16. Балерина
За двадцать минут до начала спектакля помреж Михаил Петрович понял, что троих заболевших из хора никто не заменит. Он метался между телефоном и сценой, а тут еще мастер доложил о пропаже одного костюма из «Годунова». Помреж приказал позвать к нему Надежду, но ее, естественно, нигде не нашли, хотя «вот только что тут видели».
Наденька сидела в осветительской и рассматривала в бинокль партер. Рядом раздевался Марат. Аккуратно повесив рубашку и джемпер на плечики, он протянул Надежде конфету.
– Что ты все разглядываешь? – спросил он. – Сегодня же не «Дон Кихот».
– Они везде, – пробормотала Наденька, осматривая шикарную блондинку с длинными прямыми волосами, – они всегда… Видишь женщину, вон туда смотри!
Задержав дыхание, Наденька отдает бинокль и косится на мужское плечо у лица.
– Высокая блондинка?
– Да, – рассеянно отвечает Наденька и осторожно касается пальцем кожи на вздувшемся бицепсе. – А мышцы почему такие твердые? Ты же сейчас не напрягаешься.
– Перекачал. Не нравится?
– Не знаю, – отодвигается Наденька. – С нею в прошлый раз была брюнетка. Она мне карточку оставила. Можешь представить, что такие женщины работают в органах?
– Да ладно тебе, – усмехается Марат, продолжая разглядывать блондинку.
– Клянусь! Брюнетка после спектакля захотела срочно на тебя посмотреть. Попросила отвести ее в осветительскую. Я металась по театру, сколько могла, потом привела ее в кабину напротив.
– Надежда, ты с мужиками гуляешь? – спрашивает вдруг Марат, не убирая бинокль от лица.
– Нет, – вздыхает Надежда. – Что ты, конечно, нет. Я с ними или работаю, или трахаюсь. А гуляю я с собакой бабушки Веры, когда приезжаю к ней за город.
– У тебя есть бабушка? А мне говорили…
– Это общественная бабушка, – перебивает Надежда. – Старая одинокая пенсионерка. Она попросила меня помочь ей вырваться из дома престарелых, когда дочка, которая сунула ее туда из-за квартиры, попала в катастрофу и погибла. Я помогла, теперь вот по субботам и воскресеньям гуляю с собакой и кушаю пироги с капустой.
– А со мной, получается, ты работаешь? – убрав бинокль, Марат смотрит на сидящую покрасневшую Наденьку с улыбкой.
– Я с тобой не трахаюсь и не гуляю. Это точно. А насчет работы…
– Покажи карточку.
– Что?
– Ты сказала, что меня разыскивала женщина и она оставила карточку.
– Зачем тебе?
– Да просто так.
– А-а-а… Вот.
– Тут только номер телефона и имя. Ох и выдумщица ты, Надежда.
– Я не выдумщица! Думаешь, она так просто на визитке напишет номер убойного отдела, да?
– Вот тебе еще конфета. Мне пора работать, так что установим полную тишину, идет?
– Идет, – вздыхает Надежда, убирая карточку. Она смотрит в бинокль. Гаснет люстра. В партере рядом с шикарной блондинкой пустое место.
Надежда медленно спускается за сцену и натыкается на возбужденного помрежа. Михаил Петрович просит ее и еще одну девушку из костюмерной стать во втором акте на сцену с хором.
– Вы только будете рот открывать, ничего делать не надо. Будете стоять в последнем ряду и открывать рот. У меня недокомплект певцов. Надежда, подбери костюмы и проследи, чтобы не было недоработок.
– А если я засмеюсь? – спрашивает Надежда.
– Смейся, только рот открывай. А вообще ничего смешного в этом нет.
– Что там было в квартире? – шепотом интересуется Надежда.
– Ну что, – вздыхает помреж. – Нашли мой слиток золота и две упаковки неизвестного порошка. Золото описали, порошок взяли на анализ.
– Это не мое! – обеспокоилась Надежда. – Я клянусь, я ничего!..
– Я знаю. Это слабительное. Купил давно и оставил в кухонной полке. А все равно ничего не поделаешь. Они, как нашли, очень возбудились, стали сразу же кричать, чтобы я только не уверял их, что это слабительное или снотворное. Я и не стал уверять. Пусть изучают.
– Вам нехорошо?
– Сердцу тесно. Ничего, пройдет. Пожалуйста, не пропадай. В антракте чтобы стояла вот тут, полностью одетая.
– Михал Петрович, это же придется на сцене минут двадцать стоять и рот открывать!
– Двадцать семь. Сосредоточься.
Надежда пошла сосредоточиться в костюмерную. Там они с девушкой включили магнитофон и затеяли грандиозную примерку под музыку и так увлеклись, что прозевали окончание первого акта. Кое-как наспех закрепив на голове девушки кокошник, Надежда только собралась заняться собственным внешним видом, как услышала, что между стойками кто-то ходит. Она тут же залезла под раскроечный стол и затаила дыхание. Через две минуты любопытство победило страх. Надежда осторожно выползла, путаясь в длинном подоле русского сарафана, и пробралась в темный угол. Припала головой к полу и увидела под висящими костюмами чьи-то ноги в кедах. Она подползла поближе, опять прижалась к полу и рассмотрела еще одни ноги. В лодочках на низком каблуке. Кеды уходили. Лодочки догоняли. Кеды побежали между стоек. А лодочки… А лодочки невидимая женщина скинула и взяла в руки. Надежда, прижимаясь иногда к полу, передвигалась за ступнями в чулках через стойку от нее и чуть не потеряла кеды из вида. Наступил такой момент, когда кеды должны были вот-вот выбежать из-за стойки, и Надежда увидела бы их владельца, но вдруг с хрипом ожил селектор, и по нему придушенным голосом на сцену потребовали Булочкину в костюме. Кеды остановились и… исчезли. Надежда вскочила, подхватила подол сарафана, побежала за стойки и на полном ходу столкнулась с женщиной, которую она вчера успешно запутала в переходах подсобных помещений.
– Боже мой, – простонала Ева, едва успев повернуться к налетевшей Надежде боком и избежать лобового столкновения, – какого черта ты здесь делаешь?!
– Я… – Наденька упала на спину и теперь, лежа, с изумлением смотрела на женщину перед собой, в облегающем коротком платье, с туфлями в руках. – А что это тут? Кто это тут ходит?..
– Призрак оперы, – вздохнула Ева, надевая лодочки. – Голый по пояс. Кто у вас в спектакле сейчас должен быть голым по пояс?
– Никто, – пожимает плечами Надежда и, всполошившись, поднимается и бежит за головным убором.
– А кто тогда может ходить по театру голый?
– Да кто тут может ходить голый?! – Кое-как закрепляя надо лбом невысокий кокошник, Надежда бежит из костюмерной. – Тут холод собачий, какой дурак разденется? Второй звонок был?
Ева пробирается на место в партере, когда свет уже погас. Она безоговорочно отбирает у Далилы бинокль и осматривает правую осветительскую будку. Занавес открывается. Ева не смотрит на сцену еще минут пять, она старается заметить малейшее движение в осветительской. Но когда по залу прокатился легкий шепот, когда Далила стала вырывать бинокль из ее рук, Ева уставилась на сцену.
На фоне декораций по сцене расхаживал солист в богатом княжеском одеянии, красных сапогах на каблуке и в шапке, украшенной камнями и мехом. В левом углу сцены расположился хор – три ряда стоящих друг за другом мужчин и женщин, подпевающих в нужные моменты и тоже одетых в национальные русские костюмы, но попроще. В заднем ряду хора, выступая сбоку и видная не только головой, но и левой частью тела, стояла… Надежда. Над низким головным убором торчали три разноцветных хвоста. Из-под сарафана выступала сине-красная кроссовка. В носу светилась серьга. Но больше всего внимания на лице русской «крестьянки» привлекали, конечно, черные очки с круглыми маленькими стеклышками.
Передние ряды партера заволновались. Послышались негромкие смешки. Солист не понимал, в чем дело. Он вопросительно поглядывал в суфлерскую будку и пел, расхаживая большими шагами по сцене.
Далила затряслась от тихого хохота. Ева отняла наконец бинокль и внимательно рассмотрела лицо Надежды в очках, серьгу в носу. И тоже засмеялась, когда увидела, как Надежда наклонила голову и посмотрела поверх очков на солиста, а потом поправила их медленным жестом. Минут через десять она, видимо, поняла, в чем дело, и постаралась спрятаться за спинами хористов. Теперь весь компромат составляли только торчащие над головой стоящего впереди нее мужчины три хвоста – зеленый, оранжевый и синий.
В секундной паузе, когда солист набирал воздух, передние ряды услышали странный звук – как будто рядом со сценой упало что-то тяжелое. Скосив глаза и привстав на цыпочки, Надежда проявилась еще раз для зрителей лицом, отягченным серьгой и очками. Она разглядела, что это свалился навзничь за кулисой, вероятно, в глубоком обмороке, помреж Михаил Петрович.
Когда «Скорая» наконец уговорила помрежа поехать в больницу, зареванную Надежду догнал на улице Марат.
– Не убивайся, – сказал он, обхватив ее за плечи. – Может, выкарабкается?
– А если нет? – глотала слезы Надежда.
– Тогда, боюсь, у нас в театре будет другой помреж.
– Заткнись, придурок! – вдруг неожиданно для себя обозлилась Надежда.
– Ого! Иди сюда и сама заткнись. – Марат дернул ее за руку, притянул к себе, и каким-то странным образом Надежда оказалась головой у него под мышкой. – Спать сегодня собираешься?
– Я… Я, наверное, поеду в больницу.
– Тебе же только что русским языком сказали раньше семи в больницу не соваться. Все равно ночью не пустят.
– Я на улице постою.
– Простынешь. Сляжешь. Кто будет тогда помрежу передачки носить? Так собираешься поспать или нет?
– Собираюсь, – задумалась Надежда, – наверное… А что?
– Я с тобой.
Надежда остановилась, выбралась из-под мышки Марата, отступила на два шага и внимательно рассмотрела мужчину.
– Ну? Сгожусь?
– Какой ты большой, – пробормотала она.
– Большой – не маленький! – многозначительно заявил Марат и протянул ей мотоциклетный шлем. – Куда поедем?
Надежда думала минуты две. Ей очень хотелось оказаться в тишине и чистоте квартиры помрежа, но вести туда Марата?..
– Комната четырнадцать метров тебя устроит?
– Ты сильно преувеличиваешь мои размеры! Я вполне могу выспаться на четырех квадратных метрах.
– Ладно. Поехали, – понуро согласилась Надежда, вспоминая, есть ли у нее дома чистое постельное белье.
– Чую, чую стойкий дух коммунального жилья! – закричал Марат, как только они открыли входную дверь.
– Тише! – Надежда даже присела от неожиданности.
– Почему? Кто-то спит в такую рань? Всего лишь полдвенадцатого!
– Да нет же! Потому что никто не спит! Не надо привлекать внимания.
– А так нечестно. Я – высокий, красивый, добрый и голодный. Почему я не могу привлечь внимание? Я же просто находка для одинокой женщины.
– Не сюда! – оттащив Марата за куртку, Надежда толчком указала ему на другую дверь, быстро отперла ее и подтолкнула мужчину в комнату. – Я думала, что ты хочешь спать, а не есть!
– Я всегда хочу есть. Где тут кухня?
– Не надо, – испугалась Надежда. – У меня и холодильник пустой!
– Холодильники не ем, – подмигнул Марат, уже выходя, – сиди спокойно и не дергайся. Я все сделаю сам!
Он нашел кухню по свету. Пробираясь в длинном коридоре, громко пел. В кухне быстро раскрыл створки всех полок, осмотрел, встряхивая, закупоренные банки, а в сахарницу на столе залез пальцем.
– Какой мужчина! – В дверях, покачивая бигудями, образовалась женщина почтенного возраста.
– Какой-какой… Голодный! – Марат, не обращая на нее внимания, открыл один холодильник, потом другой. Встряхнул пакеты с молоком.
– У Надежды пусто, тут вам не повезло. А у меня супчик есть грибной.
– Грибы не ем. – Марат стал спешить. Холодный супчик на плите он помешал половником. Огляделся.
– А я ем все! – Покачиваясь, в кухню вошел опухший невысокий толстяк.
– Хорошо, что у девочки наконец появилось что-то серьезное. – Старуха вытолкала толстяка и поспешно закрыла дверь. Толстяк корчил рожи за дверью, расплющивая красный нос и губы о стекло и барабаня в него пальцами.
– Неужели ничего съедобного? – бормотал Марат, вываливая теперь из стола посуду и ощупывая его изнутри.
– Я ведь уже стала беспокоиться, – доверительно сообщила соседка. – Сейчас такое время, понимаете, когда молодежь сбивается с правильного пути не по собственной безалаберности, хотя, конечно, и поэтому… А в большинстве просто следуя моде!
– Что вы говорите!..
– Ну да. Эти балерины, они же все лесбиянки! – соседка перешла на шепот. – И шастают сюда, и шастают! Молодой человек, – озаботилась она, наблюдая, как Марат залез под раковину и обследует там чистящие средства, – если уж такие проблемы с желудком, так и быть, я сварю вам яйцо!
– Спасибо, – Марат встал с колен и огляделся, – чайку достаточно. А вам Надежда случайно не отдавала на сохранение цветок?
– Цветок?!
– Ну да. В горшке, например?
– Что вы. В прошлом году у нее здесь в квартире потерялась черепаха. Скажу вам по секрету, черепаха заползла зимой ко мне в комнату и застряла там за батареей. Я не стала ничего говорить Надежде, куда ей следить за животным или цветком! Летом черепаха оттуда выпала и спряталась где-то в неизвестном месте. Может, заползет опять за батарею, когда затопят.
Марат присел, ощупал кухонную батарею снизу, потом внимательно осмотрел всю чугунную гармошку.
– Пожалуй, – задумчиво покивал он головой, – я запрусь в ванной минут на пятнадцать.
Послушав у дверей ванной минуты три, соседка на цыпочках пробежала по коридору, ворвалась к Надежде, быстро закрыла дверь и подперла ее собой.
– Надежда! – торжественно заявила она. – Ты жизни не знаешь, я понимаю, от него не отвести глаз – красавец, но он мент!
Опешившая Надежда села на тахту с ворохом грязного белья в руках.
– Поверь, я на свете пожила, многое повидала. Сколько, ты думаешь, мне лет?
– Милена, вы себя хорошо чувствуете?
– Прекрасно! Мне семьдесят лет! Почти.
– Ну что вы, Милена, а выглядите на шестьдесят девять…
– Здоровое чувство юмора – признак ума. Твой гость только что обыскал кухню, теперь потрошит в ванной коробки со стиральным порошком и роется в моем замоченном белье!
– Бред…
– Моего мужа, царство ему небесное, он был старше меня, расстреляли энкаведисты, уж я-то обысков в своей молодости накушалась, поверь. Он – мент!
– Марат – осветитель в нашем театре. Милена, вы никогда не рассказывали…
– Не отвлекайся! Может быть, он и осветитель, а все равно мент!
– Милена!..
– Докажу, не сомневайся. Что это тут у тебя? – Палец с длинным наманикюренным ногтем указывает на подоконник.
– Затрапезус уныниус, – автоматически отвечает Надежда, потом шумно выдыхает воздух и бросает ворох белья на пол. – Черт возьми, это цветок, восковой плющ, это зеркало, это…
– Ставлю пятьдесят на то, что твой красавец уронит горшок с цветком на пол!
– Зачем?
– Чтобы посмотреть, нет ли чего в земле! Я же тебе говорю, – Милена прислушалась и перешла на шепот, – он обыскивает все то, что, по его мнению, здесь плохо обыскала команда гэбистов в среду! Может, он его и не уронит, – Милена подходит к окну и рассматривает горшок с плющом, ковыряет землю под полусгнившим окурком, – но обязательно покопается! Он только что спрашивал, не отдавала ли ты мне на хранение цветок!
– Я ничего не понимаю, но все равно спасибо.
– Надежда!
– Ну что? – жалобно спрашивает вздрогнувшая Наденька.
– Не отдавайся ему сразу!
– Не буду…
