Книга: Волчья ягода
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Анна вошла в редакцию газеты, в которой когда-то официально числилась фотокорром Мила, и удивилась, обнаружив, как много изменилось здесь за последнее время. Во-первых, ремонт. Все вокруг, начиная со стен и кончая новенькими светильниками и жалюзи, сверкало. Быть может, еще потому, что на улице светило солнце…
Был теплый осенний день. Зима отступила, и Анне подумалось, что природа – скучная дама, раз ей никогда не пришло в голову повернуть времена года вспять… Вот бы сейчас снова наступило лето!
Она шла по коридору, заглядывая в кабинеты, в которых за компьютерами сидели и тихо пощелкивали пальцами по клавишам журналисты, редакторы, корректоры и прочие работники редакции, и ей не верилось, что прежде здесь на десяток журналистов было по одному «Роботрону», а Миле приходилось по два месяца ждать выплаты ее скудных гонораров…
Перед дверью с табличкой «Главный редактор» Анна остановилась и постучала.
– Войдите.
Молодой мужчина в светлой кашемировой сорочке что-то сосредоточенно писал, делая вид, что страшно занят.
– Я сестра Милы Рыженковой… Я приехала из Лондона специально, чтобы узнать, что с моей сестрой и жива ли она…
Анна говорила громко, четко, стараясь не только обратить на себя внимание, но и произвести впечатление. Она знала, что волшебное слово «Лондон» заставит этого пижона забыть обо всех своих делах: нечасто в этих стенах можно услышать подобные вещи…
– Анна Рыженкова? Надо же… – Главный редактор, имя и фамилию которого Анна даже не удосужилась узнать, хмыкнул и пожал плечами. – А разве Анна Рыженкова не умерла? Мне кажется, что обе Рыженковы умерли… Вы извините, может быть, я что-то перепутал, но у меня была одноклассница, Аня Рыженкова… Ну да, конечно… – он потер глаза, словно плохо видел стоящую перед ним Анну. – И у нее была сестра Мила, она работала у нас фотокорреспондентом… А вы, собственно, кто?
– Говорю же: я ее сестра, Анна. Я не умерла, я уезжала и долгое время жила в Англии. Я здесь по делам, а заодно решила навестить сестру… Но в той квартире, где мы раньше с ней жили, сейчас живут совершенно другие люди… Вот я и спрашиваю…
– Очнулись, значит… А сюда – по делам? Интересно как-то у вас получается. Разве вы не знаете, что ваша сестра Мила погибла?
– Нет, – голос ее дрогнул. Сейчас она услышит душещипательную историю о том, как Милу сбила машина. – Как это случилось?
– Да вы присядьте… Хотите сигарету?
– Хочу, спасибо, но у меня есть… – Она достала пачку и закурила. – Так что с ней произошло? Понимаете, мы с ней не ладили…
– Понятно. Ну, что ж, я расскажу. Милу изнасиловали и убили. Ее нашли в посадках за городом. Ходили слухи, что это сделали солдаты, там неподалеку воинская часть… Но точно я вам ничего сказать не могу.
– А как ее убили?
– Разбили голову чем-то тяжелым.
– Вы были на похоронах?
– Я, лично, нет, но наши ребята ходили, мы даже собирали на венок…
Она вышла на улицу и подивилась, как это можно, чтобы вот так по-летнему светило солнце. На душе было муторно.
Позавтракать Анна зашла в кафе, где заказала себе две вазочки с консервированными персиками под взбитыми сливками и двойной кофе. Теплые булочки она завернула и положила в сумку. Ей предстояла долгая дорога на кладбище.
Но на полпути она сошла с автобуса и отправилась к крестной матери Милы – тете Вале. Та жила на самой окраине города в маленькой квартирке в одноэтажном, полуразвалившемся доме.
Достав из сумки носовой платок, Анна зажала им нос, чтобы защититься от этих отвратительных запахов старого грязного жилища, этой чудовищной вони, смрада…
Обшарпанная дверь с заржавевшей табличкой «Колоскова В.И.».
Она позвонила, нажав пальцем ЧЕРЕЗ ПЛАТОК, чтобы не испачкаться, на кнопку звонка.
Ей долго не открывали. Затем послышались шаркающие шаги, звон ключей, и через минуту, когда дверь открылась, вместо пенсионерки тети Вали Анна увидела перед собой парня лет двадцати пяти в отвислых спортивных штанах и красной майке. Он смотрел на нее злым, колючим взглядом.
– Здравствуйте, – сказала Анна, которой сразу стало как-то не по себе от одного вида этого грязного и противного парня. – Мне надо поговорить с тетей Валей, Валентиной Колосковой…
– Ну, входи… Только ее сейчас нет дома. Она ушла за хлебом.
– Надолго?
Ей почему-то не хотелось входить в этот темный, пропитанный запахом керосина коридор, заставленный разным хламом, за которым виднелась желтая от тусклой лампы (и это днем!) кухня…
– Да сейчас придет…
Парень смотрел на нее как-то странно, словно пытался хорошенько запомнить ее лицо. У него было немного припухшее лицо, из чего она поняла, что он, наверное, спал перед тем, как она позвонила в дверь.
– Я вас разбудила…
Он ей ничего не ответил. Она почувствовала, как он берет ее за локоть и ведет к кухне.
– Знакомься, это мои друзья – Санек, Павлик и Андрюха… А я – Вениамин.
Она увидела мужчин, сидящих за круглым столом и поедающих прямо со сковороды яичницу с луком. Тут же стояли стаканы с желтоватой жидкостью и темно-зеленая большая бутылка из-под импортного вермута.
«Уголовники. Пьют самогон».
Она хотела повернуть обратно, но Вениамин преградил ей дорогу.
– Попалась, птичка? Тетя Валя здесь уже сто лет как не живет, понятно? А у тебя денежки есть?
Он спокойно взял сумку Анны, открыл ее и достал оттуда конверт, в котором лежали все ее деньги.
– Мужики, живем! У нее тут куча баксов! Санек, беги в магазин, а ты, Паша, к Гаврику за травкой…
– Возьмите деньги, только выпустите меня отсюда… – взмолилась она, чувствуя, как ее начинает колотить дрожь. – Здесь много денег, отпустите меня…
Вениамин подошел к ней вплотную и вдохнул в себя воздух.
– От тебя слишком хорошо пахнет. Хоть ты и старая, а все равно пахнет бабой… Хочешь выпить?
* * *
«Они были пьяные. Все четверо. Они пили и курили до самой ночи и заставляли пить меня. Гады, как же я их ненавидела и ненавижу… Они растравляли друг друга разными солеными словами, непристойными движениями… От них плохо пахло, и каждый старался унизить меня тем или иным образом. Им это доставляло удовольствие еще большее, чем то, которое они получали, насилуя меня. И если в обычной жизни они ничего из себя не представляли и наверняка не нравились женщинам, то там, доведенные до безумия выпивкой и какой-то дрянной травой, которую они, измельчив, скручивали в „козью ножку“ и курили, они воображали, что каждый из них просто само совершенство, что они сильны, умны, сексуальны…
Под угрозой ножа я, почти не вставая, лежала на продавленном диване голая, вся в какой-то слизи, и давилась собственными рыданиями.
Я провела в этой квартире почти три дня и две ночи. Утром было еще хуже, чем ночью, потому что они с похмелья подолгу не могли себя удовлетворить и, ложась ко мне по очереди, каждым своим движением причиняли мне боль…
Вечером третьего дня к ним приехали на машине еще двое. Мои мучители встретили их во дворе, и у меня была возможность наблюдать сцену их встречи из окна. Двое незнакомцев, одетых вполне прилично, что-то сказали, после чего все шестеро каким-то невероятным образом уселись в машину и уехали! Дверь была открыта, и я, наспех надев на себя одежду, выбежала на крыльцо. Можно себе представить, в каком я была виде после всего, что со мной произошло, но на улице стояли густые синие сумерки, и навряд ли кто смог бы разглядеть мое опухшее от слез лицо и разбитые губы…
Едва я выбежала из дома, как за мной, вывернув из-за угла, поехала машина, свет фар которой буквально жег мне спину… И я поняла, что это началась охота, что теперь уже за мной станут охотиться ШЕСТЕРО, загоняя в самую глубь трущоб, в логово бомжей и цыган, крыс и бродячих собак… Это было проклятое место, такое же, как „Сахалин“, но только полярно противоположное по расположению.
Я бежала, спотыкаясь, выставив руки вперед, как слепая, надеясь увидеть в темноте, среди каких-то сарайчиков и опрокинутых мусорных баков хоть какое-нибудь подобие жилья, хотя где-то в глубине сознания понимала, что обречена, что впереди нет ничего, кроме огромной дымящейся кучи мусора, но все равно бежала, пока, подвернув ногу и вскрикнув от боли, не упала лицом в какую-то зловонную жижу… Это был конец».
* * *
«Я еще долго не могла прийти в себя от боли и унижения, которым подверглась, и мне было трудно поверить в то, что я сижу в машине Игоря… По стеклам стекала дождевая вода, а в салоне было тепло, уютно и даже звучала какая-то спокойная музыка.
Я не хотела, чтобы этот красавчик увидел меня в том виде, в котором я была, и я, все еще дрожа от холода и нервного озноба, продолжала лихорадочно соображать, как бы сделать так, чтобы этого не случилось.
– Как ты нашел меня? – спросила я.
– Это мое дело. Лучше ответь, зачем ты сбежала? Тебе захотелось острых ощущений? Надеюсь, ты получила их, и сполна? Ты хотя бы знаешь, что было бы с тобой, если бы не я?
– Нет.
– С тобой бы произошло то же самое, что с твоей сестрой. Тебя бы нашли на свалке мертвой…
– А что тебе известно о моей сестре?
– Все.
– Ты врешь. Она писала мне письма, у нее был вирус, жар, и она умерла… Вы все врете мне. Милу не могли вот так просто убить. Она умерла естественной смертью. И я не уеду из этого проклятого города, пока не увижу собственными глазами ее могилу.
– А что же ты мне не сказала об этом? Да хоть сейчас!
– Сейчас – нет. Мне нужно привести себя в порядок. Они ограбили меня…
– Думаю, что они не только грабили… Я знаю эту породу, они своего не упустят. Могу себе представить, что они тебе…
– Замолчи!
– Не будешь убегать…
– Ты хочешь доставить меня ДОМОЙ в целости и сохранности, чтобы потом меня уже ТАМ обчистить и прибить? Я не верю тебе, поэтому и сбежала.
– Мне все равно, веришь ты мне или нет, но Фермин заплатил мне, чтобы я обеспечил тебе охрану, пока ты будешь в России…
– Увидел бы меня сейчас Фермин, я думаю, он набил бы тебе морду… Пол не знал, кому отдает мои деньги… Ты такой же телохранитель, как я – губернатор этого города… Но если ты все же отрабатываешь МОИ деньги, то отвези меня в гостиницу, но только не в тот клоповник, где мы ночевали, а в „Москву“. Там чисто и тепло.
Я знала, что говорила: мы еще с ТЕМ Игорем неплохо проводили время в „Москве“, прячась в ее номерах от всех и вся, зализывая раны и чистя перышки после очередных операций и готовясь к следующим…
– Как скажешь.
Машина резко свернула вправо и покатила по пустынной дороге в сторону набережной, где и находилась гостиница.
Остановившись перед прозрачной стеклянной дверью, за которой в ярко-желтом свете плавали, словно рыбки в аквариуме, люди, мы какое-то время молчали, каждый думая о своем. Наконец я сказала:
– Пойди один, возьми два больших люксовых номера на одном этаже, желательно рядом, и там, где буду жить я, пусти горячую воду в ванну и постели постель. Потом придешь за мной и проводишь меня… А пока я буду в ванной, закажи ужин в номер. Это все.
Удивительное дело! Он пошел, смиренно наклонив голову, как человек, привыкший исполнять приказы.
Я же, сидя в машине, была отвратительна сама себе. Поднеся руки к лицу, я вздохнула и меня чуть не стошнило… От моей кожи пахло чужими и грязными мужчинами… Мне казалось, что я никогда не отмоюсь от этого мерзкого запаха.
Колени мои были плотно сжаты, и я знала, что, наверное, уже никогда не смогу получать удовольствие от секса, как это было раньше. Эти четверо скотов отвратили меня от этой стороны жизни напрочь.
Стараясь не вспоминать весь этот кошмар, я опустила стекло, высунула голову в дождь, в свежесть и холод, чтобы немного прийти в себя, и увидела приближающуюся ко мне тоненькую фигурку, закутанную во все черное. Да, это снова была она. Мне даже показалось, что она выпорхнула из гостиницы…
Она приблизилась ко мне и, едва не касаясь меня, склонилась передо мной в реверансе и расхохоталась веселым молодым смехом…
– Привет, сестренка… У тебя не болит живот?
Я подняла голову и встретилась с ней взглядом.
– Мила, что ты здесь делаешь? Где ты? Ты живая или мертвая? Что с тобой, наконец, случилось? За что ты мучаешь меня?
– Когда ты уехала, прихватив мои денежки и моего Вика, я долго болела, а потом умерла. Потом меня изнасиловали солдаты на пашне и бросили в посадки, после этого я снова умерла…
Она улыбнулась и, склонив головку набок, так, что ее длинные льняные волосы превратились в прозрачный шелковистый водопад, светящийся на фоне гостиничных дверей и окон, показала мне язык.
– Где тебя похоронили?
– Не знаю, да это и не важно, главное – что ты ЗДЕСЬ!
И тут произошло совершенно невероятное: она нагнулась и, зачерпнув своей белой чистой ладошкой грязь, бросила ее в меня, залепив мне лицо, и… исчезла!
Я медленно провела рукой по лицу – это была самая настоящая грязь… Но как же?.. Кто же?.. Ведь призрак не может швыряться грязью…
И тут меня вырвало. Я едва успела открыть дверцу машины, как все мои внутренности, казалось, поднялись и теперь исторгали из меня остатки каких-то консервов, которыми меня кормили насильники, какую-то слизь, а потом и желчь…
Понятное дело, что к моменту возвращения Игоря я была уже полумертвая и ничего не соображала от слабости. Я была почти без сознания, когда он помог мне выйти из машины.
Я благодарна ему за то, что он не повел меня через центральный вход, а провел через кухню, с черного хода. Проходя по длинному и сырому коридору, где располагались склады с продуктами и большие холодильные камеры, я почему-то вспомнила Вика и его планы реконструкции своего маленького кафе… Мне даже показалось, что я услышала его голос… Он как-то сказал мне, буквально за пару дней до моего отъезда из страны: „Будь моя воля, я бы посадил тебя в огромную клетку, как собаку, и держал тебя там, как принадлежащее мне животное… Я бы кормил тебя хлебом с молоком и вытворял бы с тобой все, что хотел… Ты правильно делаешь, что уезжаешь… Я ненавижу тебя, неблагодарную, ненавижу, но и люблю. Мне тошно, мне жутко тошно, но я не полечу с тобой… Ты для меня навсегда останешься здесь…“ И я тогда отлично понимала, что он всем этим хотел сказать. Конечно, он страшно переживал и воспринимал мой отъезд не иначе как предательство. Он был прав и не прав одновременно. Прав, потому что он сделал для меня все, что только мог, чтобы помочь мне в достижении моих целей: а не прав, потому что недооценил свою роль в моей жизни и с такой внешней легкостью расстался со мной. Будь он понастойчивее, посильнее, он бы никогда не отпустил меня и, конечно же, не развелся со мной. Мы были слишком похожи и слишком хорошо ладили друг с другом, чтобы жить порознь… Единственное, что отличало его от меня, была природная лень. Не будь ее, он уехал бы на какой-нибудь свой остров… Но он не видел КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ, ради которой стоило бы прилагать столько усилий. Ну, деньги, пусть даже и большие, пусть дворец на берегу океана, а дальше-то что? Он всегда спрашивал меня об этом, и я не могла ему ответить, что будет дальше… Ему было смертельно скучно на этой земле. Думаю, это происходило лишь по одной причине: он был малопритязателен. Ему было достаточно ощущения тепла и сытости, а такой головокружительный кайф, как обладание властью над другими, себе подобными существами, был ему незнаком… Власть и деньги – это были мои цели, но не его. Хотя обладание мною, моим телом и разумом приносило ему огромное удовлетворение, в котором он боялся признаваться даже себе самому. И я это знала, чувствовала, но тем не менее уехала.
Вик… Я думала о нем, вспоминала его лицо, руки, глаза, голос, и плакала, глотая слезы, сидя в ванне гостиничного номера, отдирая от себя свою старую кожу… Мне пришлось послать Игоря в супермаркет, который работал круглосуточно и в котором можно было даже ночью купить хоть черта лысого, чтобы раздобыть хорошее мыло и шампуни, ароматические масла для ванн, настоящую губку и щеточки, при помощи которых я собиралась избавиться от тошнотворного запаха чужой плоти… Я верила, что с помощью горячей воды и разумного использования всех имеющихся в наличии средств я добьюсь того, что три дня, проведенные на квартире „тети Вали“, останутся в моей памяти только как кошмарный сон.
Кроме того, я составила для Игоря список лекарств, просто необходимых для того, чтобы избежать всевозможных болезней, грибков и разной другой заразы, которой могли наградить меня эти скоты. Он привез целый пакет антибиотиков, кремов, мазей, одноразовых шприцов, и я, превозмогая боль, сделала себе несколько необходимых профилактических инъекций.
Пока я активно занималась самолечением, Игорь вместе с горничной поехал в тот же супермаркет, чтобы с ее помощью выбрать мне кое-что из одежды. И все эти хлопоты сильно напоминали мне то, что случилось со мной в мой первый приезд в Москву, когда меня вызвал по телефону мнимый муж Милы… Изнасилование, гостиница, горничная, покупающая мне белье… Когда же все это закончится и я смогу вернуться к себе домой? Сколько же можно терзать мне душу и тело? И когда же, наконец, я перестану видеть призраки?!
Спустя три с половиной часа я лежала в теплой постели, закутанная в байковый толстый халат, и ждала, когда мне принесут из ресторана ужин. В комнате находился Игорь, который настолько устал и от меня, и от моих поручений, что откровенно похрапывал в кресле… Было тихо; за огромными, почти во всю стену окнами, завешенными прозрачным кружевным тюлем, шел синий дождь, горел желтый фонарь, и откуда-то снизу доносилась прекрасная, но нестерпимо грустная мелодия…
– А ты сильная, сестренка, – услышала я и вздрогнула: прямо напротив меня, на постели, сидела полуобнаженная Мила и ела… лимон! Она откусывала от него маленькие кусочки, нисколько не морщась при этом, проглатывала, а по комнате в это время разливался приятный цитрусовый аромат, так любимый мною… – Ничто тебя не берет. Теперь ты чистая, благоухающая, отдохнувшая… Ты прямо как ящерица – быстро регенерируешься…
И исчезла, как только раздался стук в дверь. Это принесли ужин.
– Игорь, проснись и открой дверь! – крикнула я испуганно, опасаясь того, что мой охранник мертв. Я бы уже ничему не удивилась…»
* * *
– Если честно, то я уж и не рассчитывал тебя застать… – Малько осторожно прошел на цыпочках в прихожую и, только дождавшись, когда Илья Ромих закроет за ним дверь, спросил шепотом: – Ну как Берта?
– Проходи. Она спит. Настояла, чтобы я привез ее домой, говорит, что не может видеть врачей, что они плохо на нее действуют… А вчера – ты себе и представить не можешь! – увидев в больнице Журавлева, психиатра, которого я нарочно пригласил для нее, она закричала, словно от невыносимой боли. Я даже подумал, что она умирает… Журавлев и сам побледнел… Я ворвался в палату, а она лежит, бедняжка, закатив глаза, и только руками машет, словно отгоняет кого от себя и бормочет про какого-то профессора… Журавлев сказал, что она еще не готова к тому, чтобы он с ней поработал, и уехал домой… Думаю – обиделся.
– Я бы хотел посмотреть на нее… – неуверенно попросил Малько, понимая, что эта просьба может быть неправильно истолкована Ромихом, но в то же время чувствуя, что только Берта, точнее одна ее внешность, поможет ему разгадать еще одну загадку…
– Зачем это тебе? – Ромих нахмурился. – Я же сказал, что она спит… Ты что… хочешь допросить ее, когда она находится в таком состоянии?
– Да нет же… Уверяю тебя, что я не скажу и слова. Понимаешь, мне надо на нее просто ПОСМОТРЕТЬ…
– Не понимаю.
Они разговаривали на кухне, и Ромих боялся одного – что Берта проснется, и Малько, воспользовавшись случаем, начнет ее допрашивать. Теперь, когда Берта была дома и вне опасности, он уже пожалел о том, что вообще связался с Малько и милицией, ему хотелось только одного – чтобы его и Берту оставили в покое. Он не верил, что людей, которые чуть не убили его жену, кто-то сможет найти…
– Я только что от Севостьянова…
– Того самого? – хмыкнул Ромих, доставая из буфета бутылку коньяку и наливая себе и гостю. – Ну и что же? Нашли кого-нибудь?
– Не в этом дело… У Севостьянова пропала жена, Катя. Я видел ее только что и даже разговаривал с нею…
– Как же ты мог с ней разговаривать, если она пропала? Что-то я ничего не понимаю…
– Да все очень просто. Она пропала, во всяком случае, так думал Севостьянов, а она в это время находилась у своей сестры, Наташи, с которой произошло несчастье, но Катя боится рассказать об этом мужу, потому что знает, какой будет его реакция… Словом, Катя и Наташа не хотят огласки, но, поскольку я сегодня пришел к Севостьянову и застал Катю дома, она не выдержала и все мне рассказала… Теперь понял?
– А при чем здесь я и Берта?
– Типаж.
– Что-что?
– Я говорю: типаж. Человек, который сейчас свободно разгуливает по Москве в поисках новой жертвы, предпочитает определенный женский типаж… Вот Катя, к примеру, тоже светловолосая, но она рослая, высокая, сильная женщина… А Наташа хрупкая, как девочка. И хотя ты мне показывал Бертины фотографии, мне бы хотелось увидеть ее лично… Пойми, это очень важно…
– А что случилось с этой Наташей? Ее тоже держали в клетке?
– Никто ничего не знает. Она молчит, словно воды в рот набрала. Приехала к Кате с неделю тому назад, заперлась в ванной комнате и часа два не выходила… У нее на сорочке сзади следы крови такими полосками, продольными… Катя просила показать ей спину, но Наташа надела ее халат, сверху плащ и уехала домой… Вот Катя ее и искала… А Севостьянов здесь с ума сходил… Хотя я на его месте такой жене голову бы отвернул… Так заставлять мужика волноваться…
– Илья… – еле слышно донеслось из спальни.
Ромих замер и прислушался.
– Это она меня зовет… Ты подожди, я пойду посмотрю, как там она, а потом, если Берта не будет против, я тебя позову, хорошо?
Он ушел, но почти тотчас же вернулся.
– Пойдем, она выспалась и выглядит вполне нормально… Только, ради Бога, не говори ничего лишнего, ни о чем не спрашивай… К нам недавно приходил следователь Захаров – она отвернулась к стене и не проронила ни слова… Ты понял?
– Конечно…
Сергей вошел вслед за Ромихом в спальню и, увидев лежащую на постели Берту, почувствовал щемящее чувство боли… Да, Ромих был прав: ни о каких допросах не могло быть и речи. Она была еще плоха, очень плоха. Малько подумал, что бывают люди, которые одним своим страхом, выражением испуга в глазах словно подталкивают преступника на совершение зла… Вот и Берта. Хрупкая, уязвимая, бледненькая и какая-то маленькая, будто девочка… Волосы забраны на макушке в простую прическу и завязаны розовой лентой. На губах белый налет, словно от крема. На шее крест-накрест налеплен пластырь. У нее взгляд человека, который случайно уцелел, остался жив.
– Вы извините меня… Моя фамилия Малько. Сергей Малько. Я частный детектив… Я рад, что вы здесь… А теперь отдыхайте, просто мне хотелось собственными глазами увидеть вас… Вы очень красивая…
– Да бросьте вы, – вдруг произнесла она жестко и знаком попросила Ромиха поправить ей за спиной подушки.
Через минуту она уже не лежала, а сидела, выпрямившись и сцепив пальцы рук на бедрах. Лицо ее было спокойно, взгляд выражал решимость. Белая кружевная сорочка придавала ей особую трогательность и женственность, и Малько вдруг почувствовал к Берте уже не только жалость, но и другое чувство, сродни восхищению…
– Послушайте, вы оба, мне нужна ваша помощь… Сначала я думала, что смогу все это сделать сама, но теперь, особенно после того, как я увидела этого человека, я вынуждена обратиться к вам… К тебе, Илья, и к вам, Сергей… Илья сказал, что вам можно доверять… Во-первых, вы не должны считать меня психически нездоровой. Я если и больна, то только физически, но я молода и думаю, что сумею выкарабкаться… Во-вторых, предупреждаю сразу, что бы вы мне сейчас ни сказали, я от своего НЕ ОТСТУПЛЮСЬ. Это слишком важно для меня… В-третьих, вы должны верить мне, иначе нам всем троим будет трудно… Дальше. Вы практически ничего не должны будете делать сами, все сделаю я, но мне нужна ваша поддержка и… машина, которая бы привезла меня домой… Ну и, конечно, алиби…
Малько с Ромихом переглянулись. Похоже, никто из них не ожидал такого поворота событий. Берта говорила громко, четко, словно готовилась к этому разговору основательно, загодя…
– Что ты имеешь в виду? – спросил ошарашенный Илья. – Ты готова к серьезному разговору?
– Я не собираюсь долго говорить, а предпочитаю действовать. Врач, который вчера зашел ко мне – один из ТЕХ, ПЯТИ скотов, которые мучили нас с Милой… Его кличка «Профессор». Вот почему я вчера так кричала… Мне показалось, что я снова там… в клетке… – На глазах Берты появились слезы, но она быстро утерла их кулачком. – Так что ты, Илья, должен узнать его фамилию, имя-отчество и, главное, адрес… А уж я убью его так же, как убила «хозяина». Пистолет я спрятала в надежном месте, и, уж поверьте, меня никто не остановит. Поймите, они не должны оставаться в живых, ни Профессор, ни Черный, ни Маленький, ни Толстый… Я сказала это сейчас намеренно в присутствии господина Малько, зная, что он работает в паре с Севостьяновым, ведь так, Илья? Ты же сам мне все рассказал? Так вот: это ваше дело, Сергей, выдавать меня или нет. Но я бы хотела, чтобы именно вы, профессионал, позаботились о моем алиби и об алиби Ильи тоже… Считайте, что это и есть та самая, хорошо оплачиваемая работа, ради которой вы ушли из органов и перешли в частное сыскное агентство…
– Ты уже кого-то убила? – Илья смотрел на нее, словно видел перед собой привидение. – Но кого? Откуда у тебя пистолет?
– Этого я вам не скажу. Считайте, что мне его подарила Мила. Это она перед смертью сказала мне, где я могу его взять. И еще: я обещала ей, что отомщу за нас обеих. Я не верю в правосудие, в справедливость здесь и там, – она подняла палец, – наверху… Я сама буду и судьей и палачом. А теперь, Малько, можете меня арестовать и отвезти в прокуратуру… Но предупреждаю: я, даже находясь в тюрьме, найду способ уничтожить этих гадов… Так и знайте…
Малько был в шоке. У него в голове вертелась только одна мысль: как же он теперь сможет работать в паре с Севостьяновым, если Коля будет искать убийцу, в то время как Малько будет знать убийцу в лицо и даже помогать ему, точнее – ей.
– Я понял: ты убила Храмова… – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Виктора Храмова – хозяина ресторана на улице Воровского… Так?
– Да, это сделала я.
– А куда же потом отвезла тело?
– Никуда. Я подождала, пока перестанет биться его сердце, а потом спокойно поехала ДОМОЙ… Вернее, туда, откуда я приехала, чтобы пристрелить эту собаку…
– Но кто же тогда отрезал ему голову и занес ее на лоджию его квартиры?
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь… – Она, и сама не замечая, перешла с Сергеем на «ты». – Какая еще голова, о чем ты? Я просто застрелила его…
– Может быть, и так. Но его голову нашли лежащей на блюде в его же собственной кухне… До этого она какое-то время находилась на столе, на лоджии. А тело Виктора Храмова выловили из Москвы-реки…
– Значит, он причинил боль не только мне… Вот и все, что я могу на это ответить. Или ты считаешь, что я способна после совершенного мною выстрела спокойно достать из кармана нож, отрезать голову, а тело отнести и бросить в реку? Уверяю вас обоих, что ничего такого я не делала…
– Я верю тебе, Берта, верю каждому твоему слову, но и ты тоже должна кое-что знать… В убийстве Храмова обвиняют его невесту, молодую женщину, которой грозит очень большой срок… Ты сможешь жить с таким грузом на сердце?
– Мы наймем ей хорошего адвоката, заплатим ему, и ее оправдают. Ведь убивала не она, а я… Но официально я ни за что и никому признаваться не стану. И даже если ты задумаешь меня подставить, Малько, я буду все отрицать. Мне терять нечего. И я не успокоюсь, пока не убью этих гадов… Илья, перестань смотреть на меня так, словно ты не узнаешь меня! Человек не статичен, ты сам учил меня этому… Я была почти ТАМ… – она закатила глаза к потолку, – и оттуда посмотрела на себя со стороны… И знаешь, что я поняла, находясь одной ногой в могиле? А то, дорогой мой Илья, что ты совершил большую ошибку, постоянно ограждая меня от настоящей жизни… Ты не хотел, чтобы я появлялась даже в метро, чтобы не столкнуться с нищими и бомжами… А я ДОЛЖНА была видеть ВСЕ ЭТО для того, чтобы примерить их жизнь на свою… Хотя не уверена, что это могло бы как-то изменить меня… Меня ведь с самого детства воспитывали, словно в оранжерее…
Берта замолчала, закрыв лицо руками. Ей необходимо было немного отдохнуть и прийти в себя. Но минуты через три она произнесла:
– Так вы можете мне назвать фамилию Профессора?
– Журавлев Валентин Николаевич… Больше того, Берта, я сам пригласил его специально для тебя…
* * *
– Почему ты мне ничего не рассказала? Как ты могла уехать, не предупредив, и заставить меня так волноваться? Разве ты не знаешь, что творится вокруг, что пропадают блондинки… А вдруг с Наташей что-то случилось, а ты молчишь? На что ты надеялась? Что найдешь ее сама, без моей помощи?
Катя с заплаканными глазами и уже обессилевшая от слез сидела в кресле, поджав под себя ноги, и так жалобно смотрела на мужа, что тот не выдержал, подошел, обнял ее и крепко прижал к себе, словно после долгой разлуки. Хотя он и настроил себя на жесткий и резкий разговор с женой, но в то же время был безмерно счастлив, когда Малько позвонил ему и сказал, что Катя дома, что она жива и здорова, и поэтому сейчас, чувствуя ее в своих руках, такую теплую, живую и родную, он и сам захотел расслабиться и доказать ей свою любовь и нежность… Но он не мог – у него, как всегда, не было времени. Надо было срочно заняться поиском теперь уже Наташи.
– Вы, женщины, удивительные существа… С одной стороны, трусливы и осторожны, а с другой – совершаете один Бог знает что… Куда-то исчезаете, прячетесь у подруг, и это вместо того, чтобы обратиться к человеку, который может оказать реальную помощь…
Катя улыбнулась сквозь слезы и поцеловала мужа:
– Слушай, Севостьянов, когда ты перестанешь говорить со мной казенными фразами? Ты такой смешной… Но я так люблю тебя…
Севостьянов вдруг заметил нежную розовую мочку уха, просвечивающую сквозь золотистую сеть волос, и залюбовался Катей, ее гладкой светлой кожей, темно-розовыми губами и слегка припухшими от слез такими красивыми и грустными глазами… Ему вдруг стало стыдно перед нею за то, что он так редко говорит ей комплименты, которые она любит, как и любая другая женщина, что его любовь в последнее время стала выражаться лишь в редких сексуальных контактах (иначе и не назовешь эти утренние, нервозные из-за страха опоздать на службу, быстрые и даже суетливые ласки), да в ночных объятиях, перемежаемых сном… Да, он утомлялся настолько, что поздно вечером, возвращаясь домой, мог только поужинать, переброситься с женой парой слов и рухнуть в постель… Это все. А ведь Катя – красивая и умная женщина, которая достойна большего внимания и заботы. И ведь он любит ее, любит, но времени и сил, чтобы дать возможность ей это прочувствовать, у него не остается… И это стыдно, невыносимо стыдно и недостойно его как мужчины…
– Не теперь, – Катя мягко отвела его руку и легко оттолкнула его от себя. – Пойми, сейчас у меня голова занята совершенно другим. Я не смогу настроиться… Извини…
Она посмотрела на него с виноватым видом и поправила на груди халат:
– Давай-ка лучше подумаем, где ее можно найти… Я была в общежитии, в котором живут ее подруги, дома у мамы, в академии, на Пироговке… Ее нигде нет, и никто ее не видел.
– Но ведь она же тебе что-то рассказывала… – стараясь не смотреть на жену, Севостьянов отвернулся, чтобы привести себя в порядок и чтобы она не смогла увидеть следы разочарования на его покрасневшем от смущения лице: ведь он первый раз за всю супружескую жизнь осмелился предложить ей свою любовь ДНЕМ. – Ведь она же тебе показала сорочку в крови…
– Показала… Если бы ты только видел, в каком она была состоянии… Бледная, как смерть, и не плачет, а трясется, словно ей не хватает воздуха…
Николай сел напротив жены в кресло и шумно выдохнул, словно освобождаясь от недавней неловкости, стараясь при этом не зацикливаться на только что пережитом конфузе. Теперь он был готов к тому, чтобы продолжить разговор.
– Расскажи-ка мне лучше все с самого начала. Итак. Тебе позвонила Наташа и сказала, что ей нужно срочно с тобой увидеться, да?
– Да, все правильно. Она позвонила мне на работу и попросила, чтобы мы встретились с ней здесь, у нас дома. Я, конечно, тут же приехала домой, а следом подъехала и она…
– На чем подъехала?
– Не знаю. Я ее об этом не спрашивала… А что, это имеет какое-то значение?
– Может быть…
– Она пришла какая-то странная, ненакрашенная, бледная, лицо осунувшееся… Я спросила ее, что случилось, и она мне ответила, что вляпалась…
– Вот прямо так и сказала?
– Да, именно так. Сказала, что теперь ей в академии делать нечего, что она не хочет дальше учиться, что она пойдет работать… Она не сидела на месте, все ходила по комнате, бормотала, что бросит учебу, а потом как-то съежилась вся, словно у нее что-то заболело, и сказала, что ей надо переодеться… И тогда я спросила ее, где она ночевала. Я просто почувствовала, что она боится мне что-то рассказать… Потом я спросила, не изнасиловали ли ее… Уж слишком потрепанный у нее был вид и больной… И она ушла в ванную. Я не вытерпела, зашла за ней следом и увидела ее спину…
– Спину?
– Да… У нее на спине полоски такие, вздутые и ярко-красные, с запекшейся кровью… Словно вилами по ней процарапали… Я была в ужасе, ахнула, а Наталья сняла с себя все, бросила на пол и включила душ, сказала, что ей холодно и что она хочет согреться горячей водой… Я спрашиваю, кто это тебя так? Но она молчит. Стоит под душем, плачет и молчит…
– И ты ее отпустила? В таком состоянии?
– Я ее не отпускала. Она попросила меня сходить в аптеку за мазью и бинтами, еще попросила, чтобы я купила ей водки… Теперь я понимаю, что она просто хотела выпроводить меня из квартиры, чтобы сбежать… Она ведь надела мое белье, свитер, юбку, нашла в шкафу старый плащ, и, когда я вернулась где-то через двадцать минут, ее уже не было…
– И ты поехала за ней?
– Конечно!
– А почему ты не позвонила мне?
– Да потому что Наталья не велела. Она мне так и сказала, еще там, в ванной, чтобы я ничего тебе не рассказывала, что это ее личное дело, что она сама во всем виновата и что ей стыдно… Понимаешь, это была ее тайна, как же я могла рассказать об этом тебе, человеку, который тут же бросился бы разбираться, искать виноватых… А откуда я знаю, что в действительности могло с ней произойти?
– Катя, но ведь ей причинили боль… Эта кровь и рубцы на спине… Подумай сама, разве это не сказало тебе ни о чем?
– Послушай, Коля, я тебе уже все объяснила. И не пытай меня, пожалуйста. Я и сама знаю, что мне не следовало оставлять ее одну, но она ушла, сбежала, и все мои попытки разыскать ее закончились ничем… Я тебя об одном прошу: теперь, когда ты, конечно же, будешь ее искать, не говори ничего нашим родителям, они с ума сойдут… Мать уже и так звонила мне, спрашивала, где Наташа…
– И что ты ей ответила?
– Я сказала, что она была у меня, что у нее все хорошо, что она временно поживет у меня, потому что хозяйка квартиры, которую снимает Наташа, собирается сходиться с мужем, и мы теперь ищем ей другую квартиру…
– Я вообще не понимаю, зачем было ей снимать такую дорогую квартиру, она могла бы спокойно жить с родителями…
– Ей двадцать один год, и она тоже имеет право на личную жизнь… Коля, ты отсталый человек! Как же она выйдет замуж, если будет жить с родителями? Где ей встречаться, общаться, жить, наконец… Или ты не знаешь нашего отца? Я, лично, прекрасно ее понимаю…
– Вот и довстречалась… Ты была на этой квартире?
– Была, но только ее там нет. Я звонила, стучала… Если бы она была там, то открыла бы мне…
– Так ты туда НЕ ВОШЛА? У тебя что, нет ключей?
– Конечно, нет. Зачем же ей было отдавать мне ключи? Если она не хотела меня видеть и решила от нас спрятаться, то понимала – первое, что мы сделаем, это поедем искать ее в этой квартире… Конечно, ее там нет и быть не может. Скорее всего она скрывается у каких-нибудь подруг… Они ее лучше поймут, чем мы, родственники.
– Тогда сделаем так. Ты остаешься дома и никуда не выходишь: ждешь ее или моего звонка. А я возьму людей и поеду к ней на квартиру, и если понадобится, то взломаю дверь… Где белье, которое она с себя сняла?
– Я его спрятала.
– Неси, я отвезу его на экспертизу. Я чувствую, что с ней случилось несчастье… Не может молодая женщина допустить, чтобы кто-то так сильно расцарапал ей спину. Это ненормально. Возможно, она попала в лапы к садисту. Скажи, она рассказывала тебе о своих мужчинах, любовниках? Насколько мне известно, в последнее время у нее их было трое…
– Это не любовники, а однокурсники. А встречалась она с Марком. Но они расстались.
– Ты знаешь его адрес?
– Нет. Только телефон.
– Откуда он у тебя? Неужели тебе его дала твоя скрытная сестричка?
– Нет, мне его дал сам Марк, когда разыскивал ее как-то и позвонил мне на работу, чтобы спросить, не знаю ли я, где Наташа. Просил позвонить ему, как только она найдется.
– Что-то вы все ее ищете… И куда же запропастилась Наташа в тот прошлый раз?
– Она ночевала у одной своей подруги, журналистки… Вспомни, я тебе рассказывала об этом. Наташе нужны были деньги, и эта девица предложила ей сняться обнаженной для одного журнала… Без лица… Ну что ты так на меня смотришь! Ей же самой приходится оплачивать квартиру, родители не помогают, я тоже не в состоянии, вот и крутится девчонка как может…
– И много ей заплатила эта подруга?
– Вполне прилично. Пятьсот долларов наличными.
– Так, может, она и сейчас там, у этой журналистки?
– Это с расцарапанной спиной-то?
– Ну, тогда я не знаю, где она может быть… Послушай, а может, это у нее болезнь такая, аллергия, например… Ладно, нечего воду в ступе толочь. Где пакет с ее бельем? Давай-ка сюда, а я уж сам разберусь, что это за болезнь такая или ее кто поцарапал… И телефон Марка – с ним у меня тоже будет отдельный разговор…
Катя взяла из спальни спрятанный под кроватью пакет и принесла Николаю.
– Я хоть и сестра ей, но ты, наверное, прав… Я бы, лично, не смогла сниматься для журналов нагишом – не то, как говорится, воспитание. А ведь нас с ней воспитывали одни и те же родители… Чует мое сердце, с ней что-то случилось… Что-то нехорошее…
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10