Книга: Пантера
Назад: Глава 4 ЗОЛОТАЯ ВЕЧЕРИНКА
Дальше: Глава 6 КАМИКАДЗЕ

Глава 5 СЕКРЕТЫ С ТОГО СВЕТА

1
Вторник выдался пасмурным, хмурые тучи изредка с досады плевались на Москву мелким дождем, будучи не в силах изрыгнуть нечто более стоящее, вроде ливня или града, и пугливые прохожие послушно выуживали, а потом прятали обратно свои зонтики, радуясь хотя бы тому, что спала жара. Я терпеть не могла зонтик и готова была в любой, удобный для дождя момент вымокнуть до нитки, ничуть не смущаясь, что мокрая одежда облипает тело и прохожие бесстыдно пялятся на меня. Я рассуждала так: если пойдет сернокислый дождик, то зонт все равно не спасет, ибо сгорит вместе со мной. А простому дождю я привыкла радоваться, а не бояться его. Сегодня прохожим не повезло: сквозь прозрачное мокрое платье только–только начали проступать соблазнительные очертания моей не обремененной оковами лифчика груди, как я заскочила во двор и скрылась за дверями офиса, который теперь уже насчитывал пять этажей.
Взглянув на меня, Валентина лишь вздохнула с укоризной, зная, что выговаривать бесполезно, а босс привычно отвел глаза в сторону и проворчал:
— Надо бы ей бронежилет купить.
— Задницу ей надрать нужно, а не бронежилет! — уверенно заявила Валентина, ставя боссу на стол чашку кофе. — А этим бронежилетом по башке надавать.
Я стояла перед ними и невинно хлопала глазками, ожидая от босса указаний на день грядущий и пропуская их замечания мимо ушей.
— А что, зонтики нынче уже не в моде? — Босс отхлебнул кофе и вопросительно посмотрел на Валентину. — Может, я отстал от жизни?
— Что вы, Родион Потапович, как можно! — всплеснула та руками. — От жизни отстали, видано ли! Это она от жизни отстала, дикарка, живет, словно зверь в лесу, и ничем ее не проймешь. Я вам не говорила, она ведь и спит голая зимой и летом с открытым окном…
— Невероятно, — пробормотал он, пробуя кофе на языке.
— Ну да! А вы говорите: зонтик! Да она чихать хотела на все приличия, ей лишь бы покрасоваться. Я уже молю бога, чтобы ей на голову какой–нибудь метеорит свалился, может, тогда что поймет.
— Угу, — буркнул босс, уставившись в чашку, — метеорит было бы неплохо. Кстати, Валентина, вы сколько кусочков сахару сегодня положили?
— Три, как положено, а что? — насторожилась она.
— Но сегодня ведь вторник, — мягко напомнил он ей. — Значит, нужно было два положить. То–то я чувствую, что–то не то.
— Батюшки, а я думала, среда! — засуетилась она вокруг него. — Давайте чашку, я разбавлю.
— Ладно уж, завтра два положите, — великодушно разрешил он.
Ну и слава Богу. — Она смущенно за рделась и глянула на меня. — Все, Родион Потапович, можете смотреть, она уже подсохла…
Тут в прихожей раздался звонок, и я пошла открывать.
На пороге стоял сухонький старичок. На локте у этого высушенного гриба висел зонтик–трость. Посмотрев на меня выцветшими глазами, он проскрипел:
— Доброе утро. Сам у себя?
Решив, что это один из наших нештатных детективов, которых босс подкармливал время от времени, я пропустила его внутрь, со словами:
— Доброе утро. Какой замечательный у вас зонт! Боссу наверняка понравится.
Он прошел в кабинет, а я уселась за свой стол и включила компьютер, довольная, что избавилась от нудных наставлений. Но не успела еще программа как следует загрузиться, босс вызвал меня к себе. Я вошла, села в свое кресло и приготовила блокнот. Старичок, оглядев добротно обставленный кабинет, прокашлялся в костлявый кулачок и сказал:
— Растете, как я посмотрю.
— В каком смысле? — довольно засиял босс, выпрямив спину
— Ну, будка–то трансформаторная выросла, говорю, — охотно пояснил дед. — Сколько уже этажей?
— Пять, — буркнул разочарованно босс, возвращаясь в исходное положение.
— Во–во, я и говорю. А не свалится? Может, ее столбами подпереть, а то уж больно зыбко выглядит конструкция…
— Короче, отец, — перебил его Родион. — Вы сказали, что по делу пришли.
— А, ну да, как же! — Он поерзал в кресле, повесил зонт на спинку и виновато проговорил: — Я ваш сосед, между прочим, в соседнем доме живу, и давно к вам приглядываюсь, переживаю. Дамочка вот у вас очень даже интересная, — он скосил на меня глаза, но туг же отвел, увидев ледяное выражение моего лица. — Вот я и говорю, — вздохнул он, — что звонками меня замучили. Дай, думаю, зайду, посоветуюсь, люди о вас только хорошее вроде говорят, не то что про милицию. Вот и решил к вам…
— Семен Петрович, — перебил, поморщившись, босс, — еще короче.
— Хорошо, хорошо, только вы меня не перебивайте в другой раз…
— Попытаюсь.
— Дело в том, что меня в последнее время телефонными звонками замучили. То жена позвонит бывшая, знаете ли, и давай всякую чепуху молоть. То брательник из Саратова как насядет по десять раз на дню и травит про свою пропащую жизнь. А второй брательник, тот все больше ночью балует, алкаш проклятый, телефон ажио раскаляется. То Люба, сестра, привяжется, чтоб ей пусто было, прости Господи. Хорошо у меня бессонница да я не сплю, а как если бы спал? В общем, совсем замучили негодники, мочи никакой уже нет. Главное, раньше никогда не звонили, доброго слова от них не дождешься, а тут как с цепи сорвались, как сговорились, будто клапан у них открылся, пропади оно все пропадом! — Он вытащил платочек и аккуратно промокнул вспотевший лоб. — И ладно бы что–нибудь толковое говорили, по делу, а то все больше ахинею несут, словно из ума выжили. Так что очень вас прошу, Родион Потапыч, сделайте что–нибудь с моей бедой — сам я уж и не знаю, как поступать…
— По–моему, радоваться вам нужно, милейший Семен Петрович, — проворчал босс. — О вас заботятся, не забывают на старости лет, беспокоятся. Ничего страшного в этом не вижу…
— Ничего не видите?! — округлил глаза старик и посмотрел на меня. — Во дает, а! Посмотрел бы я на вас, если бы с вами такое приключилось.
Босс тоскливо взглянул на него, потом перевел взгляд на меня, но я только сочувственно пожала плечами, затем сказал деду:
— Думайте обо мне что хотите, но я действительно ничего дурного и противозаконного в этом не усматриваю. По крайней мере это не повод приходить сюда и жаловаться. Разбирайтесь сами со своими родственниками.
— И разберусь, — посуровел дед. — Обязательно разберусь, дай только добраться до них, окаянных! Но я пока на тот свет не спешу.
— В каком смысле? — опешил Родион, а я чуть не выронила блокнот.
— А что, я разве вначале не сказал? — растерянно пробормотал дед.
— Чего не сказали? — подался к нему босс.
— Ну, что все эти родственники давно умерли… Извините, склероз проклятый…
Мертвая тишина повисла в кабинете. Дед, смущенно смотрел в пол. Босс, у которого очки свалились с носа, застыл с открытым ртом, а я таки выронила блокнот вместе с карандашом и теперь тупо разглядывала все это на полу. Наконец, обретя дар речи, босс просипел:
— И как давно они умерли?
— Да уж пять лет, почитай. В один год отмаялись.
— И вы видели их трупы?
— А как же, сам всех и схоронил — больше некому было.
— А теперь, значит, с того света названивают? — спросил босс, окончательно придя в себя.
— Получается так, — старик уронил голову и громко засопел.
— А Наполеон, Гитлер, Македонский — эти не тревожат?
— Нет, эти не звонят, — вздохнул серьезно дед. — Да и откуда им, они ведь моего номера, наверное, не знают.
— А то бы небось позволили?
— А кто их знает, я теперь уже ничему не удивлюсь, — пожал тот плевами. — После такого–то…
— Ага, значит, вы уже не удивляетесь, что с покойничками по телефону болтаете! — торжествующе заключил босс. — Прекрасно. А в гости случайно они не напрашивались? Знаете, чайку там попить, водочки с солеными груздочками, а?
— Чудак вы человек, ей-Богу, — хихикнул дедок. — Как же они в гости придут, если я их сам схоронил? Они уж сгнили давно…
— Мария, ты слышала? Это я чудак–человек. Значит, по телефону, получается, это ничего, нормально, так, что ли?
— Кто их знает… Мне их секреты неведомы, на том свете свои порядки. Только ведь голос все одно сгнить не может — он же бестелесный, как я понимаю.
— Почему вы решили, что это именно ваши родственники?
— Что ж я, голосов ихних не знаю? — обиделся дед. — Слава Богу, сколько лет рядом, считай, прожили…
— Простите, а сколько вам лет?
— Чё извиняться–то? Семьдесят девять стукнуло.
— А права водительские у вас имеются? — спросил хитрый Родион, зная, что психам права не выдают.
— А как же, конечно. Они у меня и сейчас с собой. Я знал, что вы спросите, — он достал из кармана пиджака завернутые в целлофановый пакет документы и протянул боссу. — Вот, туг все, начиная с метрики и кончая пенсионным удостоверением.
Родион внимательно просмотрел каждую корочку и бумажку, и лицо его стало хмурым. Наконец он вернул все старику и спросил:
— Можно задать вам один вопрос…
— Нет, я не сумасшедший, — тут же отмел тот его подозрения, — и мне все это не приснилось. Я, между прочим, в войну разведчиком был! Сначала тоже подумал, что малость крыша поехала. Всего себя исщипал, во, поглядите! — Он засучил рукав пиджака с рубашкой, и мы увидели синюшные пятна, покрывавшие его иссохшую руку. — Я же не дурак, слава Богу, потому и пришел сюда, а не в диспансер.
— И чего же вы от меня хотите? — сдался босс. — Чтобы я сам с ними переговорил и попросил не тревожить живых?
— Не знаю, — честно пробормотал дед. — Но мочи моей больше нету такое терпеть. Вы представляете себе, что это такое, когда среди ночи с покойной женой начинаешь наяву общаться? Волосы дыбом встают последние! А еще брательник как матом завернет, так вообще жить со страху не хочется. Одним словом, делайте что хотите, но избавьте меня от этого!
Босс принялся за свои каракули. Это означало, что дело его заинтересовало и он начал размышлять. Я видела, как в его огромной кудрявой голове прокручиваются различные версии и объяснения происходящего, но, судя по всему, ничего путного в нее не приходило. Наконец он спросил:
— А о чем они с вами разговаривают?
— О разном, Родион Потапыч! — обрадованно вскинулся старик, видя, что детектив сломался. — Чепуху всякую мелют в основном.
— А вы им что говорите?
— Ничего! Они и слова вставить не дают, все больше сами тараторят, ничего слушать не желают. Но ведь трубку не бросишь — все же родня какая–никакая, хоть и мертвая. Я их, честно–то говоря, и при жизни не особенно терпел и жаловал, но всегда делал вид, что они мне нравятся, подлаживался под них, значит, чтобы не обидеть, так вот… — он смущенно провел рукой по редким седым волосам.
— Ну а у вас самого есть какие–нибудь мысли на этот счет?
— Я же говорю: уже и не знаю. Сначала думал, разыгрывает кто–то, а потом, когда вслушался, понял, что нет, это точно они и никто другой, — такие подробности моей биографии рассказывают, что только покойники да я знали, во как! Выходит, что они это и есть, не иначе.
— А телефон не пробовали отключать?
— Как же это я его отключу? — удивился дед. — Я уже полгода жду, когда пенсию давать начнут, сами знаете. Они позвонить должны и на почту пригласить. Вот и хватаю трубку каждый раз как заведенный.
— Что, и ночью могут сообщить?
— А кто их теперь знает, с этой демократией? — вздохнул дедок. — Пускай хоть и ночью, лишь бы платить начали.
Повертев в руках карандаш, босс тихо сообщил:
— Ну хорошо, Семен Петрович, я как–нибудь зайду к вам…
— Вот только не надо вот этих «как–нибудь»! — громко запротестовал дед. — Вы же не бюрократы какие, как все вокруг!
Босс слегка порозовел, то ли от стыда, то ли от похвалы, поскреб подбородок и смущенно проговорил:
— Знаете, чем меня пронять, уважаемый. Ладно, идемте прямо сейчас, поболтаем с вашими покой…
На столе зазвонил телефон, и он с облегчением схватил трубку. Я поняла, что, даже если там ошиблись номером, он все равно сейчас сообщит старику, что его срочно вызывают по неотложным делам. Так оно и случилось. Положив трубку, он с сожалением протянул:
— Извините, меня срочно вызывают в мою школу. Там произошло ЧП…
— Давайте я схожу, босс? — предложила я,
пожалев несчастного старика. — Проверю все и доложу вам.
— Вы не против? — живо спросил он, посмотрев на деда.
Тот только пожал плечами.
— Мне все одно, лишь бы польза была… Босс спешно ретировался, а я отправилась к деду домой слушать покойников.
2
Семен Петрович Поликарпов жил в старом пятиэтажном доме, одном из тех, что окружали наш офис. Постройки были еще дореволюционные, добротные, с широкими лестницами и облезлым фасадом. В подъезде даже имелась каморка для консьержки, в которой легко могла бы разместиться молодая семья из четырех человек. Консьержка, по понятным причинам, отсутствовала, вместо нее в комнат? стояли детские коляски. Квартира старикана третьем этаже оказалась такой же просторной, как и лестничная площадка, с высоченными потолками, громадной прихожей, из которой в разные стороны уходили двери четырех стариковских комнат. Мебель была ровесницей дома — такая же обветшалая, потемневшая от времени и долгого пользования, от нее исходил невыносимый запах древности и плесени. Все здесь, включая самого хозяина, было очень старым, отжившим свое, но еще не умершим. Паркет, истертый в некоторых местах буквально до дыр, давно потерял свой цвет и блеск, обои превратились в ингредиент штукатурки, и даже лампочки, ввинченные в черные патроны без люстр, светили как–то устало и нехотя, словно из последних сил.
Попав в квартиру, дедок сразу же вписался в нее и стал почти незаметен в родной обстановке. Усадив меня рядом с тумбочкой в холле, на которой стоял удачно подобранный в начале века под мебель древний телефон со здоровенной трубкой и металлическим наборным диском, он посеменил на кухню заваривать чай. Телефон пока молчал. Минут через десять старик принес две чашки ароматного, крепко заваренного чаю, придвинул к тумбочке еще один скрипучий стул, и мы стали вместе, обжигаясь кипятком, таращиться на аппарат.
— Где это вы такую квартирку надыбали? — поинтересовалась я.
— После войны досталась, — с гордостью ответил он. — Тогда такого добра много было, не то что сейчас, любую выбирай. Я к тому же майором был, с орденами да медалями, с ранением. Вот мне и выделили вместе с мебелью эти хоромы. А чем плохо–то…
Тут телефон, подпрыгнув, оглушительно заверещал, и дед дрожащей рукой схватил трубку.
— Алло, слушаю! — прокричал он, испуганно глядя на меня. — Кто говорит? — И беспомощно пролепетал, протягивая ее мне: — Брательник из Саратова.
Взяв трубку, чувствуя холодок в спине, я опасливо приложила ее к уху и стала слушать. В какой–то момент мне действительно показалось, что говорят из преисподней — голос был приглушенным, сиплым и шел откуда–то издалека:
— …Эти сволочи хотят у меня холодильник отобрать! Ты помнишь, Семен, мой холодильник? Ему цены нет, даром что старый! Он еще сто лет проработает, а они собрались его на дачу везти! Да его сопрут там, и все дела! Ты же знаешь, что сейчас на дачах творится — все тащат, ворье поганое…
— Алло, — робко перебила я, — кто это говорит?
Голос смолк, осталось лишь тяжелое сопение. Потом «покойник» спросил:
— Семен, что у тебя с голосом? Алло, Семен, это ты?
— Нет, это не Семен, это его внучка, а вы кто?
— Внучка?! — заволновался мертвец. — Какая внучка? Не было у него никаких внучек! Кто это? Где Семен?! — перешел на визг брательник. — Немедленно позови Семена! Ты убила его, сука, я знаю! Я тебя достану, живьем сгною в застенках!!! Семена мне, немедленно!
Я в ужасе бросила трубку на аппарат и ошарашенно посмотрела на деда. Тот злорадно усмехнулся:
— Ну что, убедилась? А у меня такое по десять раз на дню.
— А чего это он такой грозный? — с трудом приходя в себя, пробормотала я.
— Васька в НКВД работал, лихим, надо сказать, рубакой был! — хвастливо пояснил дед.
— И холодильник тоже существовал?
— Ну да, он еще при жизни все лаялся за этот холодильник со своими. Вишь, до сих пор никак не угомонится. И то сказать, его этим холодильником за хорошую службу премировали, «ЗИЛ», добрая машина была, надежная. Не то что сейчас.
— А внучек у вас и вправду не было?
— У нас с Верой детей не было, не то что внуков, — вздохнул дед печально, — Бог не дал. Мне, вишь, на фронте причинное место отстрелили… Фашисты проклятые! — и рубанул рукой воздух.
Я сочувственно покраснела.
— Вот веришь, девка, лучше бы убили совсем, чем такая напасть! Прибор–то отстрелили, а сердце осталось. Желание ведь не отстрелишь! Так и промаялся всю жизнь. До сих пор на девок заглядываюсь… На тебя вот тоже иногда в окошко смотрю. Чувства у меня, наверное, невостребованными остались, изнутри так и прет все, а выхода нету… — Он грустно замолчал.
— А как же вы женились? — смущенно спросила я, не зная, как вести себя в такой пикантной ситуации.
— Да так и женился, — горько усмехнулся он. — После войны любой мужик нарасхват был, хоть калека, хоть урод. А я весь целый с виду, красавцем слыл да еще майор, с хорошей квартирой, — он отвел глаза. — Вере, правда, до самой свадьбы ничего не говорил про недостачу — шибко уж красивой была, заполучить ее хотел…
— Бедненькая… — в ужасе прошептала я.
— А чего, свыклась со временем, куда ж, деваться, — вздохнул он. — Так и прожили век в
целомудрии. Она, правда, сначала выла по ночам, да потом перестала… Ладно, это моя I жизнь, — он отхлебнул чайку.
Я поднялась.
— Сделаем так, Семен Петрович, я сбегаю в офис и кое–что возьму. А вы пока трубку не берите, пусть звонят на здоровье.
— Что это ты задумала? — насторожился он.
— Не волнуйтесь. Установим вам телефон с определителем номера и узнаем, где эта преисподняя находится.
Я быстро выскочила за дверь, потому что уже стала задыхаться в этой спертой атмосфере среди прогнившей мебели и покойницких голосов.
Меньше чем через полчаса я вернулась, отключив свой телефон в приемной и захватив его с собой. Родион недавно оснастил контору японскими аппаратами с автоответчиками и определителями номеров, с помощью которых можно было записать разговор на пленку и узнать, откуда звонят. У меня не было иллюзий, что я получу номер телефона того света, но все же странность и необычность происходящего порождали в душе невольные сомнения: а вдруг? Подключив аппарат к сети, я села на стул, и почти сразу раздался звонок. Опасливо посмотрев на хитроумную технику, дед не решился взять трубку. На табло высветился какой–то номер, не похожий на московский, и я подняла трубку, включив запись и встроенный динамик, из которого можно было слышать весь разговор.
— Сема, сколько можно тебя ждать? — без всяких переходов послышался визгливый женский голос. — Ты всегда был бессовестным!..
Наклонившись ко мне, старик прошептал:
— Это сестра моя, Люба.
— Помнишь, я просила тебя починить розетку? Ты обещал прийти и помочь, Сема, но так и не пришел…
Я вопросительно посмотрела на деда, и тот утвердительно кивнул, пробормотав:
— Было такое. Сестра продолжала:
— Ты всегда был эгоистом, Сема, и тебе нужно было умереть раньше всех, но ты и этого не сделал! Теперь я прошу тебя о последней, такой ничтожной услуге, а ты опять проявляешь свой невыносимый характер. Это ведь так нетрудно сделать, есть масса способов, и ты их прекрасно знаешь. Мы все ждем тебя: и Верочка, и Василий, и Гриша, и я — все, кого ты довел до гроба. Приди к нам, слышишь, и мы все простим. Нам будет хорошо вместе…
Не выдержав, я положила трубку. Дед сидел и тоскливо взирал на свои потрепанные тапочки. Руки его дрожали, лицо осунулось, он весь сгорбился и, казалось, вот–вот свалится. Мне было не легче.
— И давно вас просят умереть? — тихо спросила я.
— Да не так уж, — он прокашлялся. — Недели две, может. Раньше просто болтали ерунду, а потом вот звать стали…
Телефон опять зазвонил. Мы с дедом вздрогнули, я подождала, пока не высветятся цифры номера, включила запись, динамик и взяла трубку. Говорила совсем другая женщина, голос был тихим и монотонным:
— Семен, ты прости, что я тогда выкинула в окно твою фронтовую фляжку. И окно разбила, помнишь? Но только больно уж разозлилась на тебя. Спасибо соседям, подобрали
и принесли — все мне теперь легче грехи замаливать здесь. Знаешь, ты не торопись к нам. Я тут подумала, когда молилась: трудно тебе здесь будет, ты ведь за всю свою жизнь никому ничего хорошего не сделал, только гадил всем и меня мучил. А как сюда попадешь, то уже ничего не исправишь, изведешься только. Я тебя, подлеца, всю жизнь жалела и теперь жалею, потому и говорю: сделай ты там хоть что–то хорошее кому–нибудь, пусть малость, но добрую. Тогда тебе здесь легче будет немного, по себе теперь знаю, слышишь? Так что ты уж подумай там, пересиль себя, поломай, но доброе дело сотвори и прощение получишь, не так жарко гореть будешь…
Семен Петрович выхватил из моих рук трубку и исступленно закричал:
— Вера, алло, что ты несешь, какое еще дело?! Сдурела ты там совсем, на том свете?! А то я тебе никогда добра не делал! Да и что мне сделать, кому? Никого ведь из родных не осталось!
— А ты чужим сделай. Подумай сам, вспомни, что у тебя есть и чем еще людям помочь можешь. Не будь ты скрягой перед смертью.
— Это я-то скряга?! — взвился несчастный старик. — А кто тебе всю жизнь платья дорогие покупал, отрезы сторублевые, не я?! Ты у меня в шелках да в золоте ходила, а теперича скрягой обзываешься? Да пропади ты пропадом!!!
Я нажала на рычаг. Дед, грудь которого бурно вздымалась, а из глаз сыпались гневные искры, негодующе посмотрел на трубку, плюнул в нее и в сердцах швырнул на место, чуть не расколотив нашу собственность. — Ты слыхала? Это ж надо такое сказануть! — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Скряга…
— Да вы не принимайте все так близко к сердцу, — начала я успокаивать его. — Вы же, надеюсь, не верите, что разговаривали сейчас со своей женой?
— А то с кем же, по–вашему, я разговаривал? — искренне удивился старик. — Конечно, с женой! Она у меня всю жизнь такая вот была, все пилила меня ни за что ни про что. Я же говорю, что все ихнее: и голоса, и манеры, и подробности всякие знают… — он возмущенно хмыкнул.
— Это–то и странно, дедушка. Откуда они все это знают?
— Это ты сама странная. Как им не знать, если они сами все это делали при жизни? Чего ж тут удивительного? Ты лучше подумай, как отвадить их от меня, чтобы в покое оставили.
— Это уже не в моей компетенции, — я засобиралась уходить. — Пусть босс сам разбирается. Я ему отнесу записи разговоров, он прослушает, попытается узнать, откуда звонили и все такое. Аппарат я вам оставлю пока — пусть с автоответчиком разговаривают, если уж им так невмоготу. Кстати, драгоценности какие–нибудь есть в доме?
— А зачем тебе это? — подозрительно спросил он.
— Ну, если кто–то так откровенно вас раскручивает на доброе дело, значит, хочет что- то получить. Что бы это могло быть, как думаете?
Старик задумался. Потом твердо сказал:
— Нету у меня ничего, это точно. Все ейное золото и броши, что были, я ей в гроб положил, чтобы и там ни в чем не нуждалась. А она вишь: скряга… — Он насупился. — Совесть совсем потеряла. Платья ее все в шкафу висят, да и не богатство это никакое уже. Шуба вот только, норковая, но ее моль поела. Нет, ничего у меня такого нет, чтобы кто–то позарился — все продал уже, что можно было. Слушай, а что она там имела в виду, когда про доброе дело говорила? Может, двор пойти вымести или площадку вымыть в подъезде? — Он растерянно поднял глаза. — Какое я еще могу доброе дело сделать? Стар уж совсем…
— Вы вот что, Семен Петрович, — подумав, сказала я, — пока вообще ничего никому не делайте без нашего разрешения. Мы теперь за вас отвечаем и в обиду никому не дадим. Вас хотят обмишурить, это и ежу ясно как Божий день, и нам нужно выяснить, кто это. Одно скажу, способ они выбрали довольно оригинальный. Запомните: это не ваши родственники, а мошенники, хитрые и хорошо подготовленные. Я уверена, что босс их выведет на чистую воду, только вы не мешайте и делайте что скажем. В квартиру никого не пускайте, никому не открывайте вообще. Ключей больше ни у кого нет?
— Откуда?
— Ну вот и замечательно. Если что, сразу звоните нам и ждите. Все поняли?
Поморгав глазами, дед тяжело вздохнул и проскрипел:
— Все сделаю, как скажете, только избавьте меня от этой нечисти…
— Избавим, дедуля, не волнуйтесь. Все, я пошла, а вы запирайтесь. Автоответчик не будет ничего отвечать, а только запишет их голоса. Не слушайте их и не соглашайтесь ни на какие уговоры. Если позвонят насчет пенсии, то вы услышите и сможете поговорить. До скорой встречи.
Вытащив из телефона кассету с записью и заменив ее другой, я ушла, оставив деда тупо разглядывать мою визитную карточку с номером телефона офиса. Двери у него были прочные, дубовые, а замок надежный.
…Босс, внимательно выслушав мой доклад и запись телефонных разговоров, изучив номера телефонов, скопированные мной с определителя, просмотрел телефонный справочник и недовольно сказал:
— Первый раз звонили, кажется, из квартиры, но одна цифра почему–то не высветилась. Потом уже звонили из автомата. Это нам ничего не дает, как и их голоса. Говоришь, квартира у деда большая?
— Не то слово, босс. Она просто огромная, да еще в самом центре Москвы. Если верить тому, что у него больше ничего нет, то они точно нацелились на его хоромы.
— Но какие хитрые бестии! — проворчал восхищенно он. — О таких методах даже я ничего не слышал. Сколько такая квартирка может стоить нынче?
Я прикинула примерную сумму и сказала:
— Если в ней сделать евроремонт, поставить импортную мебель и сантехнику, то четырехкомнатная в этом районе потянет на все двести тысяч, если не больше.
— Да, игра стоит свеч. Как, интересно, они узнали про него? И про холодильник, про фляжку, розетку. Надо бы выяснить у деда, может, он кому рассказывал.
— Не думаю. Он, похоже, отшельник, ни с кем не общается. Кстати, про фляжку легко могли от соседей узнать — они же ее подобрали…
Босс удивленно посмотрел на меня:
— Соображаешь, действительно могли. Но как же все остальное? Я допускаю, что его родственники жаловались на него соседям, мошенники расспросили их и узнали подробности его жизни. Но это ведь сколько работы нужно проделать, сколько информации собрать, даже в Саратов съездить — нет, это не реально. И потом, как они голоса подделали? Сколько, он говорил, пять лет уж прошло, как родные отмучились? Но пять лет назад еще не было такого бума вокруг жилплощади — приватизация только начиналась, и преступники еще не освоили систему отъема жилья незаконными способами. Значит, они вышли на старика уже в наше время и, следовательно, не могли слышать голосов умерших. Тогда как они смогли их подделать? Да еще так точно, что сам старик клянется, что это его родня. Странно все это… Остается версия, что дед уже не помнит ничего и мошенники ему просто внушили, что он слышит именно жену или брата. Теперь он уже и сам верит, и нас в заблуждение вводит. Но мы не поддадимся, верно? — Он хитро улыбнулся.
Я с восхищением посмотрела на него и уважительно склонила в знак согласия голову, не такую умную, как его, но зато гораздо более симпатичную. Он продолжал:
— Зря ты сказала про внучку. И вообще не нужно было встревать — ты их вспугнула. Видимо, они хотели потихоньку додавить его, зная, что он нелюдим и будет сам разбираться со своими проблемами. Но теперь, когда ты влезла, они наверняка ускорят развитие событий, то есть перейдут к более решительным и уже проверенным способам — постараются похитить его и силой заставят подписать дарственную. Это, конечно, рискованно, старик может не выдержать и умереть от насилия, но они уже не остановятся, потому что слишком много трудов и денег затратили на это дело и теперь не захотят все терять. Наверняка они уже в пути, — спокойно заключил он, с довольной улыбкой откидываясь в кресле.
— Так что же мы сидим?! — в ужасе воскликнула я.
— Ты ведь сказала ему, чтобы он никому не открывал?
— Сказала.
— Нечего тогда и волноваться. Если они станут ломиться к нему, он тут же позвонит нам и мы сразу же прибежим. Двери у него крепкие?
— Без лома не вскроешь. Замок тоже хитрый, отмычкой не возьмешь, довоенное производство какое–то. Если сам не откроет, то без шума войти не смогут, а там соседи кругом…
— Забудь про соседей, Мария, — строго сказал босс. — Не те сейчас времена. Никто и носа не высунет на шум — своя шкура дороже.
, Даже в милицию позвонить побоятся. Так что надежда только на нас.
— Вы меня пугаете, босс. Может, нанять милиционера для его охраны?
— А если я ошибаюсь? Милиционер, конечно, хоть столб охранять будет, пока ему платят, но что я скажу его начальству, что покойники в последнее время слишком активизировались? Не поймут…
На столе зазвонил телефон, и босс с недовольным видом поднял трубку. Почти сразу же лицо его вытянулось удивленно, и он быстро проговорил:
— Ни в коем случае не открывайте ему! Мы уже выходим!
Бросив трубку, он легко вскочил, вытащив из стола кобуру с пистолетом, и уже на ходу проговорил:
— Старик утверждает, что в его дверь звонит покойный брательник из Саратова. Он узнал его в «глазок» и дрожит от страха.
— О Господи!..
Пулей вылетев из офиса, мы побежали к дому. До подъезда было метров пятьдесят, и он был скрыт деревьями, но мы все же увидели, как от него на высокой скорости отъехала синяя иномарка с тонированными стеклами и скрылась за углом дома. Номер рассмотреть было невозможно, да и бессмысленно, потому что он наверняка был поддельный. Не сбавляя, однако, хода, мы пронеслись мимо на удивление пустых лавочек в подъезд, влетели на третий этаж и застыли перед распахнутой настежь дверью стариковской квартиры. Деда похитили.
В этом можно было не сомневаться, однако Родион обшарил все комнаты и только после этого занялся прихожей. Следов борьбы нигде не обнаружилось. Не было и следов взлома. Что нас поразило, так это ключ, торчавший снаружи в хитром замке. Значит, он был у бандитов! Еще одна загадка. Вытащив ключ, босс внимательно осмотрел его и пришел к выводу, что он не поддельный, а выпускался явно вместе с замком много лет назад. Прихватили преступники и наш замечательный телефон с автоответчиком и АОНом, который я оставила деду. У дверей в коридоре стояли те самые тапочки, что я видела на старике, что означало, что он даже успел переобуться. Или его переобули сразу в белые тапочки…
— Нас обули, — сокрушенно сказал босс, садясь на табуретку, на которой раньше сидела я. — Увели клиента прямо из–под носа. И у кого — у лучшего сыщика Москвы! — Он вытащил из кармана трубку и стал набивать ее табаком из кисета, заботливо вышитого для него Валентиной.
— Что думаете делать, босс? — робко спросила я.
Раскурив трубку, пыхая, как паровоз, он оглядел квартиру и проговорил:
— Да-а, квартирка и в самом деле хороша. Огромная, так скажем, квартирка. Как вот только найти в ней документы на нее — это вопрос. А найти нужно. Без них бандиты не смогут ничего сделать. Стоп! — он вдруг просветлел лицом. — Кажется, я знаю, где документы!
— Где?! — радостно вскинулась я.
— У мошенников, — поник он, глядя на, вешалку. — Я видел эти бумаги, когда проверял его документы в офисе, значит, он носил их в пиджаке, А пиджака, как видишь, на вешалке нет. Ладно, закрывай квартиру, забирай ключ, и идем в контору. Мне там лучше думается.
В офисе босс усадил меня в кресло для посетителей и дотошно переспросил о моем разговоре с дедом у него дома. Я пересказала все слово в слово, а он делал какие–то пометки карандашом и все время напряженно думал. Впервые я видела, как работает его гениальная кудрявая голова, мозги в которой крутились не как у всех нормальных людей, а в другую или, вернее, сразу во все стороны. После моего доклада он поднял трубку телефона, набрал номер и сказал, даже не поздоровавшись:
— Это Родион. Скажи, кто в нашем районе самый главный маклер? Хрящ с командой? А как он обычно действует? — И начал что–то записывать. — Так, подкуп, фиктивные ордера, через психиатра… А как фамилия психиатра? Наталья Ващенко? Все–то вы знаете в своем МУРе. А почему не берете? Доказательств нет? Это бывает… А кто, кроме Хряща, еще может здесь орудовать?.. Все поделено, говоришь, и чужаков сразу кончают? Славные ребята. А с применением насилия можно отобрать квартиру? Легко?! Как это? Со своим нотариусом… Лихо. Значит, от человека только подпись на дарственной требуется, и все дела? Этак можно и меня из будки выселить… Ну–ка, брат, расскажи–ка все поподробнее…
Устроившись поудобнее за столом, он начал слушать. Минут через пять положил трубку, тоскливо посмотрел на меня и изрек:
— Хана нашему деду. И его квартире тоже хана. Зря мы их вспугнули. Так, может быть, хоть жив остался, побомжевал немного. У меня тут однокурсник в МУРе работает, так он поразительные вещи рассказывает…
— Вы же говорили, что в ФСБ.
— Это другой однокурсник — курс у нас был большой, — терпеливо пояснил он. — Так вот, он сказал, что с приватизацией в России появилась масса людей, и глупых, и умных, обладающих солидным капиталом в виде своих жилищ. Государство, как всегда, не позаботилось об их защите, и преступники открыли настоящую охоту за этой халявой. Заставляют человека подписать дарственную на свою квартиру, нотариус, купленный ими с потрохами, тут же, на месте пытки, заверит это дело, и все — закон уже переходит на сторону преступников. Только в нашей многострадальной стране может быть такое! И дураку ясно, что введением института частных нотариусов государство узаконило преступность, развязав ей руки! Скопище идиотов! — Он недовольно шмыгнул носом. — Но слушай дальше. Хозяина потом убивают, если он один прописан в жилище, и устраивают все так, будто он умер естественной или случайной смертью. После этого можно спокойно вселяться в квартиру или продавать ее. Наш клиент идеально подходит для них, поэтому–то они в него так и вцепились. Однокурсник говорит, что сегодня в Москве только чудом можно не попасть в лапы мошенников, покупая или продавая квартиру. Милиции известны все их методы, и те уже не рискуют действовать внаглую, с применением откровенного насилия, а обрабатывают хозяев морально, доводят до психушки, оформляют опеку и так далее. Или же просто подделывают документы. В нашем случае работают явно не местные, потому как сигналов о воскресших покойниках в милицию раньше не поступало. Значит, мы имеем дело с залетными молодцами, а их всегда очень трудно вычислить.
— Постойте, как: я поняла, они должны будут вернуть деда в квартиру?
— И вернут, только не деда, а его труп. Подкинут незаметно, а потом соседи обнаружат его с инфарктом или выбросившимся с балкона — мало ли что, человек старенький, одинокий… — Он вздохнул. — Так что дело это дохлое и шансов у нас очень мало.
— А что вы вообще хотите спасти: деда или квартиру? — подозрительно спросила я.
— Я хочу сделать и то и другое, а также поймать этих мошенников, — спокойно ответил он. — Мой друг сказал, что вычислить их практически невозможно. Но я постараюсь. Это, оказывается, одна из самых преступных сфер в Москве со времен начала приватизации. У них все куплено: нотариусы, ДЭЗы, РЭУ, БТИ и так далее. К несчастью, сбылась мечта всех бандитов — в стране теперь все можно купить за деньги. Неподкупным быть или невыгодно, или опасно для жизни. Настали золотые времена для преступников. Они могут оформить документы на твою квартиру, явиться к тебе домой и оспаривать свои права. Если бы не штамп с пропиской в паспорте, тебя бы просто выкинули вон и даже не стали бы разговаривать. Слава Богу, что прописывают еще в милиции, но, говорят, и прописку скоро отдадут в ведение РЭУ. Тогда в Москве вообще будут жить одни бандиты, которые повышвыривают всех москвичей из их квартир, в том числе и этих тупоголовых горе–законодателей…
Он опять поднял трубку и куда–то позвонил:
— Это Родион. Узнай мне все о Семене Петровиче Поликарпове, семидесяти девяти лет от роду, проживающем по адресу… — он продиктовал адрес. — Узнай, где похоронены его ближайшие родственники… Нет, его могила меня пока не интересует… Проблемы не у меня, а у него. Все, сделай это очень быстро. Жду.
И положил трубку.
— Что, еще один однокурсник? — удивленно спросила я.
— Да, еще один.
— А зачем вам могилы дедовых родственников?
— Меня не оставляет в покое этот дурацкий ключ. Если дед был так хорош, что зарыл в землю все золото вместе с женой, то ему легко могло прийти в голову положить туда и ключ, чтобы она могла в любой момент попасть домой с того света. Похоже, он хоронил ее как царицу египетскую. Других версий у меня пока нет. Найдем, кто вскрыл могилу, найдем и преступников с дедом.
— Но мы ведь еще не знаем, вскрывали ее или нет?!
— Узнаем, не волнуйся. Кстати, где там Валентина? — Он посмотрел на часы. — Пора обедать уже…
Пообедав в шикарно отделанной столовой на втором этаже башни, мы спустились вниз, и почти сразу же раздался телефонный звонок. Родиону сообщили, что жена и двое родственников похоронены на Люблинском кладбище и что все остальные сведения о них сообщат позже.
Мы с боссом сели в недавно купленный для деловых разъездов джип и отправились искать могилы. Он почему–то не умел водить и наотрез отказывался учиться, поэтому вести пришлось мне, как всегда, а он лишь приказывал мне ехать потише и соблюдать все правила, которые почему–то знал назубок. Поставив машину на стоянке, мы пошли бродить по длинным рядам огромного кладбища. Найдя нужную могилу, мы невольно замерли перед стандартной гранитной глыбой с именем жены Поликарпова. Могила была страшно запущена, неухоженна, цветы на венках давно выцвели и скукожились, краска на оградке вся облезла, и мне стало ясно, как сильно любил старик свою женушку, которую так и не узнал как женщину.
— Могилу вскрывали, — уверенно сказал босс, осмотрев место захоронения.
— Не похоже, — не столь уверенно возразила я.
— Совершенно точно. Правда, это было не пять лет назад, а гораздо позднее, — он развернулся и пошел по другой стороне ряда, всматриваясь в надписи на надгробьях и в землю. Потом вернулся и твердо проговорил: — Примерно полгода назад это было. Видишь, земля на могиле чуть желтая, с глиной? А рядом, на могиле брата, земля совсем черная. И у сестры тоже. А здесь почему–то чуть желтая. А ведь похоронили их в один год с разницей в месяц, смекаешь? Учись, пока я жив. На той стороне хоронили как раз полгода назад, и земля там такая же, с желтизной. Там есть тоже одна неухоженная могила, и выглядит она так же. Кстати, не помешало бы нашему клиенту порядок здесь навести, оградки покрасить.
— Боюсь, что оградку уже нужно будет красить и на его могиле, — пробормотала я.
— Ты права, чуть не забыл, — пробормотал босс, достал сотовый телефон и набрал номер. — Привет, это опять я. Слушай, пошли кого–нибудь по адресу, что я тебе дал. Пусть покараулит там и никого в квартиру не пускает. И оружие пусть возьмет. Нет, убить не убьют, но покалечить могут. Все, пока.
Он сложил трубку, сунул в карман и посмотрел на меня.
— Ну, идем теперь к могильщикам? Боюсь, без них тут не обошлось.
— Думаете, они вам прямо так и выложат все? — с сомнением проговорила я, двинувшись за ним.
— Главное, ты не встревай, — пробурчал он, быстрым шагом идя к выходу, где виднелись домики кладбищенских рабочих.
Но дойдя до них, он передумал и отправил меня к машине, чтобы я чего–нибудь не испортила. Обидевшись на весь свет, я забралась в джип, включила радио и стала слушать современную попсовую музыку, от которой уши вяли больше, чем от звуков похоронного марша, доносившихся с кладбища.
Босс вернулся минут через двадцать, явно чем–то обрадованный. Но я не успела узнать, чем именно, потому что, как только он сел в машину, у него в кармане затрещал телефон, и через несколько мгновений мы узнали, что нашу Валентину похитили…
Она сама позвонила и сообщила, что пока жива, но ничего не понимает и делает только то, что ей приказывают какие–то ублюдки, держа пистолет у ее затылка. Сказала, что еще перезвонит, если, конечно, останется на этом свете. Когда связь прервалась, босс, слегка побледневший, сложил трубку и тихо произнес:
— Кажется, я остался без ужина. Потом пересказал мне все услышанное.
Я была в шоке. Тучи над нашими головами сгущались что–то уж слишком быстро, и, главное, было совсем непонятно, кому и зачем это понадобилось. Все сразу смешалось в моей голове, и я даже чуть не перепугала заднюю скорость с четвертой, когда выезжала со стоянки. Босс сидел нахохлившись и мрачно размышлял:
— Значит, пока все складывалось таким образом: услышав про внучку, они испугались и решили ускорить развитие событий. Поэтому приехали и забрали деда, чтобы узнать про невесть откуда свалившуюся на их голову родственницу, из–за которой вся их грандиозная афера могла полететь к чертям. Не думаю, чтобы они не знали о его бездетности, коль так детально изучили его жизнь, но, наверное, решили не рисковать. Когда же старик рассказал, что он обратился к нам за помощью, они примчались в офис, чтобы заткнуть нам рот, но нашли там только Валентину. Смелые ребята, отчаянные. Мне это все уже начинает нравиться. — Зачем им Валентина, босс? — дрожащим от отчаяния голосом спросила я.
— Они будут держать ее как гарантию того, что я ничего не предприму против них, не побегу в милицию, а буду сидеть спокойно и смотреть, как они втаскивают в квартиру труп деда и обставляют все свои делишки.
— Как, интересно, они вошли в офис?
— Наверняка позвонили под видом обычных посетителей. Валентина их впустила, а они набросились на нее, увидев, что никого больше нет, и увезли.
— Не так–то это и просто. Она сама кого хочешь захватит и увезет, — заступилась я за подругу.
— Это да, но против пистолета не попрешь. Ладно, забудем пока об этом…
— Забудем?! — взбеленилась я, едва не врезавшись во встречный автобус, и всю оставшуюся дорогу, рыдая, доказывала бессердечному боссу, что Валентина самая–самая и нужно немедленно бросать все и мчаться ей на помощь. Я вся кипела и дымилась от возмущения, а он сидел и смотрел в окно, думая о своем, потому что все это знал не хуже меня…
Двери офиса были открыты настежь. Внутри все было перевернуто. Телевизор в приемной, где, видимо, и происходила главная схватка, валялся, разбитый, на полу, среди бумаг и прочих канцелярских принадлежностей, кресла были сдвинуты, и даже горшки с цветами зачем–то сорвали со стен. Мой компьютер был выпотрошен — из него выдрали с мясом жесткие диски со всей информацией о нашей деятельности и финансовом положении. Кругом царила разруха, и следы побоища не оставляли сомнений в том, что похитителям пришлось несладко и они еще не раз проклянут тот день и час, когда надумали выкрасть Валентину, которой, судя по всему, это совсем не понравилось, и она разбушевалась не на шутку.
— Глянь–ка на это.
Босс поднял с пола какой–то блестящий предмет и показал мне. Это был золотой зуб. У Валентины такого добра не было.
— Ищите, должны быть еще, — уверенно сказала я. — Думаю, что если бы можно было, то туг бы и чьи–нибудь ребра валялись.
Пока мы приводили все в порядок, босс обнаружил еще два зуба, уже простых, передних, и по форме они, слава Богу, тоже не подходили под Валентинины. Молодец подружка! Интересно, сколько их здесь было…
— Теперь, по крайней мере, у нас есть хоть какие–то приметы преступников, — горько пошутил босс немного позже, рассматривая зубы в своем кабинете за столом. — Если увидишь кого со свежевыбитыми зубами, считай, что это наш товарищ.
— Все шутите, босс.
Я сидела в кресле напротив, расстроенная и злая, и пыталась найти хоть какую–нибудь зацепку, но ничего не получалось. Босс безмятежно чистил пистолет, из которого еще ни разу не стрелял на моем веку, и даже руки у него при этом не дрожали. Дед Мороз проклятый, холодный и бесчувственный!
Прошло уже около часа, как мы вернулись, но ничего больше не происходило, и никто не звонил. Ожидание становилось невыносимым.
— Скажите же что–нибудь, Родион Потапыч! — взмолилась я. — Что там, в вашей голове происходит? А то я сейчас начну подоконники грызть!
Он удивленно посмотрел на меня и проворчал:
— А что говорить, и так все ясно. Подоконников, кстати, здесь нет.
— Да что ясно–то?! — простонала я, схватившись за голову.
— То, что это не просто банда, которая охотится за квартирами. Уверен, что старик нам многого не рассказал, на свою беду. Если он не мог спать с женой, то наверняка у нее был любовник. Они тайно встречались, и она могла рассказать ему все о старике и его родственниках. Это также может быть чья–то месть, изощренная и хорошо продуманная. Кто–то ненавидит старика. Надо выяснить, кто именно. Зачем только Валентина их сюда впустила? Сколько раз говорил, никому не открывать, если кого–либо из нас нет, — он вздохнул. — Ладно, с этим еще разберемся. Запомни, наказание будет ужасным, — он грозно посмотрел на меня, и я съежилась. — А сейчас скажи, что там в компьютере пропало?
— Вся наша бухгалтерия, клиенты, контракты — в общем, все, что есть в налоговой инспекции плюс скрытые файлы с финансами, до которых они вряд ли доберутся — слишком далеко я их запрятала. Зачем им все это понадобилось, непонятно…
— Чтобы все узнать о нашей фирме, конечно. Им же ничего о нас не известно, а противника нужно знать в лицо. Выяснят, чем мы дышим, и отстанут.
— А если все–таки доберутся до файлов черной кассы? Начнут открывать все подряд…
— Зачем им это нужно? — пожал босс плечами. — Официально мы перебиваемся с хлеба на квас, они это сразу увидят и вряд ли станут копаться дальше. Они ведь ничего не знают про наши деньга. Для них главное — наши клиенты, чтобы узнать наш вес и значимость. Они поймут, что нас только трое, и решат, что мы — легкая добыча. Вот тогда–то я и подниму на ноги весь свой курс, и весь бандитский мир узнает, что такое молодые и образованные современные работники силовых структур! — Глаза его сверкнули. — Это им не продажные менты в участках, а огромная, скрытая до поры сила! Мы еще всем докажем, когда придет время и нам дадут возможность работать! — неожиданно зло заговорил он. — Когда нынешняя номенклатура отомрет, нажравшись до того, что лопнет от жадности, тогда молодые выйдут на сцену и наведут порядок в России! Мы всем курсом договорились не высовываться пока, потому что все бесполезно, а собирать информацию каждый на своем месте. Мы все про всех знаем, кто ворует и кто куплен на самых верхах. Думаешь, какого черта я, лучший выпускник, поперся в детективы?
— Не знаю, босс, — ошеломленно пролепетала я, ибо еще никогда его не видела таким.
Он внимательно посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
— И не нужно тебе пока знать, — он начал чертить свои каракули. — Забудь об этом и никогда никому не говори — все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Извини, мне не нужно было срываться. Это все из–за Валентины. А за нее не беспокойся, мне она не менее дорога, чем тебе.
Мы опять замолчали. По–прежнему ничего не происходило. Я сидела и думала над словами Родиона. Мне всегда казалось странным то, как быстро и легко он решал вопросы со своими однокурсниками, как быстро и четко они выполняли его просьбы, больше смахивающие на приказы. Он даже не всегда представлялся, его узнавали по голосу и никогда не задавали лишних вопросов, хотя он требовал от них информации, недоступной для простых смертных. Кто же он такой, мой босс? Может, он руководит каким–нибудь тайным обществом, пронизывающим уже все силовые и секретные структуры России? Господи, час от часу не легче! Тут со своей тайной не знаешь как справиться, а здесь еще одна. Но его головой явно нужно сидеть не в трансформаторной будке, а в министерстве. Да, мне будет над чем поразмыслить, когда освободим Валентину и старика и вернем диски…
— Чего мы ждем, босс? — не выдержав напряжения, снова спросила я. — А если они ее убьют?
— Старика, значит, тебе уже не жалко? — усмехнулся он.
— Жалко, но не так, как Валентину. Он свое уже прожил, а она только начала, можно сказать, — я всхлипнула.
— Успокойся, все будет хорошо, — буркнул он, сам не веря в это. — Мы все равно ничего не можем сейчас сделать. Остается только ждать. Мне кажется, они еще не обработали деда, никак не могут заставить подпись поставить. Он же разведчиком был на войне, упертый, значит. Небось молчит сейчас, как партизан.
— Ну да, он–то молчит, а мы тут с ума сходим! Отдал бы уж им эту проклятую квартиру побыстрее, и они бы Валю отпустили. Вы им скажите, когда позвонят, что мы ничего не предпримем, пусть делают что хотят, ладно? На фиг нам та квартира сдалась? Поселим деда у себя, в конце концов, места хватит…
— Ты пойми, Мария, им одной подписи мало будет. Даже если и допустить, что им только квартира нужна, во что я уже не верю, то им потребуется еще инсценировать смерть старика Поликарпова, притащить его труп домой и замести все следы…
— Ну и пусть тащат на здоровье! Я даже сама помогу им доставить его на третий этаж, только бы Валюту отпустили! Кстати, нужно будет убрать милиционера от подъезда, а то он может все испортить, — заволновалась я.
Удивленно посмотрев на меня, босс покачал головой и взялся за телефон.
— Слушай, — сказал он кому–то, — свяжись со своим парнем у подъезда, пусть не мозолит там глаза, а понаблюдает незаметно и ни во что не вмешивается. Если что, сразу дай мне знать. Ты снабдил его фотографией деда? Отлично. Больше ничего для меня не узнал? — и стал внимательно слушать.
Положив трубку, босс переварил все и сказал:
— На старика ничего нет. Обычный ветеран войны, инвалид второй группы, пенсионер. Жена его, покойница, круглая сирота, в войну потеряла всех родных. Жили с ним тихо, ни с кем не общались, с другими мужчинами ее не видели. Брат Григорий жил один в Марьиной Роще, спился, умер от приступа в очереди за водкой пять лет назад. Сестра, когда умерла, была вдовой, без детей и родственников. Старший брат Василий женился и уехал к жене в Саратов, где и умер, оставив жену и дочь, которые нашего деда терпеть не могли и после смерти Василия с ним не общались. — Он посмотрел на меня с грустью и заключил: — Так что зацепиться нам не за что.
— А что вы узнали на кладбище у могильщиков? — вспомнила я.
— Как я и говорил, могилу вскрывали полгода назад, — довольно засиял он. — Ночью пришел какой–то мужик, пообещал работягам кольцо с бриллиантом, сказав, что в могиле его родственница золотом усыпана, и они ему все сделали — им как раз на бутылку не хватало.
— И они вот так просто вам об этом рассказали?
— Нет, не просто. Им опять на пузырь не хватало. Пришлось одолжить сотню баксов. Сказали, что разрыли ему нужную могилку без лишних вопросов, мужик все выпотрошил, отдал им кольцо и исчез. Больше они его не видели.
— А как он выглядел?
— Они не помнят — под газом были. Вроде бы лет сорока–пятидесяти, с усами, в очках и шляпе — похоже, загримирован был. Я им даже телефонную запись на диктофоне прокрутил, но и голос они не узнали.
— Значит, за дедом уже давно охотиться начали? Хитрые бестии. Наверняка это кто–то из тех, кто был на похоронах и видел, что покойница вся в золоте лежит. Но как они могли заметить ключ в гробу? Не в руках же она вместо свечки его держала, в конце концов!
— Тут вообще много непонятного, во всей этой истории. Тот вариант, что нам настойчиво подсовывают, меня не устраивает, а другого пока не вижу, — озадаченно нахмурился босс. — Пока… Хота есть одна мысль, но слишком уж она невероятна, поэтому придержу ее пока при себе. А насчет похорон, даже если там кто–то и был, то сейчас уже все равно невозможно установить, кто именно позарился на стариковские богатства — все уже умерли, а деда выкрали.
— Может, уже и кокнули…
Телефонный звонок не дал мне договорить. Мы с боссом уставились на аппарат. Меня что–то больно резануло по сердцу, и недоброе предчувствие охватило мою трепещущую душу. Взяв трубку, босс включил встроенный динамик, и я слышала весь разговор. Голос был молодым, наглым и развязным:
— Алле, кореш, мать твою, жить хочешь?
— Допустим.
— А баба твоя?
— Которая?
— У тебя там что, гарем, ха–ха!.. Ладно, короче, предлагаю обмен: ты мне свою секретаршу, а я тебе твою кухарку, справедливо? От нее мы уже все получили, теперь свеженького хочется, ха–ха–ха! Молчи, придурок! И не вздумай шалить с ментами — кухарке сразу конец. Слушай меня внимательно. Садитесь в свой долбаный джип, без оружия и ментов, и езжайте по проспекту Мира до конца. Потом развернетесь у «Космоса» и обратно. Так будете ездить, пока мы вас не найдем. И без шуток. Бабу на бабу, понятно? Станешь выкобениваться — спалим твою херову будку, а кухарка подохнет страшной смертью. Все, выезжайте.
Связь оборвалась. Босс положил трубку и посмотрел на определитель номера.
— Опять из автомата, — проворчал он, не глядя на меня. — Все слышала?
Я поднялась с кресла.
— Конечно. Поехали, а то они еще занервничают и убьют ее.
Его взгляд, обращенный ко мне, был каким–то странным, незнакомым и долгим. Я не могла понять, какие чувства боролись в нем, о чем он думал, но на мгновение мне показалось, что в его глазах мелькнуло уважение, смешанное с состраданием. Если бы он сейчас начал протестовать, я бы сама села в машину и поехала. Он об этом догадывался. Он знал, как я любила Валентину и что готова была пожертвовать своей жизнью ради нее. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова — все было понятно и так. Когда мне уже показалось, что он сейчас вытащит пистолет, приставит к моему виску и прикажет сидеть на месте, босс вдруг виновато улыбнулся, снял с плеча кобуру с пистолетом, сунул ее в стол, поднялся и молча, прошел мимо меня к выходу. Я облегченно выдохнула. Если бы он сейчас уперся, мне бы пришлось обойтись с ним круто, не так, как секретарши обычно обходятся с начальниками. Просто связать его и засунуть под стол. Мне этого, естественно, не хотелось. Я опять села за руль, и в полном молчании мы тронулись в путь. Когда выехали со двора, босс начал сам себя успокаивать:
— Они тебе ничего не сделают. Теперь мне все стало ясно.
— Что именно?
— Не скажу. Не хочу ошибиться — ошибка может стоить тебе жизни. Запомни одно: если потребуют денег, отдавай им все, не раздумывая, не жалей этот мусор, еще заработаем. У нас с банком электронная связь?
— Да, — я повернула на проспект Мира и на средней скорости поехала по средней полосе.
— Значит, они захотят, чтобы ты перевела деньги на их счет. Все запоминай, каждую цифру. Не делай последнего шага, пока не договоришься с ними о гарантиях своей безопасности. Там сориентируешься сама, — он открыл «бардачок», вытащил малюсенький «жучок» и закрепил его под воротом моего платья. Потом вдруг провел рукой по моим волосам и вздохнул. — Все будет нормально, сестренка, они тебе ничего не сделают. Им нужны только деньги, не иначе. Они, видимо, наткнулись на черную кассу. Не спорь, не упирайся, отдай им все сразу, а я здесь устрою все остальное.
— А что будет с нашим дедом?
— Они его скорее всего отпустят. Зачем он им теперь, если они получат столько денег? Не думай о нем.
— Жалко дедушку.
— О себе подумай.
Доехав до гостиницы «Космос», я развернулась и погнала джип обратно в густом потоке машин. По левому ряду нас обгоняли, но ничего похожего на синюю иномарку не было, как и вообще чего–либо подозрительного. Я была спокойна за себя, зная, что выкручусь, но очень боялась за Валентину и молила Бога, чтобы обмен прошел без происшествий. Родион напряженно думал свою думу и не смотрел по сторонам.
— Как же вы поедете обратно, вы же ездить не умеете? — вдруг вспомнила я.
— И Валентина не умеет?
— Честно говоря, не знаю, не интересовалась никогда.
— Доберемся как–нибудь, не переживай… Что–то ослепило меня на мгновение, я бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, что нам мигает та самая синяя иномарка. Теперь я хорошо рассмотрела ее, это была «Хонда–пони», новенькая и блестящая. Переднее стекло не было тонированным, и было видно, что за рулем сидит бритоголовый ухмыляющийся жлоб в очках, рядом с ним еще один, такой же, а на заднем сиденье, зажатая между двумя жирными амбалами, — моя милая бедная Валентина. На ней были большие темные очки, а руки, судя по тому, как она их держала, были связаны за спиной. Подонки!
— Они здесь, босс, сзади, — доложила я.
— Отлично, пусть командуют, — он даже не обернулся. — Не спеши и не делай резких движений, выполняй все, что скажут.
Тут «Хонда» мигнула правым поворотом и начала перестраиваться. Я начала делать то же самое. Потом они обогнали нас и свернули к Рижскому вокзалу, туда, где на площади перед ним стояли машины и сновали люди. Не останавливаясь, они проскочили площадь и углубились в какой–то переулок, совсем пустынный и глухой. Метров через триста «Хонда» остановилась у тротуара, из нее сразу вышли двое сидевших спереди парней и стали ждать, пока мы подъедем. Остановив джип в пяти метрах от их машины, я заглушила мотор и посмотрела на босса. Тот, зафиксировав замки на всех дверцах, оставил открытым свое стекло и стал ждать, когда бандиты приблизятся. Неприятный холодок прошел у меня по спине при виде этих гнилых, сальных рож с пустыми глазами. Тог, что сидел за рулем, снял очки, подошел к окошку, наклонился к боссу и ухмыльнулся:
— Молоток, кореш, ты все правильно сделал. Давай нам свою куколку, и мы поладим.
— Не сомневаюсь, — криво усмехнулся Родион. — Тащите сюда мою кухарку и не дергайтесь, все будет нормально. Я не хочу лишних неприятностей, — проговорил он с ударением на слове «лишних».
— И тебе не жалко свою секретаршу? — залыбился жлоб, облизывая меня похотливым взглядом.
— Жалко, но что поделаешь — хорошая еда для меня важнее.
Я метнула на босса негодующий взгляд, но он даже не посмотрел в мою сторону, а деловито сказал бандитам:
— Давайте, ребята, вытаскивайте кухарку из машины, ей уже пора ужин готовить. А я выведу секретаршу. Встретимся между машинами и без дураков. Кстати, когда я ее получу назад?
— Мы позвоним. Не ссы, корешок.
Они отошли к своей машине, открыли задние дверцы, и я увидела Валентину. В изодранном платье, с разбитыми губами, с синяками на полных обнаженных руках, схваченных за спиной наручниками, она была похожа, ни дать ни взять, на Зою Космодемьянскую в плену у фашистов. О, что я с ними сделаю, когда доберусь! Я стиснула зубы, чтобы прямо сейчас не броситься на этих мерзавцев.
— Ты все поняла? — тихо спросил босс. — Ничего не бойся и не делай глупостей. Я тебя вытащу в любом случае помни это. Они тебе ничего не сделают. Выходи.
Открыв дверцу, я вышла из джипа. Босс подошел ко мне, взял за локоть, и мы стали сближаться с Валентиной, которую вели двое амбалов, уставив ей в спину пистолеты. Все было как в кино, только гораздо страшнее и глупее. У одного подонка не хватало передних зубов, рожа у него была перекошена от злобы, у другого во всю щеку зияла глубокая царапина, а под глазом маячил фингал. Видимо, именно эти двое захватили ее в офисе и теперь радовались, что наконец избавляются от нее, думая, что со мной будет проще и спокойнее. Пусть думают…
Обмен прошел без эксцессов. Валентину толкнули к боссу, а он выпустил мой локоть, и я перешла в лапы бандитов.
3
Напялив на лицо испуг, я сидела между амбалами на заднем сиденье и смотрела, как очкастый одной рукой ведет машину, а в другой держит «жучок» и с интересом разглядывает его. Они обнаружили его с помощью электронного прибора сразу же, как только выехали из переулка, оставив босса и Валентину сиротливо стоять у джипа. Я не видела глаз Валентины, когда проходила мимо нее при обмене, потому что она была в темных очках, но по плотно сжатым губам поняла, что она переполнена гневом и немного чувствовала себя виноватой в происшедшем.
— Слышь, Рамадан, — хмыкнул очкастый, — я таких «жучков» еще не видел. Клевая вещь! Дорогая, наверное, а, куколка? — Он обернулся ко мне. — Сколько стоит?
— На дорогу смотри, Веня, — мрачно процедил тот. — И выкинь эту хреновину в окно — засветимся.
Тот с сожалением швырнул микрофон в окно и опять спросил, обращаясь ко мне:
— А что, эта ваша кухарка правда так классно готовит, что твой начальник так о ней печется? Даже тебя не пожалел, ха!
— Веня, заткнись, — угрожающе процедил Рамадан, — делай свое дело, а то врежемся на хер.
Тот насупился и замолк, уставившись на дорогу. Тогда заговорила я:
— Что происходит, товарищи? Что вам нужно от нас?
— Товарищи? — Веня обернулся и насмешливо прогнусавил: — Мы тебе не товарищи, а свободные граждане свободной страны, поняла, крошка? А теперь закрой свой ротик и не открывай, пока не спросят.
У него был большой, мясистый нос с широкими ноздрями, карие глазки, маленькие, настороженные и холодные, и трехдневная щетина, которая шла его спортивному костюму, как корове седло — вообще–то щетину «носят» со смокингом. Все бандиты были в «адидасах» и кроссовках, они были накачанными, исколотыми какой–то уголовной грязью, и от них веяло жестокой и безрассудной силой, с помощью которой они, видимо, привыкли решать все свои проблемы и которой явно управлял кто–то другой, ибо признаки интеллекта на лицах у этих подонков начисто отсутствовали.
— Я что, не имею права спросить? — с вызовом бросила я.
— Шустрый, двинь ее там, чтобы заткнулась, — мрачно попросил Рамадан, очень похожий на татарина.
Один из дуболомов, сидевших рядом, тот, что был без передних зубов, больно двинул меня локтем под ребра, и я заткнулась.
— И нацепите ей очки, а то уже сворачивать пора, — приказал татарин, видимо, главный среди этих «шестерок».
Шустрый вынул из кармана темные очки, такие же, что были на Валентине, и напялил мне на нос. Все сразу исчезло — очки были совершенно непроницаемыми и, близко посаженные на глаза, не позволяли вообще ничего видеть. Я всхлипнула. Пошевелиться я не могла — меня крепко прижимали с обеих сторон, руки стянуты наручниками сзади, но мне все равно было радостно, что Валентина теперь на свободе. Я почувствовала, как машина свернула с проспекта Мира, потом довольно долго петляла по каким–то улицам, затем мы опять ехали прямо и наконец остановились,
сделав маленький поворот. Меня вытащили, сняли очки и я увидела, что нахожусь в обычном деревенском дворе. Бандиты начали закрывать ворота, а я — изучать обстановку. В небольшом саду густо росли деревья, справа виднелись какие–то постройки, курятники и сараи, а в глубине возвышался брусчатый дом, потемневший от времени и слегка покосившийся на один бок. Судя по времени, затраченному на дорогу сюда, это находилось в пределах Москвы, только где–то на самой окраине, где еще сохранились такие реликтовые постройки. На грязном деревянном крыльце появился мужчина в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и светлых отглаженных брюках. Оглядев меня с ног до головы, он спросил у «спортсменов»:
— Ну что, эта не брыкалась?
— Не-а, эта смирная, — хмуро бросил беззубый. — Всю дорогу от страха тряслась.
Мужчина удовлетворенно кивнул и скрылся в доме. Рамадан с Веней подхватили меня под локти и потащили туда же. Двое других остались во дворе. Через низкие сени — я заметила ведро воды и ковшик на лавке у двери — меня втащили в просторную комнату с высоким на удивление потолком. У дальней стены я увидела печь, у маленького окошка с открытой форточкой — стол с табуретками, чуть дальше стоял старинный сервант с посудой, и рядом с ним дверь, завешенная покрывалом. На столе стоял компьютер с пятнадцатидюймовым монитором, телефон и модемное устройство. На мониторе светилась сводная таблица бухгалтерского баланса нашей фирмы, который я делала месяц назад. Он не имел никакого отношения к черной кассе, и я облегченно вздохнула про себя: значит, они не добрались до замаскированных мною денежных файлов. Но тогда что им нужно?
Мужчина в клетчатой рубашке сидел на табуретке у стола, курил и задумчиво смотрел на меня. Ему было около сорока, он имел располагающую внешность, умные глаза и густую, зачесанную назад, волнистую, начинающую седеть шевелюру. Он явно был не из урок, хотя не исключено, что в детстве поджигал кошкам хвосты и звонко смеялся при этом.
— Снимите с нее наручники, — негромко приказал он. — Как все прошло?
— Лучше не бывает! — довольно отрапортовал Веня, сдирая с меня браслеты и грубо усаживая на табуретку посреди комнаты. — Этот херов детектив наложил в штаны, как вы и говорили. Он даже ни во что не врубился.
— Ни о чем не спрашивал?
— Спросил, когда девку ему вернем, — ответил тот и глупо хихикнул.
— А ты ему что?
— Сказал, позвоним, когда попользуемся.
— Молодец. Ничего на ней не было?
— Ой, забыл совсем! — вскинулся Рамадан. — «Жучок» у нее нашли японский. Выкинули на хер.
— Больше ничего? — Мужчина, прищурившись, ощупал взглядом каждый сантиметр моей поверхности.
— Ничего, Палыч, ей-Богу! — Рамадан перекрестился левой рукой. — Все приборчиком просветили, только что не раздели. Можем, кстати, и раздеть…
— Не нужно, — он махнул рукой. — Все, станьте у двери и не мешайте.
Он перевел взгляд на меня, понуро сидевшую с обреченно опущенными плечами на табуретке, и ласково, по–отечески так спросил:
— Мария, если не ошибаюсь? Впрочем, я никогда не ошибаюсь. Как ты себя чувствуешь?
Бросив исподлобья злобный взгляд, я отвернулась, ничего не ответив.
— Ну–ну, не нужно меня бояться, деточка. Я все про тебя знаю, даже больше, чем ты можешь себе представить. Ты ведь по совместительству работаешь бухгалтером, не так ли? Работаешь, не отрицай — все равно не поверю. Вот это мы изъяли из твоего рабочего компьютера, посмотри на монитор.
Я посмотрела и безразлично пожала плечами.
— Ага, узнала! — обрадовался придурок. — А теперь слушай меня внимательно. Ты ведь хочешь, чтобы у тебя была когда–нибудь семья, дети, счастливая жизнь и так далее? Конечно, хочешь, зачем я спрашиваю, все девушки этого хотят. Так вот, я могу тебе это устроить не сходя с этого места. Не веришь?
Я молчала.
— А зря. Поясню: если ты сейчас сделаешь то, что мне нужно, я отпущу тебя целой и невредимой на все четыре стороны, и ты сможешь в результате потом выйти замуж и нарожать детишек. Но если же нет… — Он театрально вздохнул и сокрушенно проговорил: — Тогда твои дети никогда не появятся на свет, бедняжки, потому что тебе будет очень плохо
и ты не сможешь рожать. Прямо даже и не знаю, как описать то, что мы с тобой тогда сотворим, моя хорошая, прямо даже и не знаю… — Голос его дрогнул, и он чуть не разрыдался.
— Короче, Склифосовский! — прервала я его со злостью. — Что вам нужно?
Он удивленно вылупился на меня, и губы его медленно расплылись в довольной улыбке:
— Вот это по–нашему, это мне уже нравится! Я знал, что ты все сразу поймешь. Мне нужна малость — деньги.
— Какие еще деньги? — прикинулась я дурочкой.
— Ваши деньги, милая, — мягко проговорил он, — те, что вы заработали.
— И всего–то делов? Так забирайте. Сколько у нас там рублей на счете, тысяч сорок осталось с копейками? — я всмотрелась в монитор. — Пользуйтесь на здоровье.
— Ну–ну, не торопись, ваш официальный счет меня не интересует. У вас ведь есть другой…
— Вы, часом, не рехнулись? — поинтересовалась я с усмешкой. — Или вам Валентина все мозги поотшибала? Откуда у нас еще какие–то деньги? Сами побираемся.
Я уже не сидела испуганной девочкой, а говорила с неподдельным изумлением и даже с возмущением. Но Палыч мне не верил..
— Ты дурочку здесь не строй, — вежливо посоветовал он мне. — Смотри–ка сюда…
Он повернулся к компьютеру, и его тонкие пальцы начали быстро манипулировать с клавиатурой. Через мгновение я с ужасом поняла, что они таки добрались до наших главных финансов. На мониторе появился валютный счет — почти полмиллиона баксов. Это был лакомый кусочек, ничего не скажешь.
С торжествующей улыбкой Палыч повернулся ко мне и ткнул пальцем в экран:
— Ну-с, а это что такое, с вашего позволения, не деньги?
— Понятия не имею, — я честно посмотрела ему в глаза. — Первый раз вижу. Это вы сами нам подкинули? Спасибо, конечно…
— Кончай базар! — перешел он на грубость. — Я знаю, что ты сама составляла эту таблицу, так что не нужно выпячивать зенки, а то выпадут! — Он успокоился и опять вежливо проговорил: — Ты видишь, я с тобой достаточно добр, почти нежен, можно сказать. Но мое ангельское терпение в любую секунду может иссякнуть, и тогда я передам тебя моим орлам. Они не такие ласковые, как я. Правда, ребятки?
— Угу, ха–ха! — заржал Веня.
— Цыть! — тут же оборвал его Палыч и снова обратился ко мне: — Послушай, Мария, от тебя почти ничего не требуется. Переведи деньги на счет, который я укажу, и мы отпустим тебя домой. Даже на машине отвезем, если попросишь. Пойми, это твой единственный шанс остаться нормальным человеком. Ну, подумай сама, зачем тебе страдать из–за чужих денег? Это же смешно! Деньги–то ведь не твои, а твоего начальника. Он тебе небось нищенскую зарплату платит, а сам жирует, будку свою дурацкую надстраивает, людей смешит в округе, разве не так? Отдай нам эти деньги, и мы найдем им более достойное применение. Начальник тебе ничего не сделает. Скажешь ему, что спасала свою жизнь и не могла поступить иначе. Такой уж у нас бизнес в России, дикий и не обузданный законами, в нем всегда рискуют и выигрывает сильнейший, как в джунглях. Прикинь сама, зачем тебе сохранять хорошее лицо перед своим шефом, если завтра это твое лицо даже родная мама не узнает? Видишь, я с тобой хочу по–хорошему договориться. А ведь мы можем изуродовать тебя. Можем, ребятки? — он взглянул на головорезов.
— Легко! — радостно подтвердил Веня.
— Вот видишь? Ты ведь не хочешь быть уродиной, калекой, покрытой страшными рубцами, шрамами и струпьями? А ты будешь такой, — он начал с наслаждением смаковать детали. — Будешь ходить, хромая на обе ноги, с вывороченными суставами, слепая, из–под изуродованных век будет сочиться гной, уши будут отрезаны, ноздри разорваны, зубы выдраны с корнями, а вместо твоих великолепных волос будет обуглившаяся, изуродованная лысина, как у Фредди Крюгера. Ты хочешь этого?
Я содрогнулась.
— Нет, не хочу.
— Вот и я не хочу портить твою красоту, — он умиленно посмотрел на меня. — Я ведь художник, человек высокого искусства, творец в душе и кое–что смыслю в прекрасном. Если бы не трагические обстоятельства нашей встречи, я бы написал твой портрет или изваял с тебя современную Афродиту, выходящую из…
— Загаженной пены Москвы–реки, — насмешливо подсказала я.
Он скорбно умолк, печально глядя на меня, поерзал на стуле, тяжко вздохнул и вдруг, переменившись в одно мгновение, грубо и жестко произнес:
— Ты все испортила, дура! Тебе не понять полета души художника. Ты слишком неотесанна, груба и невежественна. К тому же еще и алчна, как вы все, глупые красотки. Придется говорить с тобой по–другому… — Он посмотрел на бугаев у двери, но я не дала ему продолжить.
— Не нужно по–другому! — испуганно вскричала я. — Я все сделаю! Только…
— Что — только? — довольно засиял он. — Говори. У тебя есть условия, ты хочешь долю?
— Нет, хочу гарантию, что вы потом отпустите меня без струпьев и с ушами.
— За это не переживай, твои уши нам не нужны, — хмыкнул он. — Садись за компьютер и приступай.
— Нет, — уперлась я рогом, — мне нужны четкие гарантии. Сами же говорили, что хотите по–хорошему. Вот и давайте: я вам деньги, а вы мне гарантию. Иначе, дяденька, я не согласна. Как бы вы поступили на моем месте?
Мужчина задумался, забарабанив пальцами по столу. Потом встал и начал ходить по комнате. Парочка бандитов у двери угрюмо наблюдала за ним, держа руки на кобурах под мышками. Я терпеливо выжидала. Собственно, что мне еще оставалось делать. Художнику, судя по всему, ничего путного, кроме обычных для него гадостей и подлостей, в голову не приходило, поэтому он мерил шагами комнату и молчал. Наконец, круто развернувшись, он быстрым шагом подошел к телефону, набрал номер, который я не успела заметить, и почти сразу же на том конце сняли трубку.
— Алло, шеф, — проговорил он виновато, — у нас тут загвоздочка небольшая. Дама просит гарантий своей безопасности, а мне что–то в голову ничего не приходит… Нет, на слово она не верит… Согласен, что зря… Да, уже договорились, она все сделает охотно и даже с радостью, — он посмотрел на меня и ухмыльнулся, — но сразу после того, как получит эти проклятые гарантий. Такая малость, не правда ли, шеф, а мы про нее как–то забыли… Конечно, это я виноват, не отказываюсь, но у меня другие методы, вы же знаете: без гарантий и вообще… Хорошо, все понял, перехожу на другую стадию… Да, сразу же перезвоню.
Положив трубку, он еще несколько мгновений поразмышлял, сжав тонкие губы и наморщив лоб, а потом медленно повернулся и с нехорошей усмешкой посмотрел на меня. Меня этот взгляд сразу насторожил и даже немного испугал. Как выяснилось, не зря.
— Скажи мне, дорогуша, ты кого больше любишь: себя или своих коллег?
— О чем это вы?
— Не понятно? Поясню: мы дадим гарантию, но не тебе, а им, то бишь твоему начальнику и кухарке. Видишь ли, мы их тоже на всякий случай прихватили после того, как увезли тебя. Они сейчас в другом месте, но, как только ты переведешь деньги, мы отпустим и их, и тебя.
У меня внутри все оборвалось: мозги, сердце, желудок, душа — все рухнуло вниз и затряслось уже где–то под табуреткой. Вот это называется удар под дых! Они взяли меня за самое уязвимое место, ибо я могла сколько угодно рисковать собой, но никак не моими близкими. Дыхание у меня сперло, кровь прилила к лицу, и даже руки слегка задрожали. Кто–то из бандитов у двери довольно хмыкнул, наверное, этот чертов Веня. Это привело меня в чувство, как ушат ледяной воды, я быстренько собрала свои внутренности на место и сказала:
— Я вас не понимаю…
Палыч, успев заметить мое волнение, только ухмыльнулся:
— Опять не понимаешь? Что ж, поясню с превеликим удовольствием. Видишь ли, крошка, мы относимся к той замечательной категории людей, которые живут и умирают только ради денег. Деньги для нас все: пища, воздух, смысл жизни и способ существования. Без них мы задыхаемся и в конце концов погибаем. Поэтому у нас такая потребность в них в отличие от остальных людей, которые вполне могут прожить всю жизнь и умереть, не подержав в руках настоящих, приличных сумм. Но даже не сами деньги так привлекают нас, как процесс их добывания, понимаешь? Будь у меня сто миллиардов баксов, я бы нашел способ побыстрее их потратить, чтобы назавтра уже гоняться за новыми. Я профессионал в этом деле, художник и никогда не допускаю промахов. Если уж я взял след, увидел добычу, то уже ничто не сможет помешать мне ее заполучить. Я продумываю все, каждую мелочь, и ты сама в этом еще убедишься. Говорю тебе это для того, чтобы ты ясно представляла, в каком положении находишься, и не думала меня провести. Если понадобится, мы убьем тебя, твоих коллег и всех ваших родственников. Но эти деньги будут у меня в кармане сегодня же! Заранее говорю: все твои попытки помешать этому обречены на неудачу. Сбежать ты не сможешь — стоит тебе только пошевелиться без разрешения, и мои орлы прострелят тебе ноги. Ребятки, достаньте пушки и будьте наготове, — бросил он своим псам, и те тут же выдернули пистолеты. — Твои друзья сейчас находятся в таком же положении, если не хуже. Они понятия не имеют, что происходит, и очень переживают за тебя. Мне не хотелось тебе сразу говорить об этом, чтобы не портить настроение, но ты сама меня вынудила. Теперь только ты одна можешь исправить положение, выполнив мою маленькую, ничтожную, по сути, просьбу. Поэтому я и спрашиваю тебя, кого ты больше любишь. Мы можем начать мучить их, и ты послушаешь по телефону их предсмертные крики. А можем сразу приняться за тебя. Других гарантий я предложить тебе не могу. Решай…
— Вы — плохой дяденька, — шмыгнула я носом, потупившись.
— Знаю и буду с тобой откровенен: мы не хотим брать на себя мокруху без особой нужды. Отдай деньги, и мы исчезнем навсегда из вашей жизни. Потом, когда мы будем уже вне досягаемости российских законов, некто позвонит в милицию и сообщит, где можно найти вас всех. Вам придется посидеть связанными взаперти, но это не более суток, ничего страшного. Как видишь, мы хоть и негодяи, но в глубине души очень порядочные люди. Законченный негодяй тот, кто творит зло без надобности, а мы это делаем вынужденно, потому что никто почему–то не соглашается отдавать нам свои деньги добровольно. Избавь нас от этого, и всем будет хорошо. Для тебя ведь деньги не так важны, как для нас? Ты ведь не променяешь, их на совесть и жизнь своих товарищей, — он усмехнулся мне в лицо. — Да, я вижу, ты благоразумная девушка, честная и порядочная, и поступишь правильно, ибо мне не хотелось бы, нежась где–нибудь на пляже Французской Ривьеры, думать о том, что я изуродовал такую красавицу из–за каких–то жалких долларов. Поверь, я люблю все красивое.
Он закурил и посмотрел на часы.
— До закрытия банка осталось меньше часа, так что на раздумья у тебя времени нет. Или я напрасно произносил эту замечательную тираду?
— Нет, не напрасно, — пробормотала я, безучастно глядя перед собой. — Но мне почему–то не верится, что вы схватили моих друзей.
Он поднял трубку, не сводя с меня насмешливых глаз, и позвонил, видимо, уже по другому номеру, потому что приказным тоном сказал:
— Алло, Жора, дай мне кого–нибудь из них, пускай пообщаются, — и поднес трубку к моему уху.
Почти сразу же я услышала гневный голос Валентины:
— Отпустите меня, сволочи!!! Не дотрагивайся до меня, ублюдок!…
Палыч положил трубку на рычаг и испытующе посмотрел на меня.
— Ну, убедилась? Не расстраивайся, все в твоих руках. Нам нужны только деньги, а не ваши никчемные жизни. Садись за компьютер и звони в банк, модем уже подключен.
Он вытащил из кармана листок и положил на стол
— Это счет, на который нужно перебросить деньги. И помни: любой твой неверный шаг будет сразу же отражаться на здоровье твоих друзей. — И многозначительно добавил, улыбнувшись: — Или на их жизни.
Чувствуя отвращение к самой себе, я пересела к компьютеру. Зачем только мы установили эту электронную почту для работы с банком? Делали бы все по старинке, со счетами, и сами носили бы платежки в банк, так нет же, приспичило боссу идти в ногу со временем!
Стиснув зубы, я связалась с банком. Палыч стоял за моей спиной и внимательно следил за каждым действием. Судя по всему, он прекрасно разбирался в том, что я делала. Деньги нужно было перевести на Кипр, в одно из отделений нашего банка, поэтому никаких проблем возникнуть не должно было. Интересно, они случайно выбрали именно этот банк или как–то все узнали заранее? Но сейчас мне было не до выяснений. Я прямо–таки физически ощущала, как стодолларовые купюры, заработанные моими кровью и потом, с бешеной скоростью просачиваются меж моих мелькающих по клавишам пальцев и исчезают в неконтролируемом пространстве свободной экономической зоны Кипра, откуда вытащить их уже не будет никакой возможности. Запомнив вражеские реквизиты, как просил босс, я быстро довершила остальное и стала ждать подтверждения о поступлении денег на другой счет. Единственное, что согревало мою душу, так это то, что бандиты обнаружили всего только один скрытый файл с нашими деньгами и не стали копаться дальше. Хорошо, что я, памятуя о том, что нельзя все яйца держать в одной корзинке, раскидала деньги Золотого по разным счетам. Если бы они копнули, то получили бы во много раз больше, и Родиону пришлось бы закрыть Школу юных детективов России, прекратить помощь пенсионерам и многое другое, на что он так безрассудно и щедро тратил наши деньги…
Холеная рука художника, лежавшая на столе, напряглась, и пальцы слегка задрожали в ожидании счастливого момента получения денег.
Я тупо таращилась на монитор и лихорадочно соображала, как бы прикончить этих хапуг так, чтобы не пострадали Родион и Валентина. Но ничего не могла придумать. По всему выходило, что нас переиграли как младенцев, обобрали средь бела дня, посмеялись, сволочи, и теперь исчезнут с нашими деньгами и воспоминаниями о том, как им удалось обмишурить в Москве одного частного–разнесчастного детектива, которого совершенно случайно повстречали на своем алчном пути. Можно сказать, разжились на халяву! Вот уж действительно повезло так повезло: хотели заполучить жалкую квартирку одинокого старика, а хапнули целое состояние. Мерзавцы, жулики, счастливчики, мать вашу! Все продумали, все просчитали, ни одной лазейки не оставили. И когда только успели? Сейчас небось прикуют меня наручниками к батарее, рот залепят, чтобы не вопила на всю округу, и смотаются, только их и видели… Я бы, конечно, могла сейчас укокошить этих пятерых, но обстоятельства сложились против меня. Оставалось лишь смириться…
— А как вы будете пользоваться этими деньгами, — спросила я от нечего делать, — они же на Кипре?
Палыч вынул из кармана рубашки пластиковую кредитную карточку Банка и помахал ею перед моим носом:
— Все продумано, моя радость, не переживай. Это российский банк, и я даже в Москве смогу пользоваться этой карточкой…
Тут на экране монитора высветилось подтверждение того, что перевод денег завершен — «пол–лимона» перекочевали в карман мошенников. Палыч задрожал еще сильнее и радостно прохрипел:
— Слава Богу! Ты молодец, Мария, все сделала, как нужно! — Он похлопал меня по плечу и схватился за телефон. — Алло, шеф, игра окончена, птичка в клетке, можно переходить к завершающему этапу! Да, все по плану, встречаемся в аэропорту. Больше не созваниваемся. Поздравляю вас. Вы — настоящий гений! До встречи.
Потом набрал другой номер и твердым голосом начал отдавать команды:
— Так, делайте, как договаривались… Нет, пусть живут, все равно достать нас они уже не
, смогут. Залепите им рты, бросьте в подвал, заприте как следует и валите оттуда. Смотрите там с этой кухаркой повнимательнее, а то она и вам зубы повысаживает, как Шустрому, ха–ха! Все. Не забудьте телефонный аппарат оттуда забрать. Выполняйте…
Он положил трубку и, не обращая на меня внимания, посмотрел на бугаев у двери:
— Грузите аппаратуру в машину, девку свяжите и в подвал, к мышам, чтобы не скучно было, и рвем отсюда. Живо!
При одном упоминании о мышах — этих самых страшных моих врагах, которых я боялась больше всего на свете — волосы мои встали дыбом, и я поняла, что настала пора действовать, тем более что созваниваться бандиты больше не будут, а значит, никто не узнает, что с ними здесь произошло.
Первым делом я отключила Палыча, врезав ему ребром ладони по горлу. Он так и упал, не успев даже положить трубку на место. Двое бандитов в этот момент уже направлялись ко мне, сунув пистолеты в кобуры. Они не сразу поняли, почему их главарь упал, и на их тупых мордах отразилось удивление, туг же сменившееся ужасом, когда в следующее мгновение они увидели, как мои ноги, перекувыркнувшись в воздухе под потолком, летят прямо на их бритые макушки, куда благополучно и опустились со смачным звуком соприкосновения моих набитых свинцом каблуков и их голых черепушек. Я упала на пол, но тут же вскочила и увидела, как из разбитых макушек потекла кровь и глаза у обоих начали закатываться. Видимо, их тупые мозги еще не получили команду от своих уже недейственных тел, что пора падать, поэтому они продолжали стоять. Осторожно, чтобы не привлекать внимания со двора, я уложила их по очереди на пол. Мне нужно было спешить. Палыч лежал под столом, прижав руки к горлу, и тихо сипел, вздрагивая всем телом. Художник нужен был мне живым. Я подскочила к нему, прислушиваясь к тихим голосам бандитов на улице нащупала у него правую почку, прицелилась и нанесла резкий, короткий удар сжатыми костяшками пальцев, которыми могла раздробить бильярдный шар. Творец сразу затих, перестав шевелиться, и я точно знала, что очнется он не раньше и не позже чем через пятнадцать минут — все зависело от силы удара
Позаимствовав на всякий случай у Рамадана пистолет Макарова, я тихонько выскользнула в сени и приоткрыла наружную дверь. И тут же отпрянула: оба бандита сидели прямо на крыльце и играли в карты, положив пистолеты радом с колодой. Они увидели меня, но не успели схватить оружие, потому что я показала им свое и грозным голосом приказала:
— Руки за голову! Считаю до двух: раз… Вытаращившись на пистолет, ошалевшие дружки дружно закинули свои громадные лапы за бритые затылки и стали медленно подниматься.
— Лицом к дому, пожалуйста! — попросила я.
Они послушно прислонили здоровые лбы к стене и замерли. Я увидела, как дрожат их накачанные, потные спины, обтянутые майками, и мне стало противно. Меня так и подмывало отомстить им за Валентину, изуродовав до неузнаваемости, как они собирались поступить со мной, но я только врезала им рукояткой пистолета по затылкам, чтобы полежали без сознания некоторое время и не мешали, и бросилась опять в дом. Мне нужно было еще многое успеть сделать.
Я сняла, слава Богу, не завинченную крышку системного блока и выдернула коробку с драгоценными жесткими дисками, чтобы никому не пришло в голову прикарманить оставшиеся у нас богатства. Потом отнесла его вместе с телефоном в машину и вернулась за художником, который к этому времени уже открыл глаза и непонимающе смотрел по сторонам. Веня с Рамаданом не шевелились, на свое счастье, иначе мне пришлось бы их просто пристрелить, чтобы не терять времени. Пинками заставив подняться, я загнала очумевшего Палыча в машину, посадила на переднее сиденье, открыла ворота, села за руль и выехала на улицу. Художник что–то бессвязно мычал, беспомощно хлопал пустыми глазами и морщился от боли, потирая горло и почку.
Местность была незнакомая, и я поехала по проселочной дороге мимо небольшой церквушки туда, где за деревьями виднелись многоэтажки. Справа показались какие–то водоемы, и вскоре я узнала Серебряные пруды. Когда–то я вместе с братьями ездила сюда купаться и прекрасно знала эти места. Выбравшись на асфальтовую дорогу, я остановилась на обочине и повернулась к своему пленнику. Он уже вспомнил все и теперь со страхом смотрел на пистолет, который я держала в руке.
— Ну что, Палыч, сам скажешь или поговорим о вырванных ноздрях и вывороченных суставах? — процедила я гневно. — У меня нет времени, а у тебя — выбора. Мне не нужна твоя никчемная жизнь, мне нужны мои друзья, которые для меня и пища, и воздух, и смысл жизни, — начала я повторять его же слова. — Отдай мне их и останешься жить. Ну!
— Что я должен сделать? — вдруг зло усмехнулся он, прижавшись к правой дверце. — Ты сама все испортила, и их уже наверняка нет в живых.
— О чем это ты? — насторожилась я.
— О том, что должен быть контрольный звонок…
— Врешь, я слышала, как ты приказал всем сматываться и больше не звонить!
— Мало ли что ты слышала! — с издевкой прошипел он. — Тот, кто все это задумал, очень недоверчивый человек и всегда проверяет лишний раз. Он очень осторожный и обязательно позвонит еще раз, чтобы убедиться, что все идет нормально. Если я не возьму трубку — твоим друзьям конец. И он наверняка уже звонил, потому что, — он скосил глаза на часы в машине, — уже должен быть по дороге в аэропорт. Так что у тебя есть только один шанс спасти себя от угрызений совести — застрелиться! — выдохнул он мне в лицо с ненавистью.
Я скрипнула зубами и чуть не ударила мерзавца. Он нагло врал, потому что сам приказал своим псам забрать телефон оттуда, где сидели босс и Валентина, и теперь, даже если бы что–то и случилось, им нельзя было сообщить об этом и приказать убить моих друзей. Но что–то больно уж нагло держался художник и слишком уверенно врал, и меня это беспокоило.
— Послушай, — начала я тоже блефовать, — денег ты все равно не получишь — я отменила перевод, и вы не сможете снять их со счета…
— Рассказывай сказки! — Он криво усмехнулся, но глазки все–таки забегали. — Поезд уже ушел, и теперь только владелец счета может распорядиться этими деньгами, уж я-то в этих делах разбираюсь! А владелец, поверь, вам их никогда не отдаст — слишком много трудов затрачено. Ладно, если ты, смотрю, мне не веришь, тогда слушай. Мне нужна моя жизнь и законная доля этих денег, усекла, глупенькая? А тебе нужна твоя компания, правильно? Предлагаю обмен, баш на баш. У нас с хозяином был уговор: если кого–то из нас двоих не окажется в аэропорту в нужное время, то второй звонит в город братве и дает команду убрать вас всех, а потом улетает один. Самолет через два часа, до аэропорта час езды, вникаешь? Если я там появлюсь в нужное время и в нормальном виде, то могу, так и быть, ничего не говорить хозяину о твоих шалостях. Тогда мы спокойно улетим, и все пойдет так, как я тебе уже говорил, то есть по ранее намеченному плану. Ты вообще понимаешь меня? Мне почему–то кажется, что ты совсем ничего не соображаешь, глупая, — он презрительно усмехнулся. — Но я поясню. В аэропорту ты не сможешь стрелять и вообще причинить нам какой–нибудь вред. Зато мы с хозяином сможем в любой момент позвонить братве, они сразу же поедут на ту хату и прикончат твоих дружков. Так что ты по–прежнему у нас в руках, и деваться тебе некуда, крошка. Ты можешь меня пытать или убить, но я понятия не имею, где спрятаны твои друзья, — это одно из условий плана, который, повторяю, продуман до мельчайших деталей. Даже то, что происходит сейчас со мной, тоже было предусмотрено. Как видишь, хозяин не зря ломал голову, он великий человек, гений, и тебе его не переиграть. У тебя есть только то, что я предлагаю, и больше ничего. Соглашайся и вези меня в аэропорт живым и здоровым, если хочешь еще спасти кого–то.
Как ни странно, но я ему почему–то поверила. И мне стало страшно. У меня уже не было оснований сомневаться в умственных способностях этого таинственного хозяина после того, как он с такой легкостью обобрал самого Родиона. Поэтому и все остальное могло быть правдой, а это означало, что я должна буду сейчас доставить этого подонка в аэропорт и всю дорогу еще сдувать с него пылинки, чтобы, не дай Бог, хозяин ничего не заподозрил. Но сдаваться вот так просто мне не хотелось.
— Допустим, что все это так, — проговорила я задумчиво. — Но как я потом, когда вы улетите, узнаю, где находятся мой босс с Валентиной?
Художник почувствовал, что начал выигрывать, и злорадно ухмыльнулся:
— Все будет, как договаривались: некто позвонит в милицию и сообщит адрес. Нам не нужна лишняя кровь, тем более что мы уже будем вне вашей досягаемости. В милицию вы ведь не побежите — денежки–то черные.
— А если никто не позвонит?
— А у тебя есть другие варианты?
— Есть.
— Какие?!
— В аэропорту я буду рядом с тобой. Перед отлетом ты мне дашь адрес, я позвоню кое–куда, проверю и, если ты соврал, застрелю тебя у всех на глазах — мне уже наплевать, что со мной будет! Я не шучу, мразь, вникаешь? — Я вдавила дуло ему в щеку. — Так что, если хочешь спасти свою шкуру, сделаешь, как я говорю!
— Тише, ты, успокойся, дура! — пробормотал он, испуганно косясь на пистолет. — Это все, конечно, замечательно, если бы не одно но…
— Ну что еще?
— Ты забыла про шефа. Он тебя увидит в аэропорту и сразу же позвонит братве, чтобы они убрали твоих дружков.
— Ничего, скажешь ему, что я твоя подружка, проводить приехала, — нашлась я.
— Как же, подружка! Он знает, что я должен приехать один — таков уговор. И заподозрит неладное. Он очень подозрительный тип. Кстати, куда ты собираешься звонить, чтобы проверить адрес? — сменил он тему.
— В справочное бюро, идиот! — начала я блефовать. — Я запомнила номер, по которому ты звонил, и, если он не совпадет с адресом, сразу же всажу тебе пулю в живот.
— Но вряд ли тебе сразу дадут такую справку…
— Это таким ничтожествам, как ты и твои дружки, не дадут. А у моего босса все схвачено, слава Богу, секретаршей у него работаю и знаю его связи.
— Что–то не похожа ты на простую секретаршу. Я бы сам от такой не отказался…
— Ну все, с меня хватит! — решительно прекратила я разговор. — Едем в аэропорт. Если что пойдет не так — убью вас обоих!
— Но мы все равно не успеем — время…
— Заткнись!
Положив пистолет на колени, я завела машину и с бешеной скоростью понеслась по шоссе в сторону Шереметьева. Палыч молча сопел, отодвинувшись к окну, и что–то переваривал, наверняка готовил какую–нибудь пакость.
— Кто, кроме вас двоих, там еще должен быть? — спросила я.
— Никого. С братвой я уже рассчитался, — нехотя ответил он.
— Давай сюда загранпаспорт с билетом, — я подняла свободной рукой пистолет.
— Это еще зачем?!
— Обменяю его на адрес.
— Но ты же узнаешь, куда я лечу! — запротестовал он.
— Если не отдашь, то вообще никуда не улетишь, — тихо процедила я.
Взглянув на мое потемневшее лицо, он спешно полез в задний карман брюк, вытащил паспорт с вложенным в него билетом и протянул мне:
— Только не нервничай, голуба, я тебя умоляю. Позволь нам улететь, и я все сделаю, что скажешь. Не забывай, мне еще нужно как–то вытянуть из хозяина адрес. А он обязательно спросит, зачем он мне понадобился, вникаешь? Мне нужно в себя прийти, чтобы хорошо выглядеть и улыбаться при встрече с ним. И ты еще проверить должна…
Насчет проверки я ему тоже нагло наврала. У меня не было никаких знакомых в справочном, и я так и не смогла рассмотреть номера телефонов, по которым он звонил. Но даже если бы все это у меня и было, то я все равно не успела бы этим воспользоваться — слишком мало было времени. Нужно было спешить, и я гнала быстроходную «Хонду», притормаживая только при виде гаишников, недоразумения с которыми сейчас были бы совсем некстати.
4
Когда впереди показался аэропорт, Палыч заерзал на сиденье и встревоженно спросил:
— Слушай, а как ты пистолет собираешься прятать? Под твоим платьем, я смотрю, даже лифчик не поместился. Не в руках же ты его понесешь — заметут обоих.
— Мне пистолет не нужен, чтобы тебя прикончить.
— Как это?
— А вот так.
Я швырнула пушку на заднее сиденье и одним движением руки с треском выдрала из спинки его кресла огромный кусок поролона вместе с кожаной обивкой и шелковыми нитками. И сунула ему под нос, не отрывая глаза от дороги.
— Точно так же я вырву твое сердце, если понадобится.
Ошеломленный художник побледнел как смерть и до самой стоянки не произнес ни слова. Наверное, мечтал побыстрее избавиться от меня. Мечтать не вредно.
Бросив машину на стоянке, мы пошли к зданию аэропорта. Я держала его под ручку и мило улыбалась. Его паспорт с билетом мне пришлось засунуть себе в трусики — больше было некуда.
— Послушай, Мария, — взволнованно проговорил он, когда мы подошли к дверям, — если ты такая крутая и действительно хочешь выручить своих, то лучше позволь мне идти одному. Если я буду знать, что ты где–то рядом, то буду нервничать и шеф догадается. Клянусь, ты только навредишь этим себе и друзьям, — и посмотрел на меня с неподдельным испугом. — Прошу тебя, Мария, я не лукавлю. Побудь где–нибудь в сторонке, покрутись у ларьков, но на второй этаж не поднимайся. Без паспорта я все равно не смогу улететь, ты же знаешь. Я возьму у него адрес и спущусь вниз. Не рискуй хотя бы своими друзьями…
— Что это ты так о них забеспокоился? — Я внимательно посмотрела на него, но не нашла на его лице никаких признаков фальши: он действительно боялся своего хозяина. — И потом, как я узнаю, что у тебя все получилось? А вдруг твой хозяин что–то заподозрит и побежит звонить своим псам? Ты потом дашь мне адрес, а я найду там лишь хладные трупы? Неувязочка получается.
— Да, действительно, — пробормотал он, — и такое может случиться. Но я постараюсь, чтобы он ничего не заметил, честное слово, — он уже чуть не плакал. — Этот тип и меня прикончит, если что. Он страшный человек. Понимаешь, я тоже в опасности и не хочу рисковать. Поверь, я не последний идиот и не такая мразь, как ты думаешь… Мне уже пора идти, до встречи всего одна минута осталась.
— Черт с тобой, иди, — я выпустила его локоть. — Но учти, через пять минут я поднимусь и убью вас обоих или получу адрес. Мне уже терять нечего…
Он весь съежился, уменьшившись чуть ли не наполовину, быстро вошел в сенсорные стеклянные двери и исчез в толпе пассажиров.
Немного помедлив, я отправилась за ним, сгорая от желания увидеть этого загадочного типа — его хозяина. Я была уверена, что людей, способных обмануть моего босса, можно пересчитать по пальцам, и мне обязательно нужно было взглянуть на него, чтобы в дальнейшем знать, кого обходить стороной.
Палыч уже вошел на эскалатор и поднимался на второй этаж. Лицо у него было напряженным и серьезным. Неизвестно, кого он в данный момент больше боялся, своего шефа или меня, но в любом случае я бы не хотела сейчас оказаться на его месте. Я вела почти честную игру и была готова выпустить их обоих, если бы они оставили в живых босса с Валентиной. Можно было бы спокойно обо всем договориться, но ведь с бандитами разве можно решить что–то по–хорошему? Они сами всю жизнь врут и подличают и другим не верят, потому что считают такими же. Сразу нервничать начнут, подозревать и еще выкинут какую–нибудь непоправимую для моих друзей глупость. И уж тем более не поверят, что мне совсем не нужны эти проклятые деньги, из–за которых они всю жизнь кого–то убивают и обманывают. Как это так можно, мерить всех по своей линейке? Нездоровая все–таки у них психика, у этих преступников, перевернутая с ног на голову, и, по сути, они глубоко несчастные, больные люди, которые свое духовное убожество выдают за достоинство, ибо ничего другого им не остается…
Выждав пару минут, я поднялась на второй этаж по лестнице в конце зала и начала высматривать клетчатую рубашку Палыча в густой толпе снующих туда–сюда пассажиров. Зал был огромным, и найти кого–то было не так–то легко. Внимательно глядя по сторонам, я медленно шла вдоль билетных касс, стоек регистрации и пестрых ларьков, обращая особое внимание на телефонные автоматы, развешанные по стенам. Но Палыча нигде не было.
Дойдя до конца, я развернулась, почувствовав, как щемяще засосало под ложечкой от недоброго предчувствия, и быстрым шагом обошла весь зал еще раз. И с тем же успехом. В мозгу злорадно засвербела поганенькая мысль, что меня облапошили, как последнюю дуру, провели, как маленькую девочку. Метаться по всему аэропорту не было никакого смысла — он был слишком велик. А клетчатых рубашек там было не меньше, чем тех долларов, что у нас увели эти мошенники. Сейчас они, наверное, уже звонили своим псам и давали команду убить моих несчастных друзей. Господи, ну почему со мной опять происходило такое?! Вроде бы все сделала, что могла, чтобы избавить их от смерти, и вот в последний момент взяла и сама все испортила, выпустила удачу из рук, а с ней, может быть, и жизнь своих друзей! Во второй раз перенести гибель близких людей я бы уже не смогла…
Я до крови прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Мимо сновали равнодушные пассажиры, и никому не было никакого дела до моих страшных проблем. Стиснув зубы, я взяла себя в руки и помчалась на первый этаж, где обежала все из конца в конец, просмотрела все таможенные стойки, но так никого и не нашла. Слезы уже бежали по моим щекам, и все оборачивались мне вслед, недоумевая, почему такая красивая девушка плачет, находясь, можно сказать, на самом пороге счастливой жизни за границей. А я все металась и металась, цепляясь к каждой клетчатой рубашке, расталкивая всех и понимая, что все уже напрасно, драгоценное время, отпущенное мне для спасения близких, безвозвратно утеряно. Я была на грани отчаяния, граничащего с безумием, ибо не представляла своей жизни без них и знала, что других таких уже никогда не найду, потому что таких больше нет. Да другие мне и не нужны…
Выбившись из сил, опустошенная и потерянная, я вышла из аэропорта и поплелась на стоянку, где оставила злосчастную синюю «Хонду». Я осознавала, что совершила величайшую глупость в мире — поверила преступнику — и больше не имела права жить. Машины на стоянке не было, и это добило меня окончательно. Сев на бордюр, я закрылась от этого страшного, жестокого мира руками и разрыдалась…
…Какой–то сердобольный частник довез меня до города и высадил при въезде во двор, где располагался офис. Он так и не услышал от меня ни слова, хотя всю дорогу спрашивал, что случилось. Я лишь тупо смотрела перед собой невидящими глазами и показывала, куда ехать, кивками своей несчастной головы с засохшими на щеках слезами. Как он меня понял и довез куда надо — одному Богу известно. Я была выпотрошена, вычерпана до дна и шла в контору только лишь потому, что нужно было хоть что–то делать в этом вдруг ставшем для меня чужим и неприветливым мире. Впереди ждали только одиночество и пустота. Смертная тоска снедала мою изможденную душу.
Войдя во двор, я невольно подняла глаза и вдруг увидела… синюю «Хонду». Она стояла около нашей конторы среди других, незнакомых мне машин. Силы начали оставлять меня, а когда я увидела еще и выходящую из дверей офиса живую и здоровую Валентину, в голове моей что–то щелкнуло и белый свет померк…
5
…Очнулась я на диване в кабинете Родиона. Радом сидела испуганная Валентина и держала перед моим лицом ватку с нашатырем. Босс сочувственно взирал на меня из–за своего стола. В кресле для посетителей сидел, угрюмо опустив голову, Палыч — творец и художник, любитель живописи и ценитель прекрасного. Выродок! По бокам от него стояли двое интеллигентного вида здоровенных парней в одинаковых строгих костюмах и держали творца несусветных гадостей за плечи, вжимая его и без того согбенное тело в кресло.
Оттолкнув Валентину, я взлетела с дивана и, напрочь забыв, что уже одной ногой была в могиле, коршуном бросилась на проклятого художника, движимая только одним желанием — выпустить из него кишки. Парни живо оставили его и занялись мной, недоуменно взирая на босса. Я вырывалась, как могла, но они стальными клещами сжали меня с двух сторон, подняли в воздух и переместили обратно на диван, осторожно вернув в прежнее положение.
— Что–то ты слишком буйная, Мария, — проворчал босс с улыбкой. — Остынь, все уже закончилось. Товарищ нам туг кое–что поведал о твоих мытарствах, — он кивнул на Палыча, который с ужасом смотрел в мою сторону, пытаясь спрятаться за одного из молчаливых парней, опять схвативших его за плечи. — Валюта, принеси–ка ей моего любимого коньяку.
— Может, лучше водочки? — заботливо спросила она.
— Да–да, водочки, и побольше, — устало простонала я. — А еще лучше спирта.
Валентина торопливо вышла. Я села и начала приводить себя в порядок И туг обнаружила, что в моих трусиках все еще лежит паспорт этого негодяя, про который я совсем забыла. Попросив всех отвернуться, я вытащила его и положила перед боссом на стол. Повернувшись, он взял его в руки, внимательно изучил и сказал:
— Хорошо, что додумалась забрать у него паспорт, а то бы сбежал. Ты, наверное, немного понервничала сегодня?
— Да так, слегка разве, — небрежно бросила я, садясь на диван и с ненавистью глядя на Палыча. — Самую малость, можно сказать.
— Ладно, не расстраивайся. Выпей лучше. Взяв из Валиных рук рюмку с водкой и бокал фанты, я залпом опрокинула все это в себя и сразу почувствовала облегчение. По телу прошло приятное тепло, а в глазах все начало проясняться. До меня только сейчас начало доходить, что кошмар закончился, и босс с Валентиной, такие милые и родные, единственные на свете, сидят, живехонькие, и смотрят на меня с состраданием, хотя не представляют и сотой доли того, что мне довелось пережить из–за них. Счастливые слезы навернулись на глаза, и я всхлипнула.
— Ты поняла хоть что–нибудь? — спросил чуть погодя босс.
— Поняла только, что мы потеряли деньги и меня обманули. Но сейчас, — я посмотрела на Палыча, — понимаю еще меньше.
— Да, наблюдательности тебе не занимать, — вздохнул он.
— Ничего, Родион Потапович, она еще молодая, научится, — погладила меня по голове Валентина. — Главное, что есть у кого учиться, — и она с любовью и нежностью посмотрела на босса, скромно потупившего свой взор.
— Да что, черт возьми, происходит?! — не выдержала я, чувствуя себя полной идиоткой и совершенно ничего не понимая. — Объясните наконец, почему вы на свободе? И что здесь делает этот ублюдок? Ему место на нарах, у параши, а не в нашем офисе!
— Ну-у, разошлась, — улыбнулся босс. — А насчет этого товарища, ты права, — он посмотрел на парней и протянул им паспорт с билетом. — Он теперь ваш с потрохами. Уводите.
Те, почему–то козырнув боссу, подхватили документы, художника, на лице которого сразу отразилось явное облегчение, и скрылись со всем этим дерьмом за дверью. Потом мы услышали, как от офиса отъехали машины. Родион поднялся со своего кресла и сказал:
— Ну что, пойдем нашего старика проведаем? Там как раз и поговорим обо всем. Думаю, ему тоже интересно будет послушать.
— Так Семен Петрович жив? — обрадовалась я.
— Да, его отпустили, когда принялись за нас.
— Бедненький, вот уж намучился, видать, — вздохнула я, сгорая от нетерпения узнать, что же все–таки сегодня произошло.
Закрыв офис, мы все втроем пошли к деду. Он долго разглядывал нас через «глазок», но, убедившись, что мы не его покойные родственники, открыл дверь и, приветливо поздоровавшись, пропустил нас в квартиру.
— Идемте на кухню чай пить, — сказал он, пожав каждому из нас руку. — Я как раз свежий заварил.
— И то дело, — довольно проговорил босс и первым прошел на кухню.
Мы расселись за круглым столом в просторной кухне, дед выдал нам по чашке ароматного чая, вытащил из шкафа сатиновый мешок с сухарями столетней давности, поминутно кряхтя и хватаясь за спину, потом присоединился к нам, и босс спросил:
— Ну что, не звонили больше покойники?
— Антихристы они, а не покойники, задери их души! — выругался дед. — Чуть всего меня не выпотрошили, злодеи! Спасибо вам, помогли…
— Не за что, Семен Петрович, нам было нетрудно, — босс окунул в чашку сухарь и стал размачивать. С таким же успехом он мог бы размачивать там дамасскую сталь. — Как же все–таки они вас отпустили?
— А я почем знаю? Сначала все приказывали дарственную подписать, а потом вдруг ни с того ни с сего запихнули в машину, привезли на Колхозную площадь и высадили. Живи, сказали, басурманы.
— А где они ключ от вашей квартиры взяли? — Я вынула го сумочки ключ, который забрала в прошлый раз, и положила перед ним. — Этот я возвращаю.
— Это уж мне неведомо, — дед с треском разгрыз своими на удивление крепкими зубами бронебойный сухарь. — Я сначала брательника в «глазок» увидел, когда он в дверь позвонил, и стал вам телефонировать — видано ли, живой покойник за дверью! А как трубку положил, они уже и в квартире. Завернули меня в какую–то тряпку и в машину утащили.
— А вы никуда перед этим не собирались? — спросил босс.
— А куда мне было собираться? — пожал тот плечами. — Сами ж приказали никуда не высовываться, вот я и сидел, звонков дожидался.
— Да, попали вы в переплет, дедушка, — посочувствовала я. — Они вас мучили, наверное?
— Да что со мной станется? Мы — разведчики, нас ничем не проймешь. Слава Богу, и у фашистов в плену побывал, на допросах всегда молчал, а тут… — Он небрежно махнул костлявой рукой и улыбнулся: — Не такое видали.
— Валь, а ты зачем дверь в офисе им открыла?
— А бес его знает! — нахмурила она брови. — Пришел какой–то тип, прилично одетый, сказал, что от Родиона Потаповича по срочному делу с пакетом. Я и открыла, — она глубоко вздохнула. — А они и набросились, козлы. Жалко, что не всё зубья им повыбивала.
— И чего им нужно было, подлецам? — спросил дед. — Устроили тут войну, понимаешь…
— Да, босс, расскажите нам все, — взмолилась я. — А то у меня ничего пока не сходится. Кто за всем этим стоит?
— Сейчас все сойдется, — пообещал он, отодвигая пустую чашку и облокачиваясь о стол. — И даже больше того.
— Интересно послушать, — дед отложил недоеденный сухарь и уставился на него, — прямо детектив настоящий получается.
— Не то слово, Семен Петрович, — улыбнулся босс. — Если учесть глубину замысла и остроту сюжета, то автору смело можно было бы давать Нобелевскую премию. Вы как, не хотите выдвинуть свою кандидатуру? Я поддержу…
Босс как–то странно смотрел на старика, и тот дрогнул под его пристальным взглядом.
— А зачем мне это? — проворчал дед. — Я только участник, как все…
— Нет, папаша, вы не участник, — спокойно проговорил босс, — вы и есть автор и самый главный зачинщик всей этой истории…
Я с изумлением посмотрела на босса, думая, что тот шутит, но он был совершенно серьезен, и из глаз даже вылетали злые искорки. Дед растерянно заморгал и севшим голосом спросил у меня:
— О чем это он говорит, милая?
— Не знаю, — пролепетала я.
— Сейчас все узнаете, — продолжил Родион. — Все началось полгода назад, когда у вас кончились деньги и перестали выплачивать пенсию. Тогда вы решили продать золото, которое, я уверен, специально зарыли в землю вместе с женой, чтобы его не выкрали из квартиры. И правильно сделали, сейчас часто воруют. Вы отправились на кладбище, наклеив усы и надев очки, чтобы не узнали, пообещали рабочим кольцо с бриллиантом, и те с удовольствием раскопали могилу. За деньги сегодня, к сожалению, все, что угодно, сделают. Кстати, кольцо могильщики обменяли всего на три бутылки водки. Затем, когда у вас кончилось и золото, вы начали присматриваться к нам. Вы сидели у окошка, смотрели, как растут этажи на трансформаторной будке, и покрывались черной коркой зависти, считая меня капиталистом, вором и так далее. В общем, человеком, жирующим за ваш счет. Когда прошел слух, что я безвозмездно помогаю всем нуждающимся в этом районе, вы, кстати, пришли ко мне, я выписал вам удостоверение нештатного детектива и выдал сто долларов, как и всем остальным. Тогда вы и поняли, что у нас есть деньги, и деньги немалые, иначе мы бы не стали их раздавать всем подряд. Тогда вы решили нас обокрасть, думая, что мы не станем обращаться в милицию и заявлять о краже незаконных средств, укрываемых от грабительских, глупых налогов. Вы правильно думали, только не учли, что мне не нужно обращаться в милицию — я сам похлеще всего МУРа, вместе взятого. Того, что я вам дал и давал бы каждый месяц, а это гораздо больше вашей пенсии, между прочим, вам показалось мало. Вы разработали хитроумнейший план, уважаемый, и я в любой момент буду готов снять перед вами шляпу, если она у меня когда–нибудь появится., Даже меня вам удалось поначалу ввести в заблуждение, и я пошел у вас на поводу. Но на воплощение плана у вас не было ни сил, ни денег. Тогда вы отправились на Центральный рынок, потолкались там и предложили одному подозрительному типу отхватить приличный куш. Он вывел вас на гражданина Егуркова Валерия Павловича, свободного художника в преступном мире, и вы изложили ему свой гениальный план. Только идиот мог бы отказаться от такого. А Егурков не был идиотом. Как он мне сказал, вы поставили ему свои условия: никто не должен знать о вашем участии в деле, всю работу он должен был сделать сам со своей шайкой, и он же должен был открыть в банке счет на ваше имя. Все расходы вы пообещали вернуть сторицей. Вы хотели, чтобы мы думали, что художник с неким хозяином навсегда уехали за границу и искать их нет никакого смысла. А вы выступали бы невинной жертвой. Так оно бы все и получилось, если бы не ваши кое–какие досадные оплошности. Итак, вы приходите к нам и несете гениально придуманную чушь про звонки покойников, зная, что я обязательно помогу вам, как помогаю всем, кто ко мне обращается, особенно старикам. Кто–то из шайки наблюдает в это время за офисом, и, как только вы с Марией отправились сюда слушать голоса мертвецов, они начали звонить, читая заранее написанный вами текст разными голосами. Когда Мария ушла за определителем номеров, вы перезвонили им и предупредили. Тогда они начали звонить из автомата. Потом вы рассказали Марии про золото в могиле, зная, что я клюну на это, чтобы хоть как–то объяснить появление второго ключа, ибо других версий у меня на тот момент не было и быть не могло. Кстати, второй ключ лежал у вас дома до того момента. Через некоторое время вы звоните мне и сообщаете, что за дверью стоит ваш брат. Подельники уже стоят с машиной у подъезда и ждут вашего сигнала. Вы кладете трубку, машете им в окно, и они уезжают, якобы увозя и вас. Потом надеваете пиджак, в котором лежат специально показанные мне в офисе документы на квартиру, переобуваетесь в туфли и делаете свою первую серьезную ошибку. Я не случайно спросил вас в начале разговора, собирались ли вы куда–нибудь в тот момент. Нет, вы никуда не собирались, значит, ходили по дому в тапочках. Но у бандитов просто не было бы ни времени, ни необходимости такой — переобувать вас. После этого вы прячетесь где–то в квартире и ждете нашего прихода. Мы приходим, вы слушаете наш разговор и понимаете, что я клюнул на вашу удочку. Не знаю, где вы туг прятались, но я внимательно все обыскал и вас не видел. Наверное, вы были неплохим разведчиком, товарищ бывший майор. Так где же вы прятались?
Старик, постаревший, казалось, еще на семьдесят девять лет, сидел, опустив седую голову, и плечи его изредка вздрагивали, выдавая волнение. Махнув рукой в сторону шкафа
под раковиной, где стояло помойное ведро, он тихо буркнул:
— Там вона…
Я все еще не могла поверить в происходящее.
— Да, туда я заглянуть не догадался, — проговорил босс озадаченно. — Самое гениальное в вашем плане то, что за все время операции вы ни разу не вышли из дома, кроме визита ко мне. Мы с Марией рыли землю по всей Москве, ища несчастного старика, похищенного бандитами, некий таинственный хозяин отдавал команды и собирался улетать за границу из Шереметьева — все это делали вы один, не выходя из дома, сидя вот у этого окошка. Феноменально! Но вернемся к нашим баранам. Увидев, что мы с Марией уехали, как вы догадались, на кладбище, вы звоните бандитам и посылаете их выкрасть Валентину. Бандиты четко выполняли все ваши указания, а вы знали практически все о нашей жизни и правилах работы — из этого окошка очень хорошо все видно. Но вашей главной добычей была не Валентина, она лишь для отвода глаз, а наша бухгалтерия. Художник хорошо разбирается в этих вещах, и он взял то, что нужно, — жесткие диски. Вы еще не знали, сколько у нас денег, а когда узнали, наверное, прыгали туг от радости. У вас, как и у художника, была кредитная карточка нашего банка, и вы рассчитывали поделить прибыль пополам. Вы могли отхватить солидный куш и жить себе спокойно дальше у нас под носом. Уверен, что продолжали бы приходить ко мне за ста долларами каждый месяц и жаловаться на жизнь. Вы хитрая и жадная бестия, Семен Петрович. Таким людям нельзя быть к тому же еще и умными. Затем бандиты звонят в офис и предлагают мне обмен. Мои подозрения на ваш счет начинают усиливаться, я был уже почти уверен, что все это подстроено только ради наших денег, а так как вся эта история началась с вас, то вы и были главным подозреваемым. Оставалось только найти вас. Марии я не стал ничего говорить, боясь, что она ляпнет что–нибудь, а вы занервничаете и прикажете ее убить. Но вы не убийца, Семен Петрович, вам нужны были только деньги. И еще вам нравилось смотреть из окна на Марию, и вы не хотели лишать себя этого удовольствия в дальнейшем. Поэтому вы не хотели ее мучить и уродовать, а придумали трюк с нашим похищением, зная, что она ради нас все сделает. Урки записали крики Валентины на магнитофон и дали послушать их Марии в качестве доказательства того, что мы тоже в их руках. Вы знали, как мы относимся к друг другу, и решили сыграть на этом…
— Босс, можно я с ним что–нибудь сделаю? — простонала я.
— Не нужно, он и сам помрет. В общем, правдами и неправдами вы заставляете Марию перевести деньги на ваш счет. Все, игра сделана, можно уходить со сцены. Художник собирался сегодня же покинуть страну, у него уже был билет на Кипр, но Мария перехитрила его и каким–то образом, я еще не знаю, каким, похитила его вместе с машиной, держа на мушке пистолета. Вы, конечно, не знали об этом. Вы сидели дома и предвкушали богатую ' жизнь с моими деньгами. К этому времени, если помните, вы уже позвонили мне и сообщили, что бандиты вас отпустили и вы вернулись домой со своим ключом. Но вы не знали того, что за подъездом все время наблюдал мой человек, и он не видел, как вы входили в него. Значит, вы никогда и не выходили, если все же оказались дома, — не так ли? Художник едет с Марией в аэропорт, старательно играя написанную вами роль, делая вид, что должен улететь вместе с вами и что его жизнь находится в руках хозяина. Мария, понятно, верит, она вообще у нас доверчивая, и отпускает его в аэропорту, забрав, к счастью, паспорт. Тот сразу же кидается к машине, от которой имел запасные ключи, и мчится к вам, не зная, что делать дальше. Мы его взяли при въезде во двор, чтобы вы не видели. Мой человек в это время уже нашел Марию в аэропорту и привез сюда, не сказав ей, как я велел, кто он такой. Вот, собственно, и вся история. Художник теперь вместе со своей бандой, которую заложил сразу же, как только узнал, с кем имеет дело, будет отдыхать немного дальше, чем Кипр, и там не будет так жарко. А вы… Что ж, вы продолжайте жить, как жили. Только не приходите больше ко мне за деньгами. Я благодарен вам за урок и ничего вам не сделаю. Ибо у меня есть все основания полагать, что нынешняя жизнь в России для стариков на воле гораздо тяжелее, чем за решеткой, где пусть плохо, но все же кормят.
Старик поднял на него свои страшные глаза, тяжелые, как каменные глыбы, окрашенные кровью. От их вида у меня по спине побежали мурашки, и я на всякий случай приготовилась спрятаться под стол от этой жуткой ненависти. Но он вдруг криво усмехнулся и злорадно прохрипел:
— Хрен тебе, сопляк! На твои деньги я еще поживу!
— Какие деньги? — удивленно посмотрел на него босс. — Я разве не сказал? Извините, склероз совсем замучил. Дело в том, что один мой однокурсник из ФСБ, тоже в каком–то смысле заинтересованный в этих деньгах, организовал фальшивое подтверждение из критского отделения нашего банка. При желании это совсем не трудно сделать, поверьте…
Семен Петрович застыл, потом мелко затрясся и начал хватать ртом воздух, пока его наконец не прорвало:
— Вор!!! — Старик ударил кулаком по столу, весь белый от гнева. — Фашист!!! Капиталист!..
Он еще что–то кричал, но мы не слышали, потому что нас уже не было в той проклятой квартире, где рождаются гениальные планы и раздаются телефонные звонки с того света…
Назад: Глава 4 ЗОЛОТАЯ ВЕЧЕРИНКА
Дальше: Глава 6 КАМИКАДЗЕ