Глава 24
ИСТОРИЯ ЗОИ КОПЕЙКИНОЙ
В понедельник на оперативном совещании в главке заслушивались в основном результаты операции в Переславле-Залесском. Дело об убийстве Артема Хвощева было затронуто вскользь с обычными пожеланиями (пока еще пожеланиями, не приказами) вышестоящего начальства «активизировать работу».
На своей собственной оперативке в отделе убийств Никита Колосов, наоборот, поставил дело об убийствах в Славянолужье во главу угла. К понедельнику подоспели кое-какие материалы информационного характера «заряженные» на некоторых фигурантов. Однако «ведения были сухи и в оперативном плане скудны.
Например, по поводу Чибисова был лишь подтвержден общеизвестный факт о том, что он — бывший партиец и директор агропромышленного комплекса, ныне является владельцем частного сельскохозяйственного холдинга «Славянка». На Хвощева-старшего поступила информация из МЧС, в основном касающаяся несчастного случая на спортивном аэродроме в подмосковном Глазове.
В отношении Александра Павловского через Интернет была поднята масса сведений, но все они касались его журналистского и политического прошлого пятидетней давности.
— Какие кабаки и ночные клубы он посещал, выяснили? — спросил Колосов коллег по «убойному» отделу. — Зачем мне справка о его бывшем членстве в какой-то монархической партии? И партия давно уже самораспустилась, и он на них наплевал с пятого этажа, для чего перелопачивать этот вчерашний снег? Я просил узнать, в какие кабаки он ходил, был ли среди них клуб «Бо-33»? По этому поводу информация есть?
Но по этому поводу, увы, коллеги еще не накопали ничего.
Сведения по компаньону Павловского Туманову вообще были жидкими: место рождения — город Таруса, место получения паспорта — Таруса. Туманов, как выяснилось, окончил Военно-воздушное десантное училище. До 1995 года находился на службе в армии. С окончанием контракта был уволен в запас. И данных о его последующей деятельности не было.
Зато на художника Бранковича информации светского и творческого характера было хоть отбавляй. Молодой коллега, друживший с Интернетом, которому Никита поручил Бранковича, за короткое время сумел собрать столько материалов, что для детального анализа и проверки их потребовалось бы месяца два-три. Была поднята пресса наша и зарубежная (в основном немецкие издания), имелась информация и с сайтов арт-галерей, статьи из модных журналов и каталоги выставок, в которых участвовал Бранкович.
Один из глянцевых каталогов Никита бегло пролистал. Выставка в галерее «Третий глаз» посвящалась «юбилею ухода» Артюра Крэвана и влиянию какого-то «параноидального реализма» на «экологическую чистоту общественного сознания». Никита с раздражением подумал, что только для расшифровки этой зауми потребуется не одна консультация искусствоведа и толковый словарь. И малодушно оставил информацию по Бранковичу для анализа Кате — в конце концов это ведь была ее идея — взглянуть на происходящее в Славянолужье сквозь призму художественного мировоззрения сербского портретиста.
Самого Никиту занимали сведения несколько иного порядка. Он связался с ОВИРом, чтобы установить гражданство Бранковича и сроки действия его визы, если таковая была выдана. Так, на будущее, на всякий пожарный, чтобы знать, как себя вести в точном соответствий с законом о привлечении к уголовной ответственности иностранцев в случае чего.
Правила поведения следовало четко отработать не только в отношении знаменитого художника, но и в отношении еще одного не менее проблемного фигуранта — настоятеля церкви Преображения в Большом Рогатове отца Феоктиста. Со священниками, втянутыми в орбиту расследования убийств, Колосов еще в своей практике дела не имел. Вообще какая-либо «втянутость» настоятеля в ЭТО ДЕЛО была для него под большим вопросом. Отец Феоктист просто проживал постоянно в том самом месте, где за два года при очень схожих обстоятельствах зверски убили двух человек. И место это было довольно замкнутым мирком. И только поэтому святого отца надо было тоже как-то «проверять на причастность». Но как?
Официальная информация была, как и по остальным, крайне скудна: после службы в Военно-морском флоте отец Феоктист был уволен в запас, окончил курс духовной академии и был рукоположен. До получения Назначения в славянолужский приход он работал в христианском благотворительном фонде помощи жертвам сексуального насилия и наркомании. Из сопроводительного рапорта следовало, что фонд был упразднен два года назад, а до этого осуществлял миссионерско-просветительскую работу среди представителей так называемых «групп риска» — наркоманов, алкоголиков, ранее судимых и проституток. О причинах упразднения фонда сведений не было никаких. О конкретной деятельности отца Феоктиста на этом поприще — тоже.
Колосов, когда читал справку, выделил для себя упоминание о «миссионерской работе» среди ранее судимых. Эти факты стоило проверить особо. Однако иных путей проверки, кроме как официального запроса в отдел информации и общественных связей епархии, Никита пока себе не представлял. А официальные каналы в таком щекотливом вопросе, как «проверка на причастность к убийствам», могли только испортить ситуацию.
Никита сидел над документами, когда в кабинет к нему заглянул опоздавший на оперативку младший лейтенант Мигулев. Этому самому Мигулеву только накануне Никита поручил проверку информации о покойной приятельнице Жанны Зарубко Копейкиной. Особой срочности эти материалы не имели, но младший лейтенант Мигулев был так горд быстротой выполнения задания, что Никите ничего не оставалось, как похвалить его за оперативность и пообещать, что «народ тебя, Даня Мигулев, не забудет».
— Я вчера по картотеке стал проверять, как вы и говорили, Никита Михалыч, факт четырехлетней давности — глухо. АДИС запросил — тоже глухо, позвонил на Петровку, их банк данных посмотреть. Ну и получилось. А сегодня я с утра в отдел ездил в Южное Бутово. У меня там как раз друг работает, учились вместе. Помог мне здорово — отказной-то у них в архиве, — оживленно рассказывал Мигулев, подвигая к Никите все ближе и ближе истрепанную картонную папку, где на месте номера уголовного дела было торжественно выведено красными печатными буквами: ОТКАЗНОЙ. — Случай-то на их территории был, Копейкину именно там нашли. А возбуждалось сначала, правда, по факту обнаружения трупа. Ну а потом уж, как экспертизу провели и опознание в морге, несчастный случай подтвердился, не криминалка, Ее не сразу нашли, Копейкину-то, через два дня только как заявление о пропаже без вести поступило…
Никита оторвался от, рапорта по отцу Феоктисту, взглянул на Мигулева. Младший лейтенант кипел энергией и энтузиазмом так, что даже зависть брала.
— Спасибо, Даня, я посмотрю этот отказной, — сказал он, чуть не добавив «потом». Но Мигулев уже шуршал страницами и тыкал чуть ли не под нос свой мобильник, приговаривая:
— Если что неясно, прямо сейчас в отдел Бутова позвоним, сверимся. Может, я что-то упустил в спешке?
Наступать на горло столь праздничной профессиональной песне было просто грешно, и Никите ничего не оставалось, как уступить. Он открыл потрепанную папку отказного и…
Стоп!
Он поднял глаза на Мигулева.
— Даня, ну-ка подожди, присядь. Это что за фотоснимок, откуда?
— Это? Это фото без вести пропавшей Зои Михайловны Копейкиной. Как заявление о ее пропаже поступило, так заявительница была допрошена об обстоятельствах и приметах и дала это фото сотрудникам отдела. Другого снимка не было, наверное. А что? Снимок четкий, цветной. Это вот сама потерпевшая Копейкина, это — мне там, в отделе, пояснили — заявительница гражданка Зарубко. Она ее подругой, что ли, была или родственницей дальней. Она и заявление в милицию о пропаже без вести написала. А это какие-то граждане, мной еще не установленные, на заднем плане. Клиенты клуба, наверное, они ж обе, как я узнал, и потерпевшая и заявительница, стриптизершами были в ночном клубе… там его название значится в заявлении…
Колосов взял в руки фотографию. Он чувствовал себя как боксер, получивший нежданный удар промеж глаз. На снимке было четверо, и троих из них он знал. Не знал он только эту вот молоденькую смеющуюся блондинку в открытом клубном боди из золотистой парчи с бокалом шампанского в руке. Это и была та самая Зоя со смешной гоголевской фамилией Копейкина. На снимке она стояла рядом с Жанной Зарубко, затянутой в кожаные шорты и сильно декольтированный лиф. А с другой стороны, радом с Зоей, стоял Богдан Бодун, облаченный в синий костюм в полоску. Он обнимал Зою, весьма фамильярно опустив ей руку на бедро. А позади Жанны тоже был мужчина. Снимок, видно, был сделан в тот момент, когда од наклонился к смеющейся девушке, притягивая ее к себе и пытаясь чмокнуть в открытую загорелую шею, Он был явно в сильном подпитии, о чем свидетельствовал заметный даже на любительском фото кирпичный румянец на лице и распущенный узел дорогого модного галстука.
Это был не кто иной, как Михаил Петрович Чибисов.
— Что-то не так, а, Никита Михалыч? — тревожно спросил Мигулев.-Я…
Колосов посмотрел на старшего лейтенанта. Господи, ну за что, почему так?! Сколько сил было потрачено ими с Обуховым, с этим чертовым развлекательным «Пингвином», с этой Жанной — бабочкой ночной, и все, все впустую. А тут едет пацан зеленый, без году неделя в органах после Вышки, проверить, в сущности, вроде бы совсем не относящиеся к делу факты, и у какого-то своего столь же зеленого дружка в забытом богом отделении в Южном Бутове невзначай, как бы между прочим получает бесценную информацию. Бесценную!
— Даня, ты просто молодец, — проникновенно сказал Колосов младшему лейтенанту. — Ты даже не представляешь, какой ты молодец… Если и дальше так дело пойдет, станешь главной надеждой МВД, если до тех пор не сядешь. Хочешь стать главной надеждой МВД?
— Не-а, товарищ майор, не хочу, — лейтенант (младший) Мигулев хитро улыбнулся, — а когда приказ о поощрении будет?
Когда он ушел, окрыленный обещанием «внести в приказ», Никита, отложив все, с головой погрузился в отказной. Папка была традиционно тощенькой. Кроме поискового фото, сулившего такие обширные перспективы, документов было всего ничего, однако все они теперь остро интересовали Никиту.
Первым, как и должно, шло заявление о пропаже без вести Зои Михайловны Копейкиной, написанное крупным ученическим почерком с двумя орфографическими ошибками 25 февраля 199… года ее «близкой знакомой» — так значилось в заявлении — Жанной Григорьевной Зарубко. Заявление было зарегистрировано дежурной частью УВД Юго-Западного административного округа и затем передано в ОВД Южного Бутова.
Тело Копейкиной было обнаружено 28 февраля, как значилось в протоколе осмотра места происшествия, «на территории бывшей опытно-полеводческой лаборатории ВИЛАР», в километре от Варшавского шоссе. Во время осмотра проводилась фотосъемка. Никита разглядывал тусклые черно-белые фотографии: заснеженный пустырь, вдали маячат какие-то производственные корпуса, а на переднем плане — мертвое тело, припорошенное снегом. Никита сразу отметил характерную скрюченную позу трупа. Копейкина лежала на боку, съежившись, подтянув колени к подбородку. Одета она была совсем не по-зимнему: в короткую дубленую курточку до пояса и кожаную мини-юбку. На ногах не было сапог — только тоненькие колготки и туфельки на высокой шпильке. Шапки, перчаток не было тоже. Рядом с телом валялась маленькая дамская сумка.
В заключении судебно-медицинской экспертизы значилось, что «каких-либо внешних телесных повреждений у потерпевшей не обнаружено», причиной смерти является сильное переохлаждение организма, о чем свидетельствуют «резкое венозное полнокровие внутренних органов и так называемые „пятна Вишневского“ — кровоизлияния на слизистой желудка». В ходе вскрытия в крови Копейкиной был обнаружен и алкоголь, и следы наркотического вещества. Прилагаемая справка из химлаборатории ЭКУ ГУВД Москвы констатировала, что это нарковещество — героин.
Последним интересным документом в папке был протокол опознания трупа в морге, Помечен он был тем же 28 февраля, что и протокол осмотра места и трупа, и в качестве лица опознающего в морг были вызваны не родственники Копейкиной, а все та же Жанна Зарубко. Она и подписалась под этим печальным протоколом.
Первым движением Колосова было немедленно позвонить Обухову. Однако, поразмыслив, он не стал этого делать. Отыскал среди справок адрес Жанны Зарубко. Взял фотографию, еще раз внимательно изучил ее. Бодун, Чибисов, Копейкина и Зарубко были сняты на фоне интерьеров клуба «Бо-33». Отчего-то он даже и не сомневался в этом. Об этом свидетельствовало все — уютные кабинки на заднем плане со столиками и мягкими диванами, интимная рубиновая подсветка стен и потолка, радужные витражи, вызывающе-соблазнительные наряды девушек. Их многообещающие улыбки — заученно-профессиональные, приветливые и одновременно хищные. Пьяно-возбужденное выражение лица Чибисова и надменно-самоуверенна, хозяйская усмешка Бодуна.
Нет, все эти детали следовало обсуждать с Жанной Зарубко с глазу на глаз, без Обухова. Информация была слишком важной. Никита вспомнил, как стриптизерша реагировала на Обухова — смотрела на него со страхом, недоверием, почт» с ненавистью, и сейчас в его присутствии она легко могла солгать только из одного чувства протеста, чтобы отомстить. А даже малейшая ложь на этом витке расследования (Никита чувствовал это) была бы губительна и непоправима.
«Как-нибудь уломаю эту Жанну, добьюсь правды, — отчаянно подумал он, — Женюсь, если жениться прикажут в обмен на достоверную информацию о связях Чибисова и Бодуна!»
Согласно данным Обухова, Зарубко проживала в Тропарево-Никулино и обычно раньше одиннадцати не просыпалась — сказывались издержки работы «в ночную». Всю дорогу в Тропарево Никита твердил себе, что человек его профессии должен быть общительным, раскованным, отвязным, в доску современным. И вести допрос Жанны Зарубко легко и непринужденно, не смущаясь, не удивляясь и, главное, не вспоминая, каковы, представители этой самой древней профессии без ничего, в своем профессиональном рабочем неглиже на эстраде стриптиз-клуба! Как на грех, это и было самое трудное. Эротический танец женщины-вамп, женщины-пантеры вспоминался так отчетливо, словно в мозгу кто-то нарочно, раз за разом прокручивал эти яркие возбуждающие картины.
Жанну снова хотелось видеть во всем блеске упоительного шоу на шесте. Даже сейчас все это приятно волновало сердце и подогревало кровь. И, возможно, компания Обухова именно поэтому и представлялась ему такой лишней и обременительной.
Дом, в котором проживала Зарубко, был обшарпанной блочной девятиэтажкой.
Никита подумал, что если покойный Бодун и подарил квартиру своей молодой любовнице, как утверждал это Обухов, то раскошелился он на этот подарок все же не так щедро.
Он поднялся на скрипучем, испещренном надписями самого вольного содержания лифте на шестой этаж и позвонил в пятидесятую (согласно данным оперативной справки) квартиру. Звонить пришлось долго и длинно. Пока наконец за дверью не зашлепали чьи-то босые ножки по полу и хрипловатый со сна женский голосок не спросил капризно:
— Жорик, это ты, что ли?
— Угу, — ответил Колосов, мысленно приказывая себе быть с очаровательной стриптизершей «отвязанным», за словом в карман не лезть и, самое главное, не краснеть.
Дверь открылась и… Видимо, Жанна (а это она и была— выскочившая из постели в прихожую в одних лишь черненьких кружевных трусиках) поняла лишь то, что это не Жорик, и попыталась захлопнуть дверь. Но Никита этого ей не позволил. Силы все-таки были не равны.
— Тихо. Шуметь не надо.
— Вы… вы кто? Ой, кто это? — Жанна испуганно попятилась. И тут, присмотревшись, воскликнула: — Это опять вы?!
— Опять я, — Никита не знал, куда смотреть. Все данные самому себе обещания рухнули. Полный, дерзко колышущийся бюст Жанны, казалось, был везде. Везде! Отражался в зеркале сбоку, был прямо перед глазами, ослепляя смуглой сияющей кожей, соблазнял слева, вгонял в пот справа…
— А где тот, второй, тошнотворный тип? — испуганно спросила Жанна.
— Его нет. — Никита подумал: слышал бы Генка Обухов, как его с утра пораньше вспоминают такие красивые и такие голые девицы! — Вы, пожалуйста, оденьтесь, Жанна… Извините, если я вас разбудил. Я ведь разбудил вас?
— Д-да, — Жанна как-то нервно посмотрела на закрытую дверь комнаты.
— У меня к вам срочное дело. Оденьтесь, и мы поговорим.
— Котенок… Зайка… эт-то кто там еще? Т-ты с кем? Котенок, ну иди же сюда… Я умираю… Иди, прокатись снова верхом на папочке!
Колосов, отстранив Жанну, рывком открыл дверь в комнату. Там на широком разложенном диване в интимном полумраке задвинутых розовых штор лежал совершенно голый толстый гражданин средних лет. На нем были черные шелковые носки и дорогие золотые часы. Глазки гражданина с мутно-начальственной осоловелостью воззрились на Колосова. Голыш попытался приподняться и не смог — он был мертвецки пьян и благодушен. Никита не сразу даже понял, что его приняли за того самого неведомого Жорика — персонального шофера.
— Пожалуйста, не трогайте его. Оставьте. Уйдите! — Жанна (уже успевшая накинуть на себя что-то излишне прозрачное) с неожиданной силой попыталась вытащить Колосова снова в прихожую. — Не говорите, что вы из милиции. Это мой друг, он вообщё ни при чем. Просто зашел в гости… Оставьте его, я все сделаю. Что вы от меня снова хотите? Чего приперлись? Жить мне не даете, издеваетесь!
— Тихо, только тихо, без сцен, я все понял, — Колосов решил подчиниться. — Эй, папуля, — обратился он к голышу, — я Жорик, а ты спи — баю-бай, скоро домой поедем. Жанночка, ну-ка на кухню, на пару слов…
Голыш с золотыми часами лукаво погрозил им пальцем, нетвердо вякнув: «Жорик, ни-ни!», и тихонько захрапел. Пока он был в отключке, можно было разговаривать, но время поджимало.
— Ну что вы все ходите? Что вам еще-то надо, я же все в тот раз рассказала! — окрысилась Жанна Зарубко, когда они вошли в тесную кухоньку.
Как отметил Никита, квартира стриптизерши была маленькой, однокомнатной, но все пространство в ней занимали вещи, веши, вещи. Жанна была глобальная приобретательница — в коробках, коробочках и коробищах громоздились нераспечатанные телевизор, стиральная машина, пылесос, электрогриль, складные стулья, постельное белье, Наборы посуды и даже надувная походная кровать.
Носильные вещи (а Жанна была завсегдатаем галереи «Боско») тоже висели, лежали, валялись где только можно.
— Ну? — Жанна расставила ноги, подбоченилась. — Уже и дома покоя нет.
— И вряд ли он будет — покой, если дела пойдут так дальше. — Колосов жестом шерифа выложил на кухонный стол фотографию: — Узнаете, Жанна?
Она взяла снимок в руку, близко поднесла к глазам и как-то сразу растерялась.
— Узнаете?
— Ну?
— Кто на снимке?
— Я.
— А еще кто?
— Зойка. Я ж сама эту карточку ментам дала — тогда, еще давно…
—А кто рядом с вами?
— Богдаша…
— А это кто? — Колосов ткнул пальцем в Чибисова.
— Это? Это друг Богдаши.
— Но вы же в прошлый раз сказали, что не знаете его. Я фамилии называл — Чибисов, Хвощев, а вы все отрицали.
— Не знаю я никакого Чибисова с Хвощевым! — Жанна швырнула фото на стол. — Выдумали фамилии какие-то… Кто нам фамилии-то говорит, опупели, что ли? Это приятель Богдаши… как же его звали-то… Миша, кажется… да, Миша. Он тогда сказал: зовите меня просто Миша.
— Когда сделан этот снимок?
— Н-не помню… давно… Зойка жива еще была… Года четыре, наверное, назад.
— Снимали в «Бо-33»?
— А то где же? Конечно, в клубе.
— Я хочу знать про этого Мишу. Он часто приезжал к Бодуну?
— Нет, точнее, сначала бывал часто. По-моему, у них были какие-то общие дела. Но я не знаю. Я ведь тогда только-только начала работать в клубе. Зойка — я вам говорила — меня туда устроила. Сказала, что требуются девушки, можно заработать неплохо. Богдашу я тогда почти не знала, он был просто хозяин… А этот Миша, старый он — да, заезжал иногда в клуб. А потом, после того случая зимой, когда Зойка погибла, совсем перестал заезжать, словно отрезало. И Богдаша о нем при мне никогда не упоминал.
— Что значит, «когда Зойка погибла»? — спросил Колосов. — Вообще, что это за история с пропавшей без вести подругой?
— Я… я ничего такого не делала, я, наоборот, искала ее, места себе не находила… Я не виновата, что так вышло. Что я могла сделать? — Зарубко нервно зашарила по кухне в поисках сигарет. — Я вообще не знаю, как все это тогда произошло — словно морок какой-то нашел. Наверное, потому, что мы все; пьяные были в дым. Но я ни в чём не виновата!
— Погодите, не трещите, вас никто ни в чем не винит. Но я должен знать, что было на самом деле. — Колосов дал ей свои сигареты. — Как получилось, что эта Копейкина пропала и замерзла на пустыре?
— Я не знаю, это такой ужас был. — Зарубко прикурила сигарету. — Я сама тогда пьяная была, поэтому и не поняла сначала даже, что происходит… Не остановила их. Потом уже утром, когда Зойка не вернулась, я испугалась… Это такой ужас, такое несчастье было…
— Да что произошло? Успокойтесь и расскажите по порядку.
— Что? Ну, это все с самого начала тогда надо, чтобы понятно было, — Жанна вздохнула. — Это долгая история… Чтобы понятно, хотя я сама до сих пор не понимаю, как они могли… Сволочи… Я вам тот раз говорила: мы с Зойкой подруги были, в школу танцев вместе ходили, молодые были дуры… Потом у меня парень постоянный появился. У нее тоже. Встречаться стали редко, в интересах как-то разошлись… Я за своего замуж собиралась, жили мы уже вместе. Квартиру снимали. Дело еще в Обнинске было — я вам говорила, наша семья там осела, когда папаня мой на пенсию вышел. А Зойка оттуда родом… Она тоже замуж за своего парня собралась. Все уже готово было — они даже заявление в загс вроде подали. Но тут появился этот Бодун, и все екнулось. Зойка-то все, время в Москву рвалась. Говорила — «в этой дыре заживо себя похороним», это про Обнинск-то… Она и замуж собиралась потому, что вроде парень ее обещал ей, что переедут они в Москву, квартиру купят. Я, правда, точно ничего не знаю, Зойка тогда от меня сильно отдалилась… Знаю лишь то, что иногда она в Москву просто так на электричке срывалась — отдохнуть, оторваться; Ну, там где-то в клубе Бодун ее и подцепил. Она ж красотка была — видели бы вы, какая красотка, — Жанна снова взяла в руки снимок, горестно покачала головой. — Бедная моя Зойка… Бодун, когда хотел, умел быть крутым мужиком. Ну, денег у него хватало на все. Я в подробностях-то не знаю, что у них там было и как, знаю только, что Зойка вообразила тогда себе, что он на ней женится. И она станет мадам Бодун, в Ниццу с ним махнет и на Маврикий. Все она бросила в этом нашем бедном Обнинске — и работу, и парня своего к черту послала и рванула в Москву. И где-то, наверное, год мы с ней вообще не общались. Она мне не звонила, ну и я тоже не набивалась. Я думала — она богатая теперь, загордилась. Бедняжкой-то из провинции мне тоже тогда быть не хотелось, знаете ли… Ну злотом однажды она мне позвонила, и у нее был такой странный голос. Я даже сначала не узнала ее. Ну, конечно, обрадовалась; потрепались мы… Я спросила, как муж ее, владелец клуба? А она так как-то зло усмехнулась в трубку и говорит — да никак. И матом как засадила — от души, сочно. Сказала, что работает у Бодуна в клубе, что условия ничего, сносные. Она, мол, танцует перед гостями. Номер у нее собственный в эротическом шоу. Я потом про Бодуна опять спросила — когда, мол; свадьба-то у вас? Она ответила: может быть, месяца через два-три. Она ведь тогда еще за него все собиралась, дурочка несчастная… Ну и все вроде, поговорили мы с ней. Еще сколько-то времени прошло. Потом у меня беда случилась, Колька, парень мой, погиб. Нелепо так… Колечка, — Жанна вдруг всхлипнула. — Вы даже представить себе не можете, какой он был… как любил меня. Ну, зеленый, конечно, совсем еще был, но только я от него одну радость видела. А когда его не стало, я просто не знала, куда податься. Официанткой пошла в кафе. Хозяин сволочь был, а хозяйка вообще сука. Хлебнула я там — во как. Так тяжело было порой. Хоть вешайся, а другой работы никакой в Обнинске. Ну, однажды в горькую минуту позвонила Зойке в Москву, в жилетку поплакалась по старой памяти. Она сразу откликнулась — Приезжай, в клубе всегда нужны девушки, я Богдашу попрошу… Тем более, говорит, у тебя — и внешность, и пластика. А у наших коров — ни рожи, ни кожи, ни хореографии… Так она говорила, ну и уломала меня. О том, что это стриптиз, она помалкивала, преподносила просто как танец в шоу. Обещала — денег заработаешь, приоденешься. В общем, в белого человека в Москве превратишься. Ну, я подумала — что мне в Обнинске-то терять? Ничего, а там Зойка поможет, все же живут ведь они с Бодуном-то, замолвит и за меня словцо… Это давно было, четыре года назад. Тогда все миллениума как ненормальные ждали. Клубы на подъеме были после кризиса, танцовщиц постоянно набирали новых, кастинги устраивали…
И меня взяли. Стала я работать в «Бо-33». Когда поняла, что каждый вечер перед гостями раздеваться надо, подумала: а черт, какая разница? У Зойки вон как круто выходит, у мужиков встает на неё до икоты, и у меня получится не хуже. Долго рассказывать, я покороче постараюсь… В общем, когда я приехала, Зойка сама уже была не та, что раньше. Бодун ее крепко подмял под себя, скрутил. Она ведь, дурочка, ко всему еще и втрескалась в него по-серьезному. Любила его, ребенка от него хотела, замуж мечтала выйти, а он…
Я потом уж всего этого нагляделась, как он с ней обращался. Изменял ей по-черному. Вообще у него таких, как Зойка, полно было, хоть каждую неделю меняй. Однако, изменяя, ее он от себя все равно не отпускал. Шелковая она у него была. Делала все, что он говорил. В рот ему так и смотрела. Мне даже странно было — я же помню, какая она раньше с парнями была. Веревки из пацанов вила, а тут раскисла совсем, унижаться стала. А Бодун-то ведь ее лет на двадцать старше был, кто Кому приказывать-то был должен, по логике вещей? Она его вечно ко всем ревновала, таскалась за ним, как хвост. Пить стала, а потом и…
— Кто ее снабжал героином, Бодун? — спросил Колосов.
— Насчет этого ничего не знаю, — Жанна покачала головой. — И не смейте мне жилы тянуть с этой дрянью. Я сама порошок не употребляю, ясно? И пусть этот ваш Геннадий с этим ко мне не вяжется. И подходцы свои бросит — а что у вас в сумочке? Что за порошок? Я с наркотой дел не имею. И по поводу Бодуна покойного тоже ничего не знаю. Мне, когда мы с ним трахались, он порошка не давал. Давал ли Зойке — понятия не имею. Скорее всего, не давал, она сама где-нибудь доставала на стороне. По клубам прошвырнитесь после полуночи — что это проблема, что ли, — травка, колеса, порошок?
— Не проблема.
— Ну, тогда и отстаньте от меня с наркотой… А насчет Зойки, бедняжки… Короче, изменилась она сильно, сдала. Бодун делал с ней что хотел. Когда кто-то бывал у него из его приятелей, знакомых, он ее часто в дело пускал. Ну, а я… Мне тоже приходилось. Всем приходится. И потом, он все же не на панель нас посылал, ас солидными людьми общаться, развлекать, расслабуху им устраивать. И вообще я думала — может, найду себе кого, какого-нибудь «нового русского» из Чулымска?
И в тот раз, когда мы в Ольгино поехали в охотничий домик, все как раз так и было. Никто и не предполагал, что такой бедой все закончится. Как раз праздник был 23 февраля, защитника день. В клубе отмечали его защитнички, к Бодуну знакомые приехали. Этот вот Миша, что на снимке, — он бывал до этого в «Бо-33» пару раз и с ним мужик какой-то, тоже пожилой, солидный. Того я вообще не помню как звали.
— Это он? — Колосов выложил на кухонный стол фотографию Хвощева-старшего.
Жанна близко поднесла снимок к глазам:
— Вроде он… похож… или нет? Нет, кажется, он… Да не помню я, если честно! Там все так нажрались в этом Ольгине. Сауна, люкс, бассейн. У Бодуна, там полно было знакомых. Ведь это только называется все — «охотничий домик», а на самом деле ого-го какой комплекс — с ресторанами, казино, отелем, спортбазой.
Только этим нашим не до спорта тогда было, не до снегоходов. Поехали мы — Бодун, Зойка, я, Миша и тот, третий. И еще был шофер Бодуна, машину вел. В сауне попарились, в ресторане посидели потом опять в сауне… Бодун ничего держался, а эти двое напились как зюзи. Особенно этот вот Миша хорош был — с ног валился. Ну а когда назад в Москву поехали, все и произошло. Я тогда всего-то не поняла в горячке… Я в номере с Мишей была, но он такой был, что, по-моему, позабыл, что для чего и куда вставляется. Ну, а Зойке Бодун с этим, третьим, велел быть, которого я плохо помню, а Зойка, видно, намеревалась с ним самим в койку улечься — она ж любила его, не что там. Ну, и спьяна скандалить начала, а Бодун ударил ее, она и совсем с катушек съехала — напилась еще сильнее в баре и, наверное, дозу засадила, как всегда, в туалете. И этот хмырь… — Жанна ткнула пальцем в Хвощева-старшего. — Нет, все же это он, этот хмырь, естественно, недовольным остался. В машине слово за слово — снова скандал. Бодун — ему, видно, ублажить хотелось этих двух дядей-то — взъярился на Зойку, Начал ее сукой обзывать обкуренной, а она — ей после дозы море по колено — сутенером его обозвала, сволочью лысой… И дальше… Понимаете, я тоже пьяная была — все как в тумане это для меня происходило. Помню, Бодун ругается, Зойка визжит, этот третий орет что-то. Темно уже было, поздно, и где-то за МКАД Бодун приказал шоферу остановиться. Вытолкнул Зойку: ах ты, мол, стерва обкуренная, не хочешь по-хорошему, друзей моих не хочешь уважить, так и катись… И этот хмырь, — Жанна снова ткнула в Хвощева-старшего, — помню, заржал: мол, так ей и надо, их, баб, учить надо. Ничего, мол, вместо «Мерседеса» на автобусе доедет.
Поздно было, темно, холодно. Такая вьюга — настоящая февральская. На Варшавке — пустырь какой-то помню… Я по пьяни сначала и не поняла ничего толком. Подумала, ладно, ничего, доедет на автобусе, а эти пока успокоятся, отойдут. Ну а потом, когда мы отъехали, я… я вдруг вспомнила — она ведь почти раздетая была, когда они ее из машины-то выкинули. Шапка ее в машине осталась, перчатки. Сапоги она даже в отеле не надела, так и села в туфлях, в топе открытом шифоновом. Куртка у нее была легкая. Разве зимой в метель это одежда? Когда утром она не вернулась, я сразу поняла… беда. И прямо, не раздумывая, в милицию кинулась. Бодун мне потом такую выволочку устроил, он сам перепугался не на шутку. В милиции я соврала, сказала, что Зойка звонила мне с дороги, что она с кем-то автостопом едет по Варшавскому шоссе, Ну, потом нашли ее. Это такой; ужас был… Замерзла она в ту ночь насмерть. Она ж пьяная была — ей бы на дороге остаться, проголосовать, кто-нибудь и подобрал бы. А она через поле побрела, видно, к домам, а там далеко. Видно, упала, уснула, ну и замерзла в сугробе. Меня в морг возили опознавать ее — это такой страх.
Потом мы ее похоронили. Бодун денег дал на похороны, но сам не пошел. В клубе слухи поползли, сплетни… На каждый-то роток не накинешь платок. Ну а потом через полгода как-то гак вышло, что Бодун меня к себе приблизил, сошлись мы с ним. Может, он так помалкивать меня хотел заставить, может, что другое. В принципе я никому ничего такого и не говорила, вообще старалась всю эту историю забыть поскорее. Он тоже забыть старался. Шофера, что машину тогда вел, — Витьку Телегина сразу уволил. Ну а меня решил к себе привязать, чтобы на глазах была.
— А эти двое — Чибисов и Хвошев, они к Бодуну после той истории приезжали?
— Нет, ни того, ни другого я потом больше в «Бо-33» не видела.
— А в июне прошлого года Бодун не упоминал, что заедет из Тулы в Славянолужье, к ним?
— Вы это у меня уже в прошлый раз спрашивали. Я повторяю: он мне ничего не говорил. Просто не мог, потому что я только из Анталии приехала, а он уезжал в тот же день в Тулу. И ни про какое Славянолужье я сроду не слышала.
— Бодун когда-нибудь проявлял интерес к сельскому хозяйству?
— Не знаю. Вроде нет.
— А каким бизнесом вообще интересовался, помимо клубного?
— Точно не знаю. Он вообще любил повторять, что деньги с умом надо вкладывать и только в то, что выгодно.
— О торговле алкоголем он не упоминал?
— Алкоголем? — Жанна прищурилась. — Ну, куда же клубу ночному без выпивки? Помнится, он какие-то дела, переговоры вел с каким-то спиртзаводом, что ли… Я помню, ему постоянно оттуда звонили на сотовый насчет поставок водки. На импортном-то далеко не уедешь, особенно если брать основу для коктейлей…
— Поточнее припомните насчет этого спиртзавода. Где он находился?
— Понятия не имею. Мы туда с Бодуном не ездили. И если вам не надоело спрашивать, то… Все, финита, больше не знаю я ничего. Всё рассказала, что могла.
— Все? — Колосов вздохнул. — Эх, Жанночка, это все надо было еще в первый раз рассказать. И самой, по своей инициативе. А не из-под палки. И не заставлять меня приезжать сюда, к вам домой, нарушать ваш сладкий междусобойчик с папочкой… Кстати, что это за тип?
— Это мой друг, — Жанна нахмурилась. — Только попробуйте его тронуть. Он женат, мы с ним просто встречаемся иногда. В тот раз этот ваш отвратный Геннадий все мурыжил меня — мол, это Бодун мне квартиру и. машину купил. Щас! Ничего такого он мне и не дарил вовсе. Я просто в тот раз распространяться об этом не хотела. Шубу мне только и купил, да и то — пошлость, енотовую. А друг не такой, он очень деликатный. И если только вы посмеете его тронуть, то…
— Ладно, не тронем. Пусть спит в носках, при часах. — Никита усмехнулся: — Что, курочка — яйца золотые, да?
— Не ваше дело, — Жанна тоже усмехнулась. — И вам бы с вашим Геннадием золотые яйца не помешали б.
— Ладно, оставим эту тему, — Колосов соглашался на все, лишь бы она давала показания и дальше. Исподволь он наблюдал за ней: вот только что она рассказывала о своей погибшей подруге и, кажется, искренне переживала случившееся. А сейчас, спустя мгновение снова была колючей, насмешливой и злой. — Этот водитель Бодуна Виктор Телегин, про которого вы говорили, как его разыскать?
— А я почем знаю как? Бодун его четыре года назад уволил.
— Может быть, известен его адрес?
— Мне? Его адрес? Он же водила, шофер на кой черт он мне сдался? За кого вы меня принимаете?
— А тот парень, жених Зои, про него вы что-нибудь знаете?
— Ничего. Она его там, в Обнинске, от меня за три километра держала. Он же ее в Москву увезти обещал. Вдруг бы я такого парнишку взяла у нее и отбила? Я знаю только, что сам он не местный был, не из Обнинска. Зойка потому на него сначала, наверное; и клюнула — ей же эта ваша Москва прямо свет в окошке. Он как-то потом в клуб приходил, когда она танцевала. Помнится, она мне даже его показала — видишь, говорит, там за столиком мой бывший. Ревновать меня сейчас будет, стаканы грызть… Смеялась она, нравилось ей, что хоть кто-то за ней бегает, ревнует ее, когда сама она перед Бодуном ковриком стелется. Но я тогда этого ее воздыхателя так и не разглядела толком — в зале всегда полумрак, а потом за ночь столько морд примелькается ваших…
— Имени, фамилии она его не называла?
— Называла — там, еще в Обнинске, но я забыла… Кажется, Паша или Саша? Нет, Пашка за ней в школе танцев ухаживал… Не помню я! Тут в Москве она про него и думать забыла, он для нее пустым местом стал, когда Бодун на горизонте появился!
— Эт-то к-кто? К-котенок, т-ты с кем т-там? — донесся из спальни голос «друга» в носках. — Ид-ди ко мне, не то я б-6уду д-дётально разбир-р-р-раться…
— Это Жорик, твой шофер приехал, я ему говорю, чтобы заехал за тобой попозже. — крикнула Жанна. — Слава богу, что он пьяный… а то неприятностей было бы — во! Ну, все? Еще вопросы будут?
— Будет одно условие.
— Какое? — Жанна тревожно покосилась на дверь.
— Вы подтвердите факт знакомства покойного Бодуна с Чибисовым и с Хвощевым на допросе у следователя прокуратуры, когда вас вызовут.
— Вызовут в прокуратуру? Меня? Еще чего! Ничего я на допросе не скажу. Этот Геннадий вообще сказал, что я ему только информацию сливать буду.
— Вы подтвердите факт знакомства. И подробно расскажете следователю обстоятельства гибели Зои Копейкиной. И не забудете упомянуть о деловых контактах Бодуна со спиртзаводом. Вас вызовут к следователю только один раз — это я гарантирую, Жанна. И потом — вольному воля: танцуйте-обнажайтесь себе в «Пингвине», сколько захочется. Можете считать себя вне каких-то ранее взятых обязательств по отношению к Геннадию. И покровитель в носках, при вас останется.
Жанна думала недолго — секунды две.
— И с наркотой заразной ко мне больше вязаться не будете? — спросила она.
— Никогда. Обещаю и проконтролирую лично.
— И это… как это называется… с картотеки меня снимете?
— Обязательно.
— Тогда я согласна. Когда надо будет к следователю?
— Скоро, — сказал Никита. — Очень скоро. Я позвоню. И в эту минуту у него сработал мобильный. И этот звонок был как удар грома, потому что в этот самый миг, когда казалось, что в деле появился хоть какой-то просвет, все неожиданно и ужасно снова погрузилось в хаос и тьму.
