Дома я его, разумеется, не застала. На работе разыскать его удалось не сразу, а мобильный телефон экономный Альберт Эдуардович отключал всякий раз, когда находился возле стационарного телефонного аппарата, домашнего или рабочего. Наконец удалось выловить его, но Сванидзе был сумбурен, чем-то явно огорошен, и потому мне удалось перекинуться с ним буквально несколькими фразами:

— Берт, нужно встретиться и поговорить. Когда сможешь?

— Что… а… ну… я…

— Если ты сейчас не занят, то давай сейчас.

— Не, сейчас не… В общем, вечером. Знаешь… это… клуб «Маренго»? Я там пью кофе с коньяком. Это… ты не знаешь… это — в Кузьминках.

— Зачем же пить кофе в Кузьминках, если живешь в центре? Экономишь, что ли?

— Я, знаешь ли… поясню свою мысль. Там — уютно и народу… значит… вот.

Против обыкновения Альберт Эдуардович был на редкость косноязычен. Только серьезная причина могла расстроить его не в меру полноводный дар речи.

— Что-то случилось?

— Мария, все потом… все — потом. Значит, в «Маренго»… подтягивайся туда к девяти вечера. Спросишь у бармена, где я. Там меня хорошо знают. Он тебе объяснит. А теперь — извини, тут, знаешь ли, запарка на работе…

Из трубки полились короткие гудки: Альберт Эдуардович, не говоря «до свидания», бросил трубку. Это так не походило на его обычные церемонные, тягучие прощания по полтора часа, что сомнений больше не оставалось: Сванидзе взбаламучен, что называется, до последней черты…

Я села в машину и выехала на трассу. Грозный час пик еще не пробил, но в центре движение всегда такое, что иной раз хочется в сердцах хлопнуть дверцей и пойти пешком. Впрочем, не стоило отдаваться на откуп эмоциям. На повестке дня стояло знакомство, очное или заочное, с Алексеем Игоревичем Звягиным. Начальником охраны Сереброва, любовником его жены и — возможно — человеком, который сыграл не последнюю роль в исчезновении Илюши Сереброва. Так или иначе, но Алексей Игоревич был перспективной фигурой для дальнейшей проработки.

Я свернула в относительно тихий и комфортабельный переулок, решив добраться до серебровского офиса окольными путями. Так было длиннее, но спокойнее. А автомобильные пробки выводили меня из себя и лишали возможности спокойно размышлять.

Но не тут-то было. В одном из хваленых тихих переулков меня тормознул щеголеватый автоинспектор и, приложив руку к фуражке, вежливо проговорил:

— Старший инспектор Кириллов. Ваши документы, пожалуйста.

— Да, конечно, — сказала я, расстегивая сумочку и доставая права и техпаспорт, — а в чем дело, товарищ инспектор? Скорости я точно не превышала.

Щеголеватый инспектор не ответил: он просматривал документы. Потом наклонился к окну и проговорил:

— Видите ли, Мария Андреевна, вам придется потерпеть небольшую и несколько неприятную процедуру. Но ничего страшного, если, конечно, все чисто. Дело в том, что мы сейчас пробиваем данные по угону. Ваша машина в точности походит на угнанную. Так что вам придется пройти в нашу служебную машину и немного подождать, пока мы все проверим и перепроверим.

— Какой еще угон? — переспросила я. — Вы, господин инспектор, наверняка ошиблись. Ну хорошо, — раздраженно добавила я, — хорошо, проверяйте! Но ведь вы меня часа три проманежите, а у меня дела.

— Еще раз извините, — любезнейшим тоном сказал старший инспектор Кириллов, — я прекрасно понимаю ваше возмущение. Но только и вы войдите в наше положение. Прошу вас, выйдите из машины.

Я пожала плечами и подчинилась. Бело-голубая машина автоинспекции стояла тут же, на углу небольшого уютного парка, коими так богата столица.

— Вот сюда, на переднее сиденье, — кивнул инспектор Кириллов, — пожалуйста.

Я пробурчала под нос что-то о чрезмерной старательности ментов, когда это не надо, а когда надо, вырисовывается сплошная халтура, и села в машину. Но развить мысль о несвоевременности оперативных мероприятий, предпринимаемых представителями законности, мне не удалось. За спиной возник глухой, сумрачный шепот, прорвался резкий звук, и темно-серая хрустящая пелена вырисовалась перед глазами. Это было так просто — заманили, накинули на голову мешок… я вскинулась, чтобы дать отпор, но в нос и тотчас же в легкие проникло что-то тошнотворно-сладкое, я конвульсивно вдохнула глубже, и каркающая тьма заклубилась у меня перед взором. А потом — потом было так, как бывает, когда в ходе прямого эфира с площади какой-нибудь хулиган бьет по камере, камера падает об асфальт, разбивается — и вместо четкой картинки на первый план прорывается черно-белая, с рябящими белыми звездочками, пустота…

Я очнулась от надсадного бормотания в виске. Сначала я подумала, что это кто-то бубнит мне в правое ухо, но тут же поняла, что я просто прихожу в себя, и шумит в голове.

Я открыла глаза. Так получилось, что я обрела зрение на несколько мгновений раньше, чем слух, потому что я увидела упитанного молодого человека, который, глядя на меня, беззвучно шевелил губами. Бессловесное шевеление длилось секунд пять, пока наконец я не различила:

— …глядит. Ну, сейчас узнаем, что к чему. Добрый день, красавица.

— Добрый, коли не шутите, — пробормотала я и интуитивно повернула голову влево. Там стоял брюнет в темных брюках и белой рубашке. На боку в кобуре обозначался пистолет. Красивое лицо брюнета было хмурым, волосы растрепались. Он глядел на меня с явным неудовольствием.

— А я думала, что вы повыше будете, господин Звягин, — пробормотала я.

Да, это был он, начальник охраны Сереброва. Так получилось, что я ехала к нему самостоятельно, а меня подвезли. И уж конечно, я не рассчитывала, что встречусь со Звягиным при таких обстоятельствах.

Лишь после того, как я увидела главного из тех, кто меня захватил, я окончательно определилась в пространстве. Мы находились в просторной комнате с высоченными потолками и минимальным количеством мебели. Я полулежала на диванчике, подогнув под себя ноги, а правая моя рука затекла, я ее почти не чувствовала. И это неудивительно, потому что она была неестественно выгнута и пристегнута наручником к батарее. Запястье ломило.

Я привстала и несколько изменила свое положение на диване так, чтобы рука начала снова обретать чувствительность, а браслет наручников не так впивался в кожу. Звягин молча наблюдал за мной.

— Ну что же, — наконец сказал он, — вот и поговорим. Выйдите все.

Трое молодых людей в одинаковых черных костюмах тотчас же покинули комнату. Остался только Звягин и еще один, в котором я при ближайшем рассмотрении признала того самого старшего инспектора Кириллова, который приятно удивил меня любезной манерой обращения. Он подошел к окну и прикрыл жалюзи. В комнате образовался мягкий голубоватый полумрак, приятный для глаз.

— Кто вы такая? — отрывисто спросил Звягин.

— Мне кажется, что об этом вам может рассказать вон тот господин, который представился мне старшим инспектором Кирилловым. Он видел мои документы и знает, как меня зовут.

— Меня вовсе не интересует, как вас зовут! — отрезал Звягин. — Мы не в клубе, и я с вами не заигрываю, так что ваше имя меня не интересует. Я спрашиваю, какого черта вы третий день вынюхиваете во дворе Сереброва!

— Третий день?

— Третий! Сначала ходила к этим Клепиным, потом во дворе с синяками терлась, а сегодня у Гирина была! Что вы делаете во дворе моего шефа?

— Вашего шефа? — переспросила я, невинно захлопав ресницами. — Простите, у такого важного молодого человека, как вы, еще и шеф есть? А я думала, что вы сами босс.

— Ты мне тут дурочку не валяй, корова, — грубо сказал Звягин. — Ты чего вынюхивала во дворе, а? Что тебе надо?

— А я думала, что вы сами догадаетесь, — ответила я.

Звягин пожал плечами и вынул из внутреннего кармана фотографию Илюши Сереброва.

— Вот это, — произнес он, — вот это я нашел у тебя в сумочке. Кроме того, там же были несколько «паленых» удостоверений и связка отмычек. Если бы ты была из мусарни, то не таскала бы с собой подобное барахло. К тому же у тебя «беретта», а такое оружие в органах не носят. Кто ты такая? Почему у тебя в кармане фото Ильи? Ну, говори, сука!

— А вы не такой вежливый, как ваш сослуживец, господин Кириллов, — сказала я угрюмо, — или он не Кириллов? Что он не инспектор, я уже вижу определенно.

Звягин и тот, кто представился мне Кирилловым, недоуменно переглянулись. Алексей Игоревич милостиво озвучил обуревавшие их эмоции:

— Да ты че, швабра, ума лишилась последнего? Она тут еще и вопросы задает!

Сказав это, Звягин коротко размахнулся и влепил мне увесистую пощечину. По всей голове пошел гул. Моя голова мотнулась назад, и показалось даже, что страдальчески хрустнули шейные позвонки.

— Вот истинный джентльмен, — проговорила я, выплевывая струйку крови прямо на диван. — Сразу дает даме понять, что ему от нее надо.

Звягин не спеша вынул пистолет из кобуры. Снял его с предохранителя с тем сладострастным видом, с каким он занимался сексом с Камиллой Серебровой. Его глаза возбужденно блестели. «А, он же любит садо-мазо, — припомнила я фрагменты той видеозаписи, — экспериментатор!.. А такие обычно изобретательны».

— Вот что, моя дорогая Маша, — сказал Звягин. — Я не буду долго тебя уговаривать. Я вообще не люблю уговаривать женщин: считаю это насилием над личностью. Все женщины сами просили и умоляли меня, чтобы я их осчастливил. Так что я буду краток: или ты сейчас же внятно и четко рассказываешь, кто ты такая и какого хера трешься где не надо, или я последовательно простреливаю тебе ручки и ножки, а потом трахаю по полной программе. Вот этим пистолетом в том числе. И не думай, что меня смутит вид крови. Это меня даже заводит.

И он с чрезвычайно игривым видом прицелился в мою левую ногу, свисающую с дивана. Я невольно подобрала ее под себя.

— Не поможет, — коротко сказал мне Кириллов.

— А что мне… что я должна рассказать? — быстро заговорила я. — Я ничего такого не делала. Я не понимаю, что вас могло бы заинтересовать в моем графике. Тем более, кажется, вы и так хорошо меня пропасли.

— Так, да? — отозвался Звягин. — А к чему у тебя в сумочке фото Ильи? А? Это ведь ты… — он приблизился ко мне на два шага, — это ведь ты, драгоценная, его забрала, так? А теперь ждешь, когда приедет отец Ильи, Серебров, чтобы тянуть из того деньги. Так?

— У вас хорошая фантазия.

— А зачем же тогда у тебя это фото? Тем более, как мне кажется, оно из семейного архива Серебровых, не так ли?

Я промолчала.

— Правильно, — продолжал Звягин, — ну конечно, это ты похитила Илью. Это ведь ты была позавчера в квартире Сереброва, не так ли? Ты, ты. Ты очень ловко представила все так, словно Илья у себя в комнате. Иван Алексеевич сдуру не догадался, а вот Мила… Камилла — она смекнула, что никакого Ильи там и в помине нет. И не спрашивай, как она догадалась. Догадалась. Что же теперь ты ответишь? Ну? Где Илья, сука? Если с ним что-то случилось, тебе кранты, понимаешь, тварь?

— Вы все любезнее и любезнее, — выговорила я. Нижняя губа начала напухать, язык тоже ворочался, как будто в него залили свинца, так что говорила я с трудом. — Не знаю, кто похитил Илью, но по вашему чудесному поведению, Алексей Игоревич, создается впечатление, что это сделали вы.

Он нахмурился.

— Так, ты знаешь, как меня зовут? Чудесно. Ты вообще, я смотрю, информированная дама. Ну что же — поделись улыбкой, то бишь информацией, своей, и она к тебе не раз еще вернется. Как поется в песенке. Ну что же ты заглохла? Валяй, разглагольствуй дальше. Пока это меня забавляет. Хуже будет, когда эта волынка мне наскучит. Правда, Кириллов?

— Совершенная правда, Алексей Игрич, — с готовностью отозвался «инспектор».

«Сказать правду? — подумала я. — А что, если этот Звягин и есть похититель Ильи? По всему выходит, что так оно и есть. Иначе он не стал бы так дергаться, не стал бы прокатывать эти опасные и дорогостоящие штуки с мнимой автоинспекцией. Видно, крепко он на нервах сидит. Так сказать правду? Ведь хуже не будет. Даже в том случае, если он действительно забрал Илюшу для каких-то своих целей. Правда, он утверждает, что это сделала я… Ну что же, сыграем, если так. А то он такой бешеный. Еще в самом деле ноги поотстреляет, а они мне дороги как память».

— Алексей Игоревич, — выговорила я, — я, конечно, могу быть с вами откровенна, но где гарантия, что я выйду отсюда живой? Вы, судя по предыдущим эпизодам, человек увлекающийся. Распотрошите, как курицу, и над могилкой не всплакнете. А у меня отправиться на тот свет в планах пока не значится.

— Ты будешь еще и условия ставить?

— А почему бы и нет? Вы же не беспредельщик. Так что придем ко взаимовыгодному решению, а?

Я произнесла это так уверенно, что в его глазах даже мелькнуло сомнение. Ага! Наверняка подумал, по себе ли ношу взял! Надо двигаться в том же направлении. Я пошевелила цепью наручников и сказала:

— Господин Звягин, я представляю частную структуру, которая задействована в поисках Ильи Сереброва. Попрошу отметить для себя — поисках, а не похищении, как вы тут великодушно предположили. Мой босс — человек с очень большими связями, и ему не составит труда вычислить вас в случае, если со мной что-либо произойдет. Я не преувеличиваю. (Хотя, бесспорно, преувеличение имело место быть.)

— Частную структуру? — переспросил Звягин. — Кто же, простите, вас нанял? Иван Алексеевич?

— Он ничего не знает об исчезновении сына, так что не задавайте провокационных вопросов, — сказала я. — Нет, мы наняты не им.

— А кем же?

— Дело в том, Алексей Игоревич, что я лишена удовольствия ответить на ваш вопрос. Наш клиент пожелал остаться анонимным, и я не назову его имени.

— Вот как? — прошипел Звягин. — Не назовете? А, быть может, этот ваш клиент и есть тот самый, кто похитил Илью… а потом он нанял вас для отвода глаз, чтобы…

— Нет, нерабочая версия, — перебила его я, — вы противоречите самому себе, Звягин. Видно, вам ужасно хочется найти Илью первым. Если он уже не у вас.

Звягин побледнел и вскинул было пистолет, но усилием воли смирил себя и с длинной натянутой улыбкой спросил:

— Конечно, я хочу его найти. Все-таки это сын моего босса, которому я предан. Похищать… зачем мне похищать его?

Не знаю, что произошло со мной в следующий момент. Наверно, сказалось влияние чертова Берта Сванидзе, любящего брякать чудовищные вещи в самый для того неподходящий момент.

— Ну, хотя бы затем, чтобы он не говорил отцу про вас с Камиллой, а еще лучше — не передал ему запись, где вы, господин Звягин, образно именуете ее, Камиллу, суккубом. Такое женское демоническое существо, как вы ей сами поясняли, отдыхая после секса.

Воцарилось молчание. Звягин словно окаменел. Кириллов, кажется, тоже не ожидавший такого оборота беседы, кашлянул и произнес:

— Ни хрена себе! Ты что, Леха, в самом деле оттопыриваешь жинку Сереброва? Я же тебе говорил, придурку, — не лезь, запалит она тебя! Она привыкла только своим сладким местом подмахивать, а в мозгах у нее пустота зияющая, так что зря это ты так с ней, ду-ри-ла…

Звягин молча повернулся к нему. Скрежетнули белые голливудские зубы. Вскинулась рука с зажатым в ней пистолетом, и грянул выстрел. Кириллов схватился за левую сторону груди. Сквозь его пальцы, конвульсивно комкающие рубашку, толчками выбивалась кровь. Колени парня подогнулись, и он, обернувшись вокруг собственной оси, ничком упал на пол.

Убит.

Звягин, кажется, и сам не понял, что он только что сотворил. Я увидела его перекошенные белые губы, сощуренные яростные глаза-щелки и поняла, что если в следующую секунду не предприму чего-либо очень решительного и кардинально меняющего ситуацию, то мне — конец. Такой глупый, бессмысленный, как и всякая смерть человека, вынужденного умирать в двадцать семь лет.

Я попыталась, растянувшись, достать до своей «беретты», которая вместе со всем содержимым моей выпотрошенной сумочки лежала на журнальном столике в полутора метрах от дивана. Тускло звякнула, натягиваясь, цепочка наручников, браслет рванул кожу запястья — и в то же самое мгновение Звягин врезал по столику ногой.

Стеклянная столешница разлетелась вдребезги. Столик сложился вдвое. Мои вещи посыпались на пол, пистолет отбросило почти что к окну.

— Ишь, сука! — негромко сквозь зубы проговорил Звягин. — Разгубастило ее! Видишь теперь, что со мной шутки плохи!

— За что ты его убил?..

— Его? Кириллова? За то, что болтал не по делу. — Звягин успокаивался. Его бледное лицо приобретало более живой оттенок, губы порозовели. Он налил себе полстакана виски, бросил кубик льда и выпил несколькими глотками. На зубах захрустел лед.

— Ну ты и псих, Звягин, — злобно сказала я, — кто тебя, дерганого такого, в охрану-то серебровскую взял? Да еще на ключевую должность? Нервный! Как ты теперь из этого дерьма выпутываться будешь-то? Ну, пристрелишь ты меня, ну, трупы заныкаешь, а дальше-то что? Все равно рано или поздно приплывешь!

— А ты молчи, — деревянным голосом сказал он, — откуда знаешь про нас с Камиллой?

— Да так, есть одна запись. Видео. Хорошее такое видео. В фильм категории XXX не стыдно вставить.

Он полуприкрыл глаза веками, отчего его лицо приобрело отстраненное и надменное выражение.

— Где она?

— Запись?

— Да.

— В надежном месте. И если ты меня убьешь, то она тут же попадет куда следует, — блефовала я.

— Уж не в полицию нравов ли? Дескать, как дядя с тетей себя плохо ведут…

Он еще и шутит!

— Ты сам представляешь, дорогой мой Звягин, куда и кому, — ответила я. — В конце концов, даже когда Ивана Алексеевича нет в городе, можно отправить ему по «электронке». А если видео его заинтересует, можно представить и подлинник.

— Су-ка! — раздельно выговорил он. — Значит, так. Я должен получить эту киношку.

— С удовольствием тебе ее отдам, если ты подскажешь, где мне найти Илью, — отозвалась я.

Он словно очнулся. Вскинул на меня тяжелый взгляд. В глазах плавали недоумение и злоба.

— Ты сама поняла, что сказала? — бросил он. — Откуда я знаю, где Илья? Зачем он мне нужен?

Я хотела проверить реакцию. Я сказала:

— Зачем? Ну, хотя бы затем, чтобы разъяснить ему запреты для детей до шестнадцати лет. Нельзя смотреть порнуху, а уж тем более снимать ее.

Звягин вскочил в кресле и выпучил на меня глаза. Таким возбужденным он не был даже в тот момент, когда убивал Кириллова. Тогда было холодное бешенство, а теперь — теперь было видно, что он ошеломлен. Оглушен тем, что я ему сказала, как мешком по голове. Да. Он ничего не знал. Он не знал, что Илья их выследил. Потому что сейчас он изумился совершенно искренне, и он не притворялся: ТАК сыграть нельзя. Ведь не Смоктуновский же он!

— Как? Иль… Иль-я? — густо запинаясь, пробормотал он. Его лицо пошло багровыми пятнами. — Он… это он нас с Камиллой?.. Он — на камеру?

— Совершенно верно, — сказала я, почти против воли наслаждаясь его замешательством, чувствуя себя сильнее, хотя он сидел с пистолетом в руке, из которого только что застрелил человека, а я корчилась на диване, прикованная к батарее наручниками. — Все так и есть, Алексей Игоревич. Илюша вообще очень развитый мальчик. Мало ли в чем он еще мог уличить своих домашних?

— Брешешь… — пробормотал Звягин. — Что ты знаешь… откуда ты знаешь… брешешь!

— Господин Звягин, так мы ни до чего не договоримся. Вы, конечно, можете меня убить. У вас это получается удивительно элегантно и, главное, безо всякого повода. Но лучше бы вам этого не делать. Зачем вам нужно, чтобы Иван Алексеевич наслаждался операторским мастерством своего сына? Серебров человек ревнивый, горячий, сама видела. Он вас размажет. Или не так?

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я подумаю. Ты пока тоже поразмышляй.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив меня наедине с трупом Кириллова. Я печально посмотрела на тело убитого. Честно говоря, несмотря на гнусную выходку этого типа с ролью автоинспектора, Кириллов мне даже понравился. По крайней мере, я бы предпочла, чтобы он стоял в комнате в добром здравии, а вместо него валялся этот гнусный красавчик, начальник серебровской охраны Звягин.

Впрочем, у Кириллова не оставалось более никаких проблем в связи с безвременной кончиной, в то время как у меня этих проблем был вагон и маленькая тележка. Однако же их можно было как-то решить. С этой мыслью я осмотрела наручники, которыми меня приковали к батарее.

…Откровенно говоря, Звягин поступил очень опрометчиво, оставив меня одну. Он, верно, подумал, что я окрылена простенькой надеждой променять свою жизнь на «киношку». Подумал, что я не рискну ничего предпринять из опасения навлечь на себя его гнев. Ах. Алексей Игоревич, Алексей Игоревич! Не вы первый столь самонадеянны.

Я вытянула пальцы щепоткой, чувствуя, как кровь пульсирует в кончиках. Я знала, что нужно одним резким движением высвободиться из браслета наручника, «пронырнуть» его, иначе все пойдет прахом: второй попытки не будет. Боль не позволит. Освобождающий рывок причинял кисти такую боль, что повторить его было выше человеческих сил.

Я зажмурилась и, придержав браслет второй рукой, рванула…

Рррраз!! Кисть прошла сквозь браслет, на коже тыльной стороны ладони заалели две полосы, быстро тяжелея, ширясь и отекая кровью.

Ничего. Это — ни-че-го. Самое трудное — впереди. Я не любила тех эпизодов в моей жизни, когда требовалось все, на что я была способна. Тогда в обыкновенной молодой женщине просыпалось существо иного порядка, в корне отличное от нее самой. То существо, которое поднял и взлелеял во мне мой покойный учитель Акира. В последнее время я старалась как можно реже вспоминать о нем, не потому, что мне чужды благодарность и признательность, а — из чувства самосохранения. Акира был пограничным существом, балансирующим на некой грани. Бытия и небытия, жестокости и нежности, разума и инстинкта. Человека и зверя. Акира научил меня выживать, когда я, детдомовская девочка, еще только начинала открывать глаза на мир. И каким же большим и жестоким казался он мне тогда!

Теперь, когда Акира давно мертв, когда существо, поднятое и взлелеянное им во мне — пантера! — просыпается все реже, а моя жизнь все спокойней укладывается в предначертанные ей рамки, я стараюсь не будить в себе зверя. Жуткую, первородную способность, освобожденную изощренным искусством Акиры, — способность убивать легко и быстро. Когда я становилась на грань, когда люди или обстоятельства вынуждали меня цепляться за последнюю возможность выжить — во мне что-то сдвигалось. Наверное, нечто подобное происходит с сомнабулами.

Но сомнабулы чаще всего — это безобидные и бессмысленные лунатики. А пантера, просыпающаяся во мне, не подконтрольная волевым усилиям, — была страшна. Кошка-оборотень, кошка, повинующаяся инстинктам, точнее, одному, но сильнейшему инстинкту: самосохранения. И так всегда. Ведь стоит судьбе поставить меня на грань небытия, на ребро безумия и в двух шагах от гибели — и эта кошка пробуждалась. Всегда, раз за разом — одно и то же — жуткое пробуждение. Вспыхивали желтые фосфоресцирующие глаза, из мягких-мягких подушечек на лапах мгновенно выныривали несущие гибель когти, и тонкий звериный нюх неотвратимо подхватывал летящий по ветру запах крови. Никогда, никогда не желала я такого, но это происходило помимо моей воли!..

Сейчас я была спокойна. Я знала: пока что ситуация подконтрольна мне, и бессознательно просила этих людей, этих молодчиков Звягина не препятствовать мне уйти. Не дай бог им поставить меня на грань. Не надо! Ведь тогда — куда что разлетится, уйдут все обстоятельства и все мотивы, забудутся Илюши, Серебровы и Звягины, и останется только одно: я должна выжить! Только это будет биться в мозгу, только это будет направлять все мои действия.

Я подобрала с пола свой пистолет, аккуратно сложила в сумочку свои вещи. Вставила в «беретту» новую обойму.

И шагнула к окну.