Книга: Пантера
Назад: Глава 1 ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК
Дальше: Глава 3 ТЩЕСЛАВИЕ МЕРТВЕЦА

Глава 2 ТОМУ, КТО МЕНЯ ПОЛЮБИТ

1
С тех пор как я начала работать секретаршей у частного детектива Родиона, моя жизнь обрела хоть какой–то смысл. У меня появились деньги, а с ними и независимость, о которой я раньше лишь мечтала. Мне даже опять стали сниться счастливые сны, чего не было уже на протяжении двух последних лет. Я начала просыпаться с хорошим настроением. Валентина прямо извелась от зависти и так бы и зачахла совсем, если бы я не предложила Родиону немного расширить штат и взять ее в качестве кухарки. В ответ тот, как всегда, буркнул что–то невразумительное, и я поняла, что он согласен.
Первое дело принесло нам сумасшедшие, по моим понятиям, деньги. Уркаганы, когда наутро мы предъявили им пусть слегка изуродованный, но все же труп их корешка, на радостях, не вдаваясь особо в детали случившегося, заплатили нам еще десять тысяч и пообещали рассказать о нас всем своим знакомым. Теперь в определенных кругах общества о нас знали, и это было неплохим началом. Негодяй Крильман остался по нашей милости на свободе, но был вынужден перечислить солидную часть своих нажитых за много лет неправедным путем немалых сбережений на счет Фонда помощи безработным детективам России, который тут же создал и возглавил не кто иной, как сам Родион Потапович — многоуважаемый мною босс.
На деньги Крильмана он выкупил в собственность трансформаторную будку вместе с прилегающим к ней участком земли, которую ранее просто брал в аренду, и за неделю на ней выросло еще два этажа. На первом остались кабинет с приемной и кухня, на втором мы устроили шикарную столовую, а на третьем разместились личные покои Родиона. Теперь это странное на вид сооружение, торчащее посреди двора, привлекало взоры изумленных горожан своей несуразностью и нелепостью, но зато нам там было просторно и уютно. Воспользовавшись своим правом компаньона, я настояла на том, чтобы после каждого удачно раскрытого дела на будке надстраивали очередной этаж. Тогда все будут знать, что наш бизнес процветает, и это послужит своеобразной рекламой. Босс, если не считать произведенного при этом оглушительного зубовного скрежета, был не против. Он, кстати, оказался довольно скрытным человеком, ничего о себе не рассказывал, больше отмалчивался, и я особенно ему не надоедала, тем более что самой было что скрывать.
После всего случившегося со мной я поняла, что теперь мне придется иметь дело не с простыми, добропорядочными людьми, а в основном с преступниками, которые живут по своим законам и правилам, и бороться с ними нужно их же способами и методами. Никогда раньше не сталкиваясь с миром зла, я, однако, как и все, знала, что в нем правят жестокость и сила — других доводов эти товарищи не приемлют и не понимают. Они сами создали эти законы, и я надеялась, через них же и погибнут. Вместе с тем мне не хотелось повторять того, что случилось со стариком Замуховским и его помощником, которые все еще лежали в больнице, — с ними можно было обойтись и помягче. Я трезво осознавала свои возможности и не хотела напрасных жертв. Поэтому, помня, чему учил меня приемный отец, дала себе слово не будить спящего во мне зверя — пантеру, — если бандит даст мне хоть малейшую возможность оставить его в живых. В конце концов, я жила среди людей, и нужно было учитывать их слабости, даже если это и закоренелые преступники. Впрочем, слабостей у меня и самой хватало, ибо прежде всего я была самой обычной девушкой…
Пока велось строительство этажей, я вплотную занялась приготовлениями к предстоящим схваткам. Первым делом купила себе красивые кожаные туфли и отнесла их знакомому обувщику Еремею Поликарповичу, некогда отмотавшему приличный срок за изготовление холодного оружия. Поколдовав над ними несколько дней, он напичкал их всевозможными прибамбасами, в результате чего они не потеряли своего вида, только слегка прибавили в весе, зато я теперь спокойно могла перемещаться в кишащем убийцами и маньяками пространстве родного города и безбоязненно ходить на любые задания. Еремей Поликарпович также изготовил мне накладные ногти из бритвенной стали, которые я приклеила суперцементом. Покрытые лаком для ногтей, они не бросались в глаза, не отличались по длине от обычных, но были остры, как лезвия дамасских мечей, и вполне безопасны в быту.
2
Только вчера закончили отделку третьего этажа, и сегодня утром уже вновь закипела работа в офисе. Вернее, как закипела: мы с Валентиной явились в трансформаторную будку для выполнения своих прямых обязанностей. Родион уже сидел в кабинете и внимательно изучал инструкции по пользованию различными шпионскими штучками, которых накупил великое множество. Это были «жучки» для подслушивания, подзорная труба, диктофоны, видеокамеры и даже прибор ночного видения. Поздоровавшись с нами, он продолжил свое занятие, а мы разошлись по рабочим местам: Валентина на кухню, а я — в приемную. У меня в приемной теперь стоял компьютер, факс, радиотелефон, новая мебель и даже телевизор с видиком в просторном холле для развлечения клиентов, которых пока еще не наблюдалось.
Было десять часов утра, и день обещал быть душным и жарким. Настроение у меня было отличное, самочувствие и того лучше. Правда, в последнее время меня все чаще одолевала мысль о мужчине, которого я до сих пор почему–то не встретила. И где, спрашивается, его носит? Почему я должна ложиться спать одна, мне не с кем сходить в кино и некому меня защитить от хулиганов в позднее время? Доколе я буду ждать этого умного, красивого и мужественного мужчину, который подарит мне счастье и разделит мои невзгоды? В конце концов, я симпатичная и современная девушка с огромным количеством достоинств, и мне не пристало сохнуть в одиночестве, не зная, куда девать бурлящие в моем горячем сердце чувства…
Я уже закончила оформлять на компьютере смету последних расходов босса, как на экране видеофона высветилась хрупкая фигурка уже немолодой женщины в простом ситцевом платье. Она стояла перед дверью нашего офиса и в раздумье разглядывала табличку на ней, которая сообщала каждому желающему, что он не ошибся, контора частного детектива Родиона находится именно здесь, в бывшей трансформаторной будке, постепенно принимающей вид Вавилонской башни.
Женщина вздохнула всей грудью, прижимая под мышкой небольшую сумочку из кожзаменителя, и оглянулась по сторонам. Судя по всему, она чего–то боялась или просто не знала, стоит ли вообще втравливать себя в неприятности, которые сулит всякое обращение в подобные заведения. Решив не дожидаться, пока она передумает и уйдет, я включила микрофон и спросила:
— Вам кофе с молоком или со сливками?
Она растерянно заморгала, оглянулась и потом удивленно уставилась на «глазок» видеофона, откуда донесся мой голос.
— Простите, это вы мне? — пролепетала она смущенно.
— Конечно. Мы всегда предлагаем клиентам кофе. Кстати, может, зайдете, а то на улице пить неудобно как–то.
— Спасибо, но я еще…
— Передумать сможете и здесь, с комфортом. Ну так как?
— Может, вы и правы, — пожала она плечами. — Я люблю со сливками.
Я впустила ее, она вошла и уселась в кресло, с любопытством рассматривая уютную обстановку. Валентина принесла на подносе кофе со сливками и печеньем, поставила на столик, бросив мимоходом изучающий взгляд на клиентку, и степенно вышла.
— Как у вас мило здесь, — улыбнулась женщина, помешивая ложечкой в чашке. — А снаружи все выглядит несколько странно…
— Важна не форма, а содержание, не так ли? — улыбнулась я в ответ. — Вы правильно сделали, что пришли именно к нам.
Она нахмурила выщипанные брови и опустила глаза.
— Я еще не решила, — пробормотала она.
— Ничего, мы подождем. Пейте, ешьте, смотрите телевизор, можете даже в бильярд сыграть, если желаете — нам не к спеху.
— Спасибо, вы так добры. — Она отхлебнула из чашки, поставила ее на блюдце, вздохнула полной грудью и решилась: — Так и быть, уболтали. С кем я могу переговорить?
— С боссом, — обрадовалась я. — Его зовут Родион Потапович, он — за этой дверью, — и показала глазами на кабинет. — Он у нас очень строгий, но зато настоящий профессионал.
Она поднялась, поправила платье и пошла к двери кабинета.
— Одну минуточку, я его предупрежу, — остановила я ее и включила селектор. — Босс, к вам посетитель.
— Зови, — раздался недовольный голос, видимо, я оторвала его от очередной инструкции.
— Вас ждут. — Я широко улыбнулась, чтобы компенсировать недостаток вежливости своего босса.
— Спасибо. Кстати, стоимость аппаратуры нужно вносить в основные фонды, а не в затраты, — произнесла она, глядя на экран моего компьютера, где я подбивала смету расходов. — Извините, что вмешиваюсь, просто я — бухгалтер.
Она скрылась за дверью, а я тупо уставилась на экран, покрывшись краской стыда — в бухгалтерии я соображала не больше, чем в генной инженерии. Через минуту босс попросил меня зайти с блокнотом, карандашом и спрятанным в сумочке диктофоном, который он велел мне всегда включать тайком от посетителей, чтобы особо их не смущать. Весь этот ритуал мы оговорили заранее. Я вошла, села в специально поставленное для меня кресло сбоку от кресла клиента, стоявшего прямо перед столом Родиона, и приготовилась стенографировать.
— Итак, Людмила Ивановна, я вас слушаю, — буркнул Родион, сложив руки на груди.
— Даже не знаю, с чего и начать, — потупилась она, нервно теребя в руках сумочку. — Наверное, вы не поймете…
— Это исключено, — важно проговорил босс и провел рукой по своей большой голове.
— Видите ли, я — главный бухгалтер небольшого фонда, — она замолчала, уставившись в пол. — Фонда развития велоспорта в Северо—Западном округе Москвы.
— Развития велоспорта? — озадаченно спросил босс и качнул головой, пробормотав: — Интересная идея… Продолжайте.
— Я работаю там уже четвертый месяц. Собственно, я не только бухгалтер, но и секретарь–референт, и финансовый директор в одном лице. Фонд, как я уже сказала, небольшой, всего три человека: директор, я и охранник. У меня были проблемы в свое время — долго не могла найти работу. Сейчас, сами знаете, как это трудно, чтобы и нравилось, и платили хорошо. Но я дала объявление в газету, мне позвонили из этого фонда, мы побеседовали с директором, и он принял меня с очень хорошим окладом. Я так обрадовалась, понимаете? Это такая удача — найти хорошую работу, — она вздохнула. — У меня очень высокая квалификация, я быстро наладила там всю отчетность, тем более что объем работы не очень велик. Директор — очень приятный во всех отношениях молодой мужчина — во мне просто души не чает, никогда грубого слова не скажет, всегда по понедельникам цветы дарит, и мне это очень приятно, понимаете?
— Понимаю, — сказал босс и съежился под моим язвительным взглядом — мне он ни разу не купил цветов, сухарь.
— Я все это говорю для того, чтобы было понятно, для чего я вообще здесь нахожусь. Не подумайте ничего дурного, я не больная и не сумасшедшая, просто не хочу терять такую прекрасную должность на хорошем месте. Три месяца мы проработали душа в душу, ни разу не конфликтовали, наоборот, директор, Сергей Борисович, даже не вмешивается в мои дела, всегда советуется в том, что касается финансов и так далее. Поверьте, я ему только добра желаю, дай Бог ему долгих лет здоровья и счастья. Вы меня понимаете?
— Нет.
— Ну вот, я так и знала, — огорченно протянула она и потупилась. — Наверное, мне лучше уйти.
— Не спешите, Людмила Ивановна. Может, скажете что–нибудь еще? Или хотите, чтобы я сам угадал причину вашего прихода?
Она подняла глаза и неуверенно произнесла:
— А вы сможете?
— Попробую, — вздохнул босс и, возведя глаза к потолку, проговорил: — Директор совратил вас и требует, чтобы вы сделали аборт.
Бедняжка покраснела и вздохнула:
— Если бы. Нет, все гораздо сложнее. Попробуйте еще, а то у меня самой язык не поворачивается.
Родион задумался. Я прислушалась, стараясь уловить звуки шевеления его гениальных мозгов, но ничего не услышала, кроме привычного сопения из–под очков. Наконец он выдал на–гора еще одну, на мой взгляд, не менее шокирующую версию:
— Вы присвоили себе крупную сумму, и теперь велоспорту в Северо—Западном округе грозит неминуемый упадок!
Она поерзала на стуле и ничего не сказала. Босс недовольно скривился и стал набивать трубку.
— Хорошо, — сказал он, — я буду быстро перечислять свои гипотезы, а вы остановите меня, когда я попаду в цель, договорились?
Она кивнула, причем сделала это с полной безнадежностью. Меня просто раздирало любопытство, и тоже хотелось чего–нибудь ляпнуть, но я не имела права вмешиваться.
— Тогда поехали, — сказал босс и, воздев глаза к потолку, монотонным голосом начал перечислять: — Вы убили директора? Подари ли его цветы мужу на день рождения? Продали конкурентам бизнес–план фонда? Украли пресс–папье? На вас наехали рэкетиры? Велосипеды, которые вы закупили, оказались ворованными? Директора похитили? Вы положили глаз на директора, а он занимается любовью с охранником? Вам кажется, что охранник хочет вас убить? Директор оказался незаконнорожденным сыном вашего мужа…
Несчастная бухгалтерша с ужасом смотрела на моего гениального босса, спокойно продолжавшего перечислять чуть ли не все смертные грехи человечества за последние пять сотен лет. Мне даже показалось, что она сейчас вскочит и как ошпаренная выскочит из проклятого офиса, чтобы навсегда забыть к нам дорогу. Но, видно, от шока силы покинули бедняжку, и она Оставалась сидеть с открытым ртом и выпученными глазами. Когда босс дошел до версии о том, что велосипеды, поставляемые фондом, вовсе не велосипеды, а секретное биологическое оружие и бухгалтерша хочет вывести начальство на чистую воду, чтобы спасти спортсменов от неминуемой мутации, Людмила Ивановна отчаянно вскрикнула:
— Хватит, остановитесь! Я больше не выдержу! Дайте мне воды!
Родион удивленно посмотрел на нее и кивнул мне. Я налила стакан воды и поднесла ошизевшей клиентке. Та жадно выпила и быстро сказала:
— У вас очень богатая фантазия, молодой человек, я просто поражена, честное слово. Но все это, к счастью, не имеет никакого отношения к цели моего прихода.
— Поверьте, я еще не до конца исчерпал все возможности и наверняка, если продолжу, наткнусь на нужный вариант, — уверенно заявил он. — Вы же отказываетесь сами рассказать, а других способов помочь вам я не вижу.
Меня так и подмывало сказать, что она у нас пока только вторая клиентка и босс просто не хочет ее отпускать. Поразмыслив, я решила все–таки вмешаться:
— Может, вы напишете все вкратце на бумаге? Тогда ваши уста останутся чистыми…
Босс бросил на меня уничтожающий взгляд, а женщина оживилась:
— Действительно! Зачем мучиться, когда можно написать. У вас есть бумага?
Я вырвала из блокнота листок и протянула ей вместе с карандашом, не обращая внимания на громкое сопение разъяренного босса, которому подобное не пришло в голову. Ничего, пусть знает, что у меня в голове тоже не опилки, как он утверждает.
Быстро что–то накорябав, она свернула листок и стыдливо отдала мне, а я положила его на стол перед Родионом и вернулась на свое место. Тот прочитал и надолго замолчал, поверх очков разглядывая клиентку. Я прямо вся извелась, так мне хотелось выдрать у него записку и сунуть в нее свой симпатичный носик. Ну, нельзя же так издеваться, в конце концов! Но он все–таки заговорил:
— Вы уверены, что правильно понимаете значение этого слова? — спросил наконец босс.
— Слова «клептомания»? — Она оскорбленно вскинула голову. — Конечно! У меня высшее образование, между прочим.
— А с чего вы решили, что ваш директор страдает именно этой болезнью?
— Но… иначе я тогда не могу объяснить его действий, — растерянно произнесла она. — Не может же человек, находясь в здравом уме и трезвой памяти, сам у себя воровать деньги!
— Ну–ка, ну–ка, расскажите–ка все подробнее! — подался вперед Родион, поправляя очки.
—Все началось не так давно, больше месяца назад. А может, просто раньше я не замечала, потому что только входила в работу, изучала дела, — заговорила она печальным голосом. — Знаете, печать хранится всегда у него. Когда мне нужно оформить платежное поручение или другой финансовый документ, он ее дает, а потом сразу забирает. Так что больше никто не может ею воспользоваться, чтобы, например, получить деньги в банке или перечислить их с нашего счета на другой. Подписей на платежках только две: его и моя, но их можно подделать. Знаете, как бывает, когда, к примеру, бухгалтера на месте нет, а нужно срочно отправить деньги? Директор просто подделывает мою подпись, ставит свою, прикладывает печать и сам несет в банк. А я потом по выпискам из банка узнаю, когда, куда и какая сумма отправлена. В общем, кроме нас двоих, никто не может снять деньги со счета. Это раз. Еще у нас есть сейф, в котором хранится наличность. Ключи от сейфа тоже у нас двоих. Сейф стоит у него в кабинете. Когда я беру оттуда деньги, то всегда пересчитываю их и записываю сумму в особую тетрадь. Если деньги нужны ему, то он тоже говорит мне, сколько берет, чтобы я была в курсе и записала, понимаете? — Да.
— Вы не думайте, мне не нужны лишние неприятности, тем более что работа мне нравится, я ею дорожу и не хочу потерять. Но мне не хотелось бы… садиться в тюрьму.
— Может, объясните толком наконец, что у вас случилось! — раздраженно проворчал Родион, вытирая вспотевший лоб белоснежным платком от Валентины.
— Так я же и объясняю! — обиженно воскликнула женщина. — Я стала замечать, что пропадают деньги. Сначала обнаружила недостачу в сейфе. Сумма была небольшая, около ста долларов. Но когда спросила у шефа, он сказал, что не брал. Причем так искренне и неподдельно, что я сама засомневалась в своих записях. На следующий день не хватило уже пятисот долларов, и опять он заявил, что понятия не имеет, где они. Сами понимаете, что мне не очень удобно спрашивать у начальника, где его деньги, но мне ведь нужно потом перед ним отчитываться, не говоря уж о налоговой инспекции! Самое удивительное, что когда он берет деньги при мне, то всегда сообщает об этом, как и раньше. Я ничего не могла понять, думала, что крыша, простите, поехала или склероз начался. Был бы это мой сейф, я бы сменила замок или новый купила, но здесь я не командую, правильно? Вот я и говорю. Таким макаром из сейфа за месяц испарилось в буквальном смысле слова почти десять тысяч долларов! Представляете?! Скоро нужно сдавать баланс, а что я ему скажу? Ведь я-то точно знаю, что сама не брала ни копейки без спросу и надобности! А он тоже говорит, что не берет. Да я потом уже и спрашивать перестала, неудобно все–таки. Это все равно как если бы я залезла к нему в карман и заявила, что у него там не хватает десяти тысяч, и потребовала бы объяснений, на что он их потратил! Но мне–то нужно отчетность вести, вот в чем весь ужас! — Она перевела дух и заговорила более спокойно: — Впрочем, это еще цветочки. Две недели назад, когда я уже была окончательно смущена происходящим, я обнаружила, что деньги пропадают и со счета в банке! Естественно, я спросила у директора номер договора, выписанный счет и так далее, чтобы подшить все в папку. Я-то вполне логично считала, что он просто сам все оформил и перевел куда–то деньги, как раньше. Но, к моему удивлению, он стал обвинять меня в том, что у меня в бухгалтерии бардак и я не могу найти ни одного нужного документа. То есть дал понять, что он ничего никуда не переводил и вообще не имеет к этим деньгам никакого отношения. Я по–настоящему испугалась. Сумма–то была не маленькая — пять тысяч долларов…
— Ого! — присвистнул босс.
— Вот и я тоже говорю. Понимаете, вся абсурдность ситуации в том, что это его деньги и ему нет никакого смысла скрывать от меня, куда и как он их тратит. Да пусть хоть переводит их на эту, как ее там… любовь по телефону, или, как вы говорите, в общество голубых. Мне–то какое до этого дело! Мое дело все оформить и отчитаться перед налоговой. Но он упорно отрицает все и еще меня обвиняет, понимаете?! Я уж и спрашивать перестала в последнее время. Он еще три раза снимал и теперь в общей сложности недостача составляет почти двадцать пять тысяч долларов! При этом Сергей Борисович по–прежнему внимателен и обходителен со мной, все так же улыбается и говорит комплименты. А у меня на душе кошки скребут, и хочется повеситься, честное слово! — Она всхлипнула, уронила голову, и плечи ее начали вздрагивать.
Босс ошеломленно смотрел на нее, не зная, что сказать и как утешить, а я пыталась поставить себя на ее место. С чего бы это, например, Родион стал тайком таскать из своего сейфа деньги, зная, что ему за это ничего не будет? Ведь он и так может их взять. Бухгалтер — это робот, который только оформляет сделки, которые ему прикажут оформить, не вдумываясь в их смысл, как и я это делаю. Он приказал — я выполнила, и все. Нет, тут что–то не сходилось…
— Простите, — заговорил босс, когда женщина немного успокоилась. — Вы точно знаете, что, кроме вас двоих, никто не может снять в банке деньги?
— Конечно! В выписках ведь указано все. Более того, я даже спрашивала у операционисток в банке, они сказали, что приходил сам Сергей Борисович и приносил платежки. Ошибки быть не может. А он отказывается! Я попала в совершенно дикую ситуацию. Или меня нагло подставляют, улыбаясь в глаза, или Сергей Борисович сам не знает, что творит, к чему я склоняюсь больше. Может, у него клептомания и он ворует сам у себя, а потом просто ничего не помнит? Но не могу же я оскорбить его таким ужасным и абсурдным подозрением! Повторяю, я хочу сохранить свою должность. Но до конца месяца мне нужно сдать баланс, а никаких документов на эту сумму у меня нет. Есть только недостача и очевидные факты. Что мне делать?
Босс что–то чертил карандашом на листке бумаги, какие–то детские каракули, и шмыгал носом. Через минуту, закончив свой замысловатый рисунок, бросил карандаш на стол и поднял голову:
— Вы уверены, что сам у себя директор воровать не может?
—- А вы бы стали тайком от самого себя воровать деньги из своего бумажника? — в свою очередь спросила она. Босс задумался.
— Это маразм, — наконец твердо ответил он. — Абсурд!
— Вот и я о том же, — печально проговорила она. — Ведь он может истратить хоть все деньги этого фонда, тем более что сам его создал, на свои сбережения. Я проверяла учредительные документы, устав и так далее — все в порядке, это его фирма. Деньги к нам поступают от различных благотворительных организаций, и они никакой отчетности, куда мы их истратим, не требуют. Все отдается на его усмотрение — так записано в договорах. Он очень уважаемое лицо в среде велоспорта, его многие знают и потому доверяют. Мы поддерживаем детские велоклубы в округе, обеспечиваем различные велогонки и так далее. Никто никогда не предъявлял к нам никаких претензий. Да и какие могут быть претензии? Дареному коню в зубы ведь не смотрят. Это маленький частный фонд, ничего криминального в нем нет и быть не может. У нас нет никаких льгот и скидок. В общем, я схожу с ума!
— Может, у директора есть двойник? — предположил босс.
— Может, и есть, — пожала она плечами. — Только тогда тому нужно еще иметь и нашу печать, реквизиты и уметь подделывать подписи на банковской карточке. Если бы все было именно так, я бы вздохнула спокойно и была счастлива.
— А кроме денег, ничего в офисе не пропадало?
—Что вы имеете в виду? — насторожилась она.
— Ну, вещи, оргтехника, мебель. Мало ли чего может пропасть…
— А, вы уже говорили про пресс–папье, — усмехнулась она. — Нет, это же смешно, тем более что есть охранник, Степа, у него пистолет имеется и разрешение на него.
— А каково личное благосостояние директора?
— По–моему, — она оглядела кабинет, — гораздо лучше, чем у вас. У него большая квартира в том же районе, шикарная машина «Ауди», всегда есть деньги в любом количестве. Одним словом, преуспевающий бизнесмен. К тому же весьма привлекателен как мужчина, — она слегка порозовела и стушевалась. — Но это к делу не относится. Меня он не совращал…
По ней было видно, что она сожалеет об этом, но я ничего не сказала вслух, ибо была уверена, что ее чувства не имеют никакого отношения к данному делу. Родион продолжал выуживать информацию:
— Мне все же непонятно: вы можете сесть в тюрьму, однако ничего не предпринимаете и покорно ждете своей участи. Все ведь непременно вскроется.
Она смущенно потерла пальцем кончик носа и проговорила:
— Ну почему же, я же пришла к вам, это во–первых, а во–вторых… — Она замялась. — Он пообещал отправить меня на Багамы на две недели за счет фирмы, если я успешно сдам баланс, вот!
— По–моему, вам светит не две недели на Багамах, а два года, в тюрьме, — проворчал он. — Разве это не очевидно?
— Может, вы и позволяете себе ездить на выходные за границу, — с вызовом заявила та, — а я там сроду не была! И потом, для хорошего бухгалтера ничего не стоит свести баланс, какой бы ни была недостача. Другой вопрос, что он сам может спросить, где эти деньги, — вот в чем беда! Он же утверждает, что не брал.
— Все с вами ясно, — вздохнул босс. — Но что вы хотите от меня?
— Как? Разве не понятно? — Она удивленно подняла брови. — Я хочу знать, ради чего рискую. Если это клептомания — тогда ясно, а если нет, то тогда что? Причем не забывайте, что я не хочу терять эту работу, шеф ничего не должен знать.
— А как насчет оплаты?
— Сколько вы берете? — тихо спросила она.
— Все, что дают, — тут же ответил он.
— Тогда найдите мне эти сорок тысяч и получите… четверть, согласны?
Босс внимательно посмотрел на нее, вертя в руках карандаш, и буркнул:
— Договорились. Теперь к делу. Ваш директор увлекается женщинами?
— В каком смысле? — Она опять покраснела.
— В прямом. Он таскается за юбками, у него есть любовница, жена, дети на стороне и так далее?
— Нет, он не женат. Насчет юбок не знаю, но уверена, что такой красавец вряд ли скучает в одиночестве по ночам, — со вздохом произнесла она. — Как вы понимаете, я не слежу за ним и в личную жизнь не вмешиваюсь.
— Но он обращает на вас внимание как на женщину?
— Конечно! — улыбнулась она. — Делает комплименты, всегда подмечает, во что я одета, какая у меня прическа или духи — он вообще редкий мужчина, таких сейчас уже почти не осталось…
— Прекрасно. Тогда оставьте моей секретарше все свои координаты, фотографию и домашний адрес своего шефа, его деловое расписание и так далее. И еще: если вдруг увидите поблизости от своего офиса кого–либо из нас — не узнавайте, что бы ни происходило. До свидания.
— До свидания, — удивленно протянула она, поднимаясь. — Надеюсь, все останется между нами?
— До свидания, — буркнул босс, углубившись в рисунок.
Через пятнадцать минут, когда она ушла, оставив мне необходимые сведения, он позвал меня в кабинет.
— Ну, что ты думаешь? — спросил он, рассматривая малюсенький радиомикрофон.
В этот момент вошла Валентина с подносом, на котором дымился кофе и лежали его любимые плюшки с медом. Моя Валентина уже умудрилась вычислить все его тайные пристрастия и потакала ему во всем, как маленькому ребенку. Босс не смог скрыть довольной улыбки при виде плюшек, глаза его жадно блеснули из–под очков, а Валентина, поставив поднос перед ним, заявила:
— Я думаю, что эта баба просто хочет женить его на себе!
Плюшка застыла у открытого рта Родиона, и это к счастью — иначе бы он непременно подавился. Я прыснула.
— Не понял, — сурово проговорил босс, — откуда вам это известно?
— Что? То, что хочет женить? — ничтоже сумняшеся спросила она.
— То, о чем мы здесь говорили, черт возьми! — рявкнул он, закипая. — Это между прочим, конфиденциальная информация!
— Какая там, к чертям, конфиденциальная, — испуганно пробормотала Валентина, вытирая о фартук руки, — если сквозь эти перегородки слышно даже, как вы каракули рисуете.
Босс сразу же остыл и таки сунул сдобу в рот. Потом сказал:
— В другой раз затыкайте уши. А с чего вы решили про женитьбу?
— Так это и ежу ясно! — радостно затараторила она. — Хочет припереть его к стенке этими деньгами, которые сама же и украла, а потом заставит жениться! Я бы, например, именно так и сделала.
Родион вздохнул, задумчиво глядя на нее, и проворчал:
— Надеюсь, что со мной такую аферу вы не провернете. Мария, ты поговори со своей подругой на досуге.
— Так ей же воровать нечего, — ответила я. — Разве что муку… А обо всем этом я думаю, что виноват все–таки директор. Только вот почему — это вопрос.
— Значит, так, красавица. Поручаю тебе одно простое и безобидное дельце, — начал он, но Валентина тут же перебила возмущенно:
— Вы с ума сошли, босс?! Она же непременно куда–нибудь опять влипнет! Ее вообще нельзя из офиса выпускать! Давайте лучше я все сделаю!
Он критически осмотрел ее крепко сбитую фигуру и покачал головой.
— Боюсь, что этот красавец, — он взглянул на фотографию директора, оставленную клиенткой, — на вас не клюнет.
— А что, нужно его совратить? — тут же вскинулась я радостно. — Только прикажите, босс!
— Вот я и приказываю. Войдите с ним в контакт. Не в связь, — он бросил на меня суровый взгляд, — а в контакт. Познакомьтесь, в ресторан сходите и так далее. Вытяните из него все, что можно, а я в это время постараюсь навести о нем справки через своих знакомых. Напихаете ему в машину и в квартиру «жучков»…
— Значит, мне к нему и на квартиру придется идти? — взвизгнула я от радости.
— Ну все, — тоскливо вздохнула Валентина, — пиши пропало…
— В общем, приступаем прямо сейчас, — строго распорядился босс, смазывая с тарелки мед последней плюшкой. — Время — деньги. Судя по его расписанию, у него скоро обед…
3
Фонд находился недалеко от метро «Октябрьское поле», в здании какого–то института. Мне были известны цвет и номер его «Ауди» и время, когда он обычно уезжает на обед. Перед этим я заскочила домой и переоделась в весьма легкомысленное платьице, через которое без особого труда можно было рассмотреть все, что так нравится мужчинам. Это было мое любимое платье, в меру короткое и обтягивающее, соблазнительно развевающееся при малейшем порыве ветра, а если того не было, то просто от колыхания стройных бедер при ходьбе. В сумочке у меня лежали деньги, косметичка и «жучки», а сердце было переполнено радостным волнением, как перед встречей с любимым. В голове при этом было совершенно пусто, а на лице сияла очаровательная улыбка. Все мужики замирали, когда я проходила мимо, красивая и довольная сама собой. Ярко светило летнее солнышко, стойко держалась автомобильная гарь, но ничто не могло смутить моего радужного настроения. Впервые в жизни я шла охотиться на мужчину, и совесть моя при этом была абсолютно чиста, ибо это было задание босса. Я чувствовала себя уверенно, зная, что неотразима и никаких трудностей с выполнением этой миссии у меня не возникнет. По фотографии я поняла, что Сергей Борисович был весьма представительным мужчиной лет тридцати пяти, у него было мужественное лицо, статная фигура и густые черные волосы. Жгучие брюнеты — моя слабость, а я сама, как страстная блондинка, была слабостью жгучих брюнетов. Все было давно проверено и перепроверено на практике, полюса были давно наэлектризованы, оставалось только свести их поближе, и они притянутся сами собой.
Лазурный красавец «Ауди» томился на стоянке среди блеклых «Жигулей» в ожидании хозяина, и я сразу же присоединилась к нему, усевшись на лавочку напротив и закинув ногу на ногу. Из института выходили какие–то мужчины, бросали на меня жадные взгляды и спешили дальше, унося с собой теплые воспоминания обо мне. Но Жукова, то бишь директора, пока не было. Судя по времени, он запаздывал на пять минут, поэтому, когда он наконец появился в дверях, я чуть не набросилась на него с обвинениями, дескать, нехорошо заставлять женщину так долго ждать, но вовремя вспомнила, где и зачем нахожусь. Он оказался еще мужественнее, чем на снимке, я даже слегка оробела, увидев, какого породистого самца мне предстоит захомутать. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротом и черных брюках, из–под которых блестели английские туфли минимум по триста баксов за каждую. На загорелом лице блуждала загадочная улыбка, а на пальце вертелся ключ от машины. Это была мечта любой девчонки, картинка с обложки, ловелас и Мальборо в одном лице. Думая о чем–то своем, мечта прошла мимо меня, даже не взглянув, и направилась к машине. Вот сволочь! Поднявшись, я поцокала каблуками за ним, еще не зная, что сказать. И тут из дверей института выпорхнула запыхавшаяся девица со счастливым лицом и бросилась прямо к моему объекту.
— Сереженька, прости, я вела себя глупо! — Она бросилась ему на шею и стала целовать напомаженными губами. — Слава Богу, ты не уехал! Давай пообедаем вместе? Я отпросилась с работы на два часа. Ты ведь этого хотел?
Стряхнув ее с себя, Сереженька смущенно оглянулся по сторонам, словно стыдясь своей подружки. Его взгляд скользнул по моему скептически улыбающемуся лицу.
— Прости, Леночка, но я спешу, — вежливо проговорил он, подходя к машине. — Давай в другой раз как–нибудь.
— Но ты же сам говорил?! — взвизгнула Лена, хватая его за руку. — На фига я тогда отпрашивалась?
— Послушай, это был обычный комплимент, — тихо заговорил он, косясь на меня. — Я ничего не имел в виду, просто хотел сделать тебе приятное.
— Ну да, приятное, как же! — не отставала девица, выхватывая у него ключи. — Ты уже третий раз намекаешь, а когда я наконец решилась, сразу в кусты?
Я подошла поближе, понимая, что веду себя нагло, и громко сказала:
— Такому мужчине, как вы, опасно раздавать комплименты. — И улыбнулась. — Леночка, отдай ключи товарищу и оставь нас на минуту.
Сергей захлопал глазами, а Лена взвилась:
— С какой это стати?! Он мой, понятно? Вали отсюда, метелка, пока я тебе рожу не размазала! — Она угрожающе пошла на меня.
Придя в себя, мой подопечный отодвинул ее в сторону и с извиняющейся улыбкой обратился ко мне:
— Не обращайте внимания, она не понимает шуток. Отдай ключи, Лена, прошу тебя, — он протянул руку за ключами.
Но не тут–то было. Мгновенно изменившись в лице, Лена процедила:
— Ах, так? Значит, это все шутки? Тогда подавись своими ключами! — И, нелепо взмахнув рукой, запустила ключи в небо, а сама побежала обратно к дверям института.
Проследив глазами за траекторией их полета, я невольно сделала несколько быстрых шагов и поймала ключи на лету. Это получилось непроизвольно, честное слово, но Сергей увидел в этом что–то необычное, можно даже сказать, героическое. Он восхищенно распахнул глаза и мягко проговорил:
— Что вы, не стоило так волноваться, спасибо огромное.
— Не за что, — я протянула ему ключи. — Берегите себя, вам опасно ходить без защиты.
— А вы сами не боитесь? — Он стоял и с улыбкой пялился на меня, явно не зная, зачем это делает. Видимо, полюса уже начали притягиваться.
— Боюсь, но на телохранителя денег нет.
— Может, я на что сгожусь? Возьму недорого.
— Может, и сгодитесь, — и я оценивающе посмотрела на него. — Но вы, кажется, спешите?
— Еще не знаю, — вкрадчиво заметил он. — Мы, мужчины, живем ради денег, а деньги нам нужны для того, чтобы тратить их на женщин.
— Таких, как я? — нагло спросила я. — Тогда раскошеливайтесь побыстрее, я умираю с голоду.
— Но вы, наверное, здесь кого–то ждете?
— Да, я ждала вас, хотите верьте — хотите нет.
Тогда все понятно. — Он весело рассмеялся и открыл машину. — Садитесь, я вас подброшу, куда вам нужно.
Бросив победный взгляд на институт, в котором скрылась мымра Лена, я пошла к другой двери, но туг же снова обернулась, потому что заметила в окне на втором этаже бледное лицо Людмилы Ивановны. Она смотрела на меня как–то странно, с непонятной злостью в глазах, и, поняв, что я ее заметила, тут же отошла от окна. Интересно, что ее гложет — ревность или страх за мою жизнь? Надо бы разобраться, что таит в своей душе эта малахольная женщина…
В небольшом ресторанчике на Старом Арбате мы просидели до четырех часов. Когда мы только туда приехали, я немного замешкалась в машине и сунула «жучок» за приборный щиток, как учил босс. За столиком Сергей Борисович с увлечением рассказывал мне о велоспорте и собственных достижениях на этом поприще. Оказывается, он когда–то был мастером спорта, участвовал в велогонках за границей, много побеждал, пока не повредил ногу. Пока он мне все это травил, я внимательно разглядывала его, пытаясь найти что–нибудь фальшивое и неестественное в его словах или поведении. Но он играл, если играл, очень хорошо, так, что я почти поверила, что он действительно любит кататься на велосипеде. Он почти не пил, потому что был за рулем, но много и с аппетитом ел, не жалея де нег на дорогие и вкусные блюда, и все время смотрел на меня. Я же чувствовала себя как рыба в воде среди роскоши и богатства, в обществе шикарного мужчины. Собственно, мужчины делятся для меня на две категории: те, что сразу тащат в постель, и те, что делают вид, что этого не хотят. Но тогда зачем, извините, вообще встречаться? Так или иначе, все равно все кончается постелью, в этом смысл любви, жизни и единства противоположностей. Мужик может хоть целый год (если, конечно, у женщины хватит терпенья его слушать) трепаться о поэзии, звездах и прочей лабуде, но думает он только об одном: как бы переспать с ней так, чтобы она не обиделась. А что нам обижаться? Мы что, не люди, что ли? Мы, может, еще больше мужчин этого хотим, но стесняемся сказать, а то сразу за шлюху примут.
Взгляд моего объекта прямо–таки замирал на моей груди, когда ему казалось, что я ничего не вижу, он даже начинал ерзать на стуле, бедняга. Я живо представляла, что роится в его голове, как он мысленно меня раздевает, ласкает и… В общем, мужик влип по самые уши, и я уже подумывала, как буду потом от него отвязываться, когда выполню задание. Наконец все было съедено и выпито, основные вехи биографии были перечислены, причем я скромно ограничилась неопределенными фразами о безработице и трудностях нынешней жизни в смысле заработка, он сочувственно качал головой и цокал языком.
— Ну, вы довольны? — спросил он меня под конец.
— Я счастлива! — улыбалась я. — Сто лет не была в ресторане.
— Вы никуда не спешите? — осторожно спросил он.
У него на лице было написано, чего он хо чет, но я сделала вид, что неграмотная, и скромно выдала:
— Может, не будем ломать комедию? Мы же взрослые люди, и поверьте, я так же хочу остаться с вами этой ночью, как и вы.
Он покраснел и отвел глаза. Мне стало его жалко.
— Вам не кажется, — начал он растерянно, — что между нами установилась какая–то магическая связь? Честное слово, мне еще ни с кем не было так легко, как с вами, и это не слова, поверьте. А что вы чувствуете?
— То же самое. Сознаюсь, вы не первый мужчина, с которым я обедаю в ресторане, но первый, общение с которым было приятнее, чем дорогая еда.
— Вы издеваетесь? Напрасно, я искренне с вами поделился. Вы ведь тоже, простите, не первая. Но с вами я почему–то смущаюсь и краснею, как мальчишка. Раньше такого не было.
— А вы думаете, что я тоже хожу по улицам и напрашиваюсь в машину к первому встречному? Нет, дорогой мой, я даже сама себе не могу объяснить, зачем вообще к вам подошла и сейчас так глупо себя веду.
— Может, это любовь? — несмело улыбнулся он.
— Ну что мне с вами делать? — вздохнула я, глядя с упреком ему в глаза. — Вы же сейчас все испортите! Какая любовь может быть, если я вас совсем не знаю? И потом, настоящий мужчина должен скрывать свои чувства, иначе он превратится в теленка, которого нужно водить за собой на поводке. Вы спросите меня: мне нужен теленок? И я отвечу: нет, мне нужен мужчина. И вообще, не вводите меня в краску, умоляю! — Я отвернулась, понимая, что несу чепуху, но его слова почему–то задели в моей душе какие–то тонкие струны, и она тоскливо заныла.
— Хорошо, извините меня, — он поднялся. — Идемте, я отвезу вас.
Когда мы сели в машину, припаркованную в переулке, у него в кармане что–то тонко запищало, и он обеспокоенно нахмурился, вытащив небольшой электронный приборчик, выдававший возмущенные трели. Это был не пейджер, как я подумала вначале.
— В чем дело? — спросила я.
— Ничего, сейчас все будет в порядке.
Он поводил приборчиком по салону, и, когда тот уж совсем жалобно заверещал над приборным щитком, до меня наконец дошло. Он искал мой «жучок»! В панике я было собралась уже выскакивать из машины, но туг он удовлетворенно произнес:
— Ага, вот он, голубчик! — И, сунув руку под щиток, извлек оттуда микрофон. — Не волнуйтесь, это не бомба! — засмеялся он, показывая мне, остолбеневшей, мое же имущество. — Просто кое–кто очень интересуется моими делами, вот и суют постоянно эту дрянь то в машину, то в квартиру! — Он осмотрел его. — Ого, это что–то новенькое! Обычно ставили попроще.
Я поблагодарила Бога в лице Родиона, что его «жучки» были с выключателями, а то если бы вся эта орава у меня в сумочке заработала, то прощай веселая жизнь и хорошие заработки — он бы меня наверняка убил прямо здесь, в машине. С трудом придя в себя, я выдавила из себя улыбку и просипела:
— Что это?
— «Жучок» для подслушивания. — И выбросил его в окно, а я мысленно вписала в статью непредвиденных расходов фирмы двести баксов — стоимость этого микрофончика.
— За вами что, следят?
— Можно сказать и так, но вы не обращайте внимания. — Он завел машину.
— То есть как это не обращать? А если меня убьют?
— Но меня ведь не убили до сих пор! — рассмеялся он, выруливая со стоянки. — Просто за мной наблюдают.
— И вы знаете, кто? — допытывалась я, чувствуя, как мурашки бегут по коже.
— Догадываюсь, — нахмурился он, резко рванув с места.
— И давно это у вас?
— Не очень, хотя этот «миноискатель», — он кивнул на свой приборчик, лежащий около магнитолы, — я купил только два месяца назад. Может, было и до этого.
— С вами не соскучишься, уважаемый, — дрогнувшим голосом проговорила я. — Что, интересно, вы такого натворили — украли чужой велосипед?
— Лучше не спрашивайте, все равно не поймете, — поморщился он. — Так, дела давно минувших дней.
— Послушайте, вы не стесняйтесь, скажите мне все. Если вы американский шпион или бандитский авторитет, то я пойму.
— Вы уверены? — серьезно спросил он.
—Конечно. Меня больше интересует внутренний мир человека, а не то, как он вынужден зарабатывать деньги в наше сумасшедшее время.
Он с удивлением и даже с уважением взглянул на меня и произнес:
— Хорошо сказано, черт возьми: вынужден зарабатывать! Вот именно вынужден, хотя мне это совершенно не нравится.
— А я вам нравлюсь?
Он опять оторвался от дороги и посмотрел на меня. В глазах его что–то дрогнуло, словно затаенная боль мелькнула в них, лучистых и нежных, и у меня тоскливо защемило сердце.
— Даже больше, чем нравитесь, — грустно проговорил он. — К сожалению.
— Это еще почему? — возмутилась я.
Он не ответил, сосредоточенно ведя машину. Я почувствовала себя дурой.
— Простите, куда мы едем? — поинтересовалась я.
— Куда вы и хотели — ко мне домой, а что?
— Я хотела? Ах, ну да, я же забыла, что сделала вам комплимент. — Бедняга покраснел, видимо, вспомнив свою Лену, и стушевался. — Извините. Я слишком самонадеян. Куда вас везти?
— Да уж везите куда везли, — милостиво разрешила я. — Только обещайте, что раскроете тайну «жучков» и своей загадочной жизни.
— Хорошо, только сначала вы пообещайте, что не сбежите после этого, — парировал он.
— Что, все это так ужасно?
— Хуже. Ну так как, обещаете?
— Я подумаю, когда приедем. Кстати, жена не будет против?
— Нет, она умерла два года назад, — тихо сказал он.
— Простите…
— Ничего, уже привык без нее.
Помолчали. Мы ехали по Ленинградскому шоссе мимо стадиона «Динамо» и, суда по скорости, останавливаться пока не собирались. Я посмотрела назад и увидела, что все остальные машины отстали от нас, и только одна, несчастная, пыхтела на пределе, словно стараясь доказать, что, мол, «Волга» ничем не хуже «Ауди». Мне стало смешно, и я отвернулась. Люблю быструю езду!
— А вы можете ехать еще быстрее? — весело спросила я.
— Конечно, но зачем? — удивился он. — Кругом гаишников полно.
— Тогда ладно, а то сзади какая–то «Волга» все пытается обогнать нас, — пожала я плечами. — Думала, лучше лишить ее последней надежды, чтобы зря не мучилась.
Он посмотрел в зеркальце заднего вида и повеселел.
— Ах, эта, что ли? Так мы ее враз сейчас сделаем! — и нажал на акселератор.
«Ауди» мощно понесся вперед, и меня вдавило в спинку сиденья. Вот это движок! Едва успев проскочить на желтый, Сергей удовлетворенно хмыкнул и опять посмотрел назад, я тоже повернулась. «Волга», проскочив за нами уже на красный, по–прежнему висела на хвосте. Взглянув на Сергея, я увидела, что он слегка изменился в лице и заиграл желваками.
— Вот стерва, — попробовала я пошутить, — видать, не хочет сдаваться, а?
— Не хочет, — кивнул он сухо и что–то пощупал в кармане дверцы левой рукой. — Но мы заставим!
У метро «Аэропорт» мы опять проскочили на желтый. «Волга» сделала то же самое. Гонка продолжалась. Мне было весело и страшно от большой скорости, с которой мы мчались, обгоняя все легковушки и троллейбусы, не обращая внимания на свистки гаишников и разбегающихся во все стороны пешеходов. Потом, когда наконец оторвались, свернули направо, на маленькую улочку, и поехали спокойно.
— Здорово мы их! — воскликнула я. — Классная у вас тачка!
— Есть и получше, — скромно бросил он. — Уже почти приехали, вон за тем перекрестком мой дом.
Я увидела мрачную пятиэтажку сталинских времен, около которой не росли деревья и не ходили люди, почему–то предпочитая гулять по другой стороне улицы. Вид у нее был совсем не обжитой, словно ее собрались сносить. Я уже, грешным делом, подумала, что меня хотят затащить на стройку, но, когда подъехали ближе, я увидела в окнах занавески и успокоилась. Еще не хватало провести ночь на развалинах. Меня беспокоило то, что Родион теперь не слышит меня и не знает, где я нахожусь, потому что «жучок» уничтожен, а другие я включить, по понятным причинам, не могла. Значит, опять мне будет втык за самоуправство, а если, не дай Бог, во что–нибудь вляпаюсь, то дело может дойти и до строгого выговора в виде осуждающего взгляда босса и нудных причитаний Валентины…
Когда мы уже сворачивали во двор, я непонятно зачем оглянулась и опять увидела пресловутую, обогнанную нами белую «Волгу». Она быстро приближалась к перекрестку по пустынной стороне улицы и, похоже, не собиралась останавливаться на красный свет светофора, горевший перед ней.
— Смотрите, Сергей, эти чудики снова за нами увязались! — усмехнулась я. — Ну неймется товарищам!
Он обернулся, и тут я увидела, как глаза его стремительно заволакивает грозная пелена, они потемнели от злости, а губы плотно сжались. Резко нажав на тормоз, он дал задний ход и вырулил снова на дорогу.
— Да не принимайте так близко к сердцу! — рассмеялась я. — Пошли они к черту! Что, мы с ними теперь до утра гоняться должны? Не будьте ребенком!
Но он, казалось, даже не услышал. Спортивный азарт, видимо, так взыграл в бывшем велогонщике, что он теперь не успокоится, пока не обгонит все находящиеся в поле его зрения машины. Оно мне надо? Я должна быть как минимум у него дома, так как у босса есть его домашний адрес и он сможет, в случае чего, отыскать мой хладный труп. А так куда занесет этого азартного велогонщика его неудержимая страсть к победам — к черту на кулички? Или сразу на больничную койку? Это же не шутки — гонять с бешеной скоростью по Москве в час пик!
— Послушайте! — начала было я, но увидела, что уже поздно: он ничего не слышал и не соображал.
Мы мчались по узким улицам спального района доказывать, что движок у «Ауди» гораздо лучше, чем у какой–то там паршивой, Бог весть что возомнившей о себе «Волги», которая, словно безумная, мчалась за нами, сверкая тонированными стеклами и визжа тормозами на поворотах. Сергей молчал, дико вращая рулем и дергая ручку передач, а я, вцепившись в сиденье, проклинала все на свете, умирая от страха на каждом вираже. Да, я люблю быструю езду, но езду, а не полет в пропасть!
— Умоляю, прекратите! — провопила я на очередном головокружительном повороте. — Я хочу домой, к мамочке! Остановите, я выйду, и соревнуйтесь хоть до потери пульса!!!
Но он не слышал моих слов и сосредоточенно гнал машину, все время поглядывая в зеркало и играя желваками. Жлоб несчастный! Тоже мне, пригласил девушку в гости, называется! Не зря я терпеть не могу профессиональных спортсменов — им спорт заменяет и пищу, и развлечения, и секс. Этот сумасшедший велогонщик наверняка кладет себе в постель велосипед и трахается с ним! А утром приносит ему кофе и говорит нежные слова. Но тогда при чем здесь я?!
Нас уже занесло в такую глушь, что я и не подозревала даже, что в Москве есть такие убогие места. Мелькали какие–то предприятия, фабрики, котельные, автобазы, а людей вообще не было видно. «Вот уж, наверное, благодать для гонщиков–придурков!» — с ненавистью думала я, теряя сознание на крутом вираже.
И тут я вспомнила, что могу сама остановить эту проклятую машину. Я протянула руку, повернула ключ зажигания, вытащила его и выбросила в окно. И, глупо улыбаясь, посмотрела на обезумевшее от горя лицо Сергея.
— Что ты наделала?! — проревел он и врезал мне пощечину.
Машина уже остановилась, а у меня все еще не прошел туман в голове от сильного удара. Поэтому я смутно видела, как из остановившейся рядом «Волги» выскочили трое амбалов с пистолетами. Подбежав, они начали вытаскивать нас из машины, тыкая в нас оружием и грозно рыча. «Доигрался, гонщик!» — с горечью мелькнуло у меня в голове, когда я начала немного соображать на свежем воздухе.
— Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят? — мерзко ухмыльнулся какой–то хам с бритой головой и врезал моему кавалеру в солнечное сплетение. Тот задохнулся и повис на руках державших его амбалов в спортивных костюмах.
Я стояла рядом, держась за пылающую щеку и пытаясь сообразить, что происходит. Бритый повернулся ко мне и прогнусавил:
— А ты кто такая?
— П-попутчица, — пролепетала я, вдруг испугавшись. — Я домой хочу.
— Ха–ха–ха! — заржал тот и с разворота метнул в меня свою многотонную лапу, намереваясь, судя по всему, убить одним ударом. И ведь убил бы, ублюдок!
На удары я реагирую машинально, даже если почти не вижу их. Мне нужно было спасать своего незадачливого кавалера, а для этого необходимо было вывести нападавших из строя. Поднырнув, я врезала ребром ладони по локтю с внешней стороны летящей в меня распрямленной руки. Послышался треск, кость переломилась, бандит закричал и, теряя сознание от боли, упал после того, как я пнула его ногой в живот, на одного из своих товарищей, державших моего Сергея. В стане врагов возникло смятение. Сергея отпустили, и тог остался стоять, жадно хватая ртом воздух и ничего не видя вокруг, так как согнулся пополам. Тот, что упал вместе с бритым, выронил пистолет и теперь барахтался на земле, а второй уже вскинул свою пушку, целясь в меня. Все произошло в одно мгновение, но я была готова ко всему. Если вступала в борьбу, то знала, на что иду.
Амбал выстрелил почти в упор, но не попал и вылупил глаза, увидев, что пуля, пройдя «сквозь меня», разбила боковое стекло их «Волги». Второй раз нажать на курок он не успел — я выбила ногой пистолет и, развернувшись, свернула ему пяткой челюсть, от чего он крутанулся на месте и упал. Оттолкнув Сергея, чтобы не пугался под ногами, я накинулась на уже вылезшего из–под обломков своего бритого товарища третьего здоровяка. Он грозно замычал и пошел на меня, размахивая мощными руками перед собой. С ним было совсем просто — я лишь обманным движением заставила его повернуться ко мне виском и ударила по нему острым носком своей туфли с металлической вставкой. Любой ниндзя сошел бы с ума от зависти, увидев мои замечательные туфли, из которых разве что нельзя было стрелять, а так это было совершенно универсальное холодное оружие моего собственного изобретения, заменявшее мне и нож, и томагавк, и бумеранг, и палицу. Здоровяк упал.
Сергей Борисович уже стал различать происходящее и недоуменно стонал, держась за живот и глядя на меня. Ничего не объясняя, я схватила его под руку, дотащила до машины, сунула внутрь, а сама уселась за руль, чтобы поскорее смыться, пока на выстрелы не приехала милиция. Взявшись за замок зажигания, я с ужасом вспомнила, что самолично выкинула ключи в окошко.
— Дура! — проскрежетала я, видя, что амбалы уже шевелятся в пыли у дороги.
— Что вы делаете?! — прохрипел велогонщик, дико вращая зрачками рядом со мной.
— Заткнись! — грубо оборвала я его и стала выдирать провода из замка зажигания. Руки у меня дрожали, но я все же нашла нужные концы, машина завелась, и вскоре уже поле боя скрылось из глаз за ближайшим поворотом.
Только теперь я перевела дух и начала приходить в себя. Велогонщик сидел ни жив ни мертв и обалдело смотрел на меня, лихо выжимавшую из его тачки все возможное, даже не сбавляя скорости на виражах, как это делал он, гонщик паршивый. Так, молча, мы въехали в жилую зону и уже спокойно покатились по людным улицам.
— Ну, говорила я вам, не нужно устраивать эти дурацкие соревнования! — прошипела я. — Видите, на каких идиотов нарвались? Тоже небось спортсмены бывшие.
— Это не спортсмены, — тихо ответил он. — Это бандиты. Они гнались за мной, но я не хотел вас пугать и ничего не говорил.
Я остановила машину у обочины, повернулась к нему и спросила:
— Что?!
На мой крик обернулись все прохожие в радиусе ста метров, а я продолжила:
— Так это были не гонки, а погоня?! Что ж вы сразу не сказали? Я бы тогда ключ не вытаскивала!
— Говорю же, не хотел вас пугать, — поморщился он. — Где вы научились так драться? Вы что, из спецназа?
— Нет, я простая русская девушка, которая хочет выжить в условиях дикого рынка, — буркнула я. — Значит, это те, кто следит за вами, кто микрофон всунул?
— Да, это они. Но вам незачем впутываться в это дело. Дайте я сяду за руль, пока вы не угробили мою машину — она не переносит такого обращения — и отвезу вас домой.
— Подумаешь! — фыркнула я и вышла, чтобы пересесть на его место.
Мне было ужасно стыдно, что я сразу не догадалась, в чем дело, и я чувствовала себя виноватой перед ним. Не выдерни я ключ, все бы наверняка обошлось и его бы не ударили. Но теперь уже ничего не поправишь. Боссу я про это не скажу. Слава Богу, что «жучок» выброшен из машины, а то бы весь мой позор был записан на магнитофон и Родион при каждом удобном случае тыкал бы меня в запись носом, приговаривая, какая я ненаблюдательная и недогадливая. А секретарше детектива такой быть не пристало.
— Где вы живете? — спросил он, трогаясь с места.
— Там, — я неопределенно махнула рукой вперед. — Послушайте, извините меня, я не хотела всего этого, честное слово.
— Один черт, уже все началось, — тихо бросил он. — Забудьте.
— Что началось? Ага, понятно, теперь у вас будут неприятности из–за меня.
— Вы здесь ни при чем. У меня своя голова на плечах. Сейчас я отвезу вас домой, и забудьте вообще, что мы совами встречались. Эти ребята вас не знают и найти не смогут. Мне тоже не говорите, где вы живете, остановите меня где–нибудь за три квартала от дома, пешком дойдете — так будет надежнее. А то если начнут тянуть жилы из меня, то могу и проболтаться, — он усмехнулся.
— О чем вы говорите?! — ужаснулась я. — Думаете, вас будут пытать?
— Кто–то ведь должен ответить за ваши поступки, — улыбнулся он. — По–моему, одного вы здорово приложили, кажется, даже руку сломали.
— Лучше бы вообще убила, — ляпнула я и тут же пожалела об этом.
Он как–то странно посмотрел на меня и спросил:
— Вам уже приходилось убивать?
— Что вы, я пошутила! — запоздало рассмеялась я. — Сама не знаю, как все получилось. Наверное, от страха…
— Мне бы так испугаться хоть раз, — завистливо вздохнул он. — Я правильно еду?
—Да, на Садовом сверните налево. Послушайте, Сергей, но ведь вам теперь нельзя домой ехать. Они же знают, где вы живете?
— Знают, но домой я не поеду. У меня есть еще одна берлога, о ней никто почти не знает.
—Тогда я поеду с вами! — решительно заявила я, помня о своем задании.
— Нет! — так же решительно отрезал он.
— Но вы обещали рассказать о себе! — настаивала я.
— В другой раз!
— А если вас убьют к другому разу? Я же спать перестану, пока не узнаю ваших тайн!
— Это не тайна, а скорее горе. Зачем вам чужое горе?
— А может, я влюбилась!
Наступила неловкая тишина. Я всегда позволяла себе самозабвенно врать во имя достижения благой цели, но теперь мне даже самой показалось, что я перешла все границы. Такими вещами, как любовь, не шутят. Ее нельзя использовать в работе, это удар ниже пояса самому себе, запрещенный прием, и мне никто не давал права играть святыми понятиями! Акира наверняка бы не одобрил этого. Глупая и мерзкая девчонка!
Я залилась краской, и он это увидел. Не знаю, что уж он там подумал, какие сделал выводы, только через минуту сказал:
— Если вы шутите, то вы — самая страшная женщина из тех, кого я когда–либо встречал. Я очень серьезно отношусь к этому. К счастью, я не верю вам, и сейчас мы расстанемся. Как бы то ни было, рисковать вами я не собираюсь. Это моя жизнь и моя игра. Если выиграю, то найду вас. Если нет — пусть хоть память хорошая о вас останется. Вы мне очень понравились, Мария. Я ведь два года никому такого искренне не говорил и не собирался. А тут словно затмение, — он поморщился как от зубной боли. — Видите ли, я влип в одно дело по самые уши, и мне скорее всего не выбраться. Почему вы не появились раньше? — Он посмотрел на меня своими ясными, грустными глазами, и мне захотелось заплакать.
Прикусив губу, я молчала, не зная, что сказать и что вообще думать. Душа моя была в смятении. Этот мужчина покорял меня своей искренностью и почта таким же, как у меня, отношением к жизни. Мы с ним одинаково думали и скорее всего одинаково чувствовали. Он все больше и больше начинал нравиться мне как мужчина, и это меня пугало, но я ничего не могла с собой поделать. Красивые брюнеты были моей слабостью, в них для меня было нечто, что притягивало и манило, как миска сметаны голодную кошку. При встрече с ними я забывалась и теряла разум. Так происходило и на этот раз. Из последних сил взяв себя в руки, я сказала:
— Извините, но вы себя явно переоцениваете, Сергей. Вы уверены, что каждая девушка, увидев вас, должна терять рассудок от счастья? Вы слишком близко к сердцу все воспринимаете, и меня это пугает. Я привыкла жить легко, свободно, без переживаний и слез, а вы, я смотрю, только о страданиях и мечтаете, — я вульгарно ухмыльнулась ему в лицо. — Боюсь, мне придется в вас разочароваться. Остановите здесь.
Я видела, как он побледнел, как задрожали его губы от нанесенной мною обиды, и мне хотелось растерзать саму себя. Но что–то заклинило во мне, и я желала лишь одного — поскорее сбежать, чтобы не видеть боли в его глазах, чтобы не сломаться окончательно и не нарушить правила номер один: никаких чувств на работе…
— Прощайте! — Хлопнув дверью, я очаровательно улыбнулась ему, презирая саму себя, и нарочито весело и непринужденно пошла прочь, делая вид, что уже забыла о его существовании, этакая ветреная и легкомысленная особа. Я не видела и не слышала, как он завел машину и уехал, а он не видел слез, катившихся по моим щекам…
4
— Извините, босс, но я отказываюсь от этого дела, — твердо говорила я час спустя у него в кабинете. — Вот оставшиеся «жучки» и деньги. Пусть Валентина, если хочет, охмуряет этого клиента, или вы сами соблазняйте — мне все равно. И умоляю, не нужно вопросов. Он внимательно смотрел на меня поверх очков и не говорил ни слова, пока я вытряхивала дрожащими руками из сумочки аппаратуру слежения и делала свое заявление. Мне было неуютно под его колючим взглядом, я понимала, что рискую утратить работу, но терять достоинство и вспыхнувшую так некстати во мне симпатию к подследственному хотелось еще меньше. Пересчитав микрофончики, он вздохнул и произнес:
— Значит, сердечная травма на производстве. Валентина была права.
Мне хотелось убить его за прозорливость и обыденность тона, с которой он произнес эти слова, наполненные для меня совсем не обыденным смыслом, но я лишь отвернулась и села на стул, где обычно сидели клиенты.
— Но ты хоть что–то узнала? — Он пытливо посмотрел на меня.
— Да, узнала, — сухо ответила я. — Он не способен себя защитить.
— Это все?
— Нет. Похоже, он попал в беду и дома уже не объявится. За нами был «хвост», но… мы от него оторвались.
В его глазах мелькнуло что–то вроде недоверия, он хмыкнул:
— Уж не с твоей ли помощью? Впрочем, это уже не важно. Даю тебе три дня отпуска за свой счет. Убирайся отсюда и лечи свою травму. Могу, кстати, посоветовать хорошего специалиста.
— Какого еще специалиста? — опешила я.
— По любовным отворотам. Быстро и легко снимает чувственную зависимость. С гарантией, между прочим. Не желаешь?
— Вы что, хотите лишить меня последней радости в жизни? — гневно воскликнула я, вскакивая с места. — Обращайтесь к нему сами, может, он вернет вам хоть какие–нибудь человеческие чувства! Правда, я сомневаюсь в этом!
Слезы брызнули из моих глаз, и я быстро пошла к двери, чтобы не видеть этого сухаря, который только осуждающе качал головой, печально глядя на меня. Хлопнув дверью, я выбежала из будки и помчалась домой, поклявшись больше не переступать порога этой ненавистной конторы. Пусть все катится к черту!
Дома я рухнула на новую тахту, купленную недавно взамен поломанной, и разрыдалась. Сердце мое разрывалось на части от непереносимой боли, я проклинала себя, свою дурость и жестокую судьбу, которая свела меня с Сергеем Борисовичем таким несуразным образом. Где теперь его искать, куда он подался и что вообще обо мне думает? Да и что я скажу, если найду его: здрасьте, я за вами шпионила? Нет, только не это! Он будет презирать меня, коварную, недостойную, в его красивых печальных глазах будет играть насмешка, а этого я не перенесу. Что ж, поделом мне, за что боролась, на то и напоролась!
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем слезы мои иссякли, буря в душе стала утихать и я начала более–менее ясно соображать. Уже стемнело, когда я достала из холодильника бутылку мартини, налила себе полный бокал и залпом опрокинула, чтобы остудить пылающее сердце. Закурив сигарету, я уселась на тахту и стала размышлять. Желание снова увидеть Сергея пересиливало все остальное, но я заставила себя трезво проанализировать имеющиеся факты. Для начала вспомнила слова бандита: «Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят?» «Жучара» в той ситуации могло означать лишь одно: Жуков Сергей Борисович. Они его знали, и он знал, что нужно остановиться. Но, видимо, не хотел, чтобы я, дубина стоеросовая, увидела его в компании с этими бандитами. Он понимал, что его ждет за неповиновение, однако и словом не обмолвился со мной, когда пытался от них удрать. Боже, наверное, он и вправду в меня влюбился, если рисковал жизнью ради сохранения своего лица в моих глазах! Какая же я дура! Еще и ключ вытащила! Нет, так все оставлять нельзя. Нужно срочно исправлять положение, иначе этот поступок повиснет на моей совести тяжким грузом и мне будет трудно дальше передвигаться по жизни. Господи, прости мою грешную душу! Аминь!
Хлопнула дверь, пришла Валентина и сразу постучалась ко мне.
— Машуля, ты дома?
Открыв, я волчицей глянула на нее и буркнула:
— Чего тебе?
— Батюшки, да на тебе лица нет! — воскликнула она и сочувственно провела рукой по моей пылающей щеке. — Как же тебя так угораздило–то? Он что, так хорош, этот твой директор?
— Оставь меня в покое! Иди к своему Родиону и корми его плюшками, а меня не трогай!
Я попыталась закрыть дверь, но она удержала ее, вскричав:
— А по морде не хочешь? Ишь, завелась! Я тебе не босс, я тебя и отшлепать могу, мать твою! А ну выкладывай, что у тебя там, или я сама из тебя это выжму! — и грозно пошла на меня.
Я испуганно попятилась, пока ноги мои не наткнулись на тахту и я не села. Она опустилась рядом, прижала меня к себе и, погладив по голове, как маленькую девочку, зашептала:
— Бедная ты моя, горемычная, не расстраивайся, переживешь как–нибудь…
— Нет!!! Это я во всем виновата! Из–за меня он попал в беду, и я обязана его спасти!
—Так какого ж хрена ты тут сидишь? — удивленно спросила она. — Беги, спасай! А то я с тобой потом на его могилу плакать ходить не буду.
— Но я не знаю, где его искать! — всхлипнула я, уткнувшись ей в грудь.
— Подумаешь, делов–то, — она опять начала гладить меня по голове. — Я подслушала, как Родиоша по телефону с кем–то разговаривал про твоего директора.
— И что? — с надеждой спросила я, уставившись на нее.
— Ну, ему сообщили, где он может сейчас быть.
— Так что ж ты сразу не сказала?! — накинулась я на нее с кулаками.
— Легче, легче, красавица, мне твои приемчики не страшны, — добродушно усмехнулась она. — Ты ж не спрашивала.
— Говори! — прорычала я.
— А ты Родиону не проболтаешь?
— Вот те крест! — Я перекрестилась.
Она вздохнула и небрежно произнесла:
— В Крылатском он, на велотреке где–то. Там у него дружок работает. Суленцов фамилия, тренер.
— Валька, я тебя обожаю! — бросилась я целовать подругу.
— Ладно уж, беги, пока его не прикончили. Только Родиону ничего не говори, а то он меня выгонит.
…Громада велотрека высилась передо мной в темноте, поблескивая огнями окон. Вокруг сновали какие–то люди, отъезжали машины. Я была в джинсах, топике и боевых туфлях на босу ногу. В сумочке на всякий случай лежал набор универсальных отмычек, подаренный Родионом после первого дела, и маленький фонарик–ручка. На сердце было тревожно. Окинув взглядом эту крепость с миллионом дверей, я направилась к ближайшей, возле которой стояли охранники. Двое дюжих молодцов тут же загородили мне дорогу и зычно промычали:
— Пропуск есть?
— Да на кой он мне? — улыбнулась я. — Я сама по себе. Пришла в секцию записываться по объявлению. К Суленцову.
Они удивленно переглянулись, и один другого спросил:
— Что, Сулейман уже мелочь сшибать начал?
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Мне ничего не говорили. Может, и начал, мое какое дело…
— А ты хоть на велосипеде ездить умеешь? — усмехнулся первый, с интересом разглядывая мои формы.
— Если б умела — не пришла бы, — скромно ответила я. — Извините, я, кажется, уже опаздываю. Не подскажете, как его туг найти, в этих казематах?
— Как войдешь, сверни направо и по длинному коридору до конца, потом налево, и еще раз налево, через вестибюль в аппендикс и там спросишь сто четвертую комнату. Поняла?
— Конечно! — Я весело помахала им ручкой и вошла в здание.
Длиннющий лабиринт с множеством дверей и ответвлений шел, видимо, вокруг всего велотрека, и конца ему не было видно. Здесь можно было легко заблудиться, стоило только завернуть в боковой проход и пройти минуты две с закрытыми глазами. Но я не сворачивала, а шла указанным маршрутом, думая о том, как отреагирует Сергей на мое появление здесь. Интересно, обрадуется или разозлится? Скорее удивится и прогонит. Спросит, как я его отыскала, а что я ему скажу: что детектив, ищейка и пришла по следу? А, ладно, как–нибудь выкручусь, главное, чтобы он был у этого Суленцов—Сулеймана. Если зарабатывать деньги ведением спортивной секции считается здесь мелочью, то какие же бабки они гребуг на других поприщах? Интересно, как могут спортсмены крутить большими деньгами? Откуда они у них? Это же не шоу–бизнес и не продажа алкоголя…
Сто четвертая комната оказалась запрятанной в самом дальнем и темном углу путаных коридоров и переходов, но я ее нашла. Обычная, крашенная белой краской деревянная дверь с табличкой «Суленцов В. Г.» предстала передо мною в полумраке. Из–за нее не раздавалось ни звука, как из–за других дверей поблизости. Коридор был пустынным. Я робко постучала и придала своему личику виноватое выражение. Сердце мое забилось в волнении перед встречей с Сергеем. Но никто даже не заматерился оттуда, чтобы прогнать меня прочь. Я снова постучала, на этот раз настойчивее. Опять тишина. Она мне не понравилась. Что–то отвратительное заскребло на душе, и я поняла, что это интуиция зашевелилась во мне, проснулась наконец несчастная лежебока и теперь подсказывает, что тут не все в порядке. Где же она была, лентяйка, когда я ключ зажигания вытаскивала?
Оставив разборки с ней на потом, я толкнула дверь. Заперто. Оглянувшись, я вытащила из сумочки отмычки и начала колдовать над английским замком. Как это англичане, которые кричат на каждом углу, что их дом — это крепость, умудрились придумать такие убогие и примитивные замки? Их же пальцем открыть можно! Какая там крепость с такими замками? Смех один. Вот наш, русский амбарный замок — это вещь, кладезь народной мудрости и символ неприступности хозяйских закромов. Его, правда, тоже гвоздем открыть можно, зато один вид чего стоит!
Тихонько приоткрыв дверь в темную комнату, я опять прислушалась и, собравшись с духом, юркнула во тьму, закрыв дверь за собой на замок. Серый квадрат окна отбрасывал слабый свет на стоявшие у стены столы, заваленные каким–то хламом, компьютерами и телефонами. Сбоку высился черный офисный шкаф. Я включила фонарик. Тонкий лучик скользнул по стульям, паркетному полу, поднялся к столам, пошарил по стенам и наткнулся на еще одну дверь, приоткрытую наполовину. Там тоже было темно. Осторожно, чтобы не споткнуться и не наделать шума, я двинулась туда. Там оказалась комнатка поменьше, с диваном, креслами и холодильником. Я все внимательно осмотрела, каждый уголок и промежуток между мебелью и, только после этого, убедившись, что трупов нет, приблизилась к лежащему на диване лицом вниз чьему–то телу, которое заметила сразу же, как вошла. Это явно был не Сергей, судя по росту и одежде, поэтому я и не бросилась сразу к нему с криком: «Милый, что с тобой, не умирай, пока не простишь меня, непутевую дуру!»
Повернув тело на бок, я осветила лицо. По нему, видать, здорово прошлись чем–то тяжелым — кровавое месиво, незнакомое и страшное. Присмотревшись, я заметила, что кровь в уголке разбитых губ вздувается маленькими пузырьками. Значит, он жив! Уложив его на спину, я пошарила по карманам рубашки и нашла пластиковую карточку, которую обычно вешают на воротник прищепкой. На фотографии был довольно приятной наружности молодой человек с зачесанными назад волосами. Глаза его смотрели задорно и открыто, видимо, в момент, когда его фотографировали, у него был повод радоваться жизни, чего не скажешь сейчас. Он был без сознания и почти не дышал. Если бы не пузырек воздуха, я бы решила, что он покойник, и ушла бы несолоно хлебавши. На карточке было указано, что он — Суленцов Виктор Геннадиевич, заслуженный тренер РФ. Видимо, его пытали эти сволочи, чтобы узнать, где прячется Жук, как я мысленно прозвала Сергея. Надо было привести его в чувство и спросить о том же самом, иначе мне уже никогда не найти моего возлюбленного. Других зацепок не было.
Плеснув ему в лицо воды из графина, я начала трясти его за окровавленную одежду. Бить по уже разбитым щекам мне не хотелось. Через минуту парень застонал. Я снова подлила водички. Он издал недовольный хрип, вырвавшийся изо рта вместе с кровью, и открыл слипшиеся глаза.
— Витя, где Жуков? — тихо спросила я, освещая фонариком свое лицо, чтобы он меня видел. — Не умирай, я помогу тебе и ему, только скажи, где он, слышишь?
Он слабо хлопал веками, губы его подрагивали, то, что осталось от носа, жутко шевелилось и кровоточило. Ему наверняка было очень больно. Разорванная в клочья когда–то белая рубашка почти не скрывала страшных ран на всем теле, словно его пытали раскаленными прутьями и вырывали ребра плоскогубцами. Жизнь стремительно улетучивалась из бедняги, как воздух из проколотого шара, но я не знала, где отверстие, чтобы заткнуть его и остановить этот губительный процесс. Мне нужны были сведения, а не хладный труп.
— Витя, постарайся что–нибудь сказать, умоляю тебя! — горячо прошептала я, склонившись над ним. — Ты сказал им, где Сережа? Если да, то моргни, слышишь!
Заплывшие глаза его казались совсем малюсенькими. Сверкая как угольки в темноте, они смотрели на меня с невыносимой болью и страданием. Потом веки дрогнули и закрылись. Значит, эти изверги все знают, а я— нет?! Я заспешила:
— Миленький, постарайся выговорить, где он, пожалуйста! Они же его убьют, как тебя! Ну же!
Я чувствовала себя варваром, измывающимся над умирающим человеком, но он все равно умирал, а я должна была спасти хотя бы Сергея. Пересилив свои чувства и жалость, я попробовала приподнять его голову, но он громко застонал, и я опустила ее обратно. Открыв глаза, он зашевелил губами, но ничего не вырвалось из перебитого горла, как я ни прислушивалась. Наконец послышалось что–то членораздельное, и я с трудом разобрала:
— В… подвале… внизу… склад…
Он издал предсмертный хриплый вздох, и душа оставила несчастного, вырвавшись на свободу. Тело его обмякло, дыхание прекратилось и уже не пузырилось у рта. Верный друг исполнил свой долг до конца и отошел в мир иной с чистой и спокойной совестью. Теперь, видимо, будет сверху наблюдать за моими действиями и рвать на себе волосы, что не может уже ничем помочь, ибо невидим и неосязаем его бессмертный дух, витающий в воздухе.
Закрыв ему глаза, я выключила фонарик и поднялась, чтобы уйти. И тут в первой комнате загремели замком, и она открылась. Я быстро спряталась за диван.
Их было двое. Войдя, они сразу включили свет, и один недовольно пробурчал:
— Похоже, она заблудилась или сбежала, сучка.
— Сбежать она не сможет, — уверенно проговорил второй, и его голос показался мне знакомым.
— Ее теперь караулят на всех дверях. Хорошо, что Квелый мне позвонил, додумался, а то бы влипли.
— Кто она такая, эта девка? — спросил первый, разбрасывая какие–то вещи по комнате. — Откуда она вообще взялась?
А хрен ее знает! — раздраженно процедил второй, и я наконец поняла, что это один из тех, кому я чистила физиономию после гонок. — Сказала, попутчица. У меня чуть мозги домой не полетели, когда она мне чем–то заехала. Я так и не врубился, падла. Слону на моих глазах руку переломила, курва. — Он заскрежетал зубами, и у меня мурашки побежали по коже и похолодела спина, я пригнулась ниже, скрючившись в дулю за диваном. — Я так понял, что Жучара ее нанял для защиты. Она, сука, знала, что делает, когда, видать, приказала ему остановиться. Мы уж не чаяли догнать, думали, что все, улетел наш голубь, а они вдруг остановились, и она как начала выступать… Во, вишь, шишак какой здоровенный? — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Попадись она мне только — сам ноги повыдергаю!
— Ладно, остынь, Рома. Иди проверь Сулеймана, а то, может, дышит еще. А я буду звонить.
Бандит громко засопел и вошел в комнату, где лежал труп. Душа у меня ушла в пятки, и я затаила дыхание. Загорелся свет, бандит подошел к дивану, за которым я сидела, наклонился так, что я услышала, как неровно он дышит, и громко сказал:
— Готов жмурик! Хороший был парень, долго держался, падла.
— Алло, милиция? — послышался голос из другой комнаты. — Приезжайте быстрее, у нас тут человека убили!.. Да, тренера нашего на велотреке в Крылатском… Да, кажется, знаем, кто это сделал… К нему какая–то девушка приходила за пятнадцать минут до этого, а теперь ее нет и тренер мертв… Нет, все выходы перекрыты, она не сможет выйти… Моя фамилия? Ветренёв, Алексей Палыч, да, работаю здесь менеджером. Хорошо, ждем.
У меня все опустилось. Эти сволочи решили меня подставить! И ведь у них получится, если я не выберусь отсюда!
Рома уже вышел и теперь сопел рядом с Алексеем, подонком, в первой комнате. Видимо, решили дожидаться милицию здесь, чтобы сдать труп с рук на руки, а заодно и меня. Ведь рано или поздно они обязательно обнаружат меня в моем ненадежном укрытии. Потихоньку, стараясь не шуметь, я стащила по очереди свои туфли и на цыпочках подобралась к двери. Опустившись на пол, осторожно выглянула и увидела, что тот, кому я попала в висок, Рома, роется в шкафу, стоя ко мне боком, а другой, постарше и худощавее, сидит за столом спиной ко мне и рассматривает какие–то бумаги. По полу были разбросаны книги и бланки, наверное, создавали видимость борьбы. Я встала, прячась за стеной у косяка, и простонала.
— Эй, ты что, Роман, — удивленно воскликнул Алексей, — он там жив еще?!
— Не может быть, — обалдело протянул тот и быстро потопал в мою сторону. — Был же мертв, как мой прадед!
Только–только его шишка высветилась в поле моего зрения из–за двери, я, держа туфлю за носок высоко над головой, опустила ее каблуком на многострадальную голову бандюги. Что–то хлюпнуло, чавкнуло у него в башке, он повернулся ко мне удивленно, и ужас отразился в его быстро гаснущих глазах, когда они встретились с моими, кошачьими. Одним гадом на земле стало меньше. Выдернув из его черепа шпильку, я замерла, глядя на медленно падающий к моим ногам труп. Другой даже ничего не понял и остался сидеть. Когда Рома с шумом свалился, он только спросил, не оборачиваясь:
— Ну, что там, добил?
Роман по понятным причинам не отвечал. Из головы его быстро струилась кровь, заливая паркетный пол. Я потихоньку вошла в комнату и встала за спиной у ничего не подозревавшего товарища, занеся окровавленную туфлю над его лысеющей головой.
— Ну что замолк, Роман? — недовольно рявкнул тот. — Сейчас уже менты прикатят! —
И повернулся. Что уж он там подумал — не знаю, только глаза его расширились, замерев на туфле, и он облизнул вмиг пересохшие губы, видать, понял, что Роман убит.
— Где Жуков, быстро говори! — процедила я, взмахнув своим страшным, окровавленным оружием.
Он дернулся, скривившись от ужаса, и пролепетал:
— Н-не знаю, честное слово… С-сейчас м–мил–лиция приедет…
— Где он?!
Он закрыл лицо руками и завизжал, словно поросенок:
— Не знаю!!! Отпусти!
— Тогда говори!
— Не знаю, сказал!
У меня не было времени выслушивать длинные речи. Не так уж и легко заставить заговорить здоровенного мужчину, если он этого не хочет. Вон Суленцова они почти в клочья разорвали для этого, а что оставалось делать мне? Времени на пытки не было, да я и не мастерица по этой части. Мне нужно было что–то быстрое и эффективное. Придется действовать их же методами и прибегнуть к варварству — так для бандитов привычнее. По–хорошему они все равно ничего не понимают. Щелчком потайной кнопки в подошве выпустив из носка длинное лезвие, я ткнула ублюдка кулаком в живот, чтобы он открыл лицо, и тут же приставила пику к широко открытому от ужаса глазу.
— Говори или ослепнешь! — процедила я.
Он мелко затрясся, побелел как мел и пролепетал:
— В подвале! Ты его не достанешь, он уже у нас! Там вся братва сидит!
— Где?! — Я вдавила кончик острого лезвия в нижнее веко. Потекла кровь.
— Не надо, не трогай! — застыл он на стуле. — Все скажу! Прямо под нами, во втором уровне, около склада. Ты все равно туда не пройдешь, сука!
— А это мы посмотрим.
Нужно было уходить из этого гадюшника. Взмахнув туфлей, я вонзила каблук под ключицу бандита, и он затих, уткнувшись головой в стол. Милиции в ближайшее время он уже ничего не скажет, подонок. И не сможет предупредить своих обо мне. Во мне все кипело внутри, злость переливалась через край, и просто необходимо было куда–то ее девать, чтобы самой не лопнуть. Эти мерзкие твари убили Суленцова и теперь, наверное, мучают моего Сереженьку! Так не бывать же этому!
Вытерев туфли, я надела их на ноги, выключила везде свет, вышла, закрыла на замок дверь торчавшими из нее ключами, положила их в карман и побежала по коридору, туда, где виднелся выход на лестницу. Нырнув в стеклянную дверь, я опустилась на один пролет и остановилась. В коридоре послышались топот и возбужденные голоса — милиция, как всегда, прибыла вовремя. Голоса прошли мимо и растворились в той стороне, откуда я прибежала. Отдышавшись, я быстро стала спускаться по ступенькам. Насчитав два этажа вниз, я открыла такую же стеклянную дверь и выглянула. В обе стороны расходился коридор, только стены здесь были некрашеные, а бетонные, а двери — большими и железными. Наверное, здесь и находились склады. Вот только в каком из них держали моего Сереженьку? Вокруг не было ни души. Мертвая, зловещая тишина ползла мимо меня по коридору, охраняя свои мрачные владения. Сколько, интересно, душ бродит здесь, загубленных этими странными спортсменами? Наверное, не один десяток. Справа был виден еще один коридор, и я устремилась туда. Только вошла в него, сразу увидела здоровенного бугая. Он сидел на стуле около тумбочки с телефоном у двери, словно дневальный, и читал «Московский комсомолец». Увидев меня, он вскочил.
— Куда, краса, направилась? — грозно прорычал он, заслонив своим огромным телом дорогу.
— Сама не знаю, — улыбнулась я. — Где–то велосипед свой потеряла, вот ищу теперь. Вы не видели случайно? Дамский такой, трехколесный, с моторчиком.
— Конечно, видел, крыса вонючая! — Он вдруг схватил меня за волосы и прижал лицом к шершавой бетонной стене, я даже не успела среагировать. — Попалась, блядюга! — задышал он мне в затылок. — А мы уже с ног сбились, тебя ищем.
И тут я почувствовала такой удар по печени, что все внутренности мои свернулись в жгут, и раскаленный ком боли разорвался во мне, перекрыв дыхание и затуманив сознание. Я даже не могла закричать, повиснув на собственных волосах, сжатых в мощной лапе бандита. Развернув меня, как тушу, он врезал мне в солнечное сплетение и потащил по коридору за волосы то, что от меня осталось. Свернув в ближайший коридор, нимало не заботясь о том, что я больно ударилась плечом о бетонный угол на повороте, он попер меня дальше. Потом вдруг остановился, поднял мою голову, посмотрел в глаза, довольно хмыкнул и нанес страшный удар кулаком по лицу. В глазах стало совсем темно, и мне начали сниться сны о добром Деде Морозе, который тащит на плече Снегурочку вместо мешка в подарок маленьким детишкам, изнывающим от нетерпения и радости…
…Очнулась я с тяжелым чувством. Дед Мороз во сне отдал Снегурочку в подарок маленьким детишкам со злыми глазами, и те растерзали ее на части, смеясь и пританцовывая. Этой Снегурочкой была я, мне было очень больно, и я просила детей не трогать меня, но они еще больше смеялись и выдирали из меня своими шаловливыми маленькими ручонками огромные куски внутренностей. Я так и не поняла, зачем они это делали. Открыв глаза, я сразу зажмурилась от яркого света и застонала.
— Ну вот, я же говорил, что не убил! — до вольно воскликнул кто–то, видимо, тот самый бугай. — Живая, стерва!
— Ливаните на нее из ведра, — приказал суровый голос. — А ты, Гоша, возвращайся на свой пост.
Приоткрыв один глаз, я увидела мелькнувшее перед лицом ведро, и огромный водопад обрушился на мое избитое тело. Холод пронизал меня до костей обжег, но привел в чувство, стало легче дышать.
— Спасибо, — пробормотала я разбитыми губами.
— Ты глянь, ей понравилось! — загоготал бугай. — Может, еще?
— Достаточно! — отрезал суровый голос. — Сядь на место и не мельтеши! Ты ее хорошо связал?
— Не бойтесь, шеф, никуда не денется.
Я сидела привязанная к железному стулу у стены. Руки, ноги, тело и даже шея были крепко примотаны прочным жгутом к спинке и ножкам большого стула. Самое странное, что на мне совершенно не было одежды, и поэтому я сразу покраснела, увидев, что на меня с любопытством смотрят с десяток бритоголовых парней, сидящих на полукруглом диване за низким столиком, уставленным банками с пивом и пепельницами. В стороне в кресле сидел пожилой мужчина с добродушным лицом и глазами маньяка — насильника маленьких девочек. Заметив мое смущение, он мягко, словно извиняясь, проговорил:
— Не обижайтесь на нас, Машенька, мы раздели вас не для того, чтобы полюбоваться, хотя должен признаться, есть на что, а для того, чтобы вы уже не смогли убежать от нас. Согласитесь, что голышом ходить по улицам несколько неудобно, вы не находите? — И ехидно улыбнулся.
Остальные заржали так, что кожа моя покрылась пупырышками. Свиньи! Терпеть не могу эти самодовольные рожи с бегающими глазками, эти бычьи шеи и мощные торсы, скрывающие души трусов и подонков. Слишком часто я видела, как это самодовольство превращается в панический страх, стоит кому–то оказаться один на один с сильным противником, чтобы верить этим накачанным мускулам и угрожающему внешнему виду. Дерьмо! Псы!
Я поискала глазами Сергея, но не нашла. Может, ошиблась адресом и вообще зря сюда пришла? Или его уже…
— Где деньги, Машенька? — вкрадчиво спросил пожилой.
— Не помню, — честно ответила я, — ничего про деньги. Память отшибло.
— Зря, — вздохнул он. — Надо обязательно вспомнить.
— Да что с ней возиться, дядя Жора? — проворчал кто–то из псов. — Дайте ее нам на пару минут, и она запоет соловьем!
— Успеете еще, — поднял руку дядя Жора. — Никуда она от вас уже не денется. Она девчонка умная, все понимает и не захочет, чтобы мы попортили ее внешность. Ведь так, Мария?
Сердечко тоскливо заныло, затрепетало в страхе, и я сказала:
— Конечно, не хочу. Вы, дядя Жора, я смотрю, единственный нормальный человек здесь. Может, хоть простыню какую накинете на меня, а то я словно на невольничьем рынке сижу.
Все загоготали, всплеснув руками, а шеф строго сказал:
— Хорош ржать, мальчики! Набросьте на нее что–нибудь, а то у нее мозги не в ту сторону крутятся.
— Низкий вам поклон, дядя Жора, — улыбнулась я.
Какой–то битюг порылся в шкафу, вытащил оттуда синий рабочий халат и, пожирая меня глазами, с явным сожалением закрыл мои прелести вонючей тряпкой. Теперь я могла спокойно заняться перепиливанием жгутов своими накладными ногтями–лезвиями. Вот только не совсем удобно было доставать до жгута, пришлось как следует вывернуть пальцы, но это были уже мелочи.
— Итак, деточка, начинай вспоминать, — мягко заговорил шеф. — Я напомню начало: вы сегодня с Жуком поехали в банк, сняли все наши деньги, которые поступили на счет фонда, потом сбежали от моих мальчиков и отправились… — он вопросительно посмотрел на меня. — Куда вы потом отправились, моя хорошая? Постарайся вспомнить. Я не тороплю. Деньги, как мне сказали, у тебя, так что не валяй дурочку и веди себя хорошо. Скажи, и мы тебя отпустим.
Я попыталась сообразить, что за чепуху он несет и во что я влипла на этот раз, но ничего путного в голову не приходило. Я хлопала глазами, делая вид, что мучительно вспоминаю, а ногти мои все пилили и пилили неподатливый, жесткий шнур.
—Что–то я не пойму, — выдавила я наконец, — кто вам так много рассказал?
— Как кто? — улыбнулся он. — Жук, конечно! Твой дружок, подельник или кто он тебе там еще, не знаю. Мы с ним тут перекинулись парой слов, поговорили, так сказать, по душам, и он спел весьма приятную моему уху песенку про Красную Шапочку, которая заграбастала себе всю нашу месячную выручку и скрылась на его машине, оставив его в дураках. Я дяденька добрый, доверчивый, вошел в его положение и поверил. Зачем только ты сюда приехала, непонятно. Совесть заговорила или как?
— Заговорила, пропади она пропадом, — сокрушенно ответила я. — Думаю, куда мне одной столько денег? Дай поделюсь с ближним…
— Шутки в сторону! — неожиданно грубо проговорил шеф. — Говори, или сейчас начнем отрезать от тебя кусочки, сделаем шашлык и съедим на твоих глазах. Ты любишь шашлык?
— Нет, больше котлеты по–киевски, — чувствуя, как похолодело все внутри, пробормотала я.
— Сделаем и котлеты, — великодушно согласился дядя Жора. — Ну, я слушаю.
— А где Жук?
Тут дверь открылась, вошел какой–то бугай с микроволнушкой и поставил ее в углу на стол. Сверху на ней лежали шампуры для шашлыка. Парень был явно кавказской национальности. Оглядев мои неприкрытые ляжки, вытащил здоровенный нож и спросил:
— Из этого делить чачлик, что ли, дядя Жёря?
Панический ужас охватил меня при виде этого страшного ножа и ухмыляющегося лица с плотоядными глазами, а шеф сказал:
— Из этого, из этого… Подожди пока. Ты, кстати, котлеты по–киевски умеешь готовить?
— Канэчна, слюши, дарагой, — залыбился кавказец. — Только это очень долга, мясорубка нужен.
— Так иди за мясорубкой и не мешай! — поморщился шеф. — Значит, спрашиваешь, где Жук? — повернулся он ко мне. — Отвечу: отдыхает от трудов праведных. Он имел неосторожность заползти в свою норку, и мы его вычислили. Кстати, тебя уже разыскивает милиция по подозрению в убийстве. Я могу помочь тебе, если будешь благоразумна. О Жуке забудь, он уже не жилец на этом свете, спасай себя, пока даю возможность. Скажи мне, где деньги.
— Все равно убьете, — скривилась я. — Так что предлагаю другой вариант.
— Здесь я предлагаю, а не ты! — с вызовом напомнил он.
— А вот и нет! — вскрикнула я, потому что один мой замечательный ноготь отвалился и со звоном упал на пол, но я заглушила звук своим воплем.
— Без денег вы — ноль, а они у меня! Так что могу только показать, где они, а говорить ничего не буду! Я же не дура!
Он внимательно посмотрел на меня и покачал головой:
— Да уж вижу, что не дура. Но и я не дурак, пойми. Мне тут уже рассказали о тебе кое–что, так что рисковать не хочу. Ты ведь только и ждешь, чтобы тебя отвязали, не так ли?
— О чем вы говорите? — усмехнулась я, посмотрев на свору псов, притихшую на диване. — Вон у вас сколько молодцов. Вы что, боитесь меня, а, соколики?
— Дядя Жора, — простонал один, синея от злости, — отдай ее нам!
— Цыть, говнюки! — рявкнул он. — Двоих ваших она уже покалечила, а вы все еще не поняли ничего?
— Разве двоих? — озадаченно нахмурилась я. — А мне казалось, что одного.
— Второй тоже в больнице, не расстраивайся, — утешил он меня. — Кость от раздробленной челюсти в мозг попала. Мы думали, ты его булавой двинула, а выяснилось, что ногой. Мы тут твои туфельки, кстати, осмотрели. Такие штучки только ниндзя используют. Ты что, украла их у кого–то?
— Бес попутал, — поникла я виновато. — Видит Бог, не хотела. У меня, знаете, клептомания — тащу все, что под руку попадается: туфли, деньги…
— Заткнись, стерва! — рявкнул он, аж псы его подпрыгнули на диване. — Говори, где бабки, пока повар не пришел с мясорубкой. Он мясо прямо на тебе перемелет!
— Я уже сказала, что хотела, — твердо заявила я. — Хотите получить деньги — везите меня на место. А там можете убивать или жарить из меня шашлык, если обману. Но я всегда играю честно — меня хозяин так учил.
— Это что еще за хозяин? — он удивленно поднял брови.
— А вы думали, я для себя деньги стащила? Мы уже давно этот план разработали, оставалось лишь дождаться, когда деньги поступят. Кстати, этого Жука мы как подставу использовали, он и не догадывался ни о чем. Вот уж, наверное, удивился, бедняга, когда я с бабками исчезла, ха–ха!
Шеф поднялся и подошел ко мне, чтобы получше рассмотреть мои лживые глаза. Он наклонился, заложив руки за спину, и прищурился. Я посмотрела в его близко посаженные глазки, бегающие по моему лицу, увидела желтеющие белки с темными прожилками, морщины на усталом лице, покрытом шрамами от старой оспы, редеющие волосы, почти все седые, остриженные под полубокс, и мне стало немножко жалко его, стареющего авторитета, единственным достижением в жизни которого была власть над тупоголовыми псами и запятнанная совесть. Интересно, о чем он думает? Что будет говорить, когда попадет на небо и придет время отчитываться за свои грехи? Неужели ему не страшно?
Он пристально смотрел на меня, словно пытался увидеть, что прячется за моей черепной коробкой, а я все не решалась сделать отчаянный шаг. Я ждала какого–нибудь толчка или знака, что, мол, не ошибаюсь и поступаю правильно. Интуиция моя, эта трусливая изменница, зарылась где–то далеко внутри и небось дрожала от страха, боясь высунуть нос и хоть что–нибудь подсказать.
— Знаешь, а я тебе не верю, — наконец сказал дядя Жора и потрепал меня по щеке. — Нет у тебя никакого хозяина. Ты просто воровка, глупая и жадная. Я вижу тебя насквозь. Ты бы, наверное, сейчас меня изуродовала, будь у тебя хоть одна рука свободна, не так ли? — ухмыльнулся он. — Вижу, вижу, что так, глазищи вон как пылают. Ан нет, не можешь, тварь, и кипишь вся, а я вот могу сделать из тебя шашлык и непременно сделаю. И деньги ты отдашь здесь, а не где–то, понятно? И знаешь почему? — Он придвинул лицо ближе и зашипел: — Потому что в душе ты трусиха, дрянь, кошелка, дерьмо! Я вижу все это!
Спрашивается, кто его тянул за язык? Зачем он меня так обозвал? Лучше бы уж пытать начал, тогда бы по крайней мере остался жив и здоров.
— А это ты видишь? — спросила я.
— Что? — не понял он.
— Вот это!
Я быстро вытащила из–под халата освобожденную руку и ухватила его за большой кадык. Вырывать кадыки у негодяев — моя слабость. Дядя Жора взвыл, окаменев, железные ногти на большом и указательном пальцах легко прошли сквозь кожу, задев сонную артерию, и я обхватила его горло почти кольцом. Кровь брызнула мне в лицо. Псы вскочили и кинулись к нам.
— Стоять?! — захрипел шеф, беспомощно махая руками. — Назад!!!
Они застыли на месте, не понимая, что происходит, а я рявкнула:
— Если двинетесь, я вырву ему глотку и он подохнет! И не вздумайте шутить, у меня хватка мертвая! Скажи им, шеф, чтобы слушались! — Я сжала пальцы, и он отчаянно заскулил:
— Стойте, она меня убьет!!! Я кровью изойду! Делайте, что она говорит, и не рыпайтесь!
— То–то же! Теперь пусть один подойдет и развяжет меня! — приказала я. — Только без оружия! — Меня, конечно, могли сейчас пристрелить, но пальцы я все равно вытащу у него из горла только вместе с кадыком. — Ну! Остальные отойдите за диван.
Один, видимо, самый смелый, вытащил из кармана пистолет, положил его на стол и медленно пошел к нам. Другие сгрудились у дивана, бросая на меня голодные взгляды. Опасливо приблизившись, амбал посмотрел на то, что я сотворила с горлом его хозяина, и ужас отразился в его глазах. Такого, наверное, он еще не видел в своей непутевой жизни.
— Развязывай, ублюдок, — поторопила я его, и он начал суетливо разматывать веревки на моих ногах.
Вязали меня на совесть, поэтому ему пришлось попотеть. Когда его дрожащие руки касались моего обнаженного тела, меня тоже бросало в дрожь от отвращения, но я мужественно терпела, глядя в угасающие глаза дяди Жоры, склонившегося передо мной в нелепой позе.
— Быстрее, мудак! — прохрипел он. — Подохну ведь!
— Да я и так, шеф, — пробормотал тот севшим голосом. — Ты, главное, не дергайся, а то точно вся кровь вытечет. Она, сука, тебе артерию разорвала.
Наконец путы были сброшены, и я вздохнула полной грудью. Потом поднялась и, ведя за собой шефа, как на поводке, за кадык, подошла к двери, взяв по дороге со стола пистолет. Весь пол уже был забрызган кровью, и я пожалела, что ее так мало у этого тщедушного человека и может не хватить его сил, чтобы мне добраться до безопасного места. Оглядев комнату, я заметила еще одну дверь и спросила:
— Куда та дверь ведет?
— В туалет, — ответил кто–то. — Слушай, ты ему хоть артерию зажми, а то ведь умрет. Тогда мы тебя точно уроем.
— Не вытечет, если вы поторопитесь. Давайте валите все в туалет, живо!
Они угрюмо засеменили к сортиру, в котором, как я увидела, когда дверь открылась, с трудом можно было поместиться троим. Но ничего, утрамбовались и даже притворили изнутри дверь. Убедившись, что они не подглядывают, я усадила дядю Жору в кресло и осторожно вытащила окровавленные пальцы из глотки авторитета. Он уже почти потерял сознание, язык высунулся и повис, глаза закатились. Но мне было его не жалко. Все мое голое тело было в крови, и меня начинало тошнить. Но это все же было лучше, чем если бы мои пальцы начали прокручивать в мясорубке, чтобы узнать, где деньги, которых я в глаза не видела. Не выпуская из рук пистолета, я подошла к своей одежде, сваленной в углу, и начала одеваться, бросив раненому синий халат. Тот судорожно прижал его к горлу. Натянув на испачканное тело джинсы и майку, я почувствовала себя увереннее. Теперь меня занимал лишь один вопрос: где мой ненаглядный Сергей Борисович? Подойдя к шефу, спросила у него, и он прохрипел: — Горит… в аду! — Не шуги так, мразь! — Я ударила его рукояткой пистолета по лицу. — Ад — это для тебя! Где он?
— Не надо, не бей, мне больно! Он у себя дома! Подыхает…
Поискав глазами свою сумочку, я нашла ее на столе среди банок и пепельниц. Паспорт, отмычки и деньги лежали рядом. Здесь мне больше нечего было делать. Нужно было спешить, чтобы еще попытаться спасти Сергея, с которым, я была уверена, сделали что–то ужасное. Замок в железной двери был, слава Богу, не английским, и его можно было открыть только ключом. Бросив прощальный взгляд на потухшие глаза дяди Жоры, я вышла из комнаты, заперла дверь, спрятала ключ и пистолет в сумочку и быстро зашагала по коридору, вспоминая, как меня тащили. Но поворотов было много, и все они вели в никуда. Так бы я и плутала, если бы из–за одного из них не выскочил повар–кавказец с мясорубкой в руке. Окинув меня любопытным взглядом, он уже было собрался пройти мимо, не узнав, но я не могла отказать себе в удовольствии сделать ему что–нибудь «приятное».
— Слушай, где тут туалет? — спросила я, пряча окровавленные руки за спину.
Он остановился и с готовностью проговорил:
— Зачем тебе туалэт, слющи? Пайдом ка мнэ! Мясо гатовить буду, угощу от души.
— Я это что у тебя такое? — я посмотрела на мясорубку.
Он осклабился и протянул ее мне:
— Мясорубка! Гаварю же, мяса будэт! Пайдом!
Забывшись, я потянулась за мясорубкой, и он увидел кровь на руке.
— А это что? — удивленно спросил он.
— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — У меня «дела» идут. Туалет срочно нужен. Не понимаешь?
— Канэшна, слющи! Пайдом, пакажю.
Ухватив меня за талию, он повел меня туда, откуда пришел, и каким–то чудом отыскал в этих запуганных лабиринтах маленькую, неприметную дверцу туалета без таблички. Остановившись у нее, он осклабился и спросил:
— Может, тэбэ памочь, кукалка?
— Памаги, кукленок! — передразнила я его, лукаво подмигнув, и оставила дверь открытой.
Едва он сунул свой похотливый, грязный нос в небольшой предбанник сортира, я наступила каблуком ему на ногу и услышала, как захрустели под шпилькой кости ступни. Затащив орущего благим матом черномазого в туалет, я бросила его на унитаз, вырвала из рук мясорубку и огрела его по голове. Он перестал орать и мешком свалился с унитаза. Загорелое тело его мелко подергивалось, значит, не умер. Вымыв над раковиной руки и лицо, стерев кровь, я почувствовала себя человеком. Но на душе после всего происшедшего было муторно и погано, и я ненавидела сама себя за всю эту кровь и собственную, пусть и вынужденную, жестокость. Но как могла я поступить иначе? Разве что умереть в мучениях. Нет, я, конечно, не ангел, но и не дура, чтобы пропадать просто так. Не я выдумала этот мир с его грубостью и насилием, без которых почему–то не могут обойтись некоторые люди, и не мне его исправлять. Да это и невозможно. Зло нельзя искоренить так же, как нельзя искоренить ночь. Зло и добро, свет и тьма всегда сопутствуют друг другу, и это, собственно, и есть сама жизнь. Преступность невозможно уничтожить, с ней можно только бороться, что я и делаю по мере своих слабых девичьих сил. Если бы бандиты могли честно разбираться один на один или, например, на словах, то я бы с удовольствием приняла их правила игры. Но они почему–то предпочитают откровенное насилие. Что ж, мне остается лишь принять их правила…
Так, успокаивая свою совесть, я незаметно дошла до коридора, в котором торчал тот, что притащил меня в компанию дяди Жоры со товарищи, а потом ушел. Теперь он сидел ко мне спиной и опять читал газету. Мирный такой, славный мальчуган с пистолетом за пазухой. Выродок несчастный! Когда он услышал мои шаги и обернулся, я уже бежала на него, а когда понял, что на него летит, было слишком поздно подниматься со стула. Крутанувшись в воздухе, я ударила его ногой прямо в нос. Голова его мотнулась и с глухим стуком врезалась затылком в бетонную стену. Мне уже не хотелось крови, я устала от нее. Он упал рядом со своей тумбочкой и замер. Я накрыла его газетой и пошла дальше. Отсюда дорогу я помнила.
Помнила я также, что у выхода из здания меня поджидают. И про милицию помнила. Правда, у милиции не было моих координат, но они наверняка знали, как я выгляжу. Мне оставалось только повеситься. Или бродить до старости в этих лабиринтах, чтобы, когда уже невозможно будет узнать, спокойно выйти наружу и сразу отправиться на кладбище. Но я выбрала третий вариант.
Добравшись до первого этажа, осмотревшись и никого не увидев, я открыла замок первой же двери, вошла, распахнула фрамугу и выпрыгнула на улицу, благо было темно и ни одно окошко уже не светилось. Меня все время мучила мысль о том, что хотел сказать дядя Жора, когда говорил, что Сергей подыхает. Они что, избили его до полусмерти и оставили в квартире умирать?
Сердце мое дрогнуло при мысли, что я больше уже никогда не увижу этого цветущего и такого милого мужчину, в которого, кажется, начала влюбляться. И я побежала к дороге, по которой мчались машины. Остановив частника, я села на заднее сиденье и погрузилась в размышления.
Зачем Сергей все свалил на меня? Чтобы спастись? Или хотел меня подставить, как свою бухгалтершу? Что он вообще за человек такой, который так мил и так коварен одновременно? Что скрывается за болью и грустью в его глазах, какие тайны? Зачем он украл у бандитов деньги? И почему вообще бандитские деньги оказались на счету вполне добропорядочного фонда? Куда девалась его машина?
Как я ни старалась, но ни на один вопрос ответа не находила. Все мог разъяснить только сам виновник всех моих бед, мой ненаглядный и единственный, красивый и наверняка нежный мужчина моей мечты — Сергей Борисович Жуков, в прошлом спортсмен–велогонщик, ныне директор фонда и, не исключено, уже покойный.
Водитель с кем–то болтал по мобильному телефону. Когда он закончил, я попросила трубку и набрала номер босса. Мне нужна была помощь. Но никто не отвечал. Валентине звонить я не хотела — зачем втягивать ее в это гнусное и опасное дело? Пусть себе сидит дома. Хоть будет кому меня похоронить, если что, а то ведь некому больше… Вот жизнь! Совсем одна на целом свете! Как там мои отец с братьями на небесах? Наверное, смотрят и волнуются за меня, беспутную. Ничего, если выкручусь, дорогие мои, то обещаю, что выйду замуж за Сергея, брошу Родиона к чертям, остепенюсь, заведу детей и буду воспитывать их полной своей противоположностью. Только бы Сергей не сглупил и не умер раньше времени…
Частник, казалось, спал за рулем или его машина ползла на днище, потому что мы тащились со скоростью один миллиметр в сутки. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела мрачный силуэт сталинского дома, в который так и не смогла попасть сегодня днем. Озолотив водителя, я пошла искать сорок седьмую квартиру. Она оказалась в угловом подъезде на третьем этаже. Время было позднее, окна не светились, все спали. Свет в подъезде не горел, но я освещала дорогу фонариком. За металлической дверью, обитой дерматином, стояла тишина, как я и ожидала. Я позвонила, длинно и отчаянно. Но ничьих, когда смолкла трель, не услышала шагов. А ведь так хотелось! Чтобы сердце вздрогнуло от радости, зашлась в счастливом томлении душа и глупая улыбка во все лицо заставила бы чувствовать себя дурой. Но счастливой дурой, черт возьми! А вместо этого…
Вместо этого черная тоска навалилась на меня, и сердце сжалось от предчувствия непоправимого. Не став больше звонить, я вынула отмычки и открыла замок, провозившись с ним минуты три. Наконец вошла в холл и тихонько притворила дверь. Никто не напал на меня, ничто не обрушилось сверху на мою несчастную голову, только слабый стон заставил меня содрогнуться от ужаса. Нащупав выключатель, включила свет, но никого не увидела — стон доносился из комнаты. Уже направившись туда, вдруг остановилась. Мне стало страшно входить, я боялась увидеть что–то, что разрушит все мои мечты и разорвет сердце. А стон все летел и летел, пугая и призывая на помощь. Это был его стон!
В большой гостиной царил разгром. Вся мебель была перевернута, шторы оборваны вместе с карнизами, пол завален битой посудой и аппаратурой. В полумраке все это предстало передо мной как в кошмарном сне. Свет из коридора словно заколебался у меня в глазах, и все вещи стали отбрасывать зловещие тени на ободранные стены и потолок. Стон, набатом звучащий в моих ушах, доносился из дальней комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Один Господь знает, как не хотелось мне туда идти, как я боялась и дрожала, уставившись, как загипнотизированная, на эту дверь. Но, пересилив себя, я направилась в ту сторону, освещая дорогу фонариком. Свет включать я тоже боялась. Если бы не вспыхнувшее во мне чувство к этому человеку, я бы давно сбежала. Но я просто обязана была спасти его, помочь, если это еще возможно.
Это был тренажерный зал. У стен стояли всевозможные спортивные снаряды, а в центре, на ковре, — велотренажер. На нем громоздилось то, что осталось от моего несчастного возлюбленного. Все вокруг было забрызгано кровью, но он еще дышал. Тонкий луч фонарика выхватил из темноты его глаза — единственное, что осталось нетронутым на лице. Они смотрели на меня. В них застыла нечеловеческая мука. Он сидел как–то очень прямо, и я даже сразу не поняла, что эти сволочи с ним сотворили. Он был совершенно голый и весь в крови. Подойдя поближе, замирая от страха и отвращения, осветила его и ужаснулась. Руки были привязаны к рулю, а ноги — к педалям. Из плеча торчал какой–то предмет, напоминающий обыкновенный лом. Только одним способом мог он там оказаться. Мне на ум сразу пришла картина из какого–то фильма о графе Дракуле, который сажал своих людей на кол, а потом они медленно умирали. Вот так же, наверное, торчало из них острие и такая же стояла в глазах мука. Мою единственную и незабвенную радость в жизни посадили на лом, воткнув предварительно его в раму тренажера, сняв сиденье. Не знаю, как уж они это сделали, но смотреть на это я не могла и выбежала из комнаты, задыхаясь от тошноты и отчаяния. Бедный Сергей!
Остановившись в коридоре, я прислонилась к стене и медленно осела на пол, закрыв лицо дрожащими ладонями. О, милый, что же они с тобой сделали! Что такого страшного ты натворил, если такую жуткую уготовили тебе смерть эти изверги?! Ведь так близко уже было наше счастье, так осязаемо! Зачем нужны были тебе эти деньги, пропади они пропадом?! Что теперь мне делать с тобой, глупый?..
И он, словно услышав мои молитвы, громко прохрипел:
— Мария… не уходи…
Судорога пробежала по моему телу, все члены ослабли, но, превозмогая себя, я поднялась и, покачиваясь, поплелась к нему. Больше я не решалась светить фонариком, и теперь его глаза мученическим огнем горели в полумраке. Я содрогнулась от жалости.
— Добей… по… жалуйста… — с великим трудом выдавил он.
— Не могу, Сереженька! — зарыдала я, опустившись перед ним на пол. — Прости, но не могу!
Что–то горячее, липкое и безрассудное заливало мое сердце, будто серная кислота разъедала его, причиняя нестерпимую боль. Я зашлась в истерике. Мысли мои спутались, и лишь черное и страшное отчаяние пульсировало в голове, мешая соображать. Мир потемнел передо мной, уступив место вселенскому страданию, разрывающему меня на части. Не могу я его убить!!!
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вновь сквозь слезы услышала его стон:
— Мария… мне больно… умоляю…
Словно во сне, я поднялась на ноги. Ничего не видя перед собой и ничего не соображая, Й подошла к нему, дотронулась руками до его головы в последний раз и, всхлипнув:
— Прости…. и прощай, Сереженька… любимый, — резко крутанула ее, переломив шейные позвонки…
…Не помню, как я ушла оттуда, как добралась до дома и упала на тахту. Все было в сплошном тумане. Валентина всю ночь просидела рядом со мной, гладя меня по голове и успокаивая тихими, ласковыми словами. Счастливая, она не знала, что произошло, хотя о многом догадывалась по моему виду. Утром она напоила меня крепким чаем с пирожками, и силы вернулись ко мне. Разбитое сердце еле–еле стучало в груди, я тупо и отрешенно смотрела перед собой, так и не произнеся ни слова, когда мы пришли в наш офис и предстали пред светлым ликом босса. Взглянув на меня, он нахмурился и пробурчал:
— Зачем ты ее привела, Валентина?
— Да разве ее удержишь? — проворчала та. — Встала, как робот, и поперла. Чуть под машину не попала, едва удержала, прости, Господи, — она перекрестилась.
— Это она что, так переживает? — Он удивленно вскинул брови. — Со вчерашнего дня? Надо ж было так втрескаться за один раз… — Он помолчал, разглядывая меня. — Хотя, впрочем, ничего удивительного. Ты — не первая, Мария. Садись и послушай кое–что. Валентина, будь добра, принеси нам выпить. Она, кажется, мартини предпочитает, а мне, пожалуйста, мой любимый «Порто» из початой бутылки.
Я бухнулась в кресло, уставившись в одну точку безучастным взглядом. Родион пошуршал листами на столе, взял один, посмотрел, вздохнул и сказал:
— ~ Не знаю, нужно ли тебе это говорить, но если верить поговорке, что клин клином вышибают, то я просто обязан довести до твоего сведения кое–какие факты биографии того, кто разбил твое сердце. Ты, кстати, слышишь меня или в облаках витаешь?
Я мотнула головой, взяла принесенный Валентиной бокал и влила в себя крепкий напиток. В голове немного прояснилось, туман стал рассеиваться, я закурила.
— Так вот, — начал босс, с жалостью глядя на меня, — этот Сергей Жуков, или Жук, как его называют среди своих, — довольно оригинальная личность. До того оригинальная, что даже стоит на заметке в ФСБ. У меня там однокурсник работает, и он многое мне рассказал о нем. Этот Жуков случайно не говорил тебе, что мужчина живет ради денег, а деньги ему нужны, чтобы их тратить на женщин?
Я удивленно кивнула.
— Прекрасно, — проворчал он. — Это его любимая поговорка. Только в жизни у него все получается иначе, с точностью до наоборот: он использует своих женщин, которые липнут к нему как мухи, для добывания денег. Причем не гнушается ничем: обманывает, подставляет, может даже продать или вообще убить, если это сулит большой навар. У него было две жены, ты в курсе?
— Он говорил про одну, — поникла я.
Все они погибли при довольно странных обстоятельствах. Первую нашли за городом с отрезанной головой. Вторую вообще сначала пытали мясорубкой, а потом срезали с нее живой мясо и приготовили из него шашлыки. Судя по времени смерти, она все это терпела, находясь в сознании. Убийц так и не нашли. Жуков ко всему этому был непричастен, потому что находился в момент обоих убийств совсем в другом месте с железным алиби в обнимку. Следствие зашло в тупик. Но органы заинтересовались им не поэтому. Он сказал тебе, что в прошлом занимался велоспортом?
— Да, но потом сломал ногу и завязал, — пролепетала я.
— Ног он, к сожалению, не ломал, как и остальных частей тела. Велогонщик из него был средний, таких можно встретить в каждом парке в выходной день. Но его держали, потому что он поставлял допинг для спортсменов. Спецслужбы пытались проследить каналы, по которым поступал в страну этот препарат, и наткнулись на Жукова. Препарат был не наш, очень сильнодействующий, как наркотик, запрещенный для использования. Жуков имел на этом хорошие деньги. Естественно, вокруг него крутились всякие темные личности, которые поставляли ему это зелье, а он был лишь посредником. Потом его все–таки выгнали из спорта, и он основал этот самый фонд, вернее, основали подельники, а его просто посадили в официальное кресло подставлять свою, прости за выражение, задницу, потому что он к тому времени уже основательно погряз в долгах. В органах есть версия, что он обманывал своих подельников, но доказать ничего не могли, потому что обманутые преступники всегда молчали, как ты понимаешь, и в милицию не обращались. Они как–то там разбирались меж собой, в результате чего погибали жены господина Жукова. Этот несравненный красавец на самом деле страшнее гремучей змеи для женщин. Поэтому, когда ты вчера пришла и сказала, что выходишь из дела, я вздохнул спокойно. Я ведь и сам хотел вывести тебя из игры, когда узнал об этом. Слава Богу, с тобой ничего не успело произойти и ты ушла домой…
На кухне что–то громыхнуло, и босс удивленно посмотрел в ту сторону. Я не сказала ни слова. Бедная Валентина небось рвала на себе волосы, била посуду из–за своей вчерашней болтливости.
— Вчера утром он снял в банке очень крупную сумму денег со счета, которая поступила за день до этого. Кстати, фонд, как я выяснил, оказав тем самым большую услугу своему однокурснику, занимался отмыванием воровских денег. Никакие гонки и соревнования он не финансировал, не было никаких благодетелей, отдающих последние копейки на развитие велоспорта в Северо—Западном округе столицы, — все это чисто преступные деньги, которые, пройдя через фонд, уходили в воровскую кассу. Я провел целое следствие в своей голове, а потом все это подтвердилось фактами, добытыми из разных источников. Картина складывается такая. Он ждал крупную сумму и хотел с ней сбежать. Куда — неважно. Он взял новую бухгалтершу и решил подставить ее. Поэтому и дарил цветы, и обещал отравить бедняжку на Багамы. Боюсь, что на Багамы она могла отправиться только в виде шашлыка. Он потихоньку таскал деньги и делал большие глаза, когда она ему об этом говорила. Потом, когда его бы прижали за последнюю, самую крупную кражу, он бы сказал, что это она все стащила, как уже делала не раз, и остался бы чистеньким. Видишь ли, в глазах подельников он всегда почему–то являлся страдающей стороной. Он заявлял, что падок на женщин и на все готов ради них, а они, подлые, всегда обманывают его, пользуясь доверчивостью и откровенностью своего кавалера. Я считаю, именно поэтому их всех и мучили перед смертью, а они почему–то не говорили, что не брали денег, и упорно выгораживали своего муженька. Чем уж он их так околдовал — не знаю…
— Вам этого не понять, босс, — вздохнула я с печалью.
— Но я могу догадаться по одному твоему виду, — парировал он. — Вот скажи, попадись ты на его крючок и тебя бы стали мучить, ты бы отдала его в руки бандитов? Только честно. — Он пристально посмотрел на меня, и я вздрогнула, вспомнив вчерашнее, когда взяла всю вину на себя.
— Конечно, отдала бы, — соврала я с грустью. — Я же денег не брала…
— Ну, может, ты чуточку умнее просто, чем предыдущие, — пожал он плечами. — Хотя, как знать, заставь я тебя вчера снова вернуться к нему, ты бы, может, повела себя иначе…
На кухне снова что–то громыхнуло, на этот раз сильнее.
— Что это Валентина там все роняет сегодня? — проворчал босс. — Не выспалась, что ли? Так вот, он снял эти деньги, вернулся в офис, опять подарил бухгалтерше цветы, был мил и приветлив, как всегда. Я с ней разговаривал после того, как ты уже уехала с ним на машине. Она сказала, что уже все знает про деньги, и почему–то стала бояться за тебя. Она ведь видела, как ты к нему клеилась. Когда появилась ты, он и не думал тебя подставлять, все должно было достаться бухгалтерше. Я еще слышал, как он нашел наш «жучок» в машине, но потом ты осталась одна, и я не знаю, что там произошло, но это и не важно. Потом ты появилась живая и здоровая, и я вздохнул с облегчением. Но ты сказала, что домой он и не поедет, и мне стало ясно: он должен вообще скрыться, подставив перед этим Людмилу Ивановну. Я позвонил ей и приказал срочно сматываться с работы и домой не ходить, пока я не скажу. Она смоталась. Потом через своего однокурсника я выяснил, куда он мог поехать, тот навел меня на его дружка, с которым они вместе проворачивали дела с допингом. И тут началось самое интересное. Не знаю, как он умудрялся так легко находить себе жертв, но оказалось, что у него в запасе была еще одна красотка, которая наконец сама его и обдурила. Мне это уже в милиции рассказали. Он поехал к Суленцову, так звали его дружка, где и спрятался. Но бандиты, после того как вы убежали от них на машине, уже поняли, что деньги похитил сам Жуков, и искали его. И туг появилась та самая красотка. Как мне рассказали, это не женщина, а настоящая пантера…
Тут с кухни снова донесся страшный грохот и мат Валентины, потом она крикнула:
— Извиняюсь, босс!
Да что это с ней такое сегодня? — опешил он и, недоуменно качнув головой, продолжил: — О чем я? Ах, да, об этой женщине. Как я понял, она как–то догадалась, что он хотел ее подставить, и приехала, чтобы высказать ему свое «фи». Но Суленцов молчал и не хотел говорить, где скрывается Жуков. Тогда эта жуткая красавица, обладающая, как мне сказали, невероятными физическими способностями и прямо–таки дьявольской техникой неизвестной, но очень жестокой борьбы, начала пытать беднягу, чтобы узнать, где прячется Жук. Видимо, он ей рассказал. Мне самому многое здесь непонятно, я собирал все только по отрывочным сведениям. На этом велотреке вчера ночью разыгралась настоящая трагедия. Вся милиция в шоке, не говоря уже о бандитах. Она убила Суленцова. Но все по порядку. Когда она пришла на трек, охранники ее запомнили и сообщили начальству, что она несла какую–то несуразицу о секции Суленцова, которых у того никогда не было, и это их насторожило. Когда двое его коллег пришли в комнату Суленцова, то обнаружили страшно изуродованный труп и сразу же вызвали милицию. Но когда опергруппа приехала, один из этих двоих тоже был мертв, а второй еле дышал, причем поработали над ними с такой же жестокостью, как и над Суленцовым. Судя по почерку и отпечаткам пальцев, это была все та же красотка. Дальше начинаются загадки. Ночью в нижних этажах обнаружили еще троих искалеченных. Один был ранен обыкновенной мясорубкой, другого нашли в коридоре с наполовину вбитым в мозг носом, а третий находился в подсобке около склада. У него было почти вырвано горло к разорвана сонная артерия. Есть подозрения, что это было проделано голыми руками, — его передернуло. — Сами пострадавшие говорить не в состоянии и сейчас еще находятся без сознания. Судя по беспорядку в комнате, там были еще люди, но они бросили товарищей и скрылись. Милиция подозревает, что там находилась вся банда. Я ночью ездил туда вместе с однокурсником и видел следы крови повсюду. Странное дело, скажу я тебе. Охранники говорят, что девушка была весьма привлекательная, высокая, но хрупкая, как ты, видимо. А все убитые и искалеченные, кроме последнего, были настоящими атлетами, бугаями, можно сказать. Как ей удалось с ними расправиться, да еще таким варварским способом, — остается загадкой для меня и для органов. Мой однокурсник вспомнил, что пару лет назад в Москве жил какой–то японец. Он набрал себе секцию из пяти человек и тайно тренировал их, обучая никому не ведомому искусству борьбы, которую нелегально практиковал еще в закрытом японском монастыре. В самой Японии практически никто не знает истоков этого искусства, ниндзя уже несколько веков пытаются раздобыть эти сведения для себя, но безуспешно. Только слухи и догадки. Так вот, этот японец был, как говорят, одним из последних монахов и сбежал от властей. Следы его вели в Россию, и наши органы занялись этим делом, по просьбе японских спецслужб. Чисто случайно на него вышли, вернее, на одного из его учеников. Тот, правда, ничего почти не сказал, потому что умирал в больнице от ран. Но, умирая, он бредил. Выяснили лишь, что в основе обучения лежат чисто звериные инстинкты, которые спят в человеке, подавленные моралью цивилизации, об этом еще Фрейд писал. Таким образом, получается, что любой человек, каким бы маленьким он ни был, может, превратившись в зверя, в чисто психическом плане, завалить даже слона, если нападает первым. Этот японец будил в человеке природные инстинкты, а они, как известно, самая сильная движущая сила в природе. Почему, например, человек боится собаку — она ведь меньше его по размерам, казалось бы? Потому что собака никого не боится и у нее острые зубы. И потому, что животное не думает. А обучи еще эту собаку секретным приемам — и получишь совершенного убийцу. Тебе, кстати, интересно все это?
— Очень, — я отвела глаза.
— Так вот, говорят, у этого японца в секции занималась одна девушка, молодая совсем. Когда японца нашли, рядом с ним было еще три мужских трупа. Предполагают, что это были его ученики. Все они сделали себе харакири. Но по традиции или как там, не знаю, после харакири близкий человек должен отрубить несчастному голову. Все четверо были обезглавлены. Значит, как говорит мой однокурсник, им кто–то помог. Не могли же они сами себе головы поотрубать. Никто не сомневался, что это была та самая девушка, пятая ученица — ее трупа так и не нашли. Никто не знает, зачем они это сделали и где сейчас эта девица. Все это засекречено ФСБ. Но все ведет к тому, что на велотреке поработала она. Именно она оказалась той, которую собирался подставить Жуков. На самом деле, как мне кажется, это она подставила его. Это, кстати, доказывает, что она очень привлекательна, потому что Жуков связывается только с такими. По всему выходит, что девица сейчас, пользуясь своей звериной силой, занялась темными делами и обувает преступников на крупные суммы. Но я продолжу. Милиция собрала трупы и раненых и уехала. Жукова же нигде не было. Милицию он не интересовал. Они вообще ничего о нем не знают. А мы с однокурсником решили съездить к нему домой. Это было уже под утро. Что мы там увидели — словами не перескажешь. Но я пощажу твои чувства, ты ведь у нас ранимая девушка. В общем, бедному Жукову досталось, — он вздохнул, и его снова передернуло от воспоминаний. — Она, эта девица, видать, достала его каким–то образом, а может, даже и у бандитов отбила. Короче, изуродовала его, а потом посадила на железный лом, который использовала в качестве кола, и около трех часов сидела и смотрела, как он мучается. Наверное, наслаждалась зрелищем. Потом–таки свернула ему шею и скрылась. Следов никаких. Остается только догадываться, что произошло на самом деле и где сейчас деньги. Вот такая история приключилась вчера с твоим сердцеедом. Слава Богу, что ты сидела дома и не стала его жертвой, а то бы я никогда себе не простил, что послал тебя на верную гибель.
— А много денег он украл? — поинтересовалась я, осененная догадкой.
— Людмила Ивановна сказала, что почти триста тысяч долларов наличными.
— Хороший куш, — вздохнула я. — Нам бы столько.
И не мечтай, — проворчал он. — Мы и так ничего не получим за это дело — деньга ведь не нашли, а у бухгалтерши нет ни копейки. Да плюс еще «жучок» потеряли, а это двести долларов. Одни расходы, и все зря…
Он начал набивать трубку, а я поднялась.
— Вы извините, босс, но я что–то нехорошо себя чувствую. Может, я пойду домой?
— Иди, у тебя ведь еще два дня отпуска, — буркнул он.
Я вышла из кабинета и столкнулась с горящими от возбуждения глазами Валентины, поджидавшей меня в приемной. Я прижала палец к губам и пошла к выходу.
— Родион Потапыч, я провожу нашу девочку немного! — крикнула она и поспешила за мной на улицу, не дожидаясь ответа. Да его и не было.
— Машка, так это ты, что ли, все учудила?! — зашептала она испуганно, когда мы отошли от офиса.
— Сдурела? Думаешь, я способна человека убить? — обиженно протянула я.
Она поглядела на меня как–то странно, словно впервые увидела, и неуверенно произнесла:
— Черт тебя знает. Ты же своим карате хвасталась, — она задумалась. — Хотя, карате — это же не убийства, правда? — Она с надеждой взглянула на меня.
— Конечно, это просто для самозащиты. Не смотри на меня так, а то я и вправду подумаю, что я и есть та девица, которую я видела там…
— Так ты ее видела?!
— Конечно! Такая стерва, скажу я тебе! Страшна, как ночь, и выше меня на целую голову. Только не дай тебе Бог сказать боссу, что я туда ездила! Он нас тогда обеих сразу выгонит к чертям, поняла?
— Да что ж я, сумасшедшая, что ли? — возмущенно протянула она. — Слава Богу, хоть тебя эта стерва не убила.
— А ты думаешь, чего я такая чумная прибежала вчера? От страха…
— Бедненькая. Ладно, езжай домой и выспись хорошенько. Вечером все расскажешь в подробностях.
Валентина ничего не знала обо мне, и я ей рассказывала мало, как, впрочем, и любому другому, потому что была обречена до конца дней скрывать от всех свою истинную сущность. Как–то раз она застала меня делающей упражнения, и я пояснила ей, что когда–то занималась карате и не хочу терять форму. Ее это вполне удовлетворило.
Она вернулась в контору, а я пошла ловить машину. Многое теперь стало для меня ясным и понятным. И почему мой Сереженька ударил меня, когда я выдернула ключ, и зачем сказал бандитам, что я украла деньги. Сердце мое сжалось от обиды, и влюбленность выветривалась с каждым шагом. Оставалась лишь глухая тоска и боль в обманутой душе. Что ж, поделом мне, не нужно было бросаться на первого встречного. Но он был так хорош! Случись это еще раз, я бы повторила все не задумываясь, пошла бы за ним в огонь и в воду, даже зная, что он разжег этот костер своими руками, чтобы я сгорела, а он получил удовольствие. Красавец, мать его! Хотя о мертвых плохо не говорят…
Я уже поняла, что деньги были в машине, когда мы убегали от «Волги». Иначе зачем бы ему было убегать? Не ради же меня, в конце концов, как я, дура, считала раньше! Еще и виноватой себя чувствовала, спасать побежала! Неужели уже не осталось благородства и честности в этом долбаном мире, неужели все уже пропито и съедено? Как это можно, вот так взять и променять настоящее, светлое чувство на какие–то доллары и жизнь полюбившего тебя человека?! Как же мерзко это все, Господи!
Поймав на Сретенке машину, я поехала на Садовое кольцо. Сейчас, когда помутнение прошло и я начала немного соображать, многое стало очевидным. Меня еще со вчерашнего дня смутно беспокоила мысль, что я не слышала, как Жук — теперь почему–то мне только так его хотелось называть, а не Сереженькой — отъезжал от того места, где я от него ушла. Тогда мне казалось, что это все из–за слез, а теперь я уже знала, что нет, не из–за этого. Просто он вообще никуда не уезжал тогда. Он, милый, знал, что эту машину ищут, за ним гонятся, и ни за что бы не стал рисковать с деньгами. Поднаторев на подставах своих друзей и близких, он сам стал очень умным и хитрым.
Остановив тачку на том самом месте, где все случилось, я вышла. Лазурного «Ауди» не было. Все правильно, так и должно было быть. Надежнее места, где можно спрятать машину с деньгами, придумать трудно. Пройдя до перекрестка, я посмотрела на знак, и сердце радостно подпрыгнуло: так и есть, стоянка здесь запрещена! Значит, как он и рассчитывал, машину должны были отогнать на платную пгграфную стоянку. Ему даже не понадобилось искать специальное место или топить автомобиль в Москве–реке. За него все сделали алчные городские службы: сами приехали и сами спрятали машину в надежном месте. Ему бы потом осталось только заплатить штраф и забрать из машины деньги. Да, ума моему возлюбленному не занимать. Подойдя к постовому милиционеру на перекрестке, я выяснила, куда отогнали вчера машину, и поехала туда, вооружившись наглостью и необходимой для штрафа и взятки суммой. Номер машины, как и фамилию владельца, я знала, поэтому не составило труда, завалив деньгами ошеломленных охранников стоянки, наплести им с три короба, что забыла свои вещи в машине любовника, и получить к ней доступ. Никто не видел, как я отмычками открывала багажник, как вытаскивала из него большую спортивную сумку, набитую долларами, да и не было никому до этого никакого дела. Поблагодарив охранников, я прошла мимо них и поехала домой. Никакой радости я не испытывала. Было лишь сожаление. Ведь скажи мне Сергей о своих проблемах, я бы вытащила его из любого дерьма, и мы могли бы спокойно любить друг друга и счастливо жить на эти деньги. А зачем они мне теперь? Из–за них я потеряла свою любовь. Хорошо хоть вера осталась, что где–то еще есть моя половинка, мой единственный и ненаглядный, честный и добрый мужчина, который полюбит меня всем сердцем и душой. Я обязательно его встречу! И если у него возникнут проблемы с деньгами, как у Сергея, то я с радостью отдам ему эти триста тысяч долларов, лишь бы он не совершал дурных поступков и всегда меня любил…
Назад: Глава 1 ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК
Дальше: Глава 3 ТЩЕСЛАВИЕ МЕРТВЕЦА