хочет.

– А именно?

– Мы с Гел хотели бы познакомиться с Олей Белоконь. Харыбин вот мечтал поужинать со мной. А ты, я вижу, был бы не прочь заполучить себе на этот вечер всех нас троих, не так ли?

– Я понял, – сказал Харыбин. – Она предлагает всем нам сесть за один стол и поужинать. Правильно?

– Да, это именно то, что всех бы устроило. Причем это надо организовать как можно скорее, пока Гел не напилась.

А Гел между тем, действительно, выпив подряд две рюмки водки, захмелела и повеселела, расслабилась и теперь сидела, устремив задумчивый взгляд в окно. Она походила на человека, наконец-то попавшего в свою родную стихию, в свой привычный и греющий душу мирок. Во всяком случае, вид у нее был крайне довольный и умиротворенный.

– Гел! – позвала ее Юля и жестом пригласила присесть за их с Харыбиным столик. – Ге-е-эл!

Гел обернулась и, встретившись взглядом с Земцовой, удивленно вскинула брови. Она не успела отреагировать на столь неожиданное приглашение, как рядом с ней оказался Крымов. Он подал ей руку и подвел к столику, возле которого уже суетился официант, сдвигая столы, чтобы объединить компанию, состоящую теперь уже из пяти человек: Крымов, Белоконь, Гел и Юля с Харыбиным. Улучив момент, Юля успела спросить у Крымова, как ему удалось найти девушку и каким образом он заманил ее в ресторан. Но в ответ она получила лишь улыбку: Крымов оставался верен себе и не собирался раскрывать свои профессиональные и человеческие тайны. Но та ли это Белоконь?

Крымов между тем церемонно всех перезнакомил. Оля Белоконь, смущенная тем, что вместо обещанного ей Крымовым ужина вдвоем она оказалась чуть ли не в центре внимания незнакомой ей компании, сидела тихо, изредка прикладываясь к минеральной воде, и во все глаза смотрела на сидящую напротив нее шикарную девицу по имени Гел. Крымов, неожиданно нагрянувший в их женский клуб «Чайка», где Оля вела кружок хорового пения, буквально вывел ее из равновесия своим появлением. Осыпав комплиментами ее крохотный, состоящий из семи женщин, хоровой коллектив, исполняющий старинные песни и рыцарские баллады в сопровождении двух гитар, мандолины и бубна, Крымов вдруг признался ей в любви и как-то очень быстро уговорил ее провести с ним вечер в ресторане «Прага». Красивый и решительный, Крымов покорил ее своей раскованностью и хлещущим из него жизнелюбием, а потому Оля, недолго думая, согласилась. Дома ее ждали муж и маленькая дочка, но даже это обстоятельство не остановило ее в своем решении провести вечер в обществе шикарного молодого мужчины, и уже спустя полчаса после знакомства с Крымовым она, заехав домой и переодевшись в вечернее платье, сидела у него в машине и слушала его милую болтовню. Она не собиралась изменять мужу, во всяком случае это не входило в ее планы. И, лишь оказавшись в ресторане и выпив немного шампанского, вдруг поняла, что появление в ее жизни этого необыкновенного и яркого человека не случайно и что эта встреча если не перевернет ее тихую семейную жизнь, то хотя бы заставит немного взбудоражить ее как женщину. А почему бы и нет? И вдруг эти люди, этот мрачноватый, так нескладно говорящий и пытающийся пошутить мужчина по имени Дмитрий, очаровательная и милая девушка Юля и шикарная Гел. Кто эти люди и что их объединяет?

На столе появились блюда. Крымов, выступив в роли затейника, принялся разливать напитки и шутил напропалую, пытаясь рассмешить оробевшую Олю и слегка растерянную Юлю. И только Гел с Харыбиным вели себя так, словно ничего особенного не произошло, и от души смеялись над анекдотами Крымова, запивая их водкой и закусывая поросенком и заливным языком. И вот, когда застолье было в самом разгаре, до Оли с большим опозданием дошло, что она находится в обществе совершенно незнакомых ей людей. Она уже несколько раз поймала на себе довольно странные взгляды, которые бросали на нее Юля и Гел, но вот характера этих взглядов и их явно повышенного к ней интереса она определить так и не сумела. Ей в голову полезли самые нехорошие мысли: а вдруг ее пригласили сюда специально для того, чтобы, напоив и накормив, склонить к групповухе? А что, если эта Юля и Гел – лесбиянки? И кто такой Крымов? Она уже разобралась, что Юля и Крымов – хорошие знакомые, даже, может быть, друзья, которые неожиданно встретились в Москве и теперь ужасно этому радуются. Гел и Крымов – тоже старые знакомые, но не такие близкие, как с Юлей. Харыбин и Крымов – точно друзья, и Крымов, приехав из Парижа, поселился у Дмитрия дома. Гел и Харыбин видят друг друга впервые, но это не мешает им веселиться и пить на брудершафт. Юля и Харыбин, похоже, бывшие супруги, которым доставляет сомнительное удовольствие напоминать об этом друг другу. Гел и Юля – подруги. Спрашивается, зачем было Крымову приглашать сюда Олю, зная о том, что здесь и без нее будет весело? Какую роль они решили отвести ей, совершенно чужому человеку, вырванному из привычного теплого мирка своего хорового кружка и семьи? Она вдруг вспомнила, как крадучись переодевалась у себя в спальне, собираясь в ресторан, пока ее муж кормил на кухне дочку. Она, уходя, лишь бросила: вернусь поздно. И все! Ради чего? И тут вдруг случилось нечто неожиданное: Юля смахнула рукой со стола фужер с вином. Да так лихо, что вслед за вином на платье Оли Белоконь пролился соус из соусника. Оля не знала, как себя вести: разозлиться или придать этому происшествию характер шутки. Юля, тотчас вскочив и с ужасом уставившись на огромное пятно – розоватое, припорошенное тертым хреном, схватила Олю за руку и потащила в женскую уборную, бормоча извинения и делая какие-то знаки вмиг протрезвевшей Гел. Через минуту Оля, Гел и Юля уже стояли возле большой круглой раковины и пытались носовыми платками с помощью воды смыть пятно. И так случилось, что платье Оли намокло почти до груди.

– Девочки, что происходит? Что вы делаете? Вы хотите, чтобы я ушла? Так я уйду… – Оля была готова заплакать от досады и страха. – Я не стану мешать вам. И вообще, я Крымова не знаю. Он приехал сегодня ко мне в клуб…

– Какой клуб? – внезапно резко спросила Гел, и Оля вдруг поняла, что девушка совершенно трезвая. – Клуб «Чайка»?

– Да… – побледнела Оля. – А вы откуда знаете?

– Оля, снимите платье, пожалуйста, – попросила деловым тоном Юля и даже отошла в сторону, чтобы не мешать ей. – Это очень важно.

– Что-о? Это еще зачем? Вы что, с ума сошли? Зачем мне снимать платье?

– Ничего не бойся, – сказала Гел. – Мы не хотим тебе зла. Мы только посмотрим на тебя, и все.

– Но зачем? Что я вам сделала?

– Если окажется, что ты не та Ольга Белоконь из «Чайки», то мы отпустим тебя и даже дадим денег на новое платье и на такси.

Ольга смотрела на них широко раскрытыми глазами. Вся ее жизнь промелькнула сейчас перед ней, как размытый групповой снимок. И только одно лицо, лицо мужчины задержалось в ее сознании на несколько секунд. Она испугалась. А ведь прошло уже столько времени, как ее никто не беспокоил.

Судорожными движениями она стянула с себя мокрое платье. Она уже знала, зачем ее заставили раздеться. Но они ничего не увидят и не узнают. Потому что она давно уже начала новую жизнь и сделала все возможное, чтобы ничто не напоминало ей о ее прошлом. Дрожащая, мокрая, она, прижимая к груди платье, повернулась спиной к Гел и замерла, ожидая дальнейших приказаний. Она почувствовала, как чья-то рука осторожно приспустила резинку трусиков. Значит, она не ошиблась, и эти две милые с виду девушки действительно заманили ее с помощью Крымова сюда не просто так. Они от Бахраха.

Гел с Земцовой с ужасом смотрели на большую розовую заплатку чуть пониже поясницы Белоконь. Она уничтожила шрам. А ведь он был, и был именно на том самом месте, где ставил свое клеймо всем своим девушкам Михаил Семенович.

– Оля, где твой шрам?

– Какой шрам? – на всякий случай спросила Белоконь, все еще надеясь на чудо, на то, что все то, что сейчас происходит с ней, никак не связано с самыми постыдными страницами ее жизни.

– У тебя здесь, – Гел довольно бесцеремонно ткнула пальцем в розовое пятно на ягодице Белоконь, – был шрам. Ты свела его? Зачем? Тебя кто-то просил это сделать?

– Нет.

– Тогда зачем же ты его вывела? – теперь звучал голос Юли.

Гел в это время задрала подол своего платья и, обойдя Ольгу, продемонстрировала ей свой шрам.

– Теперь понимаешь, кто мы?

– Но что вы хотите от меня?

– Расскажи про свой шрам и каким образом он оказался на твоей заднице. Бахрах мертв, так что можешь говорить спокойно, ничего не опасаясь.

– Мертв? – воскликнула Ольга и тотчас поняла, что выдала себя этим эмоциональным порывом. – А что с ним?

– Инсульт, – коротко ответила Земцова. – Так это он тебе сделал шрам? При каких обстоятельствах?

– Это не он. Это другой человек, но его действительно нанял Михаил Семенович, – слезы выступили на глазах Ольги. – Его звали…

– Гамлет?

– Да. Но если вы все знаете, тогда зачем же меня пытаете? Я хотела все забыть, забыть… Я вышла замуж…

– Но люди Бахраха продолжали навещать тебя, и ты подписывала документы?

– Да… Все так. Но что вам нужно от меня?

– Мы хотим, чтобы ты нарисовала нам рисунок твоего шрама, – сказала Юля. – Ты помнишь его?

– Да там помнить нечего… У вас есть ручка?

– Это тебя устроит? – Гел протянула ей губную помаду. – Нарисуй на зеркале.

И Ольга, словно находясь под гипнозом, вывела красным: «3U». И тут же увидела, как изменились лица обеих девушек. С них словно стерли напряжение и раздраженность.

– Три. Отлично, – сказала Гел. – Спасибо. Теперь никто не сможет потревожить твой покой. Ты свободна, Ольга.

– Вы тоже из Саратова? – она еще не верила в услышанное.

– Да. Но тебе лучше забыть все то, что произошло сегодня и тогда, давно… Не так ли?

– Ответь мне только, – вдруг сказала Юля, – как случилось так, что ты, нарушая все условия своего устного контракта с Бахрахом, посмела выйти замуж?

– Просто вышла, и все. Когда я познакомилась с Антоном, то поняла, что если не выйду за него замуж и не рожу ребенка, то сойду с ума от страха. Ведь если вы все знаете, то должны понять меня. Я постоянно жила в ожидании расплаты… – Она уже рыдала. – И мне, если честно, было тогда все равно, что со мной будет. Главное было заключено в Антоне. Вы, наверное, удивитесь, но я рассказала ему обо всем. Мы продали квартиру, которую купил для меня Бахрах, и купили другую, в другом районе Москвы. И лишь единственный пункт моего контракта, как вы говорите, с Бахрахом, который я не нарушила, был тот самый клуб «Чайка», где я должна была работать руководителем хорового кружка.

– Это Бахрах тебя туда определил?

– Нет. Когда я приехала в Москву, то сначала вообще не знала, чем мне заняться. Деньги были, но я не могла сидеть без дела. И вот тогда-то я и записалась в этот клуб. Первое время работала там бесплатно, пела в ансамбле, а потом мне предложили место руководителя хоровой группы, и я согласилась.

– И ты уведомила об этом Михаила Семеновича?

– Конечно! И он обрадовался. Сказал, чтобы я находилась там все то время, пока мы с ним работаем. Хотя никакой работы не было. Лишь приезжали какие-то люди с кожаными папками, набитыми документами, которые я должна была подписывать.

– Ты не догадывалась, что это за документы?

– Догадывалась. Я же не вчера родилась. Думаю, что он сделал меня директором какой-нибудь фирмы, через которую проводил деньги. Если не нескольких фирм…

– Он говорил тебе, когда ты будешь свободна?

– Да, конечно. Ко мне должен был приехать один человек, фотография которого все это время находилась у меня… Точнее, две фотографии. И я должна была отдать ему конверт.

– А что в нем? Он у тебя, этот конверт?

– Да… У меня. Но только… Словом, я вскрыла его. Вернее, это не я, а Антон. Когда я ему все рассказала, он испугался и сказал, что тот человек, который должен был прийти ко мне и которого я узнаю по фотографии, может быть убийцей… То есть он должен будет убить меня, как свидетельницу махинаций Бахраха. И тогда я позволила ему вскрыть конверт. Можете себе представить мое удивление, когда там я прочла всего одну строчку…

– Что там было написано? Ты помнишь? – Гел в нетерпении сжала свои кулачки. – Ну?

– Там написано: «Катя Уткина. Садово-Сухаревская, 28, кв. 81».

– Вот и все! – вздохнула с облегчением Гел. – Все. Круг замкнулся. Ты молодец, Оля Белоконь. А теперь мы с Земцовой должны извиниться перед тобой. Мы были так бесцеремонны…

– Да уж… – Ольга стояла перед ними почти голышом и дрожала всем телом. – Девочки, мне бы выпить. Я совсем замерзла… Да и накинуть что-нибудь на плечи не мешало бы…

– Тебе нравится мое платье? – вдруг спросила Гел, сверкая глазами.

– Да, но…

Гел быстро, через голову стянула с себя платье и бросила его в руки оторопевшей Ольги.

– Надевай, а я что-нибудь придумаю. Юля, – она обратилась к Земцовой, – ты не могла бы съездить с одним из твоих ухажеров за платьем ко мне домой?

– Да, конечно, но как ты-то, Гел?

– Я без одежды чувствую себя, может, даже уютнее. Или ты забыла, кто я?

Ольга, мало что понимая из этого разговора, надевая платье Гел, продолжала смотреть на нее удивленными глазами. Ей казалось, что в этот вечер с нее вместе с мокрым и грязным платьем сорвали нечто большее, что так мешало жить и дышать…

Юля между тем, отлучившись на минуту и вернувшись с одолженной у администратора на время шелковой розовой скатертью, помогла Гел закутаться в нее и проводила их в зал, где Гел с удовольствием выпила с немного пришедшей в себя Ольгой Белоконь и Харыбиным. За те сорок минут, что отсутствовали Земцова с Крымовым, поехавшие за платьем для Гел (Крымов держал в подземном гараже Харыбина старенький «Мерседес», которым пользовался, когда приезжал в столицу), Ольга успела согреться и привыкнуть к мысли, что теперь ее жизнь, начиная с этого момента, пойдет по-другому. Она так радовалась своему внезапному освобождению, что не заметила, как побледнело лицо Гел, не сводящей взгляда с сидящего напротив нее за соседним столиком мужчины. Харыбин, объевшись, отвалился на спинку стула и теперь с трудом боролся с одолевавшим его сном. Он успел смириться с мыслью, что его планы по части того, чтобы рассорить Земцову с Крымовым, потерпели крах, а потому ему ничего другого не оставалось, как ухаживать за Гел, закутанной в скатерть, и переодетой в ее платье Ольгой. Он сам себе напоминал пловца, который то уходил с головой в теплую морскую воду (это был сон), то выныривал, чтобы вдохнуть свежего воздуха (это были очаровательные женщины). Он протрезвел и окончательно проснулся лишь после того, как Гел вдруг тронула его за рукав и спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Слушай, Харыбин, как ты думаешь, я сумасшедшая или нет?

– А в чем дело, Гел?

– Дмитрий, ты веришь в телепортацию?

– Чего-чего? Гел, по-моему, ты сегодня много выпила. Какая еще, к черту, телепортация? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду перемещение тела. Мгновенное перемещение тела из одного места в другое.

– Нет, не верю.

– Тогда как же можно объяснить, что я сейчас, думая о Земцовой и о том, кого она оставила дома, вдруг увидела этого человека за соседним столиком?

Харыбин резко повернулся и тоже побледнел.

– Не может быть.

– Может, Дима, может.

За соседним столиком сидел Шубин.

Харыбин даже присвистнул от удивления.

– А ты говоришь, что не веришь, – усмехнулась Гел. – Хорошо бы узнать, сам-то он понимает, что оказался в Москве? Или думает, что он пьет вино в каком-нибудь из саратовских кабаков?

– Хочешь сказать, что это ты вызвала его работой своей мысли?

– Разумеется. У меня знаешь какое сильное биополе?

– Я не сомневаюсь, Гел. Твое мощное биополе заставляет трещать по швам мои брюки, прошу простить за грубость и натурализм, – ответил Харыбин мрачно, после чего встал и направился к Шубину. – Привет, Шубин.

И чуть позже, похлопав Игоря по плечу:

– Гел! Он из плоти и крови. А ты не могла бы поработать еще и вызвать сюда Земцову?

– Я уже вызвала, – спокойно ответила Гел. – Она будет здесь с минуты на минуту.

Шубин два часа тому назад спустившийся с трапа самолета, за полтора часа доставившего его из Саратова в Москву, еще находился под впечатлением перелета и того факта, что он уже в «Праге», сидит за столиком и пьет коньяк. Он, сначала никем не замеченный, оказался свидетелем той сцены, во время которой Юля опрокинула на платье незнакомой ему блондинки вино и какой-то соус. Он видел, как три женщины покинули зал и направились, судя по ситуации, в туалетную комнату. Не мог не видеть он и того, как Земцова довольно скоро вернулась оттуда и, сказав Крымову что-то на ухо, вместе с ним покинула ресторан. Но, насколько он понял, ненадолго, потому что Харыбин довольно громко произнес, обращаясь к Крымову: «Мы ждем». Пухленькая и симпатичная блондинка вернулась в зал почему-то в платье Гел, а сама Гел была завернута в розовый шелк, очень похожий на портьеру. Из этого Шубин сделал вывод, что Юля отправилась в сопровождении Крымова на квартиру Гел, чтобы привезти ей платье. В сущности, все было шито белыми нитками. И если учесть, как светились лица и Земцовой, и Гел, когда они вернулись с блондинкой из уборной, то можно было предположить, что блондинка и есть та самая Ольга Белоконь – последнее звено в цепи девушек Бахраха, о которой Земцова упоминала в своем телефонном разговоре. И опрокинутое вино, безнадежно испортившее ей платье, – не что иное, как попытка оголить тело Белоконь, чтобы увидеть шрам. «Думаю, что вечером что-нибудь прояснится», – эти слова принадлежали Земцовой, когда она, говоря сегодня с Игорем по телефону, упоминала Ольгу Белоконь. Значит, прояснить этот вопрос ей помогли эти двое – Крымов и Харыбин. Вот что она имела в виду, когда говорила: «Сегодня я собираюсь сама использовать Харыбина, поэтому согласилась поужинать с ним… Но я буду не одна, с Гел…» Выходит, она не обманула его, и ее свидание со своим бывшим мужем в ресторане так же, как и появление здесь Крымова, связано прежде всего с ее работой и желанием как можно скорее завершить начатое дело Бахраха. Значит, своими невольными упреками и ревностью, которую ему было довольно трудно скрыть, разговаривая с ней, он на самом деле причинил ей боль. А ведь она в Москве провела большую работу, рисковала жизнью и даже встретилась лицом к лицу с самим Ноденем! Шубину было стыдно теперь и за свой импульсивный поступок – это неожиданное появление в Москве, да еще в ресторане «Прага», где у Земцовой было назначено свидание с Харыбиным. Получается, что он, бросившись в аэропорт, чтобы успеть на ближайший московский рейс, преследовал единственную цель – проследить за Земцовой, чтобы удостовериться в том, что она не лжет. Это ли не оскорбительно для такого человека, как Юля? Как она отреагирует на его появление?

Он вздрогнул, когда к нему подошел Харыбин и зачем-то похлопал по плечу. Крикнул Гел, что он, Шубин, из плоти и крови. Вероятно, Гел, узнав его, настолько сильно удивилась, что попросила выяснить Харыбина, не призрак ли это сидит за столиком. Они выпили, им весело. А ему грустно. Он совершенно раскис. А ведь он раньше таким не был. Он всегда был сильным. Даже тогда, когда Юля жила с Крымовым, когда любила его до беспамятства. Интересно, а что она испытывает к нему сейчас?

– Шубин, ты здесь пасешь Земцову?

Как всегда грубо, но точно, не в бровь, а в глаз. Он такими же словами объяснит появление Шубина в Москве и Земцовой, когда она вернется.

Быть может, поэтому Игорь встал и, стараясь выглядеть беспечным, подошел к Гел и поцеловал ей руку.

– Гел, ты великолепна. Тебе так идет розовое.

– Спасибо, Игорь…

Гел была мало знакома с Игорем, но узнала его сразу. И почему-то, увидев его в ресторане, сразу вспомнила похороны Бахраха. На фоне одутловатых рож сомнительных личностей, которые притащились на похороны некогда столь могущественного и влиятельного человека, каким был Михаил Семенович в расцвете своей карьеры и бизнеса, да и на фоне бледных и вытянутых физиономий Дмитрия Бахраха и Германа, румяное и свежее лицо Игоря Шубина Гел выделила сразу. И оно понравилось ей своей открытостью. Шубин являл собой тип настоящего мужчины, порядочного, сильного и волевого. За спиной такого мужчины любая женщина почувствовала бы себя защищенной. А это было как раз то, чего так не хватало Гел, уставшей играть роль сильной женщины. И вдруг словно кто-то напомнил ей слова другого мужчины: «Господи, как же все это смешно. Нелепо. Глупо. Я хочу тебя, Гел, понимаешь? Но еще больше я хочу взглянуть, что в этом конверте… Я провел долгое время без женщины, и вот теперь здесь, в этой гостиной, я чую запах настоящей женщины. Я умираю от желания».

Гел тряхнула волосами, отгоняя непрошеные мысли.

– Ты сядешь за наш столик? – Гел положила свою холодную ладонь на теплую руку Игоря и даже зажмурилась от удовольствия. Ведь Шубин был реальнее всех! – Садись, сейчас приедет Юля, привезет мне платье… У нас тут случился один конфуз – она пролила вино на платье Оли. Знакомься, это – Оля Белоконь. – И сразу же: – Ты соскучился и прилетел сюда, чтобы сделать ей сюрприз? – Гел улыбнулась, показывая белоснежные зубки. – Везет же Земцовой, вокруг нее вьется так много мужчин… А я вот всех разгоняю, как ветер тучи… Я боюсь вас, мужчин. И тебя, Шубин, и тебя, Харыбин. Про Крымова вообще молчу. Кстати, никто мне не скажет, чем он занимается?

– Он – писатель, разве вы не знали! – воскликнула Оля, радуясь тому, что может сказать что-то о Крымове. – Живет в Париже, но часто бывает в Москве по своим писательским делам. Могу себе представить, какая у него интересная жизнь.

– Лев Толстой, – кивнул головой захмелевший Харыбин. – Или Ремарк.

– Вы просто завидуете ему, – вдруг осмелев, произнесла Ольга и покраснела. – А он мне, если честно, так понравился…

– Как он нашел вас, Оля? – вдруг спросил Харыбин.

– Он? – Ольга покраснела еще больше, а на лбу ее выступила испарина. – Случайно… – И, обращаясь к Гел: – Мне пора домой, поздно уже…

– Думаю, тебе не следует торопиться. – Гел говорила с ней ласково, совсем не так, как разговаривала в туалете, где показалась Оле чуть ли не преступницей с замашками уголовницы. – Посиди, выпей, поешь, смотри, как здесь много всего вкусного…

– Нет, мне пора. Я вот думаю, как тебе вернуть платье. Куда привезти и когда? Назначь время…

– Оля, платье – твое, – сказала Гел серьезным тоном. – Это – мой подарок тебе. Кроме того, – она достала из сумочки несколько долларовых сотенных купюр и протянула ей, – это тоже тебе. За причиненный моральный ущерб. Мне до сих пор стыдно за свое поведение.

Харыбин и Шубин наблюдали за ними молча, ничего не понимая. Разве что Шубин мог догадываться об истинном положении вещей. Он даже успел себе представить, как Ольгу вынудили в туалете показать свой шрам. Конечно, за такое испытание положена награда. Но Ольга отказалась.

– Гел, мне ничего от вас не надо. Это я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Спасибо и до свидания. Или даже прощайте. Ведь никому не известно, встретимся ли мы когда-нибудь или нет.

Ты еще, подружка, не знаешь, как погибли остальные девушки Бахраха. Марина Смирнова. Катя Уткина. Не знаешь, что отравили Гамлета… Гел, пожав плечами, спрятала деньги обратно в сумку. Она знала, что у Белоконь есть деньги, как были они у всех, кого опекал Михаил Семенович. А потому восприняла отказ принять деньги нормально.

– А платье пусть напоминает тебе о нас, – сказала она на прощанье, встала и обняла Белоконь. – Продиктуй мне номер твоего домашнего телефона, мало ли что… И еще, деньги на такси у тебя есть?

– Да, конечно.

Гел записала телефон и адрес Ольги. Они обнялись, и Ольга, попрощавшись со всеми, ушла, шурша платьем Гел. А спустя некоторое время вернулась Земцова.

– Крымов, – она остановилась на пороге и вцепилась в его локоть. – Что со мной?

– А что с тобой, птичка? – Крымов приобнял ее и поцеловал в макушку. – Что?

– Мне кажется, что за столиком вместо Оли Белоконь сидит Шубин.

– У тебя температура, Юлечка. Пойдем… – и Крымов, глядя в упор на Шубина, прижал к себе Земцову еще крепче и повел в центр зала.