Книга: Пантера: время делать ставки
Назад: 10
Дальше: 12

11

Помещение, скромно поименованное госпожой Ангеловой как «комната», оказалось шикарными VIP-апартаментами с высокими, под четыре метра, лепными потолками, стильной белой кожаной мебелью, старинным бюро, гобеленами и опасно переливающимся под ногами скользким паркетом. Таким, что я боялась поскользнуться.
Впрочем, Полину Львовну в апартаменты не пустили. Рослый парень в белой рубашке без церемоний указал ей на дверь, а меня взял прямо за блестящий металлический налокотник — напомню, я была в полной гладиаторской форме — и провел до роскошного кожаного дивана.
— Садись, — коротко сказал он и вышел, прикрыв за собой большую белую дверь.
В комнате сидели двое. В одном я узнала Каморина, он расположился у окна, второй сидел в глубоком кресле. Второй был лобастый, густо заросший щетиной мужчина, явно нерусский. Грузин или армянин. Он приподнял болезненно набрякшие коричневые веки и произнес с легким акцентом:
— Не надо бояться, Елэна. Тебя ведь именно так зовут, вэрно? Ты красивая женщина. Впечатляешь. Ладно. Не буду пылить. У нас есть штатный говорун, и пусть он распыляется, у него лучше получается. А я буду пить вино.
Филипп Юрьевич Каморин отсоединился от окна и, приблизившись ко мне, сказал:
— Вы — красивая женщина, Лена, как правильно сказал Артур Даникович.
— Артур Даникович?
— Да. Можешь считать, что он владеет этим клубом. Артур Даникович увидел тебя сегодня и хочет предложить тебе выгодную работу.
— Работу? — переспросила я. — Но… но, знаете… ведь у меня уже есть работа… я… я пять дней уже вот как работаю. И…
— Милая, — перебил меня Каморин, — пять дней — как пять минут. А тебе сегодня выдался шанс, который другим может не представиться и спустя пять месяцев, и даже пять лет. Артур Даникович хочет, чтобы ты, не отходя от своей основной работы в этом клубе, имела и другую. Штучную, так сказать, но — куда более высокооплачиваемую.
— Можно заработать десять тысяч долларов за раз, если повезет, — сказал со своего места Артур Даникович Ованесян. Конечно же, это был именно он, компаньон Михаила Храмова. Надо же! А официально клуб «Эдельвейс» принадлежит вовсе не Ованесяну.
— Десять… тысяч долларов? — переспросила я.
— Да, если повезет, — ответил уже Каморин.
— Но ведь это… не…
— Что ты подумала? Спать с богатыми клиентами? Да посмотри на себя! — воскликнул Каморин, смеясь. — Да, ты смазливая, у тебя фигурка, ножки-попки-грудки и весь этот бабский набор, но, знаешь ли, какая бы ты ни была, все равно десяти тысяч баксов на раз ты не стоишь. Да самая дорогая проститутка в Москве, которая мертвого до оргазма доведет, стоит ну максимум полторы «штуки».
— Бывает две, — сказал кавказец.
— Ну вот, максимум две. А кто ты такая, Елена Тарасовна Кривошлык, чтобы тебе платить «десятину» за… будем называть своими именами… за трах? Ты видела свою шефиню, эту расфуфыренную дуру Полинку? Так вот, она думает, что стоит десяти таких, как ты, а между тем ты сама видела, как она под столом мне минет делала. И обрати внимание — совершенно бесплатно!
— Так чем же можно заработать такие деньги? — пролепетала я, задвигаясь спиной куда-то в угол дивана.
— Ну, десять тысяч — это только если хорошо повезет, — с улыбкой сказал Каморин. — Но если и не очень повезет, все равно будет прилично. Ну ты что — готова слушать?
— Давно она готова. Иначе бы нэ позвали, — перебил его Ованесян. — Не тяни, Филька, излагай ей главное.
— Конечно, Артур Даникович, — расшаркался тот. — Без проблем.
Он подсел ко мне на диван, взял мою руку в свои и, глядя прямо в глаза, неспешно заговорил самым дружеским и задушевным тоном:
— Главное, воспринимать то, что я тебе скажу, спокойно и философски. Дело в том, что ты уже делала это. Сегодня. Разница состоит в минимуме: сегодня ты танцевала, имитируя бой гладиаторов, точнее — гладиаторш, а можешь получить деньги существенно более крупные, если будешь не имитировать бой, а драться на самом деле. Понимаешь? Гладиаторские бои — древнее искусство, завораживающее, очень пьянящее, и в Москве есть немало людей, которые готовы поставить огромные деньги на очаровательных воительниц.
Я ничего не ответила, потому что у меня потемнело перед глазами, и внезапно стало ясно многое: и то, на что туманно намекал Каморин и более ясно говорил Ованесян, и то, что разумел Филипп Юрьевич под обтекаемой формулировочкой «очаровательные воительницы».
И даже то, чем могли — пусть я пока не имела оснований утверждать это наверняка, — заниматься те пятеро убитых девушек.
А главное, суть всей этой тирады высветилась перед моими глазами несколько позже.
«Готовы поставить деньги!»
Очевидно, все это, как ни старалась я сдерживаться, отразилось на моем лице, и Филипп Юрьевич сжал мою руку почти до боли и выговорил, нажимая на каждое слово:
— Не надо пугаться. Ничего страшного. В стране каждый день погибает, умирает невероятное количество людей, и никто их не спохватывается, всем плевать — и никто не считает такое отношение аморальным. А тут — просто более конкретная постановка вопроса, сулящая большие деньги, особенно тебе, с твоими-то данными!
— Значит, — тихо проговорила я, — вы предлагаете мне драться на самом деле? Насмерть? Убивать?
— Это не убийство, это — спорт, просто несколько более жестокий. Спорт всегда жесток, посмотри на спортсменов, многие из которых к тридцати годам становятся полными инвалидами, и лишь единицы доходят до вершины и зарабатывают. На одного красавчика Павла Буре, зарабатывающего миллионы, приходится сотня, а то и тысяча хоккеистов, не наживших ничего, кроме перебитых костей, выбитых зубов, сотни других травм, из-за которых здоровые парни становятся инвалидами. На одну гимнастку Алину Кабаеву, блистающую на мировой арене, тысяча девочек, сломавшихся еще в юности, прошедших через гормональную ломку и сделавшихся, не побоюсь этого слова, уродками! Так что, Елена, все зависит от взгляда на проблему. Мы с вами не будем моралистами. У нас, как в животном мире, — выживает сильнейший. И я предлагаю вам стать такой сильнейшей. Ну… дать вам время на размышление или как?
— Нэчего размишлять, — сказал Артур Даникович, — надо рэшить сейчас. А то устроил, знаешь, «Что? Где? Когда?»: время на размышление! Не надо. Сейчас пусть скажет.
Теперь мне не приходилось играть волнение и растерянность: я в самом деле была взволнованна и растерянна.
— Значит, мне придется драться… как в Древнем Риме?
— Да, — ответил Каморин.
— И убивать вот этих… с которыми я танцевала?
— Ну, не этих, других. Эти не дозрели и вряд ли дозреют, хотя при желании…
— И что, такие бои уже давно?
— Достаточно. И это неважно в нашем случае.
— А это проходит… здесь?
— Да нет, что ты, конечно, нет. «Эдельвейс» — это просто мелочь, так, бутафория, елочная игрушка по сравнению с тем, что бывает у нас на ристалище. Там крутятся большие деньги, составляются громадные пари, и если на тебя поставят значительную сумму, а ты выиграешь, то имеешь право на определенный процент от ставок, и — это зачастую сумма, даже превышающая упомянутые тут десять тысяч долларов. Одним словом — ристалище, как в древние времена. Императоры Рима ставили на бои целые состояния.
«Ристалище»… Почему-то вспомнилась та Ольга, которую я победила там, в тренажерном зале. «Ристалище»… Наверное, где-то там, в подземной Москве, приходилось бывать и Инне Малич, и Екатерине Деевой, и Петре, и Амалии… да, так. Бывать и — убивать.
— А если я откажусь? — тихо спросила я.
— Нэ советую, — отозвался со своего места Ованесян.
— Послушайся умного и уважаемого человека, — вкрадчиво произнес Каморин. — Он дурного не посоветует. Откажешься, что ж — работать у нас тебе, к сожалению, больше не придется. Оказанное доверие нужно оправдывать.
«Или смывать кровью, — подумала я про себя, — нет, ребятушки, не дождетесь. Я соглашусь. Тем более что я этого и добивалась».
— Хорошо, — тихо сказала я, — я принимаю ваше предложение. Мне, наверное, нужно будет подписать какие-нибудь документы?
Каморин взглянул на Ованесяна.
— Зачем докумэнты? — сказал тот. — Достаточно устного соглашения. Ведь ты умеешь держать слово? Вот мы и попросим тебя не разглашать ничего из того, что ты тут слышала. Понимаешь?
— Да, Артур Даникович, — тихо ответила я.
— Вот и чудесно. Филипп Юрьевич, распорядитесь выдать ей сегодняшний гонорар. Ну, скажем… — Армянин покрутил пальцем в воздухе и кивнул, — тысячу «зеленых». Ты их честно заслужила.
«Ты их честно заслужила, — повторяла я про себя, спускаясь вниз по лестнице и тупо глядя в покачивающуюся передо мной спину Каморина, — ты их честно заслужила…»
* * *
Я не думала, что меня так быстро возьмут, что называется, в прицел. Каморин в соответствии со своей фамилией завел меня в какую-то каморку, отсчитал тысячу долларов и произнес такую речь:
— Знаешь, это не так страшно, как ты думаешь. Все-таки это «гладиатор-шоу» — разновидность театрального действа, так что ничего удивительного, что актеры иногда умирают на сцене. Я-то хорошо знаю, я по образованию — режиссер-постановщик. ВГИК оканчивал. А вот не пригодилось. Знаешь ли, Лена из Днепропетровска, я ведь, прежде чем стать тем, кем являюсь сейчас, чем только не пробавлялся. Например, делал реал-шоу для бизнесменов и их жирных жен. Знаешь, как горели глаза у этих зажравшихся типов, когда мужей я переодевал в бомжей и предлагал собирать милостыню в переходах, а жен в соответствующем виде отправлял на Тверскую, и те соревновались, кто надоговаривается с клиентами на большую сумму. Обслуживать клиентов они, конечно, не обслуживали, но многие явно были не против. Если бы ты только видела, с каким видом эти хомяки подсчитывали мятые бумажки милостыни, набранные ими в переходах, и когда кто-то побеждал, радость была сумасшедшая. Один нефтяник на моих глазах отсчитал пятьдесят тысяч долларов наличными своему компаньону, который собрал в переходе, кажется, на пятнадцать или двадцать рублей больше и выиграл. Вот так отдыхает элита. Понимаешь, некоторым из богатых людей уже наскучили клубы, казино, стриптизы, яхты, бары, боулинги и все прочие составные сладкой жизни. Приелось. В Москве масса богатых, богатейших людей, которые готовы платить серьезные деньги за настоящее — понимаешь, настоящее! — шоу, а не вертелки вокруг шеста для стриптиза.
— Я понимаю, — пробормотала я.
— Да ничего ты пока что не понимаешь!.. — Каморин говорил со все возрастающим жаром, и оставалось только жалеть, что нет с собой диктофона или иного звукозаписывающего устройства. — Я поставил это гладиаторское представление по высоким стандартам мировых шоу! Ведь на Западе такое практикуется уже давно, и совсем в иных формах, чем это показывается в кино, где тупые дядьки… где тупые дядьки, накачанные до ушей и ушами тоже мускулистые, дерутся до усрачки! Не-ет… я-то знаю, я-то был во многих странах, перенимая опыт. Я был в Штатах, был в Бразилии и Колумбии, был в Мексике и Гонконге, да и в старушке-Европе, знаешь ли, там такое практикуют. «Черный тотализатор»! В это понятие вкладываются не только подковерные суммы, но и то, что предусмотрено Уголовным кодексом и все же оправдано, потому что слишком большие деньги крутятся в деле.
— Филипп Юрьевич, мне, наверное, пора… — слабо пискнула я. — Работать…
— Тебе? Пора? А кто тебе об этом напомнит? Полина Львовна? Забудь! Она тут «шестерка»! — Он был взвинчен и, я могла судить ошибочно, находился под воздействием психостимулятора. — Да эта Полина Львовна еще два месяца назад была чем-то вроде тебя, но она удачно подсуетилась, попала в струю вместо Шпеер!
— Я читала в газете, — вдруг сказала я, — что какого-то Шпеера убили несколько дней назад в собственной квартире.
Каморин откинулся назад, его глаза блеснули.
— Шпеер? «Какого-то»? Может — какую-то? Фамилия-то редкая. Амалия Шпеер, еще бы, в таком сочетании — одна на всю Москву!
— Да, кажется, Амалия Шпеер, — кивнула я, — я прочитала, что ее убили в собственной ванной несколькими выстрелами. Да, Филипп Юрьевич.
Он схватил меня руками за плечи и стал вглядываться в мое лицо так, словно я была сфинкс с извечной загадкой, которую он хотел разгадать. На его горле поршнем ходил кадык.
— Ты… не врешь? — хрипло спросил он. — Нет… правда — читала такое?
— Я вообще часто читаю криминальную хронику, — ответила я невинно, — у меня бабушка в Днепропетровске ее читает и еще детективы всякие… разные.
— Все понятно, — выговорил Филипп Юрьевич, несколько успокаиваясь, — так, значит? Ну… ладно. Я проверю то, что ты мне сказала. Про-верю… — Он вдруг снова схватил меня за плечи и, притянув к себе, пробормотал, жарко дыша в лицо:
— Я вот тебе вопрос хочу задать. Как-то у тебя все… шустро получилось. Ты, случаем, не того… не под прикрытием, а?
— Что? — захлопала я ресницами, и на этот раз мое недоумение было совершенно искренним, потому что я на самом деле не могла понять, что имеет в виду Каморин. — Вы, Филипп Юрьевич… я не понимаю.
— Не понимаешь? Ну ладно… ну хорошо, — выговорил он, больно давя на плечи, — не понимаешь… Под прикрытием — это засланная, значит. Не ментовская ты, не «конторская», а? Ладно, не хлопай глазищами. Вижу. Пошутил. Верю. Ты, Лена, сейчас где живешь-то?
— У подруги, — ответила я.
— У подруги, значит… Нет, не подойдет. Ты должна переехать. Никаких подруг, понимаешь. Впрочем, подругу мы дадим. Будете вместе жить, друг за другом… присматривать, поняла? Ты теперь у нас ценный кадр, Елена из Днепропетровска. Кстати, говорок у тебя не вполне украинский. Подделываешься, что ли?
— Как умею, так и говорю, — угрюмо ответила я, надув губы почти по-детски, — и не передразнивайтесь, Филипп Юрьевич.
Он поднял обе руки кверху, как бы говоря, мол, все — сдаюсь, и произнес:
— Вот тебе ключ, а вот тебе адрес. Будешь жить там. Завтра к тебе придет еще одна… по отбору, — хрипло добавил он, прищурив один глаз, — и тогда посмотрим, что дальше. Вот, держи бумажку с адресом хаты. А теперь выволакивайся отсюда и дуй. Да… и позови мне сюда Полину, которая Львовна. Мне с ней… посекретничать надо.
«Знаю я ваши секреты, — подумала я, выходя из каморинской каморки. — Была такая слащаво-мармеладная передачка из жизни америкашек — «У всех на устах» называлась. Вот и у вас такие же секреты, Филипп Юрьевич. И, что характерно, название передачи можно истолковать буквально…»
В раздевалке меня поджидали девчонки-танцовщицы. В их глазах светились зависть, недоумение, ожидание, тревога — вся гамма чувств.
— Повезло, — сказала одна. — Ты, Ленка, везучая. Тебя к Ованесяну водили, да?
— К нему.
— Трахали, да? Пришлось дать, ага?
Такая постановка вопроса требовала столь же откровенного ответа. Я улыбнулась и сказала:
— Нет. Это они дали. Хорошие у вас начальнички, девчонки. Квартирку мне подкинули. А то я у подруги кантуюсь. Во-от. Теперь хоть нормально, а не как…
— Все равно, как ни крути — лимита голимая, — сказала завистливая Верка, которую еще до шоу упрекали в предубеждении ко мне да и во всех смертных грехах. — Думаешь, эти уроды тебя просто так облагодетельствуют? Катька Деева вон тоже думала, а ее убили прямо у нас в клубе. А ее подружка, Инка Малич, сбежала куда-то, и с концами. Тебя, случаем, не на их хату направили? Если да, то нашла чему радоваться.
Кто-то протянул:
— Да отстань ты от нее, Верунчик. Сама-то небось только и думаешь, как бы кому из начальничков удачнее подмахнуть, чтобы и тебя на халявную квартиру определили.
— Да пошла ты, овца!..
Дальнейшей перепалки я слушать не стала, а быстро собралась и покинула клуб.
На улице было тихо и снежно. Разлапистый снег валил стеной. Было уже около половины второго ночи. Москва, укутанная белой шубой, дремала, и нарушить покой огромного мегаполиса не могли ни неоновые огни, ни вырывающаяся из «Эдельвейса» музыка, ни приглушенный шорох машин на шоссе…
Я высвободила руку из перчатки и развернула бумажку с адресом, данным мне Камориным. Несколько крупных снежинок упали на разворот, заслоняя короткую строку, и облепленная снежинками адресная надпись предстала моим глазам в таком виде: З*М**НОЙ В*Л ДОМ***КВА***7**. Снежинки, как звездочки, выложили адрес, но я вдруг поняла, где находится та самая квартира, и догадалась, что завистливая Верка была права, когда говорила, что…
Сжав зубы, я перчаткой смахнула снег с бумаги. Да!!! Сомнений больше не оставалось. Это был тот самый адрес, по которому проживали убитая в «Эдельвейсе» Екатерина Деева и застреленная у самых дверей нашего офиса Инна Малич.
Назад: 10
Дальше: 12