Книга: Кровь нерожденных. Продажные твари
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

На закрытом пляже за домом доктора было мало народу. Человек пять отдыхающих из соседнего пансионата играли в карты на сдвинутых лежаках, двое маленьких детей возились с галькой у самой кромки моря, их родители дремали тут же, лежа на полотенцах. Солнце уже не жгло, медленно сползало к горизонту, к розовато-серебристому длинному облаку у западной кромки моря. Начинался ленивый, безветренный вечер.
– Ты отлично плаваешь, – сказал Вадим, когда они вышли из моря.
– Ты тоже, – улыбнулась Маша, откидывая мокрые волосы со лба.
Толстая дама в купальнике-бикини отделилась от группы картежников и направилась к ним, сжимая в губах длинную коричневую сигарету и окидывая высокую широкоплечую фигуру доктора откровенным многозначительным взглядом. Вадим в это время растирал Машу большим полотенцем.
– Простите, у вас огонька не найдется? – Дама кокетливо тряхнула черно-белыми пергидрольными кудряшками.
– Пожалуйста. – Доктор достал зажигалку из кармана валявшихся на лежаке джинсов и дал даме прикурить.
– Спасибо, – обворожительно улыбнулась дама и выпустила дым из ноздрей, – у нас у всех газ кончился.
Возвращаться к своей карточной компании она явно не спешила.
– Вы так молоды, а уже такая взрослая дочь. – Она надменно и равнодушно взглянула на завернутую в полотенце Машу.
– Я не так уж молод, – Вадим любезно улыбнулся даме, – а это не дочь. Это моя жена.
Тонкие, выщипанные в ниточку брови дамы медленно поползли вверх.
– Ах, извините! – Она обиженно повела полными плечами и тут же удалилась.
Маша, уткнувшись доктору в грудь, тихо засмеялась.
– Ну и личико стало у этой милой леди! Представляешь, если бы я и правда являлась твоей женой…
– Кстати, неплохая идея, – он обнял Машу за плечи, – очень неплохая идея. Мы с тобой это обдумаем, ладно?
– Почему ты не женат? Только, пожалуйста, ответь серьезно.
– Жена ушла от меня десять лет назад.
– А почему потом не женился?
– Как я мог жениться на женщине, которую встретил только сейчас? Мне пришлось дождаться, когда станешь совершеннолетней, приедешь одна в этот город, потом попытаешься уехать отсюда на товарняке.
– Вадим, перестань, пожалуйста.
– Малыш, я не шучу. – Его глаза смотрели серьезно.
– А дети есть у тебя?
– Сын. Двадцать пять лет. Зовут Сережа, живет в Квебеке. Женился на канадке украинского происхождения.
– Значит, ты совершенно один?
– Теперь уже нет. Теперь я с тобой. И нам пора ужинать.
Метрдотель небольшого приморского ресторана «Парадиз» поздоровался с доктором за руку и, проводив Машу долгим оценивающим взглядом, подумал:
«В советское время такие тощие цыплята стоили два двадцать в кулинарии».
Доктор часто наведывался в этот ресторан, но ни разу еще не приходил сюда с женщиной. Официанты поглядывали с любопытством. Роскошная блондинка Ларочка в синем форменном платье без рукавов склонилась над столиком, обдавая запахом духов «Криатюр» и щедро демонстрируя мощную грудь в глубоком декольте, пропела:
– Добрый вечер, Вадим Николаевич! Сегодня очень свежая форель.
– Машенька, ты будешь форель? – спросил доктор.
– Да.
– Выпьешь что-нибудь?
– Белое мартини, совсем немножко. Когда официантка отошла, надменно покачивая бедрами, Маша спросила:
– Ты здесь часто бываешь?
– Да. Здесь спокойно. Народу мало, нет этой жуткой грохочущей музыки, кормят неплохо.
Через несколько минут подошел метрдотель и, наклонившись к уху доктора, прошептал:
– Вадим Николаевич, вас к телефону.
Доктор специально оставил дома свой сотовый телефон, будто чувствовал – не дадут ему спокойно провести вечер. Слишком уж все складывалось хорошо. Но достали и здесь.
– У него кровит шов, – услышал он тяжелый бас фельдшера из горного госпиталя, – ты можешь приехать прямо сейчас?
– Температура?
– Нормальная.
– Ты сам-то смотрел? Не может у него кровить шов. Опять небось паникует, как с гранатовым соком?
– Ты должен приехать, – мрачно ответил фельдшер, – мне он посмотреть не дает, требует тебя.
– Хорошо, – вздохнул доктор и повесил трубку. Курившая у стола, на котором стоял телефон, официантка Ларочка загасила сигарету и томно произнесла:
– Вадим Николаевич, горячее подавать? Ваша форель уже готова.
– Подавай, Ларочка. Очень есть хочется, – улыбнулся доктор.
– Что-нибудь случилось? – спросила Маша, когда он вернулся за столик.
– Все нормально, малыш. Мне надо будет съездить, посмотреть одного больного.
– Далеко?
– Не очень. За городом. Мы сейчас спокойно поужинаем, потом я отвезу тебя домой.
Ларочка расставила на столе тарелки с форелью, поменяла пепельницы и сочувственно покачала головой:
– Нет вам покоя, Вадим Николаевич, ни днем, ни ночью.
– Такая моя докторская судьба, – развел он руками.
У ресторана рядом с «Тойотой» стоял грязноватый военный «газик». За рулем сидел молодой кавказец с лихими усиками, тот самый, что поглядывал через просвет в заборе. Маша вежливо поздоровалась с ним, усатый важно кивнул в ответ.
Вадим и Маша сели в «Тойоту», «газик» поехал следом.
– Это они из-за города так быстро за тобой приехали? – спросила Маша.
– Больной уж очень важный. Меня почти всегда возит к нему этот «газик». Когда я в городе, он тоже. К важному больному могут вызвать в любой момент.
Вадим проводил Машу в дом, «газик» ждал у ворот.
– Ты вернешься поздно? – спросила Маша.
– Не знаю, как получится, – он прижал ее к себе, поцеловал в пробор, – ты ложись спать, малыш. Не жди меня.
Оставшись одна. Маша включила телевизор. По каналу ОРТ шли вечерние «Новости».
– Возобновились поиски чеченского террориста Аслана Ахмеджанова, – говорила хорошенькая комментаторша, – наш корреспондент беседует с членом Чрезвычайной государственной комиссии по борьбе с терроризмом, депутатом Государственной Думы Алексеем Климовым.
На экране появился рыхлый, нездорового вида человек в строгом костюме.
– Алексей Сергеевич, – обратился к нему корреспондент, которого не показали в кадре, – насколько реальной видится вам перспектива открытого судебного процесса над Ахмеджановым как над организатором и участником нескольких самых крупных террористических актов, случившихся за последние два года?
– Я очень сомневаюсь, что такой процесс вообще когда-либо состоится. Уголовные дела на каждого из сепаратистских лидеров заведены давно, и Военной прокуратурой, и Генеральной. Однако на скамью подсудимых пока не сел ни один. Если вдруг такое случится, то суд будет закрытым, для прессы – в первую очередь.
– В одном из своих интервью Ахмеджанов заявил, что взрывы будут греметь по всей России до тех пор, пока хоть один русский солдат, я цитирую, «останется на великой земле Ичкерии. Но, когда последний русский солдат покинет нашу землю, взрывы все равно не перестанут греметь. Русские должны платить по счетам». Насколько реальны эти угрозы?
– На все сто процентов, – депутат усмехнулся, – в государстве, в котором люди, причастные к событиям в Буденновске, к взрыву школьного автобуса под Новореченском, находятся на свободе, в таком государстве возможно все. Если о том, как он лично расстреливал в час по одному заложнику, Ахмеджанов рассказывает не суду со скамьи подсудимых, а московскому корреспонденту, сидя в комнате, застланной коврами, спокойно глядя в телекамеру, – о чем тут можно говорить?
– Однако то, что сегодня розыски Ахмеджанова ведутся российскими спецслужбами весьма активно, внушает некоторый оптимизм, – заметил невидимый корреспондент, – из неофициальных источников нам стало известно, что после серьезного ранения он скрывается сейчас где-то в горных районах Абхазии. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Я воздерживаюсь комментировать сведения, полученные из неофициальных источников, – сухо сообщил депутат и тут же исчез из кадра. Началась реклама. Маша выключила телевизор. «В горах Абхазии – это совсем близко», – подумала она и удивилась: лицо с тяжелым носом и глубоко посаженными глазами, лицо с цветной фотографии, мелькнувшей на несколько секунд на телеэкране после того, как комментаторша назвала имя Аслана Ахмеджанова, почему-то накрепко засело в памяти.
* * *
Чеченец лежал на койке поверх одеяла в тяжелых грязных ботинках. Он задумчиво курил и пускал в потолок аккуратные колечки дыма. Доктор молча поднял рубашку у него на животе. Разумеется, шов не кровил.
– Все шутишь? – спросил Вадим и взглянул чеченцу в лицо. – Со швом у тебя все в порядке.
– А с тобой все в порядке? – усмехнулся чеченец и стряхнул пепел на пол.
– Слушай, Аслан, хватит дурака валять, – доктор обернулся в фельдшеру и спросил:
– У тех двоих, которых неделю назад привезли, тоже что-нибудь кровит?
– У тех не кровит, – ответил фельдшер, не глядя на Вадима, и тут же вышел.
– Девочку себе завел, – задумчиво произнес Ахмеджанов, – говорят, хорошая девочка, только тощая. Вот мне совсем не нравятся тощие, я люблю белых и круглых. Но это дело вкуса. Зачем ты девочку завел, я понимаю, а вот зачем тебе кассета понадобилась – ну никак не пойму.
Черные, глубоко посаженные глаза смотрели на Вадима спокойно и внимательно.
– Кассета? – удивленно спросил доктор. – Какая кассета?
– Маленькая, от видеокамеры.
– Послушай, Аслан, – вздохнул доктор, – мне некогда заниматься ерундой. Раз уж я приехал, я сейчас осмотрю раненых и поеду домой. Я устал, хочу спать. К тому же меня ждут.
– Кто тебя ждет? Девочка твоя. Маша? Она подождет.
Чеченец, продолжая смотреть Вадиму в глаза, загасил сигарету, сел на койке.
– Ты возил еду Ивану?
– Да.
– Зачем?
– Как ты думаешь, зачем кормят голодного человека?
– Ты кормил его, чтобы он вытащил для тебя кассету.
– Аслан, голодного человека кормят потому, что он голодный. Кстати, куда он делся?
– Он взял для тебя кассету. Он мог сделать это только для тебя. Только ты возил ему еду. Он сдох за это.
– Аслан, зачем весь этот спектакль? Ты можешь объяснить по-человечески, в чем дело?
– По-человечески? – Ахмеджанов чуть прищурился. – Хорошо, я объясню. Пропала кассета, на которой снят я и мои люди. Там много еще чего снято. Русский Иван убирал в комнате, камера и кассета лежали на столе.
– А снимал кто? Ты того, кто снимал, спрашивал?
– Его уже не спросишь. Он отвечал за кассеты, одна из них пропала. Он напился и ничего не помнил. Оператор не должен пить.
– Хорошо, с оператором ты разобрался по-своему А при чем здесь Иван? Несчастный, слабоумный, глухонемой человек.
– Он был только немой, но не глухой. Он все понимал, и ты это знаешь.
– Да – кивнул доктор. – Иван мог слышать слова Но слышать и понимать – это несколько разные вещи. Ты что, пытался его допрашивать?
– Он находился один в комнате, когда убирал. После этого пропала кассета.
– Послушай, – задумчиво произнес доктор, – если ты так переживаешь из-за этой кассеты, что допрашивал немого слабоумного человека, то почему тебе не пришло в голову допросить тех, кто заснят на пленку? Почему ты не подумал, что ее мог взять, например, тот, кто не хотел, чтобы его видели рядом с тобой? Тот, для кого это опасно?
В черных глазах Ахмеджанова вспыхнул тусклый огонь.
– Ну что же ты замолчал, доктор? Продолжай.
– Вот смотри, ты мне толком еще ничего не рассказал, но, как я понял, пропавшая кассета заключает в себе некую опасную информацию. Прежде всего надо подумать, для кого опасна эта информация, то есть у кого имеются реальные мотивы. Понимаешь?
– А ты молодец, доктор, – Ахмеджанов выбил щелчком из пачки сигарету, протянул Вадиму. Оба закурили.
– Ты верно рассуждаешь, доктор, – голос чеченца стал чуть мягче, глаза перестали сверлить Вадима, – но тот, на кого я могу думать, в ту комнату не заходил.
– Откуда ты знаешь?
– Он постоянно был со мной. Я его все время видел.
– Прямо так ты все помнишь! Ты ведь почти полтора месяца на анальгетиках сидел, от них голова мутная.
– А зачем ты мне эти анальгетики назначаешь9 Чтобы я ничего не помнил?
– Ох, Аслан, если б я тебе их и не назначал фельдшер бы сам тебя колол, без моих назначений. Иначе ты бы от боли на все село зубами скрипел в городе услышали бы. И спать бы не мог. Ты и так плохо спишь, поэтому нервный такой, я тебе еще и реланиум назначу. Ты пойми, ты перенес тяжелейшую операцию, времени прошло не так много. Тебе нельзя сейчас нервничать и перенапрягаться. Вместо того, чтобы допрашивать слабоумных и стрелять перепивших, отдохнул бы лучше. Обидно даже, я тебя по кускам собирал, а ты себя гробишь.
– Ладно, доктор. Поговорили. Езжай к своей худой девочке Маше. Скажи ей, чтобы больше не залезала в товарняки.
– Шов-то чешется? – спросил Вадим, обернувшись у порога.
– Чешется, зараза, – признался чеченец.
– Терпи. Когда заживает, всегда чешется. Ногти стриги чаще. Грязь у тебя под ногтями. Ночью во сне начнешь чесать, занесешь инфекцию. Не будешь ногти стричь, скажу фельдшеру, чтоб бинтовал тебя на ночь.
– Ладно, понял. Подожди, я тебя об одном деле попросить хотел. Ты главного врача санатория «Солнечный берег» знаешь?
– Знаю.
– Ты бы поговорил с ним. Там у них полковник поселился, Константинов его фамилия. Вроде он из ФСБ или еще откуда… Ты бы узнал, что у него там по документам, с кем живет, в общем, всякие подробности.
– Нет, Аслан. Это не моя работа и не мое дело. Каждый должен заниматься своим делом. У тебя достаточно людей, чтобы наводить справки о всяких полковниках.
– Я же не говорю, чтобы ты специально расспрашивал. Так, если к слову придется.
* * *
От морской воды волосы становились тусклыми и жесткими. Маша решила вымыть голову. Шампуней на полочке в ванной стояло сортов пять. Маша любила пробовать все новое и остановила свой выбор на зеленой квадратной бутылке с шампунем неизвестной английской фирмы. «Протеин сделает ваши волосы пушистыми и блестящими, как шелк» – было написано на этикетке по-английски. Маша отвинтила колпачок и наклонила горлышко бутылки над ладонью. Оттуда ничего не вылилось. Ни капли. Между тем бутылка была тяжелая. Заглянув внутрь, Маша увидела сквозь горлышко какой-то черный пластмассовый край. Она повертела бутылку, попыталась нащупать, что там внутри. Палец уперся во что-то твердое, покрытое слоем целлофана.
«Ничего себе!» – подумала Маша и поднесла бутылку вплотную к яркой люминесцентной лампе у зеркала. То, что находилось внутри, по форме больше всего напоминало кассету для видеокамеры. Под плотно приклеенной глянцевой этикеткой нащупывалась тонкая выпуклость – шов, опоясывающий всю бутылку.
«Значит, ее просто разрезали, вставили кассету потом как-то спаяли края и сверху наклеили этикетку. Тайник – хитрее некуда. Вроде бы так просто, но можно в поисках кассеты перевернуть весь дом, и никогда не догадаться, что она впаяна в одну из бутылок из-под шампуня. Найти ее можно только случайно – если захочешь в этом доме вымыть голову и из пяти сортов шампуня наткнешься именно на этот – с протеином. Однако сложно представить, что люди, пришедшие обыскивать дом, отправятся в ванную мыть голову – разве что сильно вспотеют от усилий».
Маша аккуратно завинтила колпачок, поставила бутылку на место, взяла другую. Там действительно оказался шампунь.
«О, господи, а ведь я вляпалась в жуткую историю! – думала Маша, расчесывая мокрые волосы перед зеркалом. – Я действительно ничего не знаю о нем, влюбилась по уши, потеряла голову – первый раз в жизни… И в кого? Я даже не знаю в кого. „Тойота“, дом, сотовый телефон, есть и городская квартира… Ведь достаточно моим родителям услышать такой перечень „достоинств“, и у них сразу возникнет образ „нового русского“, мафиози. Достаточно было ему сказать два слова тем весельчакам-амба-лам на улице, и они исчезли. Они вдвоем, он один. При желании могли бы его по асфальту размазать. Но они его испугались. А кого могут испугаться такие амбалы? Только мафиози! А в сарае? Там их вообще собралось семеро, и те бандиты не чета уличным. Да, он держал в руках автомат. Но смешно думать, что они испугались автомата. В сарае все выглядело так, будто он давно знаком с бандитами, прежде всего – с тем, бородатым. В противном случае его бы там просто растерзали. Тот, кривоногий, тоже держал автомат наготове и стоял сзади, у Вадима за спиной. Да, случайного человека они бы растерзали, никакой выкуп не помог бы. Выходит, он меня у них купил? Купил себе девочку, чтобы развлечься? Узнать, что я в том сарае, он мог только от бандитов. Он не просто связан с ними, он для них – авторитет. Я влюбилась по уши в бандитского авторитета».
Выйдя из ванной, она включила чайник на кухне, села и закурила.
– А я ведь так и не задала ему ни одного вопроса из тех, что должна бы задать… – задумчиво произнесла она. – Но я просто забыла все эти вопросы, я потеряла голову. Почему же опомнилась именно теперь, когда обнаружила тайник с кассетой? И чего я так испугалась? Надо было раньше соображать и пугаться. А теперь поздно…
«Поздно потому, что, кем бы он ни был, я не могу уже просто так уехать – потихоньку сбежать. Он ведь мне давал такую возможность, не держал силой, хотя мог бы. Мафиози ни за что бы меня не отпустил. Не отдал бы документы, и вообще все происходило бы по-другому…»
– Откуда ты знаешь, как это бывает у мафиози? – Маша не заметила, что опять говорит вслух. – Ты же видела это только в кино. Тебе кажется, бандитский авторитет не может выглядеть таким милым, интеллигентным, нежным, ты думаешь, он обязательно матерится через слово, сверкает золотыми зубами и носит красный пиджак? Тебе кажется, мафиози в доме не может держать столько хороших книг, а видеотека должна состоять из одной порнухи? Кстати судя по нескольким книжным полкам, занятым специальной медицинской литературой, он действительно врач. Интересно, бандитский авторитет стал бы работать хирургом и дежурить сутками в больнице?
Маша вдруг почувствовала отвращение к самой себе. Но не потому, что связалась с мафиози, с бандитским авторитетом, вообще неизвестно с кем, а потому, что так плохо думает о человеке, сидя у него на кухне, в его халате, собираясь ложиться спать в его постель.
«Надо просто спросить у него обо всем – и о бандитах, и о кассете. Ведь ты же еще не спрашивала. Сначала послушай, а потом уж делай выводы», – решила Маша. Но в глубине душа она не сомневалась – что бы Вадим ей ни сказал обо всем этом, она поверит. Очень уж хочется поверить.
Маша сама не заметила, как уснула. Ей приснился ее дедушка, умерший год назад в возрасте восьмидесяти семи лет. Единственный человек, с которым она могла бы поделиться тем, что с ней происходит сейчас. Но дедушки Мити не стало…
Маша очень любила своих родителей, но никогда не могла поговорить с ними о чем-то серьезном и важном. Мама с папой не умели спокойно слушать. Они сразу пытались решить все за нее, как бы без нее. Однажды она пожаловалась дедушке:
– Родители относятся ко мне так, будто я дебилка какая-то, тварь бессловесная!
– Они просто очень любят тебя и глупеют от любви, – улыбнулся в ответ дедушка.
– Неужели от любви глупеют? – грустно спросила Маша.
– Иногда даже сходят с ума…
Сейчас ей снилось, будто она стоит рядом с дедушкой Митей на балконе какого-то высокого чужого дома, на самом последнем этаже. Они стоят и смотрят вниз, в маленький заснеженный двор, освещенный одним фонарем. Шаркает лопатой, сгребает снег одинокий дворник. Его черная фигурка кажется совсем крошечной с такой большой высоты. Даже во сне Маша удивилась, почему им с дедушкой не холодно стоять зимней ночью на балконе.
– Дедушка, я не схожу с ума? – спросила она.
– Нет, Машенька. У тебя все хорошо. Ты не бойся. Так бывает только очень редко, один раз в жизни, и не со всеми. Ты просто очень счастлива, и тебе это кажется странным.
Дворник шаркал своей лопатой все громче, дедушку совсем плохо слышно. Маше почудилось, что в комнате за балконной дверью мелькнул зыбкий огонек, и дедушка исчез, растворился в темноте неизвестной комнаты. Маша хотела спросить его о чем-то еще, но тут же стала сниться какая-то ерунда – заросший серебряной тиной пруд на даче, дикая малина вдоль синего облезлого забора, яркие влажные незабудки, примятые велосипедным колесом, и оранжевый бок большого мяча, утонувшего в зарослях крапивы.
Год назад, когда дедушка Митя умер, Маша почувствовала какую-то глухую, ватную пустоту внутри. Ее жизнь протекала полно и интересно, она училась в замечательном театральном училище, имела много Друзей, каждый день заполнялся событиями до отказа, и родители, слава богу, живы и здоровы, но липкая пустота наваливалась ночами и не давала дышать.
Старость щадила дедушку Митю. Он был красивым, опрятным стариком, только очень рассеянным. Впрочем, таким он оставался всю жизнь. Об этом ходили семейные анекдоты, которые Маша не любила слушать.
Однажды она заболела тяжелым гриппом, с высокой температурой и надрывным кашлем. Дедушка отправился на рынок. Он уже редко выходил из дома, но рынок находился совсем близко, в двух кварталах. Вернулся он через час, довольный и сияющий.
– Машенька! Я достал тебе грейпфруты! – радостно сообщил он.
Грейпфруты в Москве продавались на каждом углу, но дедушка давно не ходил по магазинам, и в памяти у него осталось то время, когда фрукты доставались сложно, особенно такие экзотические.
– Очень любезный продавец, – счастливо улыбался дедушка, – я спросил у него, где можно купить грейпфруты, объяснил, что у меня больна внучка, и вот он продал мне самые крупные. Они должны быть красными внутри. Это очень вкусный сорт.
Он бережно вытащил из бумажного пакета две большие темно-зеленые редьки…
Через три месяца дедушки не стало. Он часто снился Маше, и каждый раз она просыпалась в слезах. А сейчас впервые не проснулась и не заплакала.
…Вадим ехал в «газике» по темной горной дороге. Он думал о том, что, подкинув чеченцу идею, будто кассету мог вытащить сам Иванов, он выигрывает для себя дня два. Этого времени должно хватить, чтобы связаться с неизвестным полковником Константиновым которым так интересуется Ахмеджанов, что даже его, доктора, просил навести справки.
Ахмеджанов интересуется полковником, значит, полковник скорее всего приехал сюда по его бандитскую душу. Следовательно, именно этому Константинову и надо отдать кассету.
Иванова они начнут проверять осторожно и тщательно – все-таки в него вложено много денег. Что ж, пусть хорошенько потрясут комсомольскую сволочь, пусть перестанут ему верить. Этого времени должно хватить. Он свяжется с полковником именно через главного врача санатория. Можно последовать доброму совету чеченца и выстроить разговор так, чтобы «к слову пришлось». И пусть катятся они ко всем чертям со своими пулевыми ранениями. Хватит. Надоело.
Тряска и бесконечные крутые повороты дороги мешали сосредоточиться. Необходимо обдумать детали. Пока в голове выстроилась лишь грубая схема. Хорошо, если ход событий совпадет с ней. А если нет?
Доктор вспомнил, как лет семь назад оперировал сорокалетнего мужчину по поводу острого аппендицита и, вскрыв брюшную полость, обнаружил, что там все пронизано метастазами – у больного оказался неоперабельный рак желудка. Вот и сейчас – стоит сделать шаг, и окажешься в тупике. Невозможно все просчитать заранее. Но и стоять на месте тоже нельзя. Не больше двух дней время будет работать на него. А потом пойдет другой отсчет…
Однажды в детстве приятель-абхаз пригласил Вадима на несколько дней в горное село, к своей бабушке. Лазая по горам с сельскими мальчишками, они наткнулись на узкое и очень глубокое ущелье через которое была перекинута короткая кривая сосна, сбитая грозой. Далеко внизу между острыми камнями поблескивал хилый ручеек.
Лежа животами на краю ущелья, мальчики долго спорили, можно ли по этой сосне перейти на другую сторону.
– Если за тобой гонятся и хотят убить, тогда можно, – сказал кто-то.
– Можно и просто так, – легкомысленно заявил Вадим.
Он тут же пожалел о своих словах, но назад пути не видел.
Горные деревья, особенно расположенные ближе к вершине, часто вырастают однобокими – их много лет подряд клонит ветер, и ветви появляются густо только с одной стороны, а с другой ствол остается почти гладким. Сосна над ущельем лежала гладкой стороной вверх.
Вадиму тогда исполнилось десять лет. Балансируя руками, как канатоходец в цирке, он ступил на гладкий скользкий ствол. Голова закружилась. Он уже представил себе, как летит кубарем на острые камни, как горное эхо относит вдаль его последний крик и кровь из его разбитой головы смешивается с ледяной водой ручейка на дне ущелья. Он взглянул на секунду вниз, и ему показалось, что вода в ручье уже стала красной.
Но отступать нельзя. Над ним бы потом смеялись до старости…
Он сделал еще шаг и сказал себе: «Никакой пропасти и никаких камней там, внизу, нет. Дерево лежит на мягкой траве, и мне совсем не страшно!»
Он прошел по стволу – сначала туда, потом обратно, улыбаясь, соскочил с вывороченных корней на землю. Только глубокой ночью, зарывшись лицом в подушку, тихо и сдавленно плакал, видя перед собой не восхищенные глаза абхазских мальчишек, а красную от крови воду ручья на дне ущелья.
* * *
Машенька спала спокойно и крепко. Стараясь не разбудить ее, он осторожно провел ладонью по влажным волосам, коснулся губами худенького острого локотка. Не открывая глаз, она обняла его за шею и притянула к себе. Он тут же забыл и про кассету, и про чеченцев, и про полковника Константинова…
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14