Глава 21
ДИСПУТ
Такой реакции от Салтыкова не ожидал и Никита Колосов. Честно признаться, к такому повороту событий он был совершенно не готов. Вообще любовные мелодрамы были не по части уголовного розыска.
Алексея Изумрудова привезли в отделение милиции в Воздвиженское. И спустя четверть часа туда же примчался и Салтыков — взмыленный как лошадь и неистовый как торнадо. Сопровождал его Мещерский, мужественно игравший свою коварную роль до конца. Никита оставил им обоим на растерзание Кулешова. Он все же начальник ГОМ, ему и ложиться, как говорится, грудью на амбразуру. Пока в кулешовском кабинете гремела гроза и сверкали молнии, сам он тихонечко вывел через запасной выход скованного наручниками я совсем упавшего духом Изумрудова, посадил его в свою «девятку» и форменным образом увез — куда глаза глядят.
— Куда вы меня, куда? — раскудахтался испуганный Изумрудов, но Никита, продолжая играть свою коварную роль, на эти его жалкие вопросы не отвечал. Мрачно усмехался и знай жал на газ во всю железку.
Он доставил парня на то самое место, где было найдено тело священника. Обстановка здесь была самая подходящая: осенние дни коротки, смеркается рано. А тут еще тучки небесные… вечные странники, подвалили: Угрюмо было на пустынной сельской дороге. Угрюмо и неуютно.
— Узнаешь место, Алексей, как там тебя по батюшке — Андреич, что ли? — спросил Никита Изумрудова, закуривая.
В кармане у него лежала справка из информационного центра МВД, к которой черным по белому значилось, что Изумрудов Алексей Андреевич, уроженец г. Выборга, ранее не судим и к уголовной ответственности не привлекался. Жалкие эти сведения не грели душу. На Лешу Изумрудова, за освобождение которого потомственный аристократ граф Роман Валерьянович Салтыков бился с милицейскими бюрократами-утюгами как лев, никакого дельного, полезного компромата всеми принятыми оперативно-разыскными мерами добыто не было. Впрочем, как и.m всех остальных фигурантов. И это Никиту страшно огорчало.
— Ну что воды в рот набрал? Место, я спрашиваю, узнаешь?
— Н-нет.
— Как это нет?
— Это… это, кажется, дорога на автобусную остановку и в Тутыши, — выдавил Изумрудов.
— Верно. И когда же ты был тут в последний раз? — Никита грозно нахмурился.
— Н-не знаю. Летом. Я на машине тут ехал. Потом еще на велике…
— На каком ещё велике? Вы ж тогда с отцом Дмитрием пешком здесь шли.
— Да, правильно. Мы пешком, мы… — Изумрудов осекся, поднял растерянный взор свой на Колосова и…
— Выходи, — коротко скомандовал Никита.
— Зачем?
— Выходи, я сказал! — Никита вытолкнул парня из машины. Рывком выбрался сам. Эх, коли играть роль утюга, тогда уж в полную силу, смачно. Жаль, зрители не видят: кто в Лесном остался раны зализывать, а кто и в отделении милиции рубаху от Джордже Армани на себе рвет.
— Давай, показывай на месте, как ты его прикончил, — он сгреб Изумрудова за грудки. — Ну? Быстро показывай, как ты убил здесь священника!
— Я его не убивал! — завопил Изумрудов. И от этого заячьего вопля нежная изысканная красота его (на которую, исходя из уже известных обстоятельств, обратил внимание и Колосов) сразу как-то поблекла, полиняла. Изумрудов стал похож на плаксивую женщину с мальчишеской фигурой и мужской модной стрижкой.
— Нет смысла запираться. У нас есть свидетель, который тебя видел вместе с отцом Дмитрием в день убийства. Давай, давай, пацан, не зли меня. Колись, рассказывай, как дело было. Увидишь, сразу легче станет. И слезы высохнут. Давай на месте демонстрируй детально: что, где, как. А потом и к убийству вашей реставраторши Филологовой плавненько перейдем.
— Да вы что? — Изумрудов попятился, выставляя вперед скованные наручниками руки. Он словно защищался от надвигающегося на него Колосова.
— Будет легче, пацан. Вот увидишь. Ну?
— Но я никого не трогал!
— Будет хорошо, — интимным голосом демона-искусителя обещал Никита. — Кайфанем на пару, а?
— Я не убивал, это какая-то ужасная ошибка. Ваш свидетель ошибается. Он наговаривает на меня, врет!
«Ох, где-то я уже это слышал, — подумал Никита. — Не иначе как от этого… Журавленка в Лесном».
— Кто бы вам что ни говорил — не верьте. Он просто не мог меня здесь видеть, — Изумрудова несло в оправдательном экстазе. — Я ведь не идиот, я отлично помню тот день. Мы вечером с Валькой Журавлевым в дом отдыха ходили, в Интернет-кафе. Нас там сто человек видело, спросите! А мы видели ваши милицейские машины с мигалками на дороге. Но я был тогда с Валькой, он подтвердит!
— Отца Дмитрия убили гораздо раньше.
— Раньше? — лицо Изумрудова застыло. — Но ведь это было вечером? Вечером, правда? А я приходил к нему…
— Ага, наконец-то. Хоть одно слово правды появилось, — Никита прищурился. — То, что это именно ты приходил к отцу Дмитрию в тот день, я и так знаю. Давай выкладывай — зачем.
Изумрудов вытер скованными руками пот со лба. От переживаний он взмок. «Мне бы сразу тогда в Лесном его первым выдернуть, а не канителиться с Журавленком и его поносом, — подумал Никита. — Сколько времени зря упущено!»
— Я приходил в церковь. Это было днем, где-то около часа дня, — Изумрудов силился быть точным. — И я приходил вовсе не к отцу Дмитрию.
— А к кому же, интересно?
— Мне надо было просто поговорить со священником. Спросить… А отца Дмитрия я и не знал.
— Врешь.
— Нет, правда, я видел его всего дважды до этого. Он приезжал в Лесное освящать дом и павильон, — Изумрудов стиснул пальцы. — Его Роман приглашал, Роман Валерьянович, сам. А я там с ним даже и не разговаривал, стеснялся. А в тот день я решил зайти в церковь, узнать про одну вещь. Мне не нужен был конкретно этот отец Дмитрий, уверяю вас. Мне нужен был просто любой священник…
— Любой? Но встретился тебе там отец Дмитрий?
— Да. Он как раз церковь запирал, он куда-то торопился. Я не хотел его задерживать. Но он спросил: «Вы ко мне, молодой человек? У вас ко мне какое-то дело?» Может быть, он узнал меня — он ведь видел меня накануне в Лесном. Решил, наверное, что меня Роман послал…
— Валерьянович. Романом Валерьяновичем шефа твоего зовут. Ты слишком уж фамильярничаешь, Леша. Да и он что-то уж слишком горячо о тебе печется.
Изумрудов отвернулся.
— Ну дальше. Что же ты замолк? Значит, в тот день, в четверг, ты пришел в Воздвиженскую церковь примерно в час дня it встретил там отца Дмитрия, так? И что было потом?
— Я сказал: у меня к вам один вопрос, очень важный. А отец Дмитрий ответил: «Ну раз важный — делать нечего. Наверное, окреститься желаете, молодой человек?» Но я сказал: «Я крещеный, мне просто надо поговорить с вами. Кое-что узнать». А он сказал: «Извините, в город еду, на автобус спешу. Но если это срочно, пойдемте, побеседуем по дороге». И мы пошли вместе на остановку к шоссе.
— И что было дальше?
— Мы дошли, почта сразу же и автобус приехал. Отец Дмитрий сел в него, а я остался.
— Вы шли здесь, этим путем?
— Да, — Изумрудов потупился. — Это же самая короткая дорога до остановки.
— И какой же вопрос у тебя был к отцу Дмитрию?
Изумрудов молчал.
— Диспут ты, что ль, со святым отцом устроить собирался? О чем? На какую тему?
— Я… мы шли, и я все никак не мог собраться с мыслями, с духом собраться… Не мог решиться. Он все спрашивал меня — чем я занимаюсь, где меня крестили, кто мои родители… Он казался таким простым, доступным, интеллигентным. Но я все равно никак не решался.
— Чего ты не решался?
— Не решался заговорить об этом, — с трудом выдавил Изумрудов.
— Да о чем?
Но Изумрудов снова умолк. «Так, — подумал Никита. — Кажется, и тут все дело в нашем кладе. Новая версия сказки про заклятое дьявольское сокровище». Изумрудов упрямо, смущенно молчал. И Никита решил зайти с другой стороны.
— Ты вот что мне скажи, Алексей Андреич, чего это шеф твой Салтыков так к Лесному душой прикипел? Такое строительство развел, сырость болотную вон по-ударному осушает. Ям каких-то по всему парку нарыл, а?
— Это же реконструкция полная, — промямлил Изумрудов.
— Реконструкция говоришь? А ты-то сам чем там занимаешься?
— Я помогаю. Если что надо привезти, достать — меня посылают.
— Ты что же там, рыбка золотая на посылках? — усмехнулся Никита. — У тебя и тачка есть? «Москвич»?
— Ага, железо, хлам, Я ее за четыреста баксов у одного парня в Питере купил.
— А твой Салтыков жалованье тебе платит?
Изумрудов не ответил. На его скулах выступили пятна румянца.
— Неужели не платит? Ой, — Никита покачал головой, — да брось ты. А что же тогда тебя там у него держит? Молчишь… Вообще-то, честно говоря, догадаться совсем нетрудно, — он вздохнул. — Друг бесценный, единственный… Но, по-моему, не только этим одним вы там в Лесном с ним занимаетесь. Молва идет среди местных — вроде клад ищете, а?
— Какой клад? — тихо спросил Леша Изумрудов. Никита смотрел на него сквозь дым своей сигареты.
Таким взглядом с экрана несравненный Лино Вентура в роли комиссара полиции гипнотизировал зрительный зал.
— Ты вот что, пацан, ты давай лучше всю правду, — сказал он. — Выгоднее это для тебя будет и спокойнее — от души совет даю. А то если убийство священника на тебя повесят по какому-нибудь сатанистскому мотиву — солоно тебе придется, мальчик светлый, в тюряге.
Изумрудов внимал, широко раскрыв глаза, словно не верил.
— Я священника не убивал, — прошептал он. — Никогда бы такого не сделал. Ни за что.
— Зачем же ты к нему ходил? — резко спросил Никита. — Что тебе было от него надо? Что ты хотел узнать?
—Я… хотел спросить его про венчание, — прошелестел Изумрудов.
— Чего? Про какое венчание?
— Про венчание. Бестужевский клад тут совсем не при чем. Про него не у священников надо спрашивать. А я хотел узнать… — Леша Изумрудов умоляюще взглянул на Колосова. И во взгляде этом ясно читалось: ну что ты мучаешь меня? Отпусти!
— Что ты хотел узнать? — Никита чувствовал, что еще минута — и его терпение -адское терпение лопнет. Стояли они столбами на обочине дороги. Мимо прогрохотал «ЗИЛ», груженный дровами — в Тутышах и Воздвиженском запасались топливом на зиму. На осине, росшей у перекрестка, каркал ворон — хрипел, как Иуда-удавленник, действуя на нервы.
— Я слышал, по одной радиостанции передавали. Один священник в глубинке обвенчал двух геев, — Изумрудов запнулся. — За деньги. За двадцать тысяч рублей, что ли, всего… Ну вот я и хотел выяснить, нельзя ли и нас тоже обвенчать за деньги, тайно. Швед… шведская семья.
От неожиданности Никита даже растерялся.
— И ты с этим шел к отцу Дмитрию? — после паузы спросил он.
— Да, я хотел спросить.
— Тебе Салтыков велел?
— Нет, но он часто говорил о шведской семье. Восхищался. И насчет Амстердама тоже говорил. Но там это очень дорого. И потом, там это связано с широкой оглаской. А он ведь потомственный, аристократ, о нем светская хроника писала. И у него семья, ребенок. Скандал мог сильно в будущем повредить ребенку, несмотря на то что они с женой почти уже совсем развелись… А здесь, он считал, никто и знать ничего не будет. Он потому и приехал сюда из Франции. Он мне сам признался: он устал быть там тем, кем он не может, не хочет быть. Он устал притворяться. А здесь свобода, воля… Он всегда говорил мне — здесь, в Лесном, покой и воля. Можно расслабиться, можно быть самим собой. Можно даже любить… Я знаю — он часто об этом думает, вот я и хотел сделать ему сюрприз. Я решил найти здесь в деревне священника. Спросить, не согласится ли он за деньги обвенчать двух геев.
— Спросил?
Изумрудов печально покачал головой:
— Нет, я не решился. Этот старик — отец Дмитрий… Мы шли с ним к автобусу. Он такой был… В общем, я не знал, как подступиться к нему, как начать, как денег предложить за такое венчание. Он был старой закалки, это сразу было видно… А того, ну про которого я говорил, того священника — это тоже передавали — из церкви выгнали…— И я так и не сказал ничего, просто молол чушь разную. Вспомнил про Филологову Наталью Павловну, про то, как она о ремонте церкви с ним в Лесном говорила, ну и плел что-то на эту тему. Врал, в общем. Потом автобус пришел, и он уехал. А я остался. И больше я его не видел.
— А разве вечером в шесть ты не вернулся к остановке, не ждал отца Дмитрия? — спросил Никита.
— Нет, что вы? Зачем мне было его ждать?!
— Хотя бы за тем, что дело, с которым ты якобы к нему шел днем, так и осталось нерешенным.
— Нет, я уверяю вас, я не ходил туда больше — ни в церковь, ни на остановку. Я в Лесном был. С тачкой возился своей, тормозные колодки менял. Потом круг решил дать, сцепление проверить. Отца Дмитрия я больше не видел!
— Кто был в Лесном из ваших в тот вечер?
—Да все были… Романа не было, а так все вроде… Но я точно не знаю, я с машиной возился — говорю же. Журавлева подбросить ее в магазин в Воздвиженское просила, но я с ремонтом не закончил, и она пешком ушла одна — вот это я точно помню.
— Во сколько она ушла из Лесного?
— Где-то в половине пятого. А я проехался, сцепление проверил, вернулся. В душ пошел, потом перекусил. Потом вечером уже мы с Валькой Журавлевым в дом отдыха мотанули, в Интернет-кафе. Там хоть оттянуться можно по-человечески, а то дома…
— Что дома? — спросил Никита. — Несладко у вас там в Лесном?
— Живем, — Изумрудов вздохнул. — Роман как может старается. Сколько денег тратит, только…
— Что?
— Если бы не он, в гробу бы я все это видел, — Изумрудов покачал головой. — Часа бы в этом чертовом доме не пробыл бы.
— Отчего ж это? В старинной графской усадьбе, будущем музее?
— Место — дерьмо. Там ведь что раньше было, знаете? Там психушка была всесоюзного значения, — Изумрудов поморщился. — И я точно знаю, там эти психи ненормальные врача прикончили. Говорят, на куски его живого порвали, как гиены. И в такой дыре сволочной жить? Ночью глянешь в окно — тьма кромешная. Ни света, ни людей. Прямо Мордер какой-то!
— Значит, ты категорически отрицаешь свою причастность к убийству священника?
— Да я клянусь вам! Здоровьем своим клянусь.
— И Филологову, значит, ты тоже не трогал?
— Я ее не убивал, зачем мне?!
— Зачем… Знаешь, пацан, вот это я бы и хотел знать — зачем, — Никита смотрел на Изумрудова мрачно-вопросительно. — Ты по прежней своей жизни вообще-то чем занимался?
— Я в рок-группе играл, — сказал Изумрудов. — Питерской одной, не крутой. Я петь хотел. Свою музыку сочинять, играть. Не вышло у меня…
— Ну погоди, дай срок. Салтыков поможет раскрутиться, — Никита усмехнулся. — У него денег много. Может, и еще прибавится, когда вы в Лесном этот самый бестужевский клад отыщете.
Изумрудов смотрел на свои скованные наручниками руки.
— Я в клады заговоренные не верю, — ответил он устало. — Это все сказки для малолеток и для дефективных придурков.