Глава 12
22 июля
Умываясь в ванной, она услышала шаги в прихожей, замерла и чуть не подавилась вспенившейся зубной пастой. Белла выглянула в прихожую и, только увидев в проеме кухонной двери Зину, облегченно вздохнула. За всеми событиями вчерашнего дня она совершенно забыла о существовании этой женщины.
– Доброе утро. – Белла постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно бодрее.
Зина довольно резко повернула голову в ее сторону и тоже, казалось, испытала облегчение, когда увидела именно ее.
– Господи, это вы? Слава Богу, – проговорила она мягким низким голосом, – а я-то думала, что в доме никого нет… А где Гриша?
Зина была в махровом синем халате и голубом длинном фартуке. Короткие волосы аккуратными прядками закрывали уши. Круглые очки на носу делали ее похожей на английскую няню из старинных сказок.
– Вы, наверно, ничего не знаете, – начала Белла неуверенно, – у нас неприятности…
И она коротко изложила историю с покушением, не сказав ни слова о том, кто такой Ямщиков и вообще представив все происшедшее с ними как случайность…
Зина расстроилась, начала расспрашивать Беллу о том, в какой именно больнице находится Григорий Александрович, что ему можно принести, как он себя сейчас чувствует и нет ли какой-нибудь связи между этим покушением и делом Беллы?
– Что это за квартира, возле которой на вас напали? – Губы у Зины дрожали, а глаза покраснели от слез. – Вы знаете человека, к которому приходили?
– Этот визит носил чисто благотворительный характер, – вдруг произнесла Белла, и от собственной храбрости у нее перехватило дыхание. Она решила спровоцировать Зину любым способом, лишь бы узнать, какое отношение имеет Григорий Александрович к Томилинскому интернату. – Кажется, тот человек, к которому меня повел Григорий Александрович, работал бухгалтером в Томилинском интернате…
– Ну вот, опять эти интернаты… Говорила я ему, чтобы не светился… – Зина произнесла это с горечью, но тут же спохватилась, что сказала, очевидно, что-то лишнее, и вместо того, чтобы закончить фразу, лишь шумно выдохнула. – Благотворительность – это, конечно, похвально, – продолжала она уже более спокойным тоном, – но в интернатах все воруют, и бороться с этим небезопасно… Очевидно, он хотел проверить, попали ли деньги, которые он перечислил в этот интернат, по назначению… А то знаете, как это бывает… Я как-то посоветовала ему присылать в интернаты и детские дома не деньги, а конкретные товары: одеяла, одежду, продукты… Или, что еще лучше, открыть личные счета воспитанникам…
– А разве это возможно?
– Думаю, что да… Вы поедете к нему сегодня? – спросила Зина, проворными движениями укладывая в судок отбивные и заворачивая все это в фольгу. – Давайте договоримся, кто когда поедет, чтобы не совпасть… Если вы поедете сейчас, то я – ближе к вечеру. Мы и мешать друг другу не станем, да и ему будет повеселее…
– Тогда поезжайте к нему сейчас, а я ближе к вечеру… – Белла сказала это нарочно, видя, как не терпится Зине навестить больного. – И передайте ему, что у меня все в порядке… Хорошо?
– Хорошо, – обрадовалась Зина и принялась собирать сумку. – А вы кушайте, здесь и котлеты, и сыр, и ветчина… Сейчас я сварю вам кофе…
– Не надо, я все приготовлю сама, тем более что здесь и делать-то нечего…
После ухода Зины Белла позвонила Савельеву.
– У вас есть какие-нибудь новости? – спросила она, обрадовавшись тому, что застала Савельева на месте.
– Новости-то есть… Но это не телефонный разговор… Ты сейчас где, у Гриши?
– Где же еще…
– Хорошо, тогда я пришлю за тобой машину, и тебя привезут в морг…
– А не рановато ли? Я ведь пока что живая… – попробовала пошутить Белла, чувствуя, однако, как у нее от этих слов подкатывает теплый тошнотворный комок к горлу.
– Нет, в самый раз… Просто у меня здесь дела, а заодно встретимся с тобой и поговорим… У меня же времени мало, поэтому уж не обессудь… приезжай…
Через полчаса она уже ехала в «Волге» с неразговорчивым молодым водителем в сторону университета, во дворе которого и находился центральный морг и патологоанатомическая лаборатория.
Университет утопал в зелени кленов, лип и тополей. Между старинными зданиями корпусов были разбиты клумбы с флоксами и прочими незатейливыми и практически неухоженными цветами.
Савельев встретил Беллу прямо у входа в морг. Белый особняк с облупившимися стенами и полуразрушенной лепниной, изображавшей когда-то растительный узор. Кое-где на стенах виднелись проплешины темного грибка – естественная реакция на хроническую сырость корпуса.
– Привет. – Он похлопал ее по плечу. – Как спала?
Сам Савельев, в джинсовом костюме, с сигаретой в зубах, выглядел отдохнувшим и выспавшимся.
– Спасибо, неважно… Мне кажется, что я еще не скоро смогу выспаться как следует… – призналась Белла. Для похода в морг она выбрала темные брюки и черную трикотажную кофточку. Ей всегда казалось, что в морге все вымазано в крови, а потому предпочла черный цвет. Она даже не надушилась, подумав о том, какое, должно быть, немыслимое сочетание запахов даст аромат духов, растворенный в трупных испарениях…
– Не переживай, все будет хорошо… Заходи и ничего не бойся. Ты должна знать, что ты здесь не одна, что в любую минуту я смогу вытащить тебя отсюда и привести в чувство…
– Хорошенькое начало… – Беллу охватила внутренняя дрожь.
Миновав мрачный полутемный коридор, выложенный оранжевыми, ядовитого оттенка, плитками, они вошли в более светлое помещение с письменным столом и, как ни странно, вешалкой для одежды. Белла, представив себе, что трупы, перед тем как лечь на стол под нож патологоанатома, сначала раздеваются, ужаснулась нелепости своих болезненных фантазий и попыталась взять себя в руки.
– Знакомься, это Олег Виноградов, – представил Савельев Белле высокого, худого и рыжего парня в некогда белом, а теперь грязно-буром халате, поверх которого лоснился длинный клеенчатый фартук неопределенного цвета. – Наш эксперт… Я понимаю, конечно, что это зрелище не для слабонервных, а потому прошу тебя, насколько это возможно, абстрагироваться от происходящего… Пойдем, я покажу тебе Раю Исханову…
Олег провел их в большой, залитый мертвенным серовато-голубоватым светом неоновых ламп зал, где на столах из нержавейки лежали трупы, и оставил их одних.
Белла смотрела на распростертое перед ней тело Раи Исхановой с отслоившейся кожей серого цвета и одутловатым страшным лицом утопленницы и пыталась представить себе эту девушку такой, какой она была перед смертью. Черные длинные волосы, наверняка темные глаза, красивый овал лица… Кому понадобилось убивать ее? За что?
– А что с Исхановым? Разве он еще не похоронил дочку?
– Нет, – каким-то странным голосом ответил Савельев и прокашлялся, – он не похоронил ее, потому что не смог… Видишь ли, Белла, его убили…
Голос Савельева отозвался эхом где-то наверху, под самым потолком. Белла вздрогнула.
– Нет, этого не может быть, – прошептала она. – Когда?
– Вчера вечером.
– Его застрелили?
– Нет, его удушили так же, как его дочь. Мы даже сравнили фотографии следов пальцев на горле – они практически совпадают.
– Может, я ничего и не понимаю, но у каждого человека по ПЯТЬ пальцев, а не по шесть или семь, следовательно, следы удушения на шее у всех удушенных – даже разными людьми – могут быть приблизительно одинаковыми… Как же можно предполагать, что их душил один и тот же человек?
– В какой-то степени можно.
– А где его удушили?
– На улице, когда он возвращался с кладбища, где договаривался с могильщиками… недалеко от дома, напали и удушили… Следы борьбы почти отсутствуют… Эффект неожиданности, надо полагать, сыграл здесь не последнюю роль… А если еще учесть и его психологическое состояние… – Савельев вздохнул. Для следователя прокуратуры он был чрезвычайно эмоциональным.
– Значит, он что-то знал… Знал и молчал. И к Максу, наверно, приходил для того, чтобы рассказать что-то такое, чего нельзя было говорить… Потому он и погиб… Неужели мы так никогда ничего и не узнаем? – Белла отвернулась от трупа Исхановой, и в эту минуту в зал вошел Олег Виноградов, толкая перед собой узкий металлический столик на колесах, на котором лежал труп мужчины. Высокий, полноватый и отвратительный в своей наготе и трупной окоченелости.
– Это Родион Исханов собственной персоной, – жестким тоном произнес Савельев, и Белла испуганно взглянула на него. Она не понимала, к чему это представление. Но Олег ушел и вскоре вернулся с другим столиком, на котором лежало тело Инги Сосновской. Оба трупа были уже вскрыты, длинный продольный разрез, коричневый от запекшейся крови, был грубо схвачен нитками.
– Что это? Зачем вы мне все это показываете?
Но Савельев, взяв ее за руку, подвел к окну, возле которого стоял еще один стол, а то, что на нем лежало, было прикрыто зеленой клеенкой. Он сорвал клеенку, и Белла увидела труп еще одного мужчины. Смерть пока не успела оставить на его лице и теле свою отвратительную печать. Он казался спящим.
– А это кто такой?
– Ямщиков. Прошу любить и жаловать… Убит выстрелом в затылок.
– Ямщиков?
– Именно. Андрей Ямщиков. Мы нашли его на том же самом месте, где ранили Пасечника. Очевидно, убийца принял Гришу за Ямщикова, выстрелил и сбежал, а потом, выследив самого Ямщикова, пристрелил его на пороге собственной квартиры… Спустя два часа после того, как там были вы…
– Я чувствовала, я знала, что его убьют… Но зачем вы мне показываете их?
– Затем, чтобы ты поняла, насколько все это опасно… Я советую тебе немедленно уехать из города. Убьют и тебя, и моего друга Пасечника… Ни за что. Просто накажут за чрезмерное любопытство. У НИХ есть какая-то тайна, и они сделают все возможное и невозможное, чтобы о ней никто не узнал. Полетели головы… Ты же не маленькая и должна понимать, что все это неспроста. И твой Макс, и Исханов, и Ямщиков – все они связаны… вернее, БЫЛИ связаны этой тайной. И они унесли ее в могилу.
– Скажите, вот вы сейчас упомянули только троих: Макса, Исханова и Ямщикова, а как же Сосновская?
– А вот насчет Сосновской я вообще затрудняюсь что-либо сказать… Понимаешь, какая штука… Пуля, которую извлекли из ее головы, точно соответствует нескольким пулям, найденным на земле неподалеку от того места, где взорвалась ваша машина, Белла.
– Возле «Европы»? Вы хотите сказать, что в Макса стреляли?
– В него-то как раз и не стреляли, поскольку пули были найдены неподалеку от машины, но НЕ В МАШИНЕ… Мы тщательнейшим образом изучили останки и Макса, и той девушки, которую черт угораздил проходить в это время мимо машины…
– Подождите… Так много всего, дайте хоть дух перевести… Я снова вспомнила об украшениях, обнаруженных, по вашим словам, на той девушке, которую приняли за меня… Можно мне взглянуть на них?
– Сделать это будет крайне трудно, но я постараюсь принести их тебе…
– Вы сказали в прошлый раз, что эти украшения опознали Лора Парсамян и Вера Фишер… Мне хотелось бы узнать, как можно было вообще просить их опознать мои вещи, если они всего лишь мои приятельницы и имеют самое туманное представление о том, как я живу и что у меня есть… Согласна, мы дружили, так сказать, семьями, ходили друг к другу в гости, но ни Лора, ни Вера, да вообще никто, кроме Макса, не мог бы узнать среди других золотых украшений именно МОИ. Если бы речь шла об изделиях, изготовленных на заказ или хотя бы отличавшихся какими-нибудь характерными, индивидуальными деталями, как вот запонки Макса, к примеру, тогда было бы понятно, почему вы расспрашивали этих дам… Да, действительно, оригинальную вещь они бы запомнили, но на мне был гладкий браслет из дутого золота, три цепочки и обручальное кольцо – да такой набор есть почти у каждой женщины нашего города… На моих цепочках не было даже подвесок, ни кулончика, ни крестика, ничего…
– А сумочка?
– Сумочку я купила в торговом центре на набережной… Да, она дорогая, безусловно, но такие есть у многих, у той же Веры Фишер, к примеру…
– Мне понятны твои вопросы, и я постараюсь ответить тебе на них в ближайшее время, но теперь и ты ответь мне на один вопрос… Белла, вы с Максом были состоятельными людьми, и я так думаю, что ты не будешь со мной спорить в этом плане…
– Не буду.
– Тогда объясни мне, почему ты пришла на день рождения Веры Фишер в таких скромных украшениях? Обручальное кольцо, три цепочки и дутого золота браслет… Почему не в бриллиантах?
Белла опустила голову. Она услышала голос Макса, который говорил ей незадолго до дня рождения Веры:
– Зу-Зу, не дразни гусей, не надевай «бабочку», Вера не переживет такого удара…
«Бабочкой» Макс называл колье, которое он привез ей из Москвы и которое было куплено у одного из самых известнейших ювелиров – Германа Леви. Это было роскошное колье из чистого золота, выполненное в форме бабочки и украшенное бриллиантами в сочетании с изумрудами. Усики бабочки были свиты из тончайших платиновых волосков и увенчивались двумя довольно крупными бриллиантами.
– Куда же я надену эту роскошь? – спрашивала Зу-Зу у Макса, кружась перед зеркалом в ночной рубашке с огромным вырезом, открывавшим почти всю грудь и плечи, и любуясь сверкающим на шее колье. – Разве что на какой-нибудь прием, но их у нас не так уж и много… Скажи лучше, что ты просто выгодно вложил деньги…
– Это колье теперь твое… – Макс подхватил ее и прижал к себе. – Скажи, птичка, рыбка, перышко, ты счастлива?
Она ответила ему тогда поцелуем.
Зу-Зу послушалась Макса и на день рождения Веры Фишер пошла, одетая весьма скромно.
– Скажи, ты боишься Марка? – спрашивала его Зу-Зу, собираясь на этот проклятый день рождения Веры и примеряя одно платье за другим. – Или действительно тебе не хочется расстраивать Веру, потому что у нее сегодня день рождения?
– Я никого не боюсь, и ты это прекрасно знаешь, дело в том, что «Европа» – не совсем подходящее место для подобных украшений. Это только ресторан, к тому же он плохо охраняется. Представь, ты уходишь в туалет, и там с тебя срывают это колье… Ты должна быть осторожна, я давно тебе это твержу, а ты ведешь себя, как маленькая девочка…
– Но ведь мне так хочется надеть его…
– А ты думаешь, что я не понимаю? – Макс щелкнул по ее вздернутому кверху носу и снова поцеловал в губы. – Я понимаю, а потому обещаю тебе, что очень скоро мы окажемся с тобой в более подходящей компании и в более подходящем месте… И никакой Веры Фишер там не будет, как не будет ни Марка, никого…
* * *
– Он так и сказал: «никого»? – переспросил ее Савельев, который внимательно слушал ее рассказ о колье. – А вы случайно не собирались куда-нибудь уезжать? За границу, например?
– Весной собирались… Макс говорил, что сейчас у него слишком много дел…
– Он давно был знаком с Верой?
– Кажется, да. Мне неприятно говорить об этом, но Вера была влюблена в моего мужа, и ей редко когда удавалось скрывать свои чувства. Она относится к тому типу женщин, которые живут страстями и видят в этом смысл своей жизни.
– Они в прошлом были любовниками?
– Мне бы не хотелось этому верить, но все могло быть! – выпалила Белла и покраснела, представив, как Вера обнимает Макса. Но покраснела не от стыда, а от самой настоящей злости, которая охватила ее при воспоминании о той ленте на похоронном венке, которую она увидела на кладбище. Она рассказала об этом Савельеву.
– «Максиму Лерману от Веры Фишер. Спи, милый, как на моем плече»? – Савельев записал все это в свой блокнот. – Очень интересная информация. Я, пожалуй, займусь ею. А как, кстати, продвигаются твои дела в отношении тех клиентов Лермана, которыми занимались вы с Гришей?..
– Я выяснила, что дело Снегина шито белыми нитками, что вся эта история со взяткой спровоцирована властями во главе с Вагнером… Купить акции комбината может каждый. И у меня есть доказательства этому, хотя, как мне кажется, они мне не понадобятся. Я чувствую, что Снегина скоро освободят. Если еще не освободили…
И она рассказала Савельеву о своем походе на комбинат. Он вдруг рассмеялся. Его смех показался кощунственным в этом прохладном зале скорби.
– Значит, его убили выстрелом в затылок? – переключила Белла свое внимание на Ямщикова. – Пуля, которой он был убит, совпадает с пулей, извлеченной из головы Сосновской?
– Результаты экспертизы будут готовы только завтра. Но все может быть. Что у тебя еще новенького?
Про Лену Овсянникову с ее пожеланием убить Сосновскую Белла рассказывать не стала.
– Что еще? Боюсь, вы сочтете меня сумасшедшей, но мне уже несколько раз звонила какая-то особа с голосом, похожим на мой, и представлялась… Изабеллой Лерман…
– Кем-кем? – сначала не понял Савельев. Затем, взяв Беллу за руку, вывел из зала. Они сели на стулья в так называемой приемной, где Олег уже ждал их со свежезаваренным в большой кружке чаем. – Изабеллой? Тобой, в смысле?
– Ну да… Григорий Александрович говорит, что это кто-то давит мне на психику…
– Возможно. Но зачем она звонит? Что говорит?
– Она требует, чтобы я пошла в милицию и призналась в том, что Я убила Макса… Она говорит, что это ее он называл Зу-Зу… Знаете, это действительно действует на психику…
– Я понимаю тебя.
– Более того, совсем недавно она подъехала к дому Григория Александровича, позвонила мне и попросила посмотреть в окно… Я посмотрела и увидела СВОЮ МАШИНУ… синий «Опель». Мне подарил его Макс…
– Кстати, Белла, давно хотел тебя спросить, а что стало с твоим имуществом? С той же машиной, с украшениями и деньгами, которые вы хранили дома? У вас был, наверно, сейф?
– Да, был… Но я так думаю, что люди (а точнее, звери), которые подожгли квартиру, сначала вынесли из нее все ценное… Неужели они не понимали, ЧТО могло быть в квартире одного из самых богатых адвокатов города?
– И ты даже не попыталась выяснить это? – Савельев был потрясен. – Ну ты даешь, подруга… Ведь у тебя же ничего нет, абсолютно… Если бы ты хотя бы объявилась, как все нормальные люди, я бы помог тебе восстановить документы, ты смогла бы снять деньги со счета банка, а так… не знаю даже, как поступить…
– Деньги мне не помешали бы, – неуверенно проговорила Белла, вспоминая, как щедро расплачивался за нее Пасечник.
– Тебя считают погибшей, а поэтому все твои средства спустя шесть месяцев могут перейти государству… Ведь у тебя нет наследников?
– Нет… Разве что родители Макса…
– Они не являются твоими наследниками. Ты можешь написать доверенность на мое, предположим, имя, и я получу деньги, но для этого нужен нотариус… Такие доверенности составляются только в присутствии нотариуса…
– Но ведь вы могли бы обратиться к какому-нибудь знакомому нотариусу с этой просьбой? А потом мы бы его отблагодарили…
– Над этим стоит подумать. Безусловно, у меня есть знакомые нотариусы, но станут ли они рисковать своей репутацией?
– Но ведь вы-то знаете, что они ничем не будут рисковать, что я – это я…
– А вдруг ты – это не ты?
Белла побледнела. Такого она от Савельева не ожидала.
– Тогда мне с вами не о чем разговаривать, – проронила она сухо. – Считайте, что мы с вами и не встречались…
Она резко поднялась со стула и почти выбежала из морга. На улице, отдышавшись, она спряталась за огромным старым дубом и разрыдалась. «Я одна… Совсем одна…»
Она пробралась сквозь кусты боярышника на другую сторону аллеи, выбежала через высокие чугунные ворота на улицу, остановила такси и назвала адрес интерната. Проезжая мимо университетских ворот, она заметила Савельева среди деревьев и хотела уже остановиться, чтобы вернуться к нему, поскольку понимала, что без него она все равно не сможет сделать ни шагу, но промолчала, и машина повезла ее в сторону городского парка, возле которого и располагался интернат, где жила теперь Лена Овсянникова.