Глава 10
ВАТЕРКЛО3ЕТ
С самого утра Долорес Дмитриевна Журавлева не присела — все дела, заботы. Так всегда бывает по понедельникам после воскресного затишья: машина привоз рабочих, начинается новая трудовая неделя, и нет ни минуты покоя.
Переехать в Лесное и стать там консультантом рационных работ и хранителем будущей музейной экспозиции (которой пока еще не было и в помине) Долорес Дмитриевна согласилась после долгих мучительных раздумий и то лишь только из-за денег. По меркам Музейного фонда, где Долорес Дмитриевна бессменно трудилась почти двадцать лет, пятьсот долларов, положенные ей качестве жалованья Салтыковым, были приличной суммой. Возраст Долорес Дмитриевны был самый опасный — предпенсионный. В Музейном фонде шли постоянно реорганизации и сокращения. Долорес Дмитриевну на работе ценили, да и подруга ее профессор Филологова никогда бы не дала ее тронуть, сократить — ее слов многое значило в научных кругах, однако…
Однако все было сложнее, чем казалось на первый взгляд. И когда все та же Филологова сообщила Долорес Дмитриевне о предложении Салтыкова, которого она хорошо знала еще по Парижу, куда неоднократно ездила в составе самых разных делегаций, она почти сразу же поставила вопрос ребром: «Дорогая моя, это предложен нам с тобой надо принять, одна без тебя я там не справлюсь».
Перспектива крутых перемен, переезда из Москвы в область и жизни в отреставрированной усадьбе, превращенной не то в загородный клуб, не то в отель-музей вселила в сердце Долорес Дмитриевны сомнения и переживания, которых она доселе не знала. Она часто вспоминала, как работала; вместе с Филологовой в усадьбе Поленово, в Пушкиногорье, завидуя в душе хранителям этих прославленных музеев, известным на всю страну ученым, постоянно выступающим по каналу «Культура».
Долорес Дмитриевна считала, что и ей тоже есть что сказать с телевизионного экрана о разумном, добром, вечном. Но в Лесном с его сумбурной и нескончаемой стройкой все было совсем не так, как в Поленове.
Сама не зная как, Долорес Дмитриевна с головой погрузилась в ненавистный быт, в мгновение ока превратившись из консультанта-хранителя в самую обычную экономку. Кроме проблем с реставрацией интерьеров и воссоздания первоначального облика усадьбы, на нее лавиной обрушились обязанности кухни, уборки, слежки за тем, чтобы рабочие не воровали и не лодырничали, чтобы из Коломны вовремя приходила машина с продуктами и бельем из прачечной, и многое другое, от чего по вечерам адски болела голова и подскакивало дарение.
Наталья Павловна Филологова бытом в Лесном занималась. Она умела себя поставить и одновременно соблюсти все приличия. Да и Салтыков, кажется, уважал ее большей чутко прислушивался к ее мнению, потому что Наталья Павловна была ведущим специалситом по истории усадебно-парковой архитектуры восемнадцатого века. И знала фамильные хроники дворянских родов Салтыковых, Лыковых, Бибиковых, Бестужевых, Ягужинских, Меньшиковых, Голицыных, Мещерских, Нарышкиных и Трубецких намного лучше и подробнее, нем все их разбросанные по свету, разобщенные революциями, эмиграциями и всеобщим отчуждением, потомки.
А Долорес Дмитриевна была всегда лишь тенью своей подруги, да и по натуре — покладиста и безотказна… Когда из города приходила машина с продуктами, заказанными Денисом Григорьевичем Малявиным, ведавшим в Лесном не только стройкой, но и всеми повседневными бытовыми расходами, и оказывалось что, как всегда в спешке, позабыли заказать свежий творог, сметану или яйца, Долорес Дмитриевна, не ропща, брада в руки сумку, надевала куртку и старые кроссовки и сама отправлялась в Воздвиженское в магазин пешком.
Да, все это было, конечно, хлопотно и обременительно. Но Долорес Дмитриевна успокаивала себя мыслью о главном преимуществе жизни в Лесном: под крылом Салтыкова она и ее обожаемый, росший с трех лет без отца сын Валя существовали практически на всем готовом. Ежемесячную зарплату в пятьсот долларов в этой глуши не на что было расходовать. И в результате для сына Вали (о себе Долорес Дмитриевна думала мало) постепенно накапливался какой-никакой капитал.
В этот, столь памятный для всех обитателей Лесного понедельник у Долорес Дмитриевны было много неотложных дел, но на панихиду в церковь по отцу Дмитрию она все же успела. На кладбище, правда, не пошла, вернулась домой, в Лесное, на попутной машине. Водитель запросил пятьдесят рублей, и всю дорогу Долорес Дмитриевна корила себя за эту бессмысленную трату: и полтинник — тоже деньги, пригодятся — дайте срок. А из церкви можно было бы и пешком дойти и на этом сэкономить.
Дома, к своему удивлению, она застала в жилом флигеле лишь Марину Ткач, а более никого.
Из парка доносился шум стройки — там снова начала работать украинская бригада. Шабашники прокладывали дренажные канавы. Инженерная гидросистема, снабжавшая некогда пруды и фонтаны Лесного свежей проточной водой, давно была разрушена, и с самой весны на территории усадьбы возникли немалые проблемы с грунтовыми водами.
Марина Аркадьевна Ткач — в Лесном с некоторых пор для всех уже просто Марина — сидела на диване в гостиной, курила и смотрела телевизор.
— Здравствуйте, — приветствовала она Долорес Дмитриевну. — Вот, приехала, стучу, зову, а никого нет. Двери открыты. Сижу, жду, кто появится в этом гостеприимном доме.
— А что, и Дениса Григорьевича нет? — спросила Долорес Дмитриевна.
— Нет. Он вроде бы в автохозяйство с утра собирался.
Им тут какой-то насос потребовался срочно, машины с песком и экскаватор.
— Да уж, одними лопатами дренажные траншеи до белых мух ковырять можно. А что, и ребят тоже нет? Ни Алексея, ни Вали? — Долорес Дмитриевна подошла к окну, приподняла опущенную штору-маркизу. — Они, наверное, с рабочими в главном здании. А вы, Марина…
— Я заехала образцы обивочных тканей Роману Валерьяновичу показать, — быстро и внятно объяснила цель своего визита Ткач. — Специально в салоне забрала каталоги. Помните, еще в пятницу речь шла о тканях для обивки?
— Да, да, только это сам Роман Валерьянович хотел выбрать, лично. А он будет часам к четырем-пяти, не раньше, так сказал.
— Да? Он так сказал? — Марина пожала плечами. — А Денис говорил мне, что он будет весь день здесь.
Долорес Дмитриевна покосилась на собеседницу: ишь ты, здесь…
С некоторых пор в Лесном, на взгляд Долорес Дмитриевны, сложилась странная ситуация. Все это чувствовали, но не говорили об этом вслух. В мае, когда они только приехали и Салтыков нанял Дениса Малявина управляющим стройкой, вслед за ним в Лесном сразу же появилась и Марина Ткач. Появилась как близкая подруга, более того — гражданская жена Малявина.
Они жили вместе уже более трех лет. И, как слышала Долорес Дмитриевна досужие местные сплетни, именно эта красивая, самоуверенная и властная молодая женщина и стала главной причиной того, что собственный небольшой, но весьма успешный бизнес Малявина (кирпичный заводик в поселке «Луч») рухнул. У Марины, судя по всему, был алчный аппетит к жизни, которую, как она говорила, надо стараться прожить красиво, с блеском. Малявин полностью содержал ее, постоянно дарил ей дорогие подарки, а она умела их требовать и получать. Чем Марина Ткач занималась, помимо того, что помыкала влюбленным в нее Малявиным, для Долорес Дмитриевны было не ясно. Судя по вcему, она получила приличное образование, была остра и резка в своих суждениях, имела привлекательную ухоженную внешности отличную фигуру и хороший вкус. Малявин как-то обмолвился, что прежде она была актрисой" каком-то театре, но сама о себе Марина такого никогда не рассказывала.
В Лесное она буквально втерлась через Малявина и вскоре стала своей и даже начала энергично помогать во всех без разбора делах, постоянно и бесцеремонно вмешиваясь в самые разные вопросы, беспощадно командуя Малявиным, который ни в чем на словах никогда ей я противоречил.
Но дело было не только в этом. Долорес Дмитриевна как и все остальные, вскоре смекнула, что Марина ездила в Лесное совсем не для того, чтобы бескорыстно ради любви к самому процессу помогать своему безропотному сожителю. А затем, чтобы как можно чаще являть свою красоту, свои дорогие наряды, свои золотые русалочьи волосы, свой искусственный загар Роману Валерьяновичу Салтыкову.
* * *
Долорес Дмитриевна была в этом уверена также твердо, как и в том, что и милейшая Анечка Лыкова, зачастившая в Лесное вместе со своим братом, делает это же самое тоже ради одного Салтыкова. Что ж, обеих женщин Долорес Дмитриевна понимала. Она и сама когда-то была страстно влюблена в своего бывшего мужа, отца Вали, бросившего ее ради молоденькой аспирантки.
В принципе, что скрывать, Салтыков был блестящей партией для обеих, такой, о которой они и мечтать-то не могли. В Лесном уже ни для кого не было секретом, что он разводится со своей женой. Та ни разу за все это время не побывала в России, а если и звонила Салтыкову из Парижа, то только по финансовым вопросам, связанным с расторжением брака.
Однако было во всей этой весьма житейской ситуации и нечто такое, что наблюдательную Долорес Дмитриевну крайне тревожило и даже пугало.
Долорес Дмитриевна снова выглянула в окно и увидела, как Валя идет вдоль фасада дома по направлению к флигелю. Через минуту хлопнула входная дверь. А еще через минуту на аллее показался желто-синий милицейский «уазик». Взвизгнув тормозами, он остановился у центрального подъезда усадьбы, и из него выпрыгнули двое крепких парней. Один из них в форме капитана милиции был начальник местного отделения Кулешов, которого Долорес Дмитриевна видела в Воздвиженском, где все знали всех; А вот второй, похожий на спортсмена, был Долорес Дмитриевне незнаком.
— Марина, к нам вроде милиция зачем-то, — воскликнула Она. — Почему к нам? Неужели что-то опять случилось?
Марина достала из сумки телефон и быстро, в одно касание набрала номер. Долорес Дмитриевна догадалась, что она звонит Малявину — кому же еще в такой ситуации? Но телефон Малявина был отключен. Как отметила наблюдательная Долорес Дмитриевна, в последние недели это случалось что-то слишком часто.
Все утро понедельника Никита Колосов провел вместе с сотрудниками отдела убийств в Сбербанке в Бронницах и в пятом автобусном парке, обслуживавшем междугороднее сообщение на участке Бронницы — Воздвиженское — Старогряжск. Среди опрошенных сотрудников Сбербанка сразу трое кассиров-операторов, работавших в день убийства, опознали по фотографии в отце Дмитрии своего клиента и подтвердили, что он снял со своего счета деньги в сумме сорока трех тысяч рублей.
В Сбербанк, по показаниям, свидетелей, отец Дмитрий пришел один, без спутников и покинул банк около 16.30. В автобусном парка. Колосов разыскал водителя 214-го маршрута и контролера, вспомнивших священника среди пассажиров автобуса, ехавшего днем в Бронницы. Отыскали и водителя автобуса, который по расписанию должен был прибыть на остановку, где сошел отец Дмитрий в 17.20, но водитель показал, что из-за дождя и мокрого дорожного покрытия он в тот вечер в расписание не укладывался, опаздывая по всему маршруту в среднем на четверть часа. Священника он среди своих пассажиров не припоминал — по его словам, по вечерам автобусы идут битком набитые: народ возвращается с работы. По времени данные, полученные в ходе осмотра места происшествия и опроса сотрудников Сбербанка и водителей, в принципе совпадали. Но по-прежнему оставался невыясненным вопрос о неизвестном молодом спутнике отца Дмитрия, о котором говорил доктор Волков!
Когда Никита прибыл в отделение в Воздвиженское, он предложил Кулешову нанести визит в Лесное, чтобы детально допросить проживавших там Валентина Журавлева и Алексея Изумрудова. О том, что Катя побывала в эти выходные в Лесном, он еще не знал, потому что с утра даже не заезжал в главк, а отправился из Москвы прямо сюда.
Усадьба восемнадцатого века со всеми ее реконструкциями и строительными работами не произвела на него впечатления. Дом с допотопными коринфскими колоннами и два флигеля, несмотря на новую крышу, европейские окна и свежую штукатурку, воспринимался им все еще через призму размещавшейся там некогда психиатрической больницы. Подобные заведения Никите доводилось посещать по долгу службы, и ничего хорошего он там не видел.
То ли настроение было виновато, то ли всякое отсутствие хоть каких-то положительных результатов по раскрытию убийства, но Лесное Колосова, прямо сказать, просто раздражало. Дом похож на сарай, его еще отделывать и отделывать, парк — сплошной бурелом какой-то — весь буграми изрыт и ямами. Пруды грязные, вонючим илом затянутые.
В парке копошились рабочие. А что делали? Черт их разберет — что-то рыли, раскидывая сырую тяжелую глину лопатами. Было и еще одно обстоятельство, резко испортившее Никите настроение, — его «девятка» на обратном пути из Бронниц всерьез забарахлила. И ему с Кулешовым пришлось как идиотам мчаться в Лесное на дежурной «канарейке». В моторе же родной черной «жужелицы» предстояло еще вечером всерьез покопаться вместе с отделовским механиком, устанавливая причину поломки.
Кулешов, примерно владевший обстановкой в Лесном, сообщил, что «живут вон в том флигеле — кажется, обслуга и реставраторы, центральная часть усадьбы пустует, хотя отопление и электричество уже полностью подключены». К этому жилому флигелю они сразу же и направились. И там их встретили две женщины, а также, вот удивительно, тишина и домашний, обжитой уют. Между Лесным снаружи и Лесным внутри, оказывается., была большая разница. Это Колосова удивило. Снаружи был ремонт, корыта цемента, ведра с известкой, битый кирпич, ямы, древесная стружка, грязь и пыль. Внутри же флигеля обстановка свидетельствовала о хорошем вкусе и солидных средствах его владельца, хотя ничто здесь пока не напоминало ни загородный клуб, ни гостиницу, ни тем более музей.
Женщин, встретивших их в доме, Кулешов знал — паспорта проверять не пришлось. Таким образом, Никита и познакомился с Мариной Ткач и Долорес Дмитриевной Журавлевой. Вторжение в частную жизнь породило некоторое замешательство с обеих сторон, но Никита быстро нашелся:
— Господин Салтыков здесь? Мы бы хотели переговорить с ним. — Произнося это вполне официально и вежливо, он невольно обращался больше к красивой, похожей на рекламную диву Марине Ткач, чем к увядшей, рыхлой, очкастенькой Журавлевой.
— А Романа Валерьяновича нету. Он, возможно, только к вечеру будет, а может, и не приедет совсем сегодня, — ответила Журавлева и окинула его строгим, испытующим взором поверх очков. — А в чем дело, что случилось, можно узнать?
— Вы знаете, что случилось. Настоятеля отца Дмитрия в четверг убили, — мрачно изрек Кулешов. — Мы всех в округе опрашиваем в связи с эти делом.
— Да, конечно, мы в курсе, это ужасно, — Журавлева сняла очки, затем суетливо снова водрузила их на нос. — Мы потрясены до глубины души. Я сама только что с панихиды. Но мы ничего толком не знаем, правда, Марина?
— Мы ничего не знаем, — подтвердила Марина Ткач, — Вряд ли мы сможем вам чем-то помочь.
— Накануне убийства, в среду, отец Дмитрий был здесь у вас, в Лесном, — сказал Колосов.
— Да, он был здесь, освящал фундамент павильона «Версаль» в парке, — Марина Ткач кивнула. — Но я при этом не присутствовала.
— Я присутствовала. Но я тоже ничего такого сказать не могу, — Долорес Дмитриевна пожала плечами. — Этот был традиционный обряд по православному чину. Денис Григорьевич, наш управляющий, привез отца Дмитрия. Мы пошли в парк к месту, где когда-то был павильон, где он прочел молитвы, окропил камни фундамента. Ну и все. Мы думали, что он останется у нас обедать, но он торопился вернуться — сказал, что ждет какой-то важный звонок из управления делами епархии. Его должны были известить с почты, с коммутатора. Он и уехал. Денис Григорьевич его отвез.
— Только не Малявин, вы забыли, — поправила Ткач.
— Ах да, виновата. Лыков Иван — приятель Романа Валерьяновича, он отвез отца Дмитрия домой. Ехал в Москву и по пути подбросил, — поправилась Долорес Дмитриевна.
Колосов отметил: красотка Марина Ткач, хотя и утверждает, что не присутствовала в ту среду в Лесном, но знает такие подробности. Интересно, от кого?
— Отец Дмитрий получал денежные пожертвования на церковные нужды от Салтыкова? — спросил он.
— Да, Роман Валерьянович считал; что и церковь в Воздвиженском, с которой связана история его рода, тоже нуждается в активной поддержке. Только об этом вам лучше поговорить с ним самим. Я не занимаюсь финансовыми вопросами, я специалист по интерьерам и музейному делу.
— Или расспросите Наталью Павловну Филологову, — вмешалась Марина Ткач, — Она возглавляет здесь все реставрационные работы в комплексе. И с отцом Дмитрием, как знаю, у них были общие взгляды на ремонт храма. Она что-то там хлопотала даже по поводу приглашения специалистов… Ведь так, Долорес Дмитриевна?
— Совершенно верно, — Журавлева кивнула, сверкнув очками. — Только ее тоже сейчас нет. Она уехала в Москву по делам. Вернется к вечеру.
— А граждане Изумрудов Алексей и Журавлев Валентин сейчас здесь? — сурово спросил Кулешов.
Долорес Дмитриевна тревожно воззрилась на них:
— Леши нет, он куда-то отъехал, а Валентин, мой сын, здесь. А при чем здесь мальчики? При чем тут Валя?
— Будете добры, пригласите сюда вашего сына; — попросил Никита. — У нас к нему есть несколько вопросов.
— Да какие могут быть у вас, у милиции у к мальчику вопросы? — воскликнула Журавлева. — Ну хорошо, я позову. — Она открыла дверь в холл крикнула:
— Валя, спустись, пожалуйста! К тебе приехали из милиции.
Они ждали.
— Да вы сядьте, что же вы стоите? — Марина Ткач указала на диван и кресла, достала из сумки пачку сигарет, зажигалку, закурила. — А можно нам узнать, есть какие-нибудь новости по убийству?
— Мы проводим оперативно-разыскные мероприятия, — отчеканил Кулешов. — Долорес Дмитриевна, будьте ласковы, поторопите сынка. У нас время ограничено.
— Валя, спускайся вниз, тебя ждут! — снова позвала Журавлева.
Они подождали еще — никакой реакции.
— Пойду посмотрю, где он. Может, на улицу вышел? — Журавлева направилась в холл, поднялась по лестнице на второй этаж. Почти сразу же сверху донеслись ее изумленные растерянные возгласы.
— Что там еще такое? Почему он не идет? — Марина Ткач прислушалась. — Ругаются они, что ли?
— Что — парень с характером? — спросил Никита.
— А, — Марина изящно и презрительно махнула рукой, — бросьте. Какой характер может быть у мальчишки, маменькиного сынка?
—А этот, Изумрудов, где? — недовольно спросил Кулешов.
Марина Ткач затянулась сигаретой.
— У вас что, вопросы к ним в связи с убийством? — спросила она.
— Да, почти, — ответил Никита: у красотки-блондинки сейчас было такое загадочное лицо, что стало ясно — интересуется она неспроста.
— Тогда я бы на вашем месте повнимательнее пригляделась именно к Изумрудову, — сказала Ткач.
— Вы его в чем-то подозреваете? — спросил Никита.
— Нет, что вы. Не подумайте плохого. Просто… это тип не совсем то, чем старается казаться.
— Как это понять? — спросил Кулешов. Но тут наверху снова послышался раздраженный голос Долорес Дмитриевны. Колосов поднялся, покинув гостиную, быстро вбежал наверх по лестнице, и попал в коридор, застеленный бежевым ковролином. По стенам — панели «под дуб», двери тоже темного дерева, как в хороших европейских отелях. Шум сильной струи я крана и урчанье бачка унитаза…
Долорес Дмитриевна, растерянная и красная, стояла перед закрытой дверью в самом конце коридора.
— Валя, пожалуйста, поскорее, неудобно, — она увидела Колосова и совсем смутилась. — Он сейчас; Он в туалете. Маленькая оказия приключилась — расстройство желудка.
Никита смотрел на закрытую дверь.
— Он с утра неважно себя чувствовал. Наверное, съел что-нибудь, — Долорес Дмитриевна развела руками.
За дверью снова Ниагарой низверглась вода в унитаз. Колосов вернулся в гостиную. Валю Журавлева с его расстроившимся желудком они прождали еще четверть часа. Наконец мать привела его. Колосов увидел бледного парня довольно ординарной внешности. Вид у него был, прямо скажем, неважнецкий.
— Тебе плохо, сынок? — обеспокоенно спросила Долорес Дмитриевна.
— Меня тошнит и живот схватывает, — Валентин Журавлев страдальчески сморщился. — А вы из милиции? Ко мне? А почему ко мне?
— Потому что у нас к вам есть вопросы, — сказал Никита, внимательно его изучая. — Вам девятнадцать исполнилось?
— Да, в мае.
— Извините, сын ваш давно уже совершеннолетний, и мы бы хотели поговорить с ним наедине, — Никита обернулся к Журавлевой.
Марина Ткач, захватив сигареты, тухлее вышла. Журавлева помешкала, но затем тоже покинула гостиную и прикрыла за собой дверь.
— Что с животом-то, а? — спросил Колосов, когда они остались одни.
— Не знаю. Болит.
— Не приступ ли медвежьей болезни, часом?
— Чего? — Валентин Журавлев вскинул голову.
— Милиция на порог, а ты со страха в клозет?
— Почему со страха? Чего это мне вас бояться? С какой стати?
— Ну это уж тебе виднее, с какой стати, — Колосов смотрел на парня. Да, пожалуй, эта Марина права: типичнейший маменькин сынок. На такого и давить не надо — сразу поплывет, если что.
— Я ничего не сделал, чтобы мне вас бояться, — сказал Журавлев. — А с желудком у меня вообще с детства проблемы. Несварение бывает. Спросите у матери.
— Ты священника из церкви в Воздвиженском когда видел в последний раз? — Никита решил переходить к сути дела.
— Священника? Которого убили — отца Дмитрия?
— Да, которого убили. Так когда?
— Он на той неделе к нам сюда приезжал. Патрон… то есть Салтыков, его приглашал. Тогда и видел.
— А еще когда? В четверг, в день убийства, ты днем отцу Дмитрию приходил?
— Я? Днем? Никуда я не ходил.
— Тебя свидетели видели, Валя.
— Меня? Какие свидетели?
— Какие надо, такие и видели, — парировал Кулешов. — Чего ты там делал, у отца Дмитрия?
— Да не был я у него! И в церкви не был, — Журавлев посмотрел в глаза Колосову и вдруг согнулся, приложи руку к животу. — Вот черт, опять… Не был я там. Я дома был, здесь. У матери спросите.
— Ну мать, Валя, что хочешь скажет ради тебя, на то она и мать тебе, — Никита вздохнул. — Значит, категорически отрицаешь, что приходил к отцу Дмитрию в четверг примерно около часа дня и шел с ним до автобусной остановки?
— Да не ходил никуда. Эти ваши свидетели лгут и ошибаются. Вы их давайте сюда. Чего они вас в заблуждение вводят? Давайте их сюда, я их сам спрошу, когда это они меня видели? Где?
Колосов усмехнулся.
— Ну ладно, не разоряйся так, — сказал он примиритеяьно. — Не был — разберемся. Ты мне тогда вот скажи…
— Ой, подождите, не могу, — Журавлёв схватился живот. — Я сейчас!
Он вылетел из гостиной как пушечное ядро — и наверх по лестнице!
—Что, что здесь такое? — в гостиной тут же очутился Долорес Дмитриевна.
— Ничего страшного. Снова расстройство желудка, — ответил Никита. — Беречься ему надо. Особенно в таком нежном возрасте. В армию вот забреют — не очень-то вот так с расстройством побегаешь из строя.
— Ох, не говорите мне про армию. У него отсрочка.
— Тогда у меня другой вопрос: припомните, днем в четверг где находился ваш сын?
— Валя? В четверг? А где он мог находиться? Здесь, конечно, в Лесном. Это вы про день убийства спрашиваете, — очки Долорес Дмитриевны гневно сверкнули. — Понятно. Вот оно, значит, как. Где мальчик находился… Дома он находился. Мы все были тут. Вечером поздно видели, как туда-сюда милиция ваша ездила. А что толку, что вы ездили? Поздно было уже ездить-то. Вы вот, уважаемый, — она обернулась к. Кулешову, — вы ведь начальник тут. Так что же сотрудники ваши так скверно работают? Убили настоятеля храма, уважаемого, пожилого человека, а вы… Вы палец о палец не ударили, чтобы нас здесь как-то защитить! Мы тут одни в музейном комплексе — хоть кто-то из ваших сотрудников поинтересовался, как мы тут, что? По вечерам темень, хоть глаз выколи! Фонарей и в помине нет, дороги не освещаются. С автобуса идешь в темноте, со станции идешь тоже в темноте. Милиции вообще нет нигде. Я, например, с мая тут живу, а кроме вас, никого не видела!
— Ну вот мы перед вами, — сказал Никита.
— Поздно, молодой человек, — Долорес Дмитриевна покачала головой. — Поздно хватились. Тут уже до того доходит, что вот решетки снова хотим, в Лесном на окна ставить. Боимся! Роман, Валерьянович понять не может — зачем, почему? У них во Франции такой дикости, наверное, с эпохи Столетней войны нет!
— Ну и оставался бы в своей Франции, — буркнул Кулешов. — Что вы все с претензиями к нам? Мы, между прочим, тоже не…
Но тут у него сработал мобильный. Он коротко ответил и стал слушать, лицо его менялось — светлело и одновременно ожесточалось.
— Готово дело, стриптизника нашего мои орлы взяли, — шепнул он Колосову.
— Мячикова? Да ну? Где?
— Недалеко от станции, на дороге. Вроде сопротивление оказал, вырывался. Едем в отделение?
Колосов посмотрел на разгневанную Журавлеву. Ош как ему казалось, словно наседка защищала, прикрывал от них крыльями девятнадцатилетнего цыпленка своего утонувшего в европейски отделанном ватерклозете.
— К сожалению, нашу беседу придется отложить. Нам пора ехать, — сказал он как можно вежливее. — Но мы еще вернемся. Когда, вы сказали, появится Салтыков?
— Сегодня вечером. Возможно. Только вряд ли он сумеет уделить вам время. У нас много дел запланировано связи с реставрационными работами, — Журавлева поджала губы.
Когда они шли к милицейскому «уазику», она смотрела вслед им из окна. А из парковой аллеи доносился рев мощного двигателя: в Лесное пригнали экскаватор. Земляные работы в парке шли полным ходом.
