Сергей Лариков – Ольга Еремеева.
Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Холодно было, сыро и стыло. В голове трещал включенный на полную мощь компрессор. Шевельнуться казалось невозможным, немыслимым и вообще ненужным. Однако Серега почему-то знал, чувствовал, что двигаться не только необходимо, но и он должен это сделать, должен!
Должен… Сел. И тотчас ударился головой обо что-то твердое – так, что едва вновь не лишился сознания. Рванулся – и упал, больно врезавшись плечом в какой-то твердый угол. Зажмурился, потом сквозь зубы облегчил душу как можно круче. Стало чуточку легче.
Открыл глаза – ну да, теперь понятно, почему он чуть не сломал руку. Врежься-ка плечом в пластиковый ящик с пивными бутылками!
Повинуясь чистому инстинкту, властно диктующему человеку предпринимать любые, пусть самые неформальные действия, только бы выжить, он вытащил из ящика бутылку, сорвал крышку об угол, припал к горлышку.
Хорошее пиво… хорошее! И во второй бутылке – тоже хорошее. И в третьей…
Сознание прояснялось с каждым глотком, и к тому времени, как опустела бутылка номер четыре, Серега вспомнил все случившееся. И к этому времени полегчало нашему герою настолько, что он начал смотреть на жизнь философски и даже находить некоторое удовольствие в гримасах судьбы.
Ну и чертов же сын этот Родион! Потихонечку очухался, затаился, решив дождаться, когда кто-нибудь из похитителей явится по его душу, и едва не вышиб душу из гостя, даже не расчухав, что это друг, а не враг. Надо думать, в полутьме он своего утреннего знакомца, санитара из ветлечебницы, не узнал, а если и узнал, то решил, что и Серега стакнулся с его врагами. Ежу понятно, что Родион и его подружка навлекли на свою голову все эти неприятности потому, что расспрашивали у кого надо и не надо о той собачке, зараженной бешенством. И о даме, которая это сделала. И о мужике, который потом откинул коньки от страшной и редкой болезни, называемой бешенством…
Что скрывать, Серега, хоть и невольно, приложил к этому руку. И теперь должен сделать все, чтобы хотя бы собственную совесть очистить!
Да что там совесть… ведь одной совестью, даже чистенькой, сыт не будешь! Пока он тут сидит в холодочке да пивко хлобыщет, Родион небось уже уложил Равиля, встретился со своей подругой и чешет на синем «жигуле» куда глаза глядят, и тот водилка, который метр с кепкой, готов везти его хоть в Северо-Луцк, на вокзал, хоть прямиком в Нижний, потому что Родион – парень богатый, ему и тысячу баксов за дорогу дать – не проблема.
Тысячу баксов. Ту самую, которая была обещана ему, Сереге, за спасение этого богатенького Буратино!
Серега вскочил и кинулся к выходу из подвала. Рванул дверь – и в первую минуту даже не поверил себе, убедившись, что она не поддается. Дернул еще раз, еще… Заперта.
По-нят-но. Родион, убегая, не забыл заложить засов.
Аккуратная сволочь. Да чтоб Серега еще раз бросился кого-нибудь спасать! Да ни за что! Ни за какие коврижки! Даже за десять тысяч «зеленых»!..
Потребовалось не меньше минуты, чтобы до него дошло: если кого-то здесь и требуется теперь спасать, то это именно его, Серегу Ларикова. Ведь в любую минуту в подвале может появиться Равиль!
Ольга качнулась назад и не упала только потому, что Равиль успел поймать ее за руку.
– Стоять, Буян! – сказал он насмешливо. – Чего дергаешься?
Она только покачала головой – сказать ничего не могла, да и говорить было нечего.
– Тебя там по всему Северо-Луцку чуть ли не с собаками ищут, а ты сюда за любовником приперлась. Розка так сразу и сказала, что ты на него запала, конечно, а он на тебя ноль внимания. Сразу выложила, как он ей глазки строил, стоило тебе отвернуться. Тоже хороший блядун: сам с бабой пришел, а другую готов в койку затащить.
Ольга снова покачнулась, и снова Равиль дернул ее за руку:
– Сказано – стоять. Заело, да? А говорят, клин клином вышибают…
Она тупо смотрела в его красивое румяное лицо с томными, чуточку телячьими глазами.
– Перепихнемся? – с улыбкой предложил Равиль. – Ты как, а? А то тут така-ая скукотища сидеть. Ты меня, конечно, старше, но мне нравятся зрелые бабы. А то эти девчонки, ты знаешь, ну дуры есть, ну дуры! Одна приходит вот буквально позавчера. Вышел я к ней за калитку, стали целоваться, она меня сразу хватает за член. А меня такое зло взяло, я терпеть не могу, когда девки сами куда не надо руки тянут. Я ее начал тискать, раздел потихоньку, она даже и не поняла, как осталась без трусов. И даже холода не чует, ты представляешь?! Стоит голая и говорит: «Давай, давай, я еще невинная, я еще девушка, я тебя люблю и хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной». Ни фига себе, да? Девушка, да? Невинная, главное! Послушал я эту чухню – и мне уже ничего не надо. Скучно стало. Кинул ей тряпки ее. «Пошла, – говорю, – вали отсюда». Прямо даже жаль, что я не маньяк какой-нибудь, не воспользовался случаем. Цирк, да?
Ольга нахмурилась, изо всех сил пытаясь понять, что он ей говорит с такими доверительными интонациями, как бы даже по-товарищески.
– Я хочу минет, ну, потом еще ножки раздвинешь – и отпущу тебя, честное слово. Скажу, в глаза никого не видел. Ой, знаешь классный анекдот? Проститутка обслужила бригаду саперов, ушла от них никакая, бах – попала на минное поле. Ползет, думает: «Ну, мне звиздец!» И вдруг видит табличку: «Мин нет». «Вот ни фига себе, – думает, – всю жизнь это делаю и не знала, что оно пишется раздельно и с двумя «нн»!»
Равиль громко, жизнерадостно расхохотался и снова зачастил скороговоркой:
– Только слушай, давай быстро, потому что они там, у Розки, скоро расчухают, что тебя ждать бессмысленно, могут сюда нагрянуть, твоего дружка тряхануть. – И тут же замотал головой. – Но отпустить его меня даже не проси, это бесполезно. Скажи спасибо, что сама уйдешь. Только сначала минет, договорились?
Вдруг глаза у него стали огромные-огромные. С трогательным, почти детским выражением Равиль смотрел куда-то за спину Ольги, и пухлая нижняя губка его красивого рта медленно отвисала.
Ольга резко обернулась – и ее снова качнуло: на пороге стоял Родион.
Выглядел он ужасно – бледный, перепачканный землей, взъерошенный, с таким напряженным выражением лица, как будто с трудом соображал, где находится, кого видит перед собой и что вообще происходит. По Ольге он бегло скользнул взглядом, дернул углом рта – может быть, это означало улыбку, хотя глаза его оставались мрачными, темными.
– Отойди от нее, – выдавил он, едва шевеля губами, вдруг еще больше побледнел, качнулся, беспомощно взмахнув руками, – и тяжело грянулся навзничь. Затих с закрытыми глазами.
– Аллах акбар, – чуть слышно сказал Равиль и вытер пот со лба. Посмотрел на Ольгу, улыбнулся трясущимися губами. – Ну, я перепугался, честное слово… Как же он выбрался? Я же ведь задвинул засов? Или нет? Ай-ай, совсем дурной башка стал!
Он шутливо постучал себя по лбу, затем все с той же детской улыбкой подхватил Родиона под мышки и поволок вон из комнаты.
Только теперь Ольга вышла из оцепенения и бросилась на Равиля, но тот вроде бы легонько махнул рукой – и Ольга отлетела в сторону. Она сильно ударилась спиной о стену, сползла на пол, пытаясь вздохнуть, встать, но пока ничего не могла, кроме как смотреть на Равиля.
Покраснев от натуги – тащить Родиона было тяжело, – он ухмыльнулся:
– Лежи, девушка. Сейчас к тебе приду.
Опустил Родиона на пол около двери, покачал головой, глядя на задвинутый засов:
– Вот дурак аккуратный, а? Зачем закрыл? Больше мне делать нечего, как туда-сюда эту железяку дергать!
Отодвинул засов… и врезался в стену, отброшенный немилосердным ударом в челюсть. Нанес этот удар – Ольга не поверила своим глазам! – санитар Серега, вырвавшийся из подвала, как разбуженный среди зимы медведь из берлоги, как змея, которой наступили на хвост, как черт из табакерки, как джинн из бутылки, как…
В общем, удар нанес Серега.
Чтобы избежать неприятных неожиданностей, Серега связал бесчувственного мальчонку, сунул его на свободную полку и заложил дверь засовом. Просто так, на всякий случай. Хотя, по большому счету, никакого зла к Равилю он не питал и с гораздо большим удовольствием упаковал бы в подвале зловредного Родиона. Однако уговор дороже баксов – пришлось этого неконтролируемого «героя» тащить на спине, потому что он оставался в бесчувствии и ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог.
Кстати о баксах. Они обнаружились в карманах Равиля – вместе с теми самыми часами «Raymond Well» на затейливом браслете, вместе со знакомым портсигаром, а главное – вместе с заветной фляжечкой, в которой нечто булькнуло столь интригующе, что оживился даже переполненный пивом желудок Сереги.
Это были настоящие боевые трофеи, но Серега ведь не мародер какой-нибудь: он глотнул из фляжки только разок, ну, может, два разика, самое большее – четыре, и выложил имущество перед Ольгой. Она тупо посмотрела на все эти материальные ценности и опять вернулась к прерванному занятию: приводить Родиона в чувство, шлепая его по щекам. Может быть, Сереге показалось, но делала она это уж как-то очень истово, с каким-то большим и горячим чувством, мало напоминающим доброе и светлое чувство любви. Ей-богу, не хотел бы Серега сейчас оказаться на месте этого страдальца!
Неведомо, сколько времени предавалась бы Ольга сему увлекательному занятию, однако вдруг зазвонил телефон, стоящий на столике у камина. Ольга и Серега встрепенулись и уставились друг на друга испуганными глазами. Их обоих чуть кондрашка не хватила, когда телефон вдруг заговорил человеческим голосом:
– Сорок четыре… сорок… двадцать… Сорок четыре… сорок… двадцать… Сорок четыре… сорок… двадцать…
– Это телефон Розы, – прошептала Ольга побледневшими губами. – Вы понимаете?
– Чего тут понимать, – кивнул Серега. – Сейчас ваши знакомые смекнут, что у Равиля проблемы, – и нагрянут сюда. Двигать надо, слышь, а то «чайник» наш там, в своем «жигуленке», небось уже весь выкипел от нетерпения.
– Скорее! – так и подскочила Ольга. – Скорее, берите его!
То есть ему была предоставлена радость волочь Родиона, ну а деньги, пластиковую карту и портсигар взяла на себя труд нести Ольга. Единственное, чем она забыла обременить себя, это заветная фляжка. И Серега рассеянно сунул ее к себе в карман.
Пошли. Собаки зашлись лаем, но Равиль – спасибо хлопчику – привязал их на совесть. Псы так ярились, что Серега чуть не оглох от их лая. Да еще и от тяжести бесчувственного тела пошумливало в ушах. Словом, он чувствовал себя неважно и не один раз убедительно просил всевышнего придержать «чайника» на месте встречи.
Всевышний, когда Серега обращался к нему с какой-то просьбой, обычно делал вид, что туговат на ухо, однако тут вдруг отворил свой слух к мольбам малых сих. Синий «жигуль» оказался там, где был оставлен, ну а «чайник» выкипал – что да, то да.
После бессмысленных упреков он открыл наконец заднюю дверцу и даже помог Сереге втиснуть туда длинное и на редкость тяжелое (ну кто бы мог ожидать такого веса от столь худощавого парня?) тело Родиона.
– Перебрал, что ли? – спросил «чайник», не без опаски вглядываясь в бледное лицо Родиона.
– Ну да, – буркнул Серега, надеясь, что его собственного перегара хватит на двоих.
– Садитесь, – нервничала Ольга, – поехали скорей!
«Чайник» быстренько шмыгнул за руль и включил зажигание.
И тут Серегу словно бы стукнуло что-то по его многострадальной головушке.
– Айн момент, – стоя у дверцы, он придержал Ольгу за рукав. – Вы далеко ехать собрались?
– Как то есть? В Северо-Луцк. На железнодорожный вокзал.
– А там что?
– На любой поезд, московский, местный, проходящий – лишь бы скорее в Нижний.
– С этим полутрупом? – Серега пренебрежительно кивнул на длинные ноги Родиона, торчащие из незакрытой дверцы. – А если он так и не очухается в ближайшее время? Да вас там только слепая собака не заметит. А если эта ваша мадам Гуляева поставила на вокзале своего человека? Просто так, на всякий случай? Она ведь тетка хваткая, верно?
– Да уж… – Ольга кивнула и беспомощно уставилась на Серегу снизу вверх. – А что же мне делать, как вы думаете?
Она все время казалась ему ужасно долговязой, да еще на этих своих каблучищах, а тут вдруг стала маленькая-маленькая. При свете дальних звезд лицо ее было бледным и худеньким, как у испуганной девочки. Глаза… глаза темнели неразличимо, но Серега вдруг отчетливо вспомнил их цвет: не то серые, не то зеленые, а вокруг правого зрачка крошечные желтоватые пятнышки, отчего этот глаз кажется зеленее, чем левый. Странно. Вроде бы не больно-то он в ее глаза заглядывал, а вот запомнил же. Странно, честное слово.
– Вам бы лучше двигать прямо в Нижний, – сказал он, почему-то охрипнув. – Попробуйте этого местного Шумахера уговорить. Дело говорю, вы пораскиньте мозгами, сами поймете, что делать вам в Северо-Луцке нечего.
Она, видимо, совсем отупела, потому что стояла, глядя на него этими своими невиданными глазищами. Губами шевельнула, будто хотела что-то сказать, – и все. И Серега шепотом пробормотал:
– Ох ты… – А потом снова: – Ох ты!..
А к чему? Неведомо.
Короче, чтобы не пялиться на нее словно мальчишка, он начал сам уговаривать «чайника» двинуть отсюда прямиком в Нижний. А что? Заправка – вот она. Залейся бензином хоть по горлышко – и езжай. Часиков за семь даже эта рухлядь дотрюхает до бывшей столицы реформ.
Ну, какой форс тут начал гнуться! Как ломался этот недоросток! А что? Имел право. У него были все козыри. Честно говоря, на его месте каждый советский человек поступил бы так же. Однако, когда торг перевалил за пятьсот баксов, Серега спохватился:
– Охолонись, браток. Охолонись! Деньги хорошие.
– А ты прикинь километраж, – примерно в сороковой раз привел довод «чайник». – Фирменный поезд ночь идет, а я что, поезд? Бензин прикинь, амортизацию. А постов на дороге знаешь сколько? Остановят меня, а в кабине этот… полутруп, как ты сам же его назвал. Что тогда? Каждому надо дать на лапу зеленую бумажку, и то спасибо скажешь, если не заметут.
– Короче, – нетерпеливо сказал Серега, в душе признавая все его доводы неопровержимыми. – Короче, какая твоя окончательная цена?
– Тысяча баксов, – выпалил «чайник», зажмурясь от собственной наглости. – Тысяча баксов – и деньги вперед!
Ольга покачнулась и привалилась к боку машины. И тут до Сереги доехало, что с ней. И почему она стала такой маленькой и беспомощной, почему смотрела на него снизу вверх – тоже доехало.
У нее не было больше денег, кроме этой тысячи – его законного, обещанного, заработанного гонорара! Ни одного доллара. Ни одного рубля. Ни пенса, ни шейпинга… то есть этого… шиллинга. Ни на билеты железнодорожные, ни на оплату проезда. То есть все, что она могла сейчас сделать, как порядочная женщина, это расплатиться со своей боевой единицей, отпустить «чайника» с миром – и остаться на обочине дороги вместе с этим Родионом, толку от которого в данной ситуации было значительно меньше, чем от козла молока, от рыбы – разговоров, от луны – тепла. То есть вообще никакого.
Ольга, видать, думала о том же – стояла, опустив голову, и снова он не мог заглянуть в ее глаза. Да подумаешь, ну какие там уж такие особенные глаза? Серо-зеленые, а один, правый, с такими желтенькими пятнышками вокруг зрачка… Да что за чушь! Глаз он женских не видел, что ли?!
– Ох ты, – тихо сказал Серега, хотя следовало сказать: «Лох ты!»
– Давайте деньги, – буркнул он, протягивая руку.
Ольга сунула руку в карман, подала ему пачечку. Десять мило шуршащих бумажек с бесценным портретом какого-то империалиста.
– Эй ты, держи, – сказал Серега, швырнув деньги на переднее сиденье. – И смотри, братишка: чтобы к самому дому доставил! И помоги девушке, если понадобится. А попытаешься начудить – я твой номерочек приметил. Богом-господом клянусь: найду и… собаколовам на мыло сдам. Понял?
– Да ладно, – детским, ошалелым голосом прошептал «чайник». – Разве я зверь какой? Я же человек!
– Приятно познакомиться, человек, – буркнул Серега. – А вам счастливо оставаться, девушка.
Он протянул Ольге руку.
Она стояла… Звезды светили ей в глаза.
– Сережа, – пробормотала тихо. – Сережа…
– Да ладно, переживем, – неуклюже сказал он и сделал через левое плечо кру-гом.
Тишина наступила за спиной, потом зашумел мотор. Дверцы хлопнули. «Жигуль» двинулся с места.
Что-то оттягивало карман. Серега спохватился – да это же фляжка!
– Эй, погодите!
Но было уже поздно.
Вот вам и боевой трофей. Умора!
Что оставалось делать? Глотнуть на помин всех планов. Так Серега и поступил. А потом зачем-то вскинул правую ладонь к виску. Честь отдал ей вслед. Ну надо же!
Огоньки «жигуля» таяли, таяли… растаяли во тьме, как звезды поутру.
«Ничего, – вдруг вспомнил Серега про аванс. – Сто баксов – тоже хорошие деньги. А с теми, купленными в киоске «Роспечати», их и вообще двести. Вот мамаша обрадуется!»
