Глава 16
ЗАТИШЬЕ
Кто-то швырнул камешек в открытое окно — Катя услышала это сквозь смутные обрывки сна. В саду в листве яблонь шумел ветер.
— Не выдержал, приехал, дурачок, — подумала Катя с облегчением. Захотелось открыть глаза и начать этот новый день с чистого листа.
— Здравствуй.
Катя вздрогнула и быстро села на постели, натянув простыню до горла. В Славянолужье приехал не «драгоценный В.А.». Снаружи на подоконник облокотился Никита Колосов. На фойе зеленовато-серого сумрака едва забрезжившего утра его фигура в обрамлении белой оконной рамы выглядела как портрет неизвестного.
— Ты правда здесь или ты мне снишься? — шепотом спросила Катя.
— Как тебе больше нравится? — Никита ответил тоже шепотом. Голос его был осипшим то ли от схваченной простуды, то ли от выпитой накануне водки.
— Который час?
— Четыре. — Он легко подтянулся, вскинул свое тело на подоконник, уселся боком, собираясь, очевидно, со всей серьезностью перебраться из сада в дом, как вдруг…
— Люди добрые, помогите! Кто-нибудь… Соседи! — заполошный крик Веры Тихоновны распорол тишину. — Катя, проснитесь! Ради бога… Там, во дворе, кто-то ходит, кто-то чужой!
Дверь на утлую Катину терраску с треском распахнулась, и Вера Тихоновна — всклокоченная и бледная, как полотно, в ситцевой ночной рубашке и с увесистым березовым поленом в руках — застыла на пороге, созерцая проникавшего через окно в дом начальника отдела убийств.
— Помогите, убивают! Матерь божья, заступница! Колосов птицей слетел с подоконника в сад. Катя, не успев окончательно проснуться, захлебнулась восклицаниями, успокаивая помертвевшую от страха учительницу. Самым нелепым объяснением, конечно же, было: не бойтесь, это не вор и не маньяк, это сотрудник правоохранительных органов.
Колосов, сконфуженный и почти наповал убитый, красный, нет просто багровый от стыда, смирненько обошел дом Брусникиной и чинно, как и подобает человеку нормальному, постучался в запертую дверь. Катя спрыгнула с постели, накинула на плечи халат и босиком помчалась через всё комнаты открывать. Брусникина на кухне отмеривала себе в чашку валокордин. Когда Катя ввела за собой Колосова, лицо Брусникиной выразило все, что угодно, кроме радости и привета.
— Я проснулась в уборную, слышу вдруг — кто-то ходит под окнами. Тень мелькает, — бормотала она — Думала, за яблоками кто-то зелеными… А потом вижу — шасть через забор кто-то, как лось перемахнул. Господи, такой страх… Мы-то одни дома, окна настежь и собаки нет…
Еле-еле Катя привела ее в чувство. Брусникина, шаркая шлепанцами, удалилась к себе.
— Ты что вытворяешь? — шепотом накинулась Катя на Колосова, когда они остались одни на терраске за плотно прикрытой дверью.. — Ты хоть чуть-чуть головой иногда соображаешь? Вообще, как ты меня тут нашел?
— Нашел, сумел. Вот черт, и дернуло меня…
— Ты откуда взялся? — Катя удивлялась все больше. — Я думала, ты только на той неделе появишься тут. Ты что же, прямо из этого Переяславля, что ли, сюда?
— Прямо. Всю ночь ехал, — Колосов привалился к притолоке. — Мчался кометой. Вот дурак-то… Чуть поленом в лоб не получил от этой ведьмы.
— Поделом… Ты сам виноват… А как же те твои сверхсрочные дела? Задержание?
—Уже.
— Что уже?
— Работа сделана.
— Вы его взяли? — спросила Катя. — Ну этого… фамилию не помню…
— Да, вчера вечером. К девчонке он своей приехал. На свидание…
— Со стрельбой брали?
— У него граната была, у придурка, — Колосов слабо улыбнулся. — Чеку вот потом пришлось в нее заново вставлять… Он бросить не успел. Ну, а ты тут как? — Он оглядел терраску, разбросанные Катины вещи, разобранную постель.
— Нормально, — ответила Катя. Поправила сбившуюся простыню. — Я тебе вчера вечером звонила, но связаться так и не смогла. У меня новости. Удалось допросить Чибисову.
— Я знаю, — Колосов кивнул. — Я Трубникову вчера с дороги звонил.
— Это он сказал, чтобы ты так срочно ехал сюда?
— Нет, это моя личная инициатива. Думал, рада будешь, Хотел… сюрприз.
— Боже мой, — Катя покачала головой, — умом просто с вами со всеми тронешься. Сильно устал, да? — Она встала. — Вот что; давай-ка раздевайся и ложись. Немного поспишь, потом поговорим. Раздевайся без разговоров.
— А я и не возражаю, — Никита все смотрел на полусонную, но страшно решительную и немного смущенную Катю. — Может, я даже о таком случае мечтал… Слушай, ты лучше выйди пока, а?
Катя вылетела за дверь, схватив кофту. Села в саду под яблоней на жесткую скамейку-завалинку. И сразу продрогла от утренней прохлады. Краем глаза увидела, что Никита, выживший ее с терраски, подошел к окну — они теперь поменялись местами.
У Кати на языке уже трепетала целая сотня убийственно-насмешливых ответов на тот самый вопрос, который он вот-вот — это и слепому было видно — собирается озвучить. Но все блестящие, отточенные реплики пропали даром. Колосов разделся, лег й уснул. Упал, как Колода, на ее постель, зарывшись своим обветренным лицом в мяконысую подушку из деревенского пуха.
— Страх-то какой, страх… Я думала, уж нам с вами и живыми не быть, — к нахохлившейся невыспавшейся Кате подсела на скамейку Брусникина. Она была уже в теплом байковом халате, шерстяных носках и калошах. — Прямо сердце оторвалось. Главное-то, я со сна еще, ничего не пойму, только силуэт чей-то темный во дворе увидела… В ту-то ночь, накануне вашего приезда, Катенька, вот так же было. Нехорошо было… Правда, сама-то я ничего не видела, а вот пес-то мой лаял, выл, с цепи рвался. И тут вдруг сегодня опять…
— Вера Тихоновна, милая, ну успокойтесь, не надо бояться.
— Вы-то наверняка решили когда мы с Галиной-то Юрьевной вчера рассказывали вам ну, про это… наверняка подумали — маразм, мол, полный, старческие бредни склеротические? Я тоже так поначалу думала, когда муж мой меня сюда из города привез. Я ведь бойкая была, на язык острая, передовая и по возрасту почти как вы — педвуз только кончила. А как пожила тут, как людей-то послушала… Дурное место этот Татарский хутор, очень дурное. Нездоровое, неспокойное, если хуже не сказать. Прежде, когда тут народ кругом был, когда опытная станция действовала, еще ничего было, терпимо. А сейчас… Страшно жить, честное слово, страшно и жутко порой. Вы себе даже не представляете, что про эти места рассказывают. Здесь такие ужасы творятся. Вы спрашивали, отчего я в это лето внука к себе не взяла. Да потому что боюсь! Мальчик он — разве дома мальчика бабка удержит? В прошлом году приехал мой Дениска ко мне, и я же потом его сама домой к родителям отвезла. Потому что страшно за ребенка.
— Вера Тихоновна; но вы же интеллигентный, образованный человек. Пожилой, мудрый. Ну подумайте сами — в то, что вы вчера рассказывали, поверить… ну просто совершенно невозможно. К тому же мне кажется, что для убийства Артема Хвощева, так вас всех здесь напугавшего, были какие-то вполне реальные, а не потусторонние причины. И мы эти реальные причины обязательно найдем.
— Кто найдет-то? Этот, который к вам в окна лазит, найдет? — Брусникина покачала головой. — И кого только берут сейчас в милицию? Здоровый бугай, на нем пахать можно, как на тракторе, а он по развитию своему словно пятиклассник… Это ж надо такое отколоть — в чужой дом, к девушке — через окно?!
Катя хотела было возразить, что мальчишеская глупость и влюбленность — это не такой уж и смертный грех, скорее неопасная болезнь вроде ветрянки, но Брусникина неожиданно схватила ее за руку:
— Не надейтесь, что это будет легко. Ни на что не рассчитывайте. И будьте очень, очень осторожны. Коля Трубников — он же ученик мой бывший, я его вот с таких лет знаю, он всегда тоже вот так — все сам да сам… Все ерунда, все сказки… Ну, а люди-то окрестные другое говорят. Совсем другое. И у него, участкового, защиты требуют. А он, как в прошлом-то году этот ужасу нас тут случился, он прямо почернел весь, похудел, с лица спал. Приехал однажды ко мне — стемнело уж. И говорит: Вера Тихоновна, я у вас побуду, мотоцикл у забора оставлю, а попозднее пойду — проверить мне кое-чего надо тут неподалеку. Ну, я ни слова не возразила, вида даже не подала… А сердцем чувствую — ох неладно, беда будет. Около полуночи ушел он со двора — в форме, с пистолетом в кобуре, в макинтоше своем непромокаемом — ночь-то сырая выдалась, туманная. Дождик накрапывал. Я жду — спать не могу. Второй час, а его нет, третий. Меня прямо в дрожь бросило, чувствую — беда. Чуть рассвело, оделась я, собаку отвязала, пошла в поле туда, к Борщовке…
Катя наклонилась к учительнице, потому что та отчего-то перешла на шепот.
— Ходила я, ходила — нету его нигде. А туман стелется, не видно вдаль-то… А пес мой все назад меня тянет, скулит, хвост поджимает. Пошла я назад. И вышла на край поля-то — гляжу, а в траве под грушей старой вроде копна какая-то темнеет, бугорок. И Тузик начал с поводка рваться, скулить. Подошла я — батюшки мои, а Коля-то Трубников лежит ничком на земле. Без памяти. Как дочку-то Чибисова в этот раз в обмороке нашли — так и он тогда лежал! В землю лицом уткнулся, а в руке пистолет зажат, словно он в кого-то стрелять хотел, защищаться от чего-то. Стала я его в чувство приводить…
—Он был пьяный, да? — тихо спросила Катя.
— Какой там пьяный! Он и в праздники-то в основном не пьет, а все самогонщиков ловит. С сердцем у него плохо было! Припадок. У такого-то мужика здорового — и с сердцем! С чего, а? Ну, подняла я его кое-как, повела. Довела до дома Галины, разбудила ее. Она ему под язык нитроглицерин, а сама бегом к Павловскому — по телефону «Скорую» вызвать. Колю-то сразу в больницу забрали, с сердцем шутки плохи.
— Он вам сказал, что с ним произошло? Как он очутился на краю поля под грушей? — спросила Катя.
— Мне он сказал только, что шел, и вдруг плохо ему стало, мол, не помнит ничего. Сердился каждый раз, как мы с расспросами на него наседали. Только я и без слов его знаю, что с ним там приключиться могло.
— Что?
— А то, что ночью по здешним полям не след никому ходить. Он вот тоже не верил ничему, а люди-то говорят… Ну, и проверить, видно, захотел, посмотреть. Да все сам; в одиночку. А сердце-то и того, не выдержало. Ночью на здешних полях такое привидеться может, что и… Огни он увидал, вот что. Голову на отсечение даю! Многие их тут у нас, перед тем как в Борщовке этот ужас-то случился, видели, да прочь бежали. А он не побежал, а проверять пошел — милиционер же! А люди умные говорят, что за мертвыми огнями в тумане или ночью-последнее дело ходить. Куда они приведут, к кому — этого нам лучше не знать. Не дай бог узнать! — Брусникина еще ниже наклонилась к Кате: — Я ведь Трубникова на том самом месте нашла, про которое вам рассказывала. Здешние говорят, что на этом месте прежде как раз четыре могилы было… Вроде запахали их, когда поле расширяли. А с Колей-то, как он из больницы вышел, неладно что-то было. По лицу видно — неладно. Отец Феоктист — мне Островская по секрету рассказывала — с ним беседу имел. Вроде даже молитву над ним читал. Сам-то Коля сейчас про это не любит вспоминать, но я-то помню…
— И все же я никак не пойму, зачем он в ту ночь отправился в поле к какой-то Борщовке? — тревожно спросила Катя.
— То есть как это вы не понимаете? — Брусникина смотрела на нее испуганно и недоуменно. — Вы же сюда к нам посланы расследовать все это.
— Я приехала расследовать убийство Артема Хвощева.
— Так это ж только что вот было, девяти дней еще не прошло, а тот-то ужасный прошлогодний случай… разве вы не… — Брусникина растерянно посмотрела на Катю, скорбно покачала головой. — Ох, матерь божья, спаси и помилуй нас. — Она поднялась и поплелась прочь от Кати к грядкам.
— Вера Тихоновна! — окликнула ее Катя, но Брусникина не ответила. Ходила между огуречных грядок, наклонялась, как робот.
К завтраку на столе у электрического самовара стояла миска, полная свежих огурцов. Но, несмотря на это, Брусникина в отношении Колосова так и не сменила гнев на милость, и в результате чуткая Катя, кое-как пытавшаяся сгладить неловкость, ощутила, что и в Татарском хуторе незваный ночной гость хуже татарина.
Никита проснулся в восемь. Раздевшись до пояса, долго плескался у колонки на улице, затем смущенно, избегая встречаться, взглядами с Брусникиной, шепнул Кате:
— Поедем к Трубникову, по дороге в курс событий меня введёшь.
Его черная девятка стояла за забором рядом с Катиной машиной.
— Все хочу посмотреть на тебя за рулем, — сказал Никита.
— Ты вообще очень много всего хочешь, — парировала Катя. — Садись, прокачу. Только я дорогу в Столбовку толком не знаю.
— Ну, с таким шофером далеко не уедешь, — усмехнулся Никита и открыл свою девятку, сел за руль сам. Катя села рядом, донельзя довольная.
Никита включил зажигание.
— До свидания, извините меня, пожалуйста, — сказал он громко выглянувшей на шум мотора из окна Брусникиной.
Выехали на дачную дорогу, миновали дома у реки. У поворота на Столбовку Катя неожиданно попросила остановиться.
— Давай пока без Николая Христофоровича поговорим, — сказала она. — Тем более о показаниях Полины ему известно. Тебе как, только факты голые излагать или же и мои личные впечатления? …
— Факты и все остальное. Но сначала факты, — буркнул Никита. Но слушал ее очень внимательно, ни разу не перебив…
— Как тебе показалось, девчонка не лжет? — спросил он, когда Катя закончила свой первый отчет.
— Думаю, ложь не была бы такой бестолковой и бессвязной. Кажется, Полина рассказала все, что видела. Что успела увидеть, пока не потеряла от страха сознание.
— Что успела. Второй раз в передрягу попадает. Что-то часто слишком. В первый раз были хулиганы, второй раз некто, кого она разглядеть не успела.
— Не смогла.
— Или не захотела. — Колосов опустил боковое стекло, закурил, — Так, значит, ее слова показались тебе правдивыми?
— Никита, скажи мне честно, — Катя отвела от лица волосы. — Для чего ты меня сюда послал?
— А ты еще не догадалась? — Колосов повернулся к ней всем телом, по-медвежьи.
— Я бы догадалась сразу, как приехала, — сказала Катя, — что это не единичный случай, а рецидив или, возможно, даже серия, если бы меня не сбили с толку одной странной историей, похожей на мрачную сказку.
— А, ты про это, — Колосов криво усмехнулся.
— Про это самое. Тебе самому об этом от кого стало известно? Небось от Трубникова?
— Угадала, от него.
— Никита, а я хочу, чтобы мне стало известно непосредственно от тебя, что здесь такое произошло в прошлом году.
Колосов выбросил сигарету за окно, снова включил зажигание.
— Сейчас узнаешь. Я, собственно, за этим сюда и ехал, мчался, как метеор… Да, а встретили меня холодно, прямо-таки водой окатили… Ну да ладно, нам не привыкать к таким вещам, — он покосился на Катю. — А чего ты не хочешь, чтобы Трубников был с нами?
— Потому что ты сам говорил — он местный, — ответила Катя. — Мне теперь кажется, что ты вкладывал в это понятие некий особенный смысл. Куда мы едем?
— За границу, — хмыкнул Колосов и прибавил газа. — Не бойся, далеко не увезу, тут рукой подать — соседняя область. А там на заднем сиденье папка. Документы потом посмотришь, я их тебе для этого и привез. Сначала взгляни на фотографии.
Катя обернулась. На сиденье лежала та самая папка, которую она видела еще в кабинете Колосова. Она взяла ее, мельком взглянула на первые листы — это были копии документов и рапортов из какого-то оперативно-розыскного дела. В боковом кармане в плотном конверте лежала толстая пачка фотографий. Катя вытащила их и…
Ощущение было такое, что она обожглась. Обожглась о первый же жуткий снимок с места неизвестного ей происшествия.
Жертва была снята на вытоптанном участке ржаного поля. Собственно, это не было целое человеческое тело, а только части, окровавленные фрагменты плоти. Бесформенный обрубок — туловище с обрывками залитой кровью одежды, в которой с трудом угадывались пиджак, мужская белая сорочка и галстук, отдельно лежащие среди сломанных, смятых колосьев руки, ноги. Самое жуткое и нелепое было то, что на ногах, лишенных туловища-, были целы ботинки, носки и лохмотья брюк. На окровавленном запястье отрубленной руки четко виднелись мужские часы на золотом массивном браслете. На распухшем багровом мизинце — массивный золотой перстень-печатка, а сама скрюченная, измазанная землей кисть была похожа на птичью лапу. Наследующем снимке была снята отдельно голова. Можно было лишь угадать, что это голова человека, мужчины, так сильно она была изуродована. Снимок был сделан так, что на нем ясно было видно, как далеко лежала голова от остальных останков. Остальные фотографии запечатлели искореженную черную иномарку. Она лежала на боку на дне какого-то, глубокого оврага. Багажник машины был открыт, двери смяты, стекла выбиты.
— Когда это точно произошло? — севшим голосом спросила Катя, невольно отвращая взгляд от снимков, чувствуя тошноту.
— Двадцать девятого июня прошлого года.
— Но как же так… Как получилось, что я… что мы в пресс-центре ничего об этом не знали? Я точно помню, что о Славянолужье я впервые услышала от тебя неделю назад. А в прошлом году у нас никаких сведений не было. Такое убийство с расчленением — его не было в сводках! Я бы его не пропустила, запомнила.
— А его и не было в наших областных сводках, — сказал Никита. — Смотри, вот это место.
За снимками Катя не заметила дорога. А сейчас, смотря в окно, увидела уже знакомый, узнаваемый пейзаж, но только с другой точки. Татарский хутор и река Славянка теперь виднелись вдалеке. Зато Лигушин лес приблизился вплотную. Его разделяла большая просека с высоковольтной линией. Возле просеки и на опушке лес был весь сплошь березняк — светлый, пронизанный солнечными лучами. Веселый, карнавально-сказочный. За лесом виднелся скошенный луг с аккуратными стогами сена, разбросанными тут и там. Но среди берез траву не косили — среди зелени пестрели цветы. Катя, выйдя из машины, сладко задохнулась от их медового густого аромата.
К лесу, лугу и высоковольтной линии узким клином выходил участок ржаного поля. Слева его окаймляла пыльная и разбитая проселочная дорога.
— Здесь были найдены части тела, примерно в двухстах метрах от дороги, во ржи, — сказал Никита, указывая на золотистый клин. — Если пройти по этой дороге два километра, будет деревня Борщовка и шоссе Тула — Ясногорск — Серпухов. Здесь, где мы с тобой стоим, уже не наша область, а Тульская. Поэтому информация об убийстве прошла не по нашим сводкам, а по сводкам соседей.
Катя внезапно вспомнила, как участковый Трубников, когда они осматривали окрестности, Многозначительно упомянул о близкой границе между областями.
— В тот раз сюда на место выехали не наши, а с УВД Тулы? — спросила она.
— Из Ясногорска дежурная опергруппа прибыла. Трубников приехал и я, правда, не моментально, а как только смог добраться.
— А почему ты приехал сюда? Тебя что, вызвали? Ты же знал, что это не наша территория.
— Такие убийства границ не имеют. Если бы не эти два километра в сторону Борщовки, это было бы все наше. И потом, Катя… в душе я чувствовал: нас это тоже не минет, коснется. Дело стала вести ясногорская прокуратура. Но сейчас оно приостановлено, висяк.
— А личность убитого они хотя бы сумели установить? Или он до сих пор так и не опознан?
Колосов посмотрел на Катю.
— Потерпевший, несмотря на все ранения и обезображивание лица, был установлен сразу же, в тот же день, — ответил он спокойно. — Паспорт его и водительские права были найдены в кармане того, что прежде было его пиджаком. Паспорт, права, документы на машину — все на имя Бодуна Богдана Богдановича, пятьдесят второго года рождения…
— Он местный?
— Нет, Катя, он не местный. Там данные на него есть — потом прочтешь, я тебе копию справки оставлю. Бодуна ясногорцы почти сразу же проверили — это было совсем не трудно и по системе «Дактопоиск», и по ИЦу, потому что Бодун был дважды судим, последний раз освободился в девяностом году. С этого времени к уголовной ответственности не привлекался. Был прописан в Люберцах, имел там собственный дом. Примерно с девяносто второго года он занимался бизнесом. В последнее время перед своей смертью был фактическим владельцем ночного клуба «Бо-33» на Лужнецкой набережной в Москве.
— А как же он очутился в этих местах? — недоуменно спросила Катя. — Это тогда, год назад выяснили?
— Только отчасти. Было установлено, что днем накануне убийства Бодун находился в Туле. По предварительной информации, он приехал туда из Москвы в связи с проводимым там земельным аукционом. Вечер он провел в загородном ресторане Усадьба. По словам официантов, опознавших его фото, Бодун покинул ресторан около часа ночи. Уехал он один, на своей машине — том самом «БМВ», что виден у нас на снимке. По результатам вскрытия и экспертизы в крови его был обнаружен алкоголь. Так что на момент смерти он был примерно в средней степени опьянения.
— Куда же он поехал из ресторана ночью? Домой в Москву? — спросила Катя.
— А вот это первый весьма интересный и непростой вопрос — куда он поехал?.. — Никита махнул рукой на дорогу: — Прямое шоссе на Ступино и дальше на Москву — там, а он свернул в противоположную сторону — сюда. Версий этому с самого начала было три: либо Он спьяна заблудился, либо таким образом хотел сократить путь. Но в таком случае он направлялся не в Москву, а, скорее всего, в сторону Ясногорска. Тут через пятнадцать километров бетонка начинается и дальше выход, как я и говорил, на дорогу Тула — Ясногорск — Серпухов. Либо он свернул сюда, потому что ехал непосредственно в Славянолужье. Лично мне только две последние версии кажутся верными. Потому что даже пьяный вряд ли перепутает магистральное шоссе с деревенским большаком.
— Как его убили? — спросила Катя. — Во сколько?
— Убит он был, по данным экспертизы, около трех часов ночи. Так и выходит — примерно столько ему понадобилось времени, чтобы добраться от ресторана до Борщовки по шоссе. Видимо, он был кем-то остановлен на дороге. Почти сразу же его оглушили сильным ударом по голове, оттащили в рожь и уже там добили ударами тяжелого металлического предмета по голове и лицу. Затем расчленили тело.
— Для чего? Это же бессмысленно.
— Части тела были хаотично разбросаны в радиусе нескольких метров; А вот голова была обнаружена гораздо дальше — на расстоянии четырнадцати метров от туловища.
— Убийца зачем-то отнес ее подальше, чтобы спрятать? Никита нагнулся, поднял с дороги небольшой камешек и размахнулся и забросил его далеко в рожь.
— Мы с Трубниковым потом сами все тут облазили, осмотрели весь участок — в том месте следов не было, рожь никто не примял. С головой тот, кто убил Бодуна, поступил вот так — взял за волосы и зашвырнул подальше, как мяч. Судя, по расстоянию, это был сильный, яростный бросок. Катя содрогнулась.
— Но все-таки хоть какие-то следы вы нашли? — спросила она тихо.
— Следы крови. Кровь второй группы, как и у Бодуна. Фрагмент следа протектора его машины. Осколки разбитого лобового стекла.
— А в самой машине, в салоне?
Никита снова закурил.
— Видишь ли, в чем дело, Катя… Есть одна странная деталь. Когда обнаружили труп Бодуна — его «БМВ» здесь, на дороге, не было.
— То есть его нашли где-то в овраге, как на фото?
— Как я говорил, Бодуна убили в три утра. А тело обнаружили только в час дня….
— А кто обнаружил? — перебила Катя.
— Сначала водитель рейсового автобуса увидел с дороги, как над полем вдали кружит стая ворон. Но он поначалу этому и значения не придал, только потом вспомнил, когда его милиция в числе других опрашивала. А непосредственно на труп наткнулся художник один, местный дачник по фамилии Бранкович.
— Савва Бранкович?!
— Он. По его словам, он около часа дня ехал мимо на своем мотоцикле «Ямаха». Потом уже проверили — он действительно по здешним проселкам часто на мотоцикле гоняет. Он сказал оперативникам, что тоже увидел стаю воронья над полем и решил, что во ржи пала какая-то скотина — лошадь, корова, решил посмотреть. И таким образом оказался на месте убийства. Но в милицию позвонил не он, а Чибисов. Бранкович сначала позвонил ему в офис агрофирмы, потому что, по его словам, он, как иностранец, просто не знал, кому звонить и к кому обращаться.
— А что же машина, этот «БМВ»?
— Машины не было. Здесь осмотрели порядочный участок, прилегающий к месту происшествия, но «БМВ» не нашли. Хотя по следу протектора и осколкам лобового стекла было ясно, что Бодун приехал именно на машине. Да и документы и права были при нем.
— А тот овраг что же не догадались осмотреть? — спросила Катя.
— Давай проедем туда. — Никита вернулся в машину.
Дорога обогнула поле и опушку леса. Слева начался холмистый степной участок. Здесь уже не было полей — только трава, заросли кустарника, небольшие рощи и Тенистые лощины. Далеко на пригорке паслось стадо коров. С такого большого расстояния животные были похожи на рой коричневых насекомых, густо облепивших зеленый склон.
Никита проехал мимо какой-то старой, совершенно уже развалившейся хозяйственной постройки. Катя так и не поняла, что это — обвалившийся цех или заброшенная ферма с проржавевшей разоренной крышей, со слепыми окнами без рам и стекол, покосившимися стенами. За этими печальными руинами взору открылись вросшие в землю полусгнившие деревянные срубы старых домов, заколоченные крест-накрест досками, заросшие до самых окон лебедой, лопухами и крапивой. Когда-то здесь тоже был хутор или небольшая деревенька, а теперь серые, изъеденные дождями дома-призраки догнивали свой век.
Контраст между этим диким, заглушённым сорной травой пейзажем и той возделанной, окультуренной землей в окрестностях Татарского хутора с его новыми благоустроенными особняками, чистенькими дачами, песчаными речными отмелями, наливающимися колосом нивами и фруктовыми садами был разителен.
Никита остановил машину. Справа от дороги начинался глинистый спуск в небольшой, но глубокий овраг. На дне его Катя увидела сильно покореженный, проржавевший от дождей и снега черный «БМВ». Это была уже не машина, а только ее скелет.
— Ясногорцы территорию, прилегающую к месту происшествия, прочесывали, машину все искали. А уже под вечер, когда я собрался в Москву возвращаться, Трубникова вдруг идея озарила, что машину могли просто с места убийства куда-то перегнать с целью последующей перепродажи. И спрятать до поры до времени, например, в какой-нибудь автомастерской. А их тут поблизости всего две: одна у опорного пункта на шоссе, а другая здесь, неподалеку, у бензоколонки. Ну, мне все равно было, какой дорогой в Москву возвращаться, я и согласился поехать с ним проверить эту автомастерскую: В тот вечер год назад мы проезжали именно здесь. И «БМВ» в овраге — ты видишь, Катя, его нельзя не заметить с дороги — не было.
Катя напряженно смотрела на Колосова.
— Я уехал, а через два дня мне снова позвонил Трубников и сказал, что на дне оврага лежит черный «БМВ». Я вернулся сюда сразу же, ребята из Ясногорского УВД тоже прибыли. Машина Бодуна была там, внизу, разбитая. В салоне были следы засохшей крови. Дактилоскопия ничего не дала, кроме отпечатков пальцев самого Бодуна. Получается, что «БМВ» сбросили в овраг спустя два дня после убийства его владельца. Понимаешь, что это означает?
Катя взглянула вниз на останки некогда шикарной иномарки.
— Кто-то забрал «БМВ» с дороги у Борщовки, где-то два дня прятал, а затем столкнул в овраг… Ты хочешь сказать — убийца местный? Он никуда не скрылся, а находился тогда здесь, в Славянолужье?
— Да…
— А почему же тогда… — Катя посмотрела на Колосова. — Почему же ты сразу, с самого начала не сказал мне об этом? Почему скрывал от меня, хотя вся здешняя округа, все старухи знают, что убийство Артема Хвощева уже не первый случай и…
— Катя, именно поэтому я и молчал. Ты пойми, — Никита взял ее за плечи, развернул к себе, — я хотел, чтобы ты не была заранее связана никакими предположениями, предрассудками. Убийство Бодуна ясногорский розыск разрабатывал в самой тесной связи с его прошлыми судимостями, криминальным окружением и коммерческой деятельностью. Они увязли во всем этом, и дело зашло в тупик. Им не удалось даже выяснить, куда он ехал в ту роковую ночь — в Ясногорск или же в Славянолужье, к кому.
Московские дела Бодуна, ситуация, сложившаяся в его ночном клубе, ясногорцами вообще изучалась слабо. Они всего-навсего направили в МУР запросы. Сам клуб вскоре был продан с молотка акционерами новому владельцу, и таким образом, все концы вообще потерялись. И тут, в этом богоспасаемом затишье, тоже все было целый год спокойно. А когда убили этого парня…
— Все равно ты мне должен был обо всем сказать сразу, — упрямо повторила Катя, — а ты послал меня сюда вслепую тыкаться!
— Я же не был уверен, что между этими убийствами существует связь. Я и сейчас в этом совсем не уверен. Я послал тебя сюда, чтобы ты проверила как раз эту мою неуверенность.
— Как это?
— Да так. На Полину Чибисову однажды уже нападали.
— Но это были хулиганы, мальчишки, один вообще малолетка. И потом, сейчас никого из них нет здесь, а у тех, кто остался, — алиби. Трубников это говорит…
— Да, но факт-то нападения остается. Я хотел, чтобы ты допросила Чибисову и выяснила… понаблюдала за ней. Убийство Артема Хвощева вполне может быть связано с этой девчонкой. Посылая тебя сюда, предполагал, что у нее могли быть шашни с кем-то раньше. Кто-то мог приревновать ее к Хвощеву и разделаться с ним. Я хотел, чтобы ты для меня прояснила только эту одну версию. Это было очень важно, прежде чем строить бездоказательно версии о какой-то связи между этими случаями. Да, в некоторых чисто внешних деталях, в самом почерке эти убийства совпадают. Но это еще ничего не значит. И, кстати, из того, что ты мне сейчас рассказала, я понял, что ты и сама не до конца уверена в том, что Артема Хвощева прикончили не из-за этой Полины. Если бы я сразу сказал тебе о Бодуне и всех деталях его убийства, ты бы невольно находилась под впечатлением от этих фактов. А это бы только мешало.
— Кому, чему?
— Мне. Тебе. И делу.
—А так вслепую я тебе и делу очень помогла, да? — усмехнулась Катя невесело. — Знаешь, Никита, ты только не обижайся. Но иногда ты вроде бы и все правильно говоришь, а на деле такая чушь получается. Сплошное мудрствование. Ты не хотел, чтобы я приехала сюда с предубеждением о три, что это повтор. А в результате твоей скрытности у меня сложилось иное предубеждение. Можешь меня поздравить:
— Какое? — хмуро спросил Никита.
— Какое… Словами сразу не объяснишь. А вообще, как же теперь расследование дальше пойдет? Мы будем убийство Хвощева раскрывать, а ясногорцы убийство Бодуна, происшедшее в пяти километрах от хутора Татарского?
— В семи, — поправил Никита. — Теперь так будем работать, что вскоре, я думаю, на днях, эти дала соединятся в одно производство. У нас.
— Ага, тогда вообще нет логики в твоих поступках в отношении меня.
— Пока нет логики и в том, что прошлогоднее убийство владельца ночного клуба — приезжего для этих мест — и нападение на местного девятнадцатилетнего парня и его девчонку как-то связаны.
— Да уж, на первый взгляд в это трудно поверить, — Катя пристально смотрела на Никиту. — И все же, наверное, здешних тогда, год назад, проверяли на причастность?
— Трубникову запрос из соседней области пришел. Он опросил всех, Кого мог. Фотографию из паспорта Бодуна предъявлял на опознание. Никто из местных его не узнал. Он так и остался — чужак, приезжий.
— Мне рассказывали одну мрачную историю, и в ней тоже — вот странно — фигурировал чужак, — сказала Катя, — и он тоже был чем-то вроде криминального авторитета по тем временам. Главарь банды. И смерть его тоже была ужасной и таинственной. И произошло все на поле… И даже некоторые детали совпадают.
—К чему ты мне все это говоришь? — поморщился Никита.
— К тому, что ты сам виноват, что у меня сложилось предубеждение… Ну а все же я никак не пойму — ты столько молчал, скрытничал и вдруг — бах! Примчался среди ночи, всех распугал, шороху навел. И все мне рассказал, все карты открыл. Что произошло?
— Произошло то, что я начинаю плотно заниматься Бодуном. В отношении его появились кое-какие подвижки.
— Какие же? Или это тоже пока великая тайна?
— У нас вроде бы появился свидетель, который располагает информацией о том, что за человек был этот самый Бодун и что это был за клуб такой — «Бо-33», ныне переименованный в «Пингвин». Возможно, мы узнаем и о причинах, заставивших Бодуна приехать сюда, в это затишье.
— Значит, ты скоро уедешь? — спросила Катя.
— Да, уеду и вернусь. А ты пока останешься здесь, хорошо?
Катя снова взглянула вниз — они все еще стояли над обрывом, в глинистое дно которого ушел искореженный остов черной машины. Внезапно Катя представила себе очень ярко, как эта машина, кувыркаясь, переворачиваясь и гремя, летит с кручи вниз. Дорогим новым «БМВ» не захотели воспользоваться с выгодой.
— Там на снимках трупа, — сказала она, — у Бодуна перстень и часы…
— Все осталось нетронутым. Часы даже не встали. Это только в фильмах всегда часы встают, показывая точное время убийства. А часы Бодуна шли. Швейцарские… Я это сам видел, меня чуть на изнанку не вывернуло, — тихо произнес Никита, — Рука среди колосьев валяется, и часы идут, тикают… Тот, кто это сделал с Бодуном, не нуждался в его вещах.
— Как и в вещах Артема и Полины, — Катя помолчала. — Знаешь, говорят: только мертвецам уже ничего не надо.
