Глава 10
Анин путь теперь лежал в славный город П.
Что ожидало ее там?
Во всяком случае, Аня была уверена, одна загадка должна точно разрешиться.
Гец перед смертью составил список людей, которых, кроме него самого, мог погубить вирус. Так сказать, список гипотетических жертв.
Но все они теперь были уже жертвами не гипотетическими, а вполне реальными. Смерть их свершилась.
Все погибшие были мужчинами.
Как там ей сказали в фонде? Светлова припомнила эти слова:
"…Возможно, это создание генной инженерии.
Один из выращенных в лаборатории микроорганизмов, ранее не существовавших в природе… Вирус с заданными параметрами. Военные это направление работы считают важным. Избирательность бактериологического оружия. Чтобы попадали под влияние вируса только молодые мужчины в возрасте двадцати-тридцати лет…"
Возможно, при исследованиях в Октябрьском-27 задача была упрощена: своими жертвами вирус должен был выбирать только мужчин, неважно, какого возраста.
Александр Полоцухин, Геннадий Гец, Осип Николаев, младенец Женя Семенов…
Очевидно, Геннадий Гец внес в свой список Семенову, поскольку то самое «начальство», тайком от которого Тоня брала на работу коляску, разумеется, было все-таки «в курсе». При тех строгостях, которые существовали в подобных режимных конторах, иное вряд ли было возможно…
Начальство знало, но просто, возможно, закрывало глаза на то, что Семенова берет с собой на работу ребенка. Ведь найти уборщицу — это всегда проблема. Начальство, как и сама Тоня, надеялось на вечный русский «авось».
Потом, после посещения «женщины в белом», перепуганный Геннадий Гец, перебирая в уме возможных жертв вируса, включая и себя самого, вспомнил об этом ребенке. Вспомнил, что в детской коляске на особом объекте, пока Семенова мыла пол, мирно спал мальчик. Не девочка. Именно мальчик.
Итак, очевидно, что всеми пострадавшими от вируса были мужчины.
Почему же тогда Женщина в белом?
Почему не Мужчина в белом?
Как тогда объяснить, что Фокина женщина?
* * *
Соседка Алевтины Фокиной, любознательная, как многие другие жители этого города, из-за забора сообщила Светловой, что хозяйка дома обычно в это время гуляет в городском саду. "Идите и вы туда.
Это рядом. И найти легко… Потому что кто же еще средь бела дня, рабочего дня, там гуляет? Только такие, как она".
И Аня отправилась в городской сад, куда ее так любезно послали.
Женщина в белом…
Аня увидела ее силуэт в аллее сада. В разгар солнечного дня. В куртке с большим просторным капюшоном, почти целиком, если наклонить голову, закрывающим лицо.
Действительно, нелегко было понять — женщина ли это?
Как-то неприятно, неуютно становится на душе, когда не имеешь возможности увидеть — томительно долго! — лица человека. Человек упорно его прячет, не поворачивает головы. И возникает от этого ужасное предчувствие.
Аня, например, каждый раз, даже заранее зная развязку, вздрагивала, когда смотрела фильм про мистера Хайда. Она вспомнила тот напряженный момент финала, когда малютка Джекил, перестав играть, поворачивает наконец к зрителю свое ужасное лицо…
Что-то похожее Аня испытывала и теперь.
Наконец Светлова приблизилась к той, кого она искала так долго.
— Мне дала ваш адрес Тоня Семенова, — сказала ей в спину Светлова. — Я все знаю… Точнее, знаю почти все. Мне нужно с вами поговорить.
Фигура в капюшоне обернулась.
Аня постаралась не дрогнуть.
Но все-таки вздрогнула.
Хотя, в общем-то, ничего сверхъестественного она не увидела, если, конечно, не считать того, что вид человеческой болезни и мучений не может не вызвать сострадания даже у самых твердокаменных.
Это была очень сильная экзема.
Но теперь стало понятно, почему все, кого она посещала, были так перепуганы.
Аля Фокина предупредила о том, что вирус проснулся, и страшным доказательством тому было лицо, открывшееся из-под откинутого капюшона.
Однако самым удивительным было не это.
Теперь, когда Светлова наконец увидела эту «женщину», она, кажется, начинала понимать, в чем дело. Вот так разгадывалась загадка! Пострадать от вируса могли только мужчины или, изъясняясь современным языком, «лица мужского пола». Но тут… перед Светловой, несомненно, оказалось лицо мужчины! Скорее мужчины, чем женщины, тут же мысленно поправила она себя.
Вот почему видевшие Фокину затруднялись утверждать, что это была именно женщина!
— Удивлены?
Фокина опустила капюшон ниже — почти на глаза, Так она и продолжала говорить дальше — наклонив голову и глядя куда-то в землю.
— Знаете, в жизни еще не встретился никто, кто бы понял меня. Единственный, согласившийся с моей правотой и уверенностью в том, что я мужчина… Жестокий парадокс! Это был вирус! Ведь этот вирус, как вы уже, наверное, догадались, избирателен: его жертвами становятся только мужчины…
Аня с изумлением смотрела на свою собеседницу.., собеседника. Так вот в чем дело…
Первым, по жестокой иронии судьбы, от вируса из Октябрьского-27 пострадал транссексуал!
Женщина-мужчина Алевтина Фокина.
У нее было обезображено лицо.
* * *
… С самого детства девочка Аля всегда носила брюки. А когда кто-то случайно переделал ее имя Аля в шутливое Алик, ей странным образом это очень понравилось.
Маленькая Аля-Алик всегда играла с мальчиками, наивно и чистосердечно считая себя мальчиком.
Когда детский сад выехал летом на дачу и в первый раз детей повели в душ, Аля расплакалась. Оказывается, у нее все было как у девочек.
Сколько раз позже, повзрослев, шагая стремительным размашистым мужским шагом и дымя на ходу сигаретой, она слышала, как к ней обращались: «Молодой человек! Гражданин!» И всякий раз, когда ее, вот так, обознавшись, принимали за мужчину, когда к ней обращались как мужчине, на сердце у Али —Алика происходило невероятное…
Когда она чувствовала себя мужчиной, она чувствовала себя человеком.
Эта ее уверенность в том, что она мужчина, всегда делала транссексуала Алю Фокину в жизни изгоем.
Объектом насмешек и презрения. Вряд ли, рядом с ней был когда-нибудь хоть кто-то, кто бы ее понимал.
* * *
Аня печально, не проронив ни слова, слушала грустную исповедь Али-Алика.
И в самом деле: «жестокий парадокс!». Единственный, кто «согласился» с ее правотой и уверенностью в том, что она мужчина, был вирус.
Правда, избранные для подтверждения этой правоты аргументы были хоть и несокрушимы, но слишком жестоки. Болезнь.
Оказывается, вирус выбирал не только «настоящих мужчин».
Пострадали не только настоящие мужчины. Досталось и «ненастоящим».
Правда, поскольку все-таки Аля-Алик была некоего «среднего пола» — и действие вируса было половинчатым. Она не умерла, как другие. Но постоянно мучила сильно кровоточащая экзема.
— Ал… — Светлова запнулась. — Аля!
Все-таки Светлова была, очевидно, слишком консервативна, чтобы называть эту женщину Аликом.
У нее не получалось. Не настолько Анна оказалась продвинутой… Однако спросить Алю-Алика следовало о многом.
— Что вы делали возле дачи Тегишева? — задала она первый вопрос.
— Вы, очевидно, думаете, что я хотела его убить?!
Нет! Вовсе нет. Я совсем не собиралась ему мстить.
Я просто хотела посмотреть ему в глаза и порасспросить кое о чем. Не верите? Знаете, поскольку обычно я очень волнуюсь, когда говорю о чем-то, слишком для меня важном, то даже записала то, что хотела ему сказать. Вот…
Она протянула Ане листок бумаги.
Светлова взяла протянутый, слегка дрожащий в руках Фокиной листок и принялась читать…
"Я перебрала по песчинкам, по мгновениям свою жизнь, чтобы понять, за что ниспослано мне такое несчастье. За что я расплачиваюсь.
И я не нашла ничего, даже отдаленно напоминающего… Кроме… Кроме, может быть, своего недолгого пребывания в городе Октябрьский-27. Мне кажется, что город этот был окутан какой-то мрачной тайной. И я, не ведая, а возможно, лишь едва догадываясь, оказалась причастна к ней. Знающих эту тайну — немного. И среди них, конечно, господин Тегишев. Вы…
Я прошу вас потому, что дни мои сочтены и я не собираюсь раскрывать никому ваши секреты. Но вы знаете: волю умирающего исполнять принято. Объясните…
Я хочу понять. Что же случилось со мной?"
Монолог-шпаргалка, записанный Фокиной, был несколько, на Анин взгляд, высокопарен, но, наверное, это вполне объяснимо: иначе и не бывает, когда человек оказывается перед лицом болезни и близкой смерти. Ведь в смерти нет ничего прозаического.
— Вот и я тоже хочу найти объяснения случившемуся, — сказала Светлова. — И предлагаю вам попробовать сделать это вместе. Пока — без Тегишева.
— Хорошо, — кивнула голова под капюшоном.
— Начните с самого начала… Попробуйте вспомнить…
* * *
Але-Алику снилось, что ей примеривают чужое лицо.
Утром Аля-Алик подошла к зеркалу. Окна были еще зашторены, но даже в полумраке зеркальная поверхность отразила что-то странное.
И у нее уже ноги подкашивались от дурного предчувствия. Казалось, кожа на лице натянулась так, что готова была лопнуть.., натянулась и болела. Она отодвинула шторы. Взглянула в зеркало и отшатнулась, не узнав самой себя.
С зеркальной поверхности на нее смотрел урод.
Монстр. Чудовище.
Но что же это ? Что за болезнь ?
Врач в поликлинике сомневалась недолго: «Аллергия на ароматизированную сигарету…»
Потом Фокина, добыв — за подарок медсестре — свою карту, прочитала удивительный диагноз.
Начались бесконечные хождения по врачам. Но не помогали ни эскулапы, ни лекарства.
Фокина устала, измучилась, страдала и уже хотела только одного.
Пусть так.., пусть она изуродована… Но что с ней происходит? Что за болезнь? И главное — за что?!
* * *
Аня слушала Фокину и восстанавливала по мере сил картину случившегося.
Так вот в чем дело! Вот откуда взялась эта белая, странная, похожая на балахон, бесформенная куртка с капюшоном! Вот как появилась на свет Женщина в белом!
Всегда белый капюшон означал лишь то, что обезображенное лицо с незаживающими язвами требовало соблюдения максимальной чистоплотности.
А белое всегда означало чистоту.
* * *
Они вместе вернулись из городского сада в дом Фокиной.
— Проходите. — Фокина отворила перед Светловой дверь. — Я сейчас приготовлю чай. Разрешите вам помочь?
Фокина приняла из Аниных рук куртку.
Аня никак не могла уместить в своей бедной замороченной голове, что эта женщина на самом деле — мужчина. И знаки внимания, характерные для элементарного мужского воспитания, такие как «Пожалуйста, только после вас… Разрешите вам помочь…», буквально ставили Светлову в тупик.
— Аля, вы расскажете мне про Октябрьский-27?
— Ну, не так много я и знаю. Понимаете, все было, конечно, строго засекречено. И, в общем, весь процесс от начала до конца наверняка был понятен немногим. Возможно, в его тайну были посвящены только на уровне самого высокого начальства.
— Тегишев?
— Вряд ли. Он тогда имел не слишком-то высокий чин. Полагаю, и осведомлен был только о том, что происходило в той части работы, которую он курировал.
— А вы?
— Я тоже, как и остальные, была в курсе того, что касалось непосредственно моего участка: я была лаборанткой. Но не знала, понятия не имела, что этот вирус болезнетворный. А количество людей, с которыми имела рабочие контакты, было строго ограничено.
— А Гец?
— Геннадий Гец был моим непосредственным начальством. Он и давал мне задания.
— А Семенова?
— Семенова была уборщицей. Кроме того, я знала некоторых солдат, охранявших наше помещение.
— Осип Николаев был среди них?
— Да… Он как раз и заступил на пост в ту ночь.
— В какую ночь?
— Сейчас все расскажу.
— А Тегишев-то чем все-таки конкретно занимался, если задания давал Гец?
— Ну, он был более высоким начальством, чем Геннадий Николаевич. Но, разумеется, не самым высоким в те времена. Если Гец как представитель медицины занимался самим процессом, то Тегишев курировал.
— Осуществлял общее руководство?
— Вроде того. Ну, знаете, как это полагалось… идейное и политическое руководство, чтобы «был результат», работа с кадрами, присмотр… Соблюдение секретности.
— А в городке хоть догадывались, что происходило в ваших «помещениях»?
— Нет, конечно. Ведь те же Тоня Семенова и Осип Николаев, конечно, по долгу службы понятия не имели, что на самом деле творится в этих пробирках.
Уж если я этого не знала… Мы знали одно: всегда должны быть соблюдены герметичность, стерильность, секретность. Должны строго следовать инструкции.
— Значит, городок был не в курсе?
— Ну, очевидно, кто-то знал, что в наших помещениях лаборатории. Ну, а раз лаборатория, значит, спирт.
— Понятно.
— Сначала, когда все это случилось, Тегишев, конечно, решил, что это диверсия. Виноваты шпионы…
— А на самом деле — нет?
— Нет! Видите ли, как только я вошла в лабораторию… По сути дела, это была отдельная маленькая комната, в которой одна я и работала… И увидела, что там… Это было, понятное дело, утром, в начале рабочего дня… Так получилось, что ему первому, Тегишеву, я доложила о том, что там произошло.
— И что же произошло?
— Тегишев, в соответствии с инструкцией, сразу влез в спецодежду — и осматривать!
— У вас были специальные герметичные костюмы?
— Да… Но так все складывалось, что воспользоваться им, по-видимому, смог один Игорь Багримович. В общем, он вошел в мою лабораторию — и тут же в крик: «Диверсия!»
Потом осмотрелся повнимательнее: окно разбито, все перевернуто, опрокинуто, стеклянные пробирки — вдребезги, а пропала только бутыль со спиртом.
Ну тогда стало ясно. Какие уж там диверсанты?!
В любом городке, поселке всегда есть компания подростков, у которых так и бурлит активность и желание выплеснуть энергию, покуролесить. В Октябрьском, как и везде, такая компания была.
— Наверное, кого-то из них вызывали, допрашивали? А они от всего отказывались?
— Мне кажется, нет. Раздувать дело Тегишеву, очевидно, было нельзя, так что докапываться он не стал. Прежде всего секретность.
Конечно, помещение сразу обработали.
Но прежде чем провели дезактивацию, в нем побывало немало народу.
Поздно вечером зашла, как всегда с коляской, делать уборку Тоня. Заглянула, увидела разгром, беспорядок, поудивлялась — и ушла, никому не сказав ни слова. Да и кому ночью докладывать? Хотела на следующий день узнать, что случилось…
Ну, Осип Николаев, например, вошел в лабораторию вместе со мной. Ночью он, как следовало из его объяснений, не слышал, что там творилось. Не видел, чтобы кто-то спускался по трубе и убегал…
Может быть, он просто все проспал. А возможно, и отлучился со своего поста. Например, Тоня Семенова его не видела вечером, когда заходила. Знаете, все эти посты и бдения часовых в Октябрьском, поскольку никто не принимал опасности всерьез, были, по сути, сущей формальностью.
Конечно, Николаев не знал о содержимом наших пробирок. Но когда увидел, что творится в лаборатории, то испугался. Однако Тегишев его успокоил.
— Каким образом?
— Осипу ввели вакцину.
— Осип Николаев недавно умер.
— Да? Я не знала.
— Вскоре после вашего отъезда из деревни Ковда. Вы ведь были у него?
— Да, была.
— Кстати, вы переполошили своим визитом всю Ковду! Там теперь просто возрождается язычество!
Вера предков. Колдуны, маги — все это достигло наивысшего расцвета.
— Но Осипу тогда точно сделали инъекцию. Он мне сам рассказывал об этом, когда я приезжала к нему в Ковду. Рассказывал, что с ним тогда в Октябрьском-27 говорил Тегишев и уверял, что ничего страшного случиться не может.
— А Семенова?
— Семеновой, скорее всего, ничего не сказали, чтобы не разносила сплетни.
— Но почему?! Это же преступление! Ах, ну да!..
— Вот именно… Причину мы с вами уже знаем…
Я уже потом, когда это со мной произошло, — Фокина осторожно притронулась к своему лицу, — стала думать об этом… Подопытные животные в лабораториях, на которых испытывали вакцину, были все мужского пола. Это был, как мы с вами уже говорили, избирательный вирус и должен был «выбирать» только мужчин. А Семенову это не касалось. Так же, как, на взгляд Тегишева, и меня. Меня он ведь тоже не счел нужным просветить насчет того, насколько опасно то, что случилось. Собственно, именно поэтому мне и хотелось теперь посмотреть ему в глаза.
— А Гецу вы в глаза, насколько я знаю, посмотрели?
— Да…
— И Гец спохватился — конечно, слишком поздно! И внес в список Семенову — из-за ее сына! Очевидно, он составил список затем, чтобы принять какие-то меры, предупредить тех, кого тогда не предупредили, чтобы можно было еще помочь… Но не успел. Его собственное заболевание развивалось слишком стремительно.
— Да, наверное, все так и было.
— А при чем тут оказался Полоцухин?
— Ну, он же был из органов. Гэбэшник. Присматривал за всеми нами.
— А он-то как?
— Знаете, ведь вирусы всепроникающие. Думаю, и ему Тегишев ничего не сказал о том, что случи" лось. В противном случае Полоцухин поставил бы на Тегишеве и его карьере крест. И Игорь Багримович побоялся, скрыл. Скорее всего, в ту ночь, когда вирус выбрался из разбитой мальчишками-хулиганами пробирки, Полоцухин побывал где-то рядом с лабораторией. Ведь достаточно было просто пройти мимо…
— А Гец, предполагая такую возможность, поскольку знал о «специфике» работы Полоцухина и его обязанности рыскать всюду, где можно и нельзя, внес его в список?
— Возможно. Во всяком случае, когда я приехала и рассказала о том, что происходит со мной, Полоцухин страшно испугался. Для него это было как гром среди ясного неба. Он просто, что называется, вошел в состояние ступора. Он все время повторял:
«Проклятая ясновидящая… Значит, все правда!»
— Значит, Полоцухин все-таки побывал той ночью в помещении?
— Думаю, да. Они ведь все досматривали. Обыскивали регулярно… Эти бойцы невидимого фронта.
— Да, возможно, Полоцухин все это и проделал, как обычно, тайно ото всех… Поскольку такова специфика его работы. Он вам в чем-то признался?
— Нет. Я поняла это, когда позвонила позже, уже вернувшись домой, и узнала, что Полоцухин умер.
Смерть его — это и есть признание… Самое искреннее. Честней не бывает!
— Он стал еще одной жертвой.
— Да.
— Кто же еще?
— Собственно, и все. Больше никто доступа в наше помещение не имел.
— А что же те подростки, которые забрались за спиртом в лабораторию?
— Их так и не вычислили. Кто бы они ни были, но если они мужского пола, то тоже на данный момент носители вируса. И если они до сих пор живут в Октябрьском, то там сейчас…
— Но это при условии, если участниками компании были мальчишки.
— Скорее всего. Это сейчас девчонки не отстают в хулиганстве, а тогда такие буйные компании были в основном мальчишескими.
* * *
Аня ничего не сказала Фокиной про смерть младенца Женечки Семенова: к тому тяжелому чувству вины, которое она испытывала, Светловой не хотелось добавлять еще большего груза.
* * *
— Послушайте… Но если Тегишев вскоре после этого пошел на повышение, то, стало быть.., его непосредственное начальство вряд ли было в курсе того, что случилось?
— Мне тоже так кажется. Думаю, он поспешил все замять. Вставили новое стекло взамен разбитого. Кстати, на тех окнах даже решеток не было ,.
Навели порядок в помещении. И все. Тегишеву грозило крушение карьеры, а она у него оказалась блестящей.
— А каково было участие во всей этой истории Крамаровой?
— Тегишев и Маша Крамарова? Да, конечно, помню. Вряд ли их можно забыть. Они не афишировали свою связь, и если связь действительно была между ними, то, пожалуй, они были самой красивой парой, которую мне доводилось видеть в своей жизни. Женщина и мужчина, безусловно подходящие друг другу: по характеру, внешним данным, которыми природа и родители щедро наградили их.
«Равные», если пользоваться определением Марины Цветаевой. Но это был отнюдь не мезальянс, хотя она была всего лишь продавщицей в нашем магазине-распределителе, а он уже начальничек.
Но уже и тогда было понятно, что у нее, как говорится, все впереди. Есть, знаете ли, женщины, про которых так и хочется сказать: женщина на старте. Приготовилась, во всеоружии, хорошей форме — и только ждет, когда судьба даст призывный сигнал. И уж тогда она рванет, только пятки засверкают…
Таким сигналом для Маши стала перестройка.
Когда пришла свобода, ближе всего оказалась Норвегия.
Правда, там Маша не задержалась.
Ну а Тегишев, если прибегнуть к той же спортивной терминологии, — это был ее фальстарт. Но что-то там не сложилось. Он уехал на повышение. Уехал без нее. Что да как — не знаю. А Маша такую кипучую деятельность после его отъезда развернула! Если Тегишев действительно ее бросил, то можно сказать, что он здорово ее этим раззадорил. Знаете, иногда после развода люди только тем и занимаются всю оставшуюся жизнь, что доказывают бывшим партнерам, как они были не правы. Личные успехи, карьера, деньги в этом смысле являются лучшими доказательствами.
* * *
Аня слушала Фокину, пила чай. И почему-то никогда еще не испытывала такой благодарности судьбе за то, что родилась женщиной, стопроцентной женщиной — а, стало быть, вирус из Октябрьского ей не страшен!.. — и подводила про себя кое-какие итоги.
* * *
— Итак, Женщина в белом, Аля Фокина, никого не убивала. Убивал, по всей видимости, вирус Только, стремясь понять, что же с нею происходит, Фокина побывала у всех, в какой-то степени причастных к внештатной ситуации, к ЧП, случившемуся двадцать лет назад в городе Октябрьском-27.
Фокиной пришлось продать дом — наследство родителей, чтобы хватило средств на эти далекие путешествия. Через знакомых и адресное бюро долго отыскивала места, где они жили.
И в итоге посетила всех. Чем и навлекла на себя Анины подозрения. Тем более что каждый ее визит совпадал по времени с развязкой, финалом той разрушительной работы, которую вызывал в организме своих жертв проснувшийся вирус.
Причины смерти Геца, Николаева, Полоцухина и врожденные аномалии уродца Женечки Семенова объяснялись таким вот образом. Но то, что случилось с Марион Крам, все еще оставалось загадкой.
Ее-то убил не вирус… А человек. Но кто же? А что, если все-таки Женщина в белом? Отчаявшаяся, смертельно больная, решившая хоть кому-то отомстить?
Обреченные на смерть, больные люди нередко идут на преступления. Месть — их последнее утешение в этой жизни.
Факт остается фактом: некто, говорящий по-русски, в белой куртке побывал и у Марион Крам.
И убил ее.
* * *
— Аля, вы навестили Марион Крам в Амстердаме?
— Да, я уже говорила. Сначала написала ей письмо, но она мне не ответила.
— У вас был ее голландский адрес?
— Ну да. Марион Крам Крамаровой стала себя называть за границей и довольно часто писала письма знакомым в Октябрьский. Мне кажется, ей хотелось похвастаться достигнутыми успехами.
— Понятно. В общем, вы сумели узнать ее координаты.
— Да, но Крамарова на мое письмо не ответила, и тогда я решила поехать к ней сама.
— Когда вы были в Амстердаме?
— Это было… Это было уже в августе!
— В каких числах августа?
— Сейчас посмотрю. Я могу достать билеты. Кажется, я их еще не выкинула.
Светлова терпеливо дожидалась, пока Фокина отыщет в ящике письменного стола старые авиабилеты.
— Вот, пожалуйста. Одиннадцатого.
— Когда именно одиннадцатого вы посетили Марион Крам?
— Когда именно?
— Да. Сколько было времени? Который час? Когда именно вы побывали у нее? Вечером? Утром?
— Подождите. — Аля-Алик задумалась.
— Разумеется. Я жду.
— Погодите, погодите… — Фокина принялась лихорадочно тереть виски. — Днем. Я не помню, сколько именно было времени. Но это случилось днем!
* * *
Аля Фокина у Крам побывала.
Кое-что могло и проясниться, если получить точный ответ на вопрос: когда именно побывал у Марион Крам убийца?
* * *
Аня вышла на пустынную улицу города П.
Присела на скамейку возле покосившегося серого забора и набрала по сотовому телефону номер в Амстердаме.
— Карл, привет!
— Анюта!
Ее голландский знакомый явно обрадовался.
— Как дела?
— Могут стать лучше, если ты мне поможешь.
— Я попробую.
— Ты не потолкуешь с тем саксофонистом?
— Смотря о чем, дорогая Аня.
— Пусть он ответит только на один вопрос.
— Какой?
— Когда именно, во сколько, в котором часу Марион Крам накануне своей смерти разговаривала в своем садике на барже с посетительницей?
— Той самой, которой она сказала по-русски:
«Идиотка»? — уточнил голландец.
— Именно! С той самой, Карл!.. Ты отлично помнишь детали, молодец!
— С тобой научишься…
— Карл, только один-единственный вопрос:
«Когда?»
— Хорошо, Аня, я попробую. Как ты понимаешь, надо ведь еще, чтобы этот славный юноша захотел со мной разговаривать.
— Попробуй, Карл. Это очень важно.
— Хорошо. — Голландец явно считал, что они уже обо все договорились.
— Карл! — Анна постаралась, чтобы голос ее стал как можно нежнее и проникновеннее. — Хорошо будет, если ты попробуешь это сделать прямо сейчас.
— Ну, Анюта, это уж слишком!
— «Слишком» — покинуть на полчаса бар, в котором ты заседаешь? Это, ты говоришь, слишком?!
— Но саксофониста может не быть дома.
— А где ему быть, если он с утра до ночи играет на саксофоне?
— Пожалуй…
Карл нехотя согласился.
— Карл!
Анины экзерсисы с расследованиями убедили ее, что люди довольно легко поддаются уговорам, если только на них поднажать. Гораздо легче, чем это можно себе представить.
— Ты мне позвонишь, Карл?
— Позвоню.
Слышно было, как Карл что-то второпях прихлебывает.
— Вот достала ты меня!
— Ну, уж…
— Достала так достала!
Голландец с удовольствием повторил это выражающее суть явления русское слово — повторил очень неплохо, можно сказать, даже очень хорошо.
* * *
Шум бара, в котором сидел Карл, и вместе с ним вольный веселый воздух Амстердама растворились в трубке без следа. И снова подступила звенящая тишина малолюдного городка П., нарушаемая лишь шорохом падающих листьев.
Стайка гусей, переваливаясь, важно, как «группа товарищей», прошла мимо сидящей на скамейке Светловой.
Всюду жизнь…
* * *
Звонок из Амстердама раздался через час.
— Аня!
— Да, Карл, миленький, я тебя слушаю!
— Аня, он говорит, что это было вечером…
— Вечером?
— Да, вечером, часов в девять.
— Точно?
— С чего бы ему врать? А к посетителям кафе-шопов наш саксофонист не относится.
— Понятно. — В кафе-шопах Амстердама, как известно, подают не кофе, а марихуану.
— Хорошо, Карл, милый, большое тебе спасибо!
— Приезжай в гости!
— Ох! Во всяком случае, спасибо за приглашение!
* * *
Аня бегом, распугивая гусей, вернулась в дом Фокиной.
— Аля! Если можно… Я бы хотела взглянуть на ваши билеты.
— Вы мне не верите?
Фокина чуть брезгливо по отношению к ее недоверию — ну да ладно, сыщики все стерпят! — протянула билеты.
Аня с замиранием сердца взглянула на проставленные в них даты и время вылета…
Рейс обратный из Амстердама… В шесть вечера!
То есть когда некто, чрезвычайно похожий обличьем на Женщину в белом (и тоже в белом — куртка с капюшоном!), с кем Крам разговаривала по-русски, находился в садике на барже, Фокина уже сидела в самолете.
И не верить этому было нельзя. Доказательство тому — не слова, а документ. Билет! Использованный! И он подтверждал, что именно Аля в такое-то время, в таком-то часу уже находилась в воздухе, а отнюдь не в садике на барже!
Спасибо Карлу!
* * *
Итак, повторим пройденное, потому как известно, повторенье…
«Женщина в белом», Аля Фокина, анализирует, что случилось с нею, и в поисках истины, поскольку уже обречена, объезжает всех, кто кажется ей причастным к событиям в Октябрьском-27. В том числе Крам.
Еще раньше из ее письма Марион Крам узнает о том, что случилось. Вирус проснулся. Люди из Октябрьского-27 умирают от непонятной болезни.
Сама Марион в свое время избежала заражения вирусом, поскольку работала всего-навсего продавщицей в магазине, а не в лаборатории. Но она была любовницей Тегишева, тогда еще молодого, делающего карьеру военного… И, возможно, он был откровенен с нею в те времена. Возможно, поделился с нею своими огорчениями после того, как на объекте случилось ЧП.
И она больше других понимала, что же теперь происходит.
Итак, оказалось, что «женщина в белом» Аля Фокина всего лишь виделась с Марион Крам.
Но некто, говорящий по-русски и тоже в белой куртке с капюшоном, побывал у Марион Крам позже.
И все-таки убил ее. Кто это был — мужчина, женщина?..
