Книга: Книга царя Давида
Назад: ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИНА, КАСАТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ; ЗАПИСАНО НА ДОПРОСЕ, ПРОВЕДЕННОМ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ
Дальше: О ЧЕМ РАССКАЗАЛА ФАМАРЬ, ДОЧЬ ДАВИДА, ЕФАНУ, СЫНУ ГОШАЙИ, ЛЕЖА В ПОЛЕВОЙ ТРАВЕ И ПОКОЯ ГОЛОВУ НА КОЛЕНЯХ ЕГО НАЛОЖНИЦЫ ЛИЛИТ

МЫСЛИ ЕФАНА, СЫНА ГОШАЙИ, ЗАПИСАННЫЕ ИМ В СВОЕЙ КОМНАТЕ В ЧАС ТЯЖКИХ РАЗДУМИЙ ПОСЛЕ УХОДА АМЕНХОТЕПА, ГЛАВНОГО ЦАРСКОГО ЕВНУХА О ПРАВИТЕЛЯХ

"Видел ли ты человека, проворного в своем деле? Он будет стоять перед царями".
"Как небо в высоте и земля в глубине, так сердце царей – неисследимо".
"Когда сядешь вкушать пищу с властелином, то тщательно наблюдай, что перед тобою. И поставь преграду в гортани твоей, если ты алчен. Не прельщайся лакомыми яствами его; это – обманчивая пища".
"Когда царь боится, он рыкает, как лев; кто раздражает его, тот грешит против самого себя".
"Тяжел камень, весок и песок; но гнев глупца тяжелее их обоих".

 

О ДЕЛАХ И ЦАРСТВЕ

 

"Без откровений свыше народ необуздан, а соблюдающий закон блажен".
"Если правитель слушает ложные речи, то и все служащие у него нечестивы".

 

ОБ УЧАСТИИ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

 

"Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих?"
"Не высовывайся пред царем, не становись туда, где стоят сильные мира сего".
"Мудрые скрывают знания, но уста глупого – близкая его погибель".
"Бич для коня, узда для осла, а палка для глупых".
"Плавильня – для серебра и горнило – для золота, а сердца испытывает Господь".

 

О ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ НОВОЙ ПОЕЗДКИ

 

"Нечестивец бежит, даже когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев".
"Погибели предшествует гордость, а падению надменность".
"Благоразумный видит беду и остерегается, а глупые идут вперед и наказываются".
"Рассудительность сбережет тебя, разум охранит тебя, дабы спасти от пути злодеев и от лжецов".
"В полу твою бросается жребий, но все решение его – от Господа".

 

О ПОЕЗДКЕ К ФАМАРИ, ДОЧЕРИ ДАВИДА,

 

И О ПРОДОЛЖЕНИИ ПОИСКОВ ИСТИНЫ

 

"Подумай, прежде чем сделать шаг, тогда безопасно пойдешь по пути твоему и нога твоя не споткнется".
"Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом". "Господь не оставит праведника в беде".
– Боже мой, – удивился начальник стражи у городских ворот, – никак наш историк? Сюда приехал с целым ослиным караваном, а уезжаешь на одном-единственном осле, стало быть, либо твоя История пришлась не ко двору, либо иерусалимская мостовая горит у тебя под ногами, а?
Похвалив офицера за столь удивительную памятливость, я сказал:
– Да, с тех пор, как я проехал через эти ворота с семьей и архивом, а потом поселился в государственном доме – No54 по переулку Царицы Савской,
– прошло действительно немало времени; теперь вот еду кое-куда по царскому поручению.
С этими словами я подал ему мои документы.
Между тем вокруг меня столпились нищие и прочий сброд, что обычно толчется у городских ворот; посыпались шуточки насчет крыс, бегущих из чумного дома, кто-то крикнул, что кровь Адонии, дескать, лишь начало, скоро на холмах иерусалимских повырастают виселицы и на каждой заболтается паразит, сосавший кровь из народа, из простого труженика.
Взмахнув многохвостной плеткой, офицер гаркнул:
– А ну молчать, чертово отродье, нечисть поганая. Видать, зады без розги зачесались; вот языки-то вам повырвут. Слишком много воли дал вам Господь, избаловал царь своими милостями. Мозги у вас ссохлись, не больше горошины стали. Или вы забыли, кто правит страной – мудрейший из царей Соломон, его верная опора Ванея с хелефеями и фелефеями, они каждого видят насквозь и умеют заткнуть рот болтуну. Мне же он сказал:
– Убирайся отсюда поскорее. Сам видишь, вы, книжники, только возбуждаете народ, да и царским слугам от вас одни хлопоты.
И я отправился на север, к Беф-Сану, по ведущей мимо храма в Номве дороге, которой некогда воспользовался Давид, бежавший от Саула.
Меня печалила мысль об Есфири, моей оставленной дома больной жене, о моей наложнице Лилит, которая почему-то не проводила меня, и о моем собственном будущем, представлявшемся мне весьма ненадежным: допустим, покинув Иерусалим, я увернулся на сей раз от прямого удара, но я уже слишком стар и чересчур привязан к определенному жизненному укладу, чтобы привыкать теперь, скажем, к длительному прозябанию в горных пещерах или в пустыне.
Доехав до большого камня, из-под которого тек пограничный ручей, названный так потому, что когда-то он служил границей земли иевуссеев, до того как Давид разбил их и завоевал Иерусалим, я вдруг увидел тонкую женскую фигурку, закутанную в белое одеяние; в руках женщина держала узелок.
Сердце мое радостно подпрыгнуло, ибо я узнал Лилит; горло мое неожиданно пересохло, поэтому, сойдя с осла, я некоторое время не мог вымолвить ни слова.
Открыв лицо, Лилит подошла ко мне, взяла за руку и сказала:
– Не гони меня, любимый. Я пойду за тобой; когда ты будешь есть, мне хватит крошек, а когда ты ляжешь спать, я согрею тебя, ибо люблю больше жизни. Я обнял ее, крепко прижал к себе и подумал, что не переживу, если придется отдать ее царю Соломону, невыносимо представить себе, как он тискает ее своими жирными лапами; я понимал, сколь небезопасно одинокому путнику странствовать по дорогам Израиля с красивой женщиной; ведь всюду нас поджидают разбойники, солдатня и прочий сброд, готовый надругаться над Лилит, как это бывало во времена Судей, когда развратные жители города Гивы взяли наложницу одного молодого левита, промучили ее всю ночь и отпустили лишь на заре; весь Израиль поднялся, чтобы покарать жителей Гивы, после того как левит разрезал свою наложницу на двенадцать частей и разослал их по всем пределам Израиля. Однако это было во времена Судей, ныне режь свою невесту хоть на тысячу кусков, рассылай их блюстителям по стране, никто даже пальцем не шевельнет.
– Лилит, милая, – сказал я. – Бог – свидетель, больше всего на свете мне хочется взять тебя с собой. Все тяготы пути вмиг превратились бы в сплошные удовольствия, каждый день стал бы для нас днем медового месяца. Но в стране весьма неспокойно, именно поэтому мне приходится уезжать из столицы, а на большой дороге еще опасней.
Она взглянула на меня своими огромными глазами и сказала: – Ведь я спала у ног твоих, мой любимый; я ласкала и нежила тебя. Когда ты купил меня у моего отца за дюжину хороших овец, четыре козы и дойную корову, то вначале ты показался мне стариком, брюзгой, мне даже чудилось, что от тебя должно пахнуть плесенью; но ты научил меня твоим песням, был добр ко мне и постепенно стал для меня возлюбленным, супругом и отцом в едином лице. Перед тем как прийти сюда, я все хорошенько обдумала, не сомневайся; я прекрасно знаю, каково молодой женщине путешествовать в такие времена с мужчиной, который учен, мягок характером, но не умеет обращаться с кинжалом. Однако даже если ты прогонишь меня, я все равно не вернусь домой, а пойду за тобой словно тень; не дано человеку уйти от своей тени, так и тебе не избавиться от меня, если только не скажешь, что разлюбил и хочешь по дороге позабавиться с другими, с деревенскими потаскушками и городскими шлюхами, тогда я стану молить Господа, чтобы он покарал тебя язвами на чреслах, геморроем и мужской немочью.
Признаюсь, была у меня мыслишка попробовать в пути чего-нибудь свеженького, хотя бы и девку деревенскую. Мужчина в дороге вроде птицы в полете – все зыркает по сторонам, нету ли где мышки полевой. Но любовь моей Лилит покорила меня; устыдившись своей мыслишки, я сказал:
– Лилит, милая, почему это мужчины устроены так, что они редко понимают всю силу любви, на какую способна женщина, и потому сами отказываются от ее чудесных даров? Пусть то и то сделает со мною Бог, если я забуду преподанный тобою урок и обману твою любовь. Нет, ты не пойдешь за мною пешком, мы по очереди поедем на осле, будем делить хлеб, на ночь укрываться одним одеялом, и согревать друг друга, и ласкать, а потом станем глядеть в небо и слушать вздохи ветра.
С тем мы и тронулись в путь от большого камня пограничного ручья, лицо у Лилит сияло, будто отражало свет сотен звезд.
На седьмой день пути, в час, когда подобное огромному красному шару солнце уже садилось, вдали показались стены Беф-Сана, низкие, местами полуразвалившиеся, как, впрочем, и дозорные башни; мудрейший из парей Соломон предпочитал расходовать деньги на строительство Храма и расширение своего дворца, а также на крепость Милло, на стены Иерусалимские, на Гадор, Межддо, на царские склады для зерновых запасов, помещения для колесниц, конюшни и на прочее царское строительство в Иерусалиме и Ливане; все остальное приходило в упадок и запустение.
Нам повстречался человек, тянувший за собою на веревке старого упрямого козла; человек бранился, клял день своего рождения и тот день, когда на свет появился злополучный козел, но пуще всего он ругал священников Беф-Сана.
– Послушай, любезный, – обратился я к нему, – чего ты мучаешься с этой дохлятиной? Мяса-то у козла почти нет, одни кожа да кости, рога крошатся, шерсть облезла; не будет тебе от твоей скотины никакого проку, так пожалей ее ради Бога, дай спокойно околеть.
– Никакого проку? – Человек проклял мою мать за то, что родила меня на свет, и мать Лилит, а заодно ослицу, родившую осла, который меня вез. Затем он слегка успокоился и сказал: – Козел мой вполне еще в соку и силе, а пылу у него побольше, чем у тебя, чужак. Что же до его погибели, то она близка, ибо я веду его к священникам, чтобы принести в жертву Господу у храмового алтаря.
Я похвалил незнакомца за благочестие, после чего тот снова закричал, пнул козла, а мне объяснил, что первого числа каждого месяца должен жертвовать священникам Беф-Сана козу, барана или теленка на содержание своего сына, придурка от рождения; жертвы эти так разорительны, что ни жене, ни остальным детям, ни ему самому уже есть нечего. Оставив город Беф-Сан слева, мы двинулись вслед за хозяином козла вверх по склону холма и добрались до храма уже после вечерней молитвы, когда там зажигали светильники. Неподалеку от храма мы разыскали гостиницу, где нас встретил священник, с лица и рук которого грязь отслаивалась прямо-таки кусками. Он протянул руку, чтобы получить с нас плату за ночлег вперед, сказав при этом:
– Господь зрит прямо в сердце, а для нас душа человеческая – потемки, начнешь доверяться, сразу разоришься.
Поужинали мы ломтем хлеба и куском мяса, такого жилистого, что, видно, было оно от старшего брата того козла, который попался нам по дороге. Потом залезли под одеяло, прижались друг к другу и долго не могли заснуть из-за храпа паломников, издалека пришедших к святому храму помолиться и вознести жертвы Господу, а также из-за криков, шума, стенаний, доносившихся от хижин, где ютились умалишенные: казалось, будто все злые духи собрались здесь на свою сходку. Лилит дрожала. Ей страшно не разбойников и не солдат, шепнула она мне, и не сыщиков Ваней; ей жутко, что злой дух вдруг накинется на нее и станет таскать за волосы, щупать за соски или того хуже – вложит в чрево урода.
– Лилит, голубка моя, – сказал я, – мне известно надежное заклятие против злых духов: перед тем как лечь, я обвел нас магическим кругом, и теперь ничего плохого с нами не случится.
Тихонько всхлипнув один-единственный раз, Лилит положила мне на плечо голову и заснула.
Утром я пошел засвидетельствовать мое почтение первосвященнику, который был розоволиц, упитан, но не менее грязен, чем прочие здешние священнослужители.
По выражению его лица я никак не мог понять, верит он мне или нет, во всяком случае, когда я кончил говорить, он сказал:
– Мы не держим болящего ни за решеткой, ни под запором и не применяем никакого насилия. Три главные вещи, твержу я собратьям, способствуют успешному лечению – терпение, сострадание и любовь. Конечно, если болящий взбунтуется, его могут стукнуть, чтобы привести в чувство и утихомирить, но ведь эта боль мгновенна, то есть ее как бы и нет. Не мучайте недужных, наставляю я братию, а молитесь с ними. Для посещений отведены определенные часы, любой может прийти и послушать, что лепечут несчастные. Есть немало серьезных и весьма состоятельных людей, которые пытаются так или иначе истолковать услышанные здесь слова и в зависимости от этого заключают крупные сделки. Кормить и дразнить больных запрещено. За наши услуги мы рассчитываем на воздаяния Господу, для чего во дворе храма имеется достаточный выбор скота, и благочестивец может купить у левита скотину для жертвы либо целиком, либо частью – короче, останешься нами доволен, а Господь возлюбит тебя за щедроты и исполнит все твои желания. Я отправился с Лилит во двор храма, куда родные и близкие больных действительно привели множество овец, коз и телят. Эту скотину левиты тут же продавали паломникам, шел оживленный торг, слышались громкие крики, божба, жалобы на непомерные цены. В одном уголке я заметил нашего знакомого – того самого козла, что был скорее дохлым, чем живым; сжалившись, я попросил левита прикончить его одним точным ударом и отволочь к алтарю, чтобы я мог пожертвовать заднюю четверть, если цена, конечно, не превысит разумных пределов; левит пообещал назначить приемлемую цену в благодарность за то, что Господь послал меня именно к нему, тем более что и другие благочестивцы не преминут войти в долю, стало быть, богоугодное дело скоро свершится, и несчастной скотине осталось недолго мучиться. В качестве расписки за оплату и пропуска к больному левит выдал мне глиняный черепок.
В приемный час я пошел к лачугам умалишенных, Лилит сопровождала меня, хотя очень боялась и была ужасно бледна.
Лачуг оказалось три; одна для припадочных, другая для тех, кто находился в столбняке или страдал недержанием; третья для прочих больных, включая буйнопомешанных. В каждой лачуге дежурили двое священников с железными ручищами и воловьими мордами, на которых застыло полнейшее равнодушие. Больные заметно боялись их, при появлении священника одинаково вздрагивали и жалобно скулили независимо от недуга. Смрад был столь ужасен, что душил даже шагах в двадцати от лачуг, внутри же было и вовсе невыносимо; многие из несчастных сидели голыми или в жалких лохмотьях, измаранные собственными нечистотами, исходя слюной и мокротой; кое-кто лежал трупом, не шевелясь.
Я спросил священников, где найти Фамарь, дочь Давида. Они разинули пасти, давясь от беззвучного смеха, потом один сказал:
– Что значат тут имя и звание? У нас есть царь персидский, два фараона, несколько ангелов, в том числе две женщины, а уж пророков и прозорливцев вовсе не счесть. Хочешь, покажу богиню любви Астарту? Правда, груди иссохлые, волосы посеклись, ногти послазили, глаза гноятся. Подавай ему Фамарь, дочь Давида! А Еву, жену Адама, не желаешь?
Схватив Лилит за руку, я бросился вон из лачуги, прочь от храма; отбежав на край поля, мы остановились, Лилит упала на землю, закрыла лицо ладонями. Сколь же многотрудны и извилисты пути Господни, подумал я. Вдруг поодаль на тропинке появилась женщина в многоцветном платье, какое носят царские дочери до замужества. Странно склонив голову набок, женщина напевала тоненьким детским голоском:
…отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои – ночною влагою…
Я заметил, что ее многоцветное платье все в заплатах; лицо у женщины было старым, изможденным, черты искажены, глаза смотрят куда-то в пустоту. Лилит встала и почтительно проговорила:
– Госпожа Фамарь, дочь Давида… Женщина, будто слепая, прошла мимо, продолжая напевать:
Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне.
Лилит бросилась к ней, чтобы остановить.
– Фамарь, милая сестра моя…
Но женщина шла дальше. – Фамарь, послушай. Это Ефан, мой возлюбленный; он нежен и добр, его руки легки, как морской ветерок…
В лице женщины вроде бы что-то промелькнуло.
– Сердце мое с тобою, Фамарь. Я хочу помочь тебе. А мой возлюбленный знает заклинание, которое прогонит от тебя злого духа… Женщина остановилась.
– Погляди на Ефана, возлюбленного моего; он мудр, ему ведомы пути Господни и пути людские.
Женщина оглянулась. В глазах ее засветилась искорка жизни. Я шагнул к ней. Она вскинула руки, будто защищаясь от удара, потом руки поникли, но лицо перестала искажать гримаса испуга.
Лилит по-сестрински поцеловала ее, и женщина пошла с нами.
Назад: ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИНА, КАСАТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ; ЗАПИСАНО НА ДОПРОСЕ, ПРОВЕДЕННОМ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ
Дальше: О ЧЕМ РАССКАЗАЛА ФАМАРЬ, ДОЧЬ ДАВИДА, ЕФАНУ, СЫНУ ГОШАЙИ, ЛЕЖА В ПОЛЕВОЙ ТРАВЕ И ПОКОЯ ГОЛОВУ НА КОЛЕНЯХ ЕГО НАЛОЖНИЦЫ ЛИЛИТ