Антон Андреевич Минаев привез Павла к себе на дачу. Дом у него был теплым, любовно обустроенным и удобным, сам Антон Андреевич с удовольствием жил бы в нем круглый год, если бы не жена и дочка, которым больше нравилась городская квартира и которые были в общем-то равнодушны к прелестям загородной жизни.

– Вы, наверное, устали и хотите отдохнуть, – сказал Минаев гостю, отперев дом и включив отопление. – Располагайтесь, не смотрите, что здесь холодно, через час станет жарко. А разговоры отложим на потом.

– Я предпочел бы поговорить прямо сейчас, – сухо ответил Сауляк. – Лучше сразу прояснить ситуацию. Не исключено, что вам не захочется предлагать мне свое гостеприимство.

– Что ж, если вы настаиваете… – развел руками Минаев, в глубине души обрадовавшись. Действительно, лучше объясниться сразу и снять груз с плеч. – Тогда я поставлю чай, разговор нам с вами предстоит долгий.

Он заварил свежий крепкий чай, поставил на стол сахар, варенье и вазочку с конфетами, нарезал сыр и хлеб, которые предусмотрительно привез с собой: гость с дороги наверняка голоден.

– Вы меня знаете? – спросил он Павла, когда с приготовлениями было покончено.

– Вы – полковник Минаев, если не ошибаюсь. Или уже генерал?

– Генерал, – подтвердил Антон Андреевич. – И вы, наверное, знаете, что я много лет работал с Булатниковым, дослужился до его заместителя.

– Да, – кивнул Сауляк. – Я знаю.

– Тогда вы должны понимать две вещи. Первое: я знаю, кто вы и чем занимались. И второе: мне небезразличны обстоятельства гибели Булатникова, и я хочу в них разобраться. Для этого мне нужны вы, Павел Дмитриевич. Скажу больше: я подозреваю, что те, кто убрал Владимира Васильевича, приложили руку и к тому, чтобы лишить вас свободы, упрятать в зону, навесив вам срок.

– Тут вы ошибаетесь, – едва заметно усмехнулся Павел. – В зоне я оказался вполне самостоятельно, по собственной вине и по собственному желанию.

– И чего же было больше, вины или желания?

– Одно вытекало из другого.

– Понятно, – задумчиво протянул Минаев. – Это несколько меняет дело. Но, впрочем, не кардинально.

Тут генерал покривил душой. Он очень рассчитывал на то, что сможет пробудить в Павле жажду отомстить тем, кто его засадил. Но коль об этом речь не идет, то все меняется, и очень сильно. Захочет ли Сауляк разбираться с теми, кто убил Булатникова? Вряд ли. Если бы у него такое желание было, он не стал бы прятаться в зону, а вместо этого выкопал бы из земли топор войны и разобрался бы с противником. Но он этого не сделал, и очень, очень маловероятно, что спустя два года ему, Минаеву, удастся разжечь огонь мщения. Эмоции, даже самые праведные, имеют неприятное обыкновение остывать.

– Какое задание Булатникова вы выполняли перед тем, как он погиб?

– Вы же прекрасно знаете, что я вам этого не скажу, – спокойно ответил Сауляк.

– Но вы не можете не понимать, что его убийц надо искать среди тех, с кем был связан Владимир Васильевич в последнее время перед смертью. Вы отказываетесь помогать мне?

– Считайте, что так. Булатников был связан с великим множеством сильных и влиятельных людей, и любой из них мог организовать его смерть. Ваша затея бессмысленна и бесперспективна.

– Я так не считаю, – горячо возразил генерал. – Я много лет работал с Булатниковым, и я просто обязан узнать правду о его смерти и восстановить справедливость. Это мой долг, понимаете? Долг ученика, сотрудника, помощника.

Павел молчал, не спеша прихлебывая ароматный горячий чай. Он не притронулся к еде, только положил в чашку немного варенья. Генерал подумал, что если нельзя зацепить его на жажде отомстить, то можно попытаться сыграть на страхе. А если и это не получится, то в запасе остается еще чувство благодарности. Но Минаев должен во что бы то ни стало заставить Сауляка сотрудничать с ним. Для того чтобы осуществить то, что он задумал, ему нужен Павел и никто другой. Никто, кроме Павла, этого сделать не сможет.

– Вы знаете, почему я организовал вашу охрану? – спросил он.

– Догадываюсь. Кроме женщины, которую вы прислали, около меня крутились еще четверо. Кстати, кто они?

– Вы ставите меня в сложное положение, Павел Дмитриевич, – тонко улыбнулся Минаев. – Я, безусловно, раскрою вам все карты, если мы с вами будем сотрудничать. Но если вы безразличны к судьбе Булатникова и не хотите мне помогать, то я просто не имею права рассказывать вам все. У меня ведь тоже есть свои профессиональные секреты.

– Вашим секретам цена невелика. И без того понятно, что люди, которым Булатников оказывал услуги, теперь боятся огласки. У Владимира Васильевича была обширная агентура, но определенного рода задания он поручал только мне. Вот я им и понадобился, чтобы не болтал лишнего. Даже странно, что их оказалось так немного. У ворот колонии, которую я покинул, могло собраться пол-России, я бы не удивился. Если вы не хотите сказать мне, кто конкретно заинтересовался моей персоной, – не надо, не говорите. Для меня от этого мало что меняется. Все равно я буду знать, что кто-то меня преследует, а кто именно – не суть важно, потому что меры безопасности будут одними и теми же.

– Значит, вы совсем не боитесь?

– Почему, боюсь. Но это не означает, что я от страха кинусь рассказывать вам о делах Владимира Васильевича. Вы были его заместителем и учеником, и вы должны и без моих рассказов знать достаточно много. А если вы чего-то не знаете – значит, этого хотел Булатников. Вы знаете ровно столько, сколько он позволил вам знать, и нарушать его волю я не хочу.

– Я мог бы предоставить вам безопасное убежище, – заметил Минаев.

– Спасибо. Чем я должен буду за это заплатить?

– Помогите мне найти убийц Булатникова. Павел Дмитриевич, поверьте, для меня это важно, очень важно. Здесь нет никакой политики, это чисто человеческое. И потом, я не хотел вам говорить, но… Видите ли, кое-что я действительно знаю. Вероятно, Владимир Васильевич скрывал от меня какие-то факты и обстоятельства, но уверяю вас, очень немногие. Я знаю, чем занимались конкретно вы и ваша группа, которую вы курировали. Может быть, повторяю, я знаю не обо всех ваших заданиях, но даже того, что мне известно, вполне достаточно, чтобы доставить вам кучу неприятностей. Я не собираюсь этого делать, я не хочу умышленно причинять вам зло, но, если вы откажетесь помогать мне, боюсь, я буду вынужден предать огласке кое-какие факты. Повторяю, не для того, чтобы навредить лично вам, а для того только, чтобы уничтожить тех, на чьей совести жизнь Булатникова.

– Элегантный шантаж? Это не делает вам чести, генерал.

– А мне наплевать на мою честь, майор. Да-да, я знаю, кем вы были до того, как стали агентом Булатникова. И знаю, что в те времена, когда вы носили майорские погоны, у вас была другая фамилия. И знаю, при каких обстоятельствах вы лишились звания и должности. Так вот, майор, мне наплевать на мою честь, если я вынужден буду жить с сознанием того, что убийцы моего учителя, друга и командира ходят на свободе. Вам понятно? Само это обстоятельство уже не делает мне чести. Я офицер и мужчина, если эти слова вообще что-то вам говорят.

– Тогда я вынужден констатировать, что вы лжете, Антон Андреевич. Если вы знаете обо мне так много, то вы непременно должны знать, кто убил Булатникова. Я не верю в то, что вы этого не знаете.

Минаев умолк, сосредоточенно размешивая ложечкой сахар в чашке. Потом поднял на Сауляка глаза, которые стали почему-то темными и бездонными.

– Да, Павел Дмитриевич, я лгал. Я знаю, кто это сделал. И я хочу, чтобы вы помогли мне уничтожить этих людей. Видите, я раскрыл перед вами все карты. Я хочу не просто стереть этих людей с лица земли, я хочу, чтобы имя их было покрыто несмываемым позором.

– Я понял вас, – кивнул Павел. – Но я не разделяю ваших чувств. Антон Андреевич, давайте будем говорить правду хотя бы сами себе, если мы не можем сказать ее другим. То, что делал генерал Булатников, то, что делали я и мои люди по его указаниям, преступно, и это еще мягко сказано. Нас всех нужно было расстрелять за то, что мы делали. И вас заодно, потому что вы знали об этом и молчали. А теперь вы хотите покарать людей за то деяние, которое сам Булатников совершал неоднократно. Ему, выходит, можно, а им – нет? Двойной счет, двойная мораль? Для вас Владимир Васильевич – командир, друг и учитель. Но для огромного числа людей он – обыкновенный убийца и подонок. Поэтому если вы хотите мстить за его смерть, то это должно остаться вашим сугубо личным делом. Вы не имеете права привлекать к этому делу кого бы то ни было и не имеете права ни от кого требовать помощи.

– Даже от вас?

– Даже от меня.

– Неужели у вас не осталось ни капли теплого чувства к нему? Никогда не поверю.

– Мне не нужно, чтобы вы мне верили. Я вам благодарен за то, что вы прислали человека, который не дал мне сдохнуть в первые же часы пребывания на свободе и довез меня живым до Москвы. Я знаю, что вы потратили на это немалые деньги. Еще раз повторяю, я вам благодарен. Но не требуйте от меня большего.

– Что вы за упрямец! – в сердцах воскликнул Минаев.

Этот Сауляк прямо из рук выскальзывал. А генерал так на него надеялся! Если Павел не поможет, то не поможет никто. И уговорить его нужно во что бы то ни стало.

– Поймите же, – горячо продолжал генерал, – все разговоры про чистые руки – это сказочки для пионеров. Вы сами были кадровым офицером, вы служили в нашем ведомстве, и вы должны отдавать себе отчет, что существует множество целей и задач, решение которых подразумевает различные нарушения морали и этики. Оперативная работа вся с ног до головы вымазана дерьмом, так было, есть и будет. Вы не имеете права упрекать Владимира Васильевича, меня и себя самого в том, что нашими действиями нарушались какие-то нормы и кому-то причинялся вред. Это неизбежно, потому что цель этого требовала. Что толку от того, что вы сейчас начнете рвать на себе волосы и каяться в совершенных грехах? Жизнь этим не изменить. Генерал Булатников совершал все эти поступки во имя социально-одобряемой цели, а те, кто его убил, сделали это из своих собственных шкурных интересов. Неужели вы не видите разницу?

– Значит, так, Антон Андреевич, – сказал Сауляк, не глядя на генерала. – Давайте соображения морали и этики оставим для другого случая. У нас с вами отношения товарно-денежные, и я готов сделать то, что от меня требуется в рамках нашей сделки. Вы обеспечили мою безопасность на пути от колонии до Москвы, вы вложили в это большие деньги, и независимо от того, зачем вы кинулись меня спасать, я должен отплатить вам за это. Далее. Вы еще какое-то время обеспечиваете мою безопасность, снабжаете меня новыми документами и жильем. Желательно и легендой, чтобы я продержался хотя бы первое время. Иными словами, вы поддерживаете меня на протяжении периода моей адаптации к новым условиям моего существования. За это я делаю для вас то, что вы хотите. Вы хотите поквитаться с убийцами Булатникова? Я готов оказать вам посильное содействие. Еще раз подчеркиваю: я не собираюсь мстить за жизнь Владимира Васильевича, я хочу лишь расплатиться с вами за ту помощь, которую вы мне уже оказали и окажете в будущем. Мы договорились?

Минаев с трудом сдержал вздох облегчения. Ну наконец-то! Он уже начал опасаться, что не сможет найти с этим человеком общего языка.

– Разумеется, Павел Дмитриевич. Мы договорились. И я очень рад этому обстоятельству. В конце концов, я готов признать, что был не прав, когда пытался заставить вас разделить мои убеждения. Мое отношение к Булатникову и его гибели – это действительно мое личное дело, и никто не обязан меня в нем поддерживать. Что ж, предлагаю отдохнуть хотя бы несколько часов, ночь уже на исходе. А завтра начнем, если не возражаете.

Павел молча встал, и по его замкнутому холодному лицу Антон Андреевич понял, что Сауляк не собирается ему отвечать. Для него разговор был окончен.

Для генерала Минаева было очевидным, что гибель Владимира Васильевича Булатникова – дело рук тех деятелей, в интересах которых он осуществил свою самую грязную и кровавую комбинацию. Минаев знал этих людей поименно, он потратил почти два года на то, чтобы составить их полный список. И теперь, когда имя и фотография одного из них замелькали на экранах телевидения и на страницах газет, Антону Андреевичу стало понятно, что сколоченному этой группировкой криминальному капиталу стало тесно. Они хотят размаха, им масштаб подавай. А для этого нужен «свой» президент, который обеспечит прохождение нужных указов, подписание нужных бумаг и принятие нужных решений «своими» же министрами. Конечно, кроме президента, есть еще Дума, но туда они уже постарались напихать «карманных» депутатов, которые костьми лягут, но не допустят принятия неудобных этому капиталу законов. Удачно вышло для этих деятелей, что выборы в Думу и президентские выборы попали на одно полугодие, так им легче реализовывать свой план.

Павел попросил у Минаева три дня на то, чтобы восстановиться.

– Мне нужно купировать обострение холецистита, – объяснил Сауляк, – иначе меня может прихватить приступ в самый неподходящий момент. Кроме того, мне нужно выспаться и немного набраться сил.

Антон Андреевич был готов на все, он с радостью выполнял все условия Павла, только бы тот не сорвался с крючка. Но Павел, похоже, не был склонен к колебаниям после того, как принимал решение.

Через три дня Сауляк сказал:

– Я готов начать работать.

Он выглядел намного лучше, чем тогда, три дня назад, когда впервые оказался на даче Минаева. Цвет лица стал здоровым, правда, слегка бледноватым, но тем не менее телесно-розовым, а не грязно-серым. Он уже не сидел часами в кресле, закрыв глаза и скрестив на груди руки, а расхаживал по дому, гулял по участку, делал гимнастику. Однажды Минаев случайно увидел Павла, когда тот занимался физическими упражнениями, спрятавшись за домом, и поразился, что тот смог отжаться всего пять раз, зато прыгал через скакалку минут двадцать без перерыва и с такой скоростью, что резинового шнура было просто не видно, как ни напрягал глаза Антон Андреевич. Потом он сообразил, что Павел при каждом прыжке прокручивает скакалку дважды, но для того, чтобы проделывать это на протяжении двадцати минут, нужно обладать огромной способностью к концентрации и сильными тренированными кистями рук.

За эти три дня генерал нашел Павлу новую квартиру и раздобыл документы на имя Александра Владимировича Кустова, а также загранпаспорт, в соответствии с которым Кустов только что вернулся в Москву из Бельгии, где прожил два года в браке с очаровательной бельгийкой, но в конце концов несходство характеров пересилило стремление к достатку и комфорту, и Александр Владимирович, мирно расставшись с супругой, возвратился на родину. Двухлетним отсутствием вполне объяснялась некоторая, мягко говоря, неинформированность господина Кустова о том, например, сколько стоит жетон в метро и где теперь продаются талоны для проезда в наземном городском транспорте. Ну и вполне естественно, что после двухлетнего пребывания за границей у человека нет собственного бизнеса и даже места в государственной организации. Правда, деньги у него пока есть, так что какое-то время господин Кустов может себе позволить не работать.

В списке, который заготовил для Сауляка генерал Минаев, было семь фамилий, и имя нынешнего кандидата в президенты стояло в нем первым номером, зато фамилии Чинцова там не было вовсе. Антон Андреевич отбирал только тех, кто был непосредственно завязан на организацию транспортировки оружия и наркотиков, кто лично участвовал в принятии решений, разработке конкретных операций и дележе прибылей. Чинцов в те времена был не более чем мелким прихвостнем, шестеркой на побегушках, которого использовали исключительно по прямому назначению – сплести интригу и реализовать ее. Тогда, три-четыре года назад, с Булатниковым контактировали двое главарей этой шайки, а место Чинцова было в их иерархии, как сказали бы в зоне, «возле параши». Зато теперь, и Антон Андреевич это знал, Чинцов прорвался в команду кандидата в президенты и стал чуть ли не его правой рукой. Более того, Антон Андреевич знал, что это именно Чинцов интересовался Павлом и пытался навести о нем справки через МВД.

– Не хочу ничего от вас скрывать, – сказал Минаев, держа перед собой список кандидатов на уничтожение. – У меня в руках список людей, которые были самым кровным образом заинтересованы в смерти Владимира Васильевича и которые заставили его умолкнуть навсегда. Но мне стало известно, что эти люди проявили интерес и к вам, Павел Дмитриевич. Они наводили о вас справки в Министерстве внутренних дел, и я не исключаю, что они посылали своих людей в Самару, чтобы вас убить. Вы должны начинать операцию с открытыми глазами, и я не собираюсь заставлять вас играть втемную и попусту рисковать. Для того чтобы выполнить условия нашего с вами договора, вам придется самому сунуться в логово врага, который спит и видит, как бы вас побыстрее заполучить, и от которого я вас с таким трудом спас по дороге в Москву.

Минаеву очень хотелось продолжить фразу и сказать: «Павел Дмитриевич, вам нельзя самому соваться к ним, но ведь у вас была группа, которой вы руководили. Найдите своих людей и подключите их к работе. Люди Чинцова знают вас в лицо, но их-то они не знают. Их вообще не знает никто, кроме вас». Но Антон Андреевич сдержался и ничего такого не сказал. Он боялся провалить с таким трудом начатую операцию, для которой он сам придумал простенькое и ничего никому не говорящее название «Стелла». Латинское слово, в переводе означающее «звезда», не было связано с сутью операции никаким потаенным смыслом. Просто когда-то в молодости Минаев видел на закрытом просмотре один итальянский фильм из жизни городских нищих, мелких воришек и хулиганов, сутенеров и проституток, и там была только одна приличная девушка по имени Стелла. Она была такая невинная, такая искренняя и простодушная на фоне всех этих отщепенцев, подонков и негодяев, что Минаев, тогда еще совсем молодой старший лейтенант, чуть не прослезился от умиления, а потом буквально задыхался от ярости, когда экранный герой заставлял бедную Стеллу идти на панель, чтобы заработать ему на выпивку. С тех пор слово «Стелла» стало для Антона Андреевича синонимом чего-то чистого, правильного и праведного.

Сауляк взял протянутый генералом список и быстро просмотрел его. Там были не только фамилии, адреса и телефоны, но и краткие характеристики рода занятий, а также сведения о семейном положении.

– У вас есть пожелания, с кого я должен начать, или я могу решать по своему усмотрению? – спросил Павел.

– На ваше усмотрение. Для меня это не имеет значения. Сколько денег вам нужно на первое время?

– Не знаю, я отстал от масштаба цен. Дайте мне тысячу долларов, я посмотрю, на сколько мне хватит этих денег, а там видно будет. Или я прошу слишком много?

– Нет-нет, – торопливо ответил генерал, вытаскивая бумажник, – это совсем не много. Впрочем, вы сами увидите.

За те три дня, что Павел отсиживался у него на даче, генерал Минаев подписал у него все необходимые бумаги и через подставных лиц продал машину Сауляка, которая все эти два года спокойно стояла в его охраняемом гараже. Добавив несколько тысяч долларов, он приобрел для Павла новую машину, которая более соответствовала бы образу человека, побывавшего «замужем» за границей и имеющего возможность не работать. Что и говорить, прежняя машина Сауляка была куда лучше, за ее невзрачным, даже порой вызывающим сочувствие внешним видом крылась невероятная мощь и выносливость, ибо нутро ее было все полностью переделано и переоснащено с помощью хороших специалистов. Разумеется, эти достоинства автомобиля были учтены при продаже, потому и цена за него была достаточно высокой. Теперь вместо сверхскоростных и сверхпроходимых «Жигулей» у Павла был черный «Сааб», но за два минувших года количество иномарок на столичных улицах увеличилось столь многократно, что степень незаметности и даже невзрачности нового автомобиля была вполне сравнима с незаметностью и невзрачностью старого.

Павел уехал в Москву. Минаев проводил его до калитки, долго стоял неподвижно, глядя ему вслед, пока тонкая и прямая, как натянутая струна, фигура его не скрылась за поворотом дороги, ведущей к железнодорожной платформе. Потом Антон Андреевич медленно вернулся в дом, запер изнутри дверь и принялся готовить себе ужин. Он знал, что теперь по меньшей мере неделю ему придется преодолевать приступы внезапной раздражительности и злости, и лучше всего в этот период поменьше общаться с людьми, которых не хотел бы обижать. Так бывало всегда, когда операция от этапа длительной предварительной проработки и тщательных приготовлений переходила к этапу реализации. На этапе подготовки еще можно было что-то переиграть, переосмыслить, перекомбинировать. Еще можно было отказаться от одной цели и вместо нее поставить другую, можно было отказаться от одних исполнителей и задействовать других. Можно было оттянуть начало операции, если почувствуешь, что не все готовы, что где-то не все стыкуется так, как надо. Пока не наступал этап реализации, еще все можно было поправить. Как только начиналась реализация, у генерала появлялось чувство, что он полностью утрачивает контроль над ситуацией. Люди начинали действовать в соответствии с предписаниями, подключались давно приведенные в готовность механизмы, схема начинала работать и раскручиваться, и в любой момент могло произойти что-нибудь неожиданное, грозящее крупными неприятностями и даже катастрофой. Можно построить самый совершенный аппарат, но когда его запустишь, то понимаешь, что повлиять на погоду ты не можешь и при определенных погодных условиях твой механизм пойдет вразнос. Как бы тщательно ни готовилась операция, все равно всех случайностей не предусмотришь. От невозможности повлиять на эти случайности и на их последствия и возникало у генерала Минаева отвратительное чувство неуверенности в себе и утраты контроля. Оно мешало ему спать, лишало аппетита и отравляло жизнь. Потом, спустя примерно неделю, это проходило.

Начало февраля радовало ясной погодой, правда, умеренно морозной, но зато солнечной и безветренной. Однако Евгения Шабанова солнечная погода раздражала. В его рабочем кабинете компьютер был установлен таким образом, что в солнечные дни становилось невозможно работать: экран отсвечивал. Он много раз прикидывал, как бы переставить мебель в кабинете, чтобы компьютер стоял более удобно, но так ничего и не смог придумать. Комната была длинной и узкой, и если повернуть стол, то он занимал практически всю ширину кабинета, а его владельцу пришлось бы сидеть спиной к двери. Шабанов не считал себя особенно нервным, но наличие двери за спиной его раздражало и мешало нормально работать.

Ровно неделя оставалась до 15 февраля – дня, когда Президент обещал приехать в свой родной город и там принародно объявить, будет ли он баллотироваться на следующий срок. И задачей Евгения Шабанова было довести до полного совершенства текст президентского выступления. Впрочем, представление о том, какой должна быть речь, отличалось у Шабанова некоторой спецификой. Он кормился из рук президентского конкурента.

«Я много думал…» На этом месте Шабанов остановился. Очень выигрышное место, из него нужно выжать все, что возможно. Всем известна манера речи Президента – рубленые фразы с большими многозначительными паузами и полное отсутствие мягких доверительных интонаций, которыми так славился первый президент СССР, умевший говорить без бумажки и глядя в глаза. Нынешнему этого не дано, не умеет. И учиться не хочет. Стало быть, что? Правильно, побольше интимности в эту фразу добавить. «Я много думал, – застучал пальцами по клавиатуре Шабанов, – не спал ночами, спорил сам с собой…» Отлично! Шабанов представил себе, как рослый широкоплечий Президент, возвышаясь на трибуне, будет произносить этот текст, глядя в бумажку, своим металлическим, лишенным теплых интонаций голосом. Трудно придумать что-нибудь более нелепое. На этой фразе выступающий потеряет пару очков, уж это точно.

В целом текст был уже готов и несколько раз отредактирован разными советниками. Шабанов – последний, потому что он – имиджмейкер Президента. Он должен расставить акценты, паузы, одним словом, превратить литературный сценарий в режиссерский. Евгений еще раз пробежал глазами строки, дошел до слов: «с марта месяца проблем с заработной платой не будет», и поставил пометку, означающую, что последнее слово надо произнести громко, четко, желательно по слогам. Задержки с выплатой зарплаты уже стали притчей во языцех, даже дураку понятно, что с марта снять проблему невозможно. Какой умник, интересно, придумал вставить это невыполнимое обещание в текст речи? Но как бы там ни было – вставил. Вот и пусть Президент погромче произнесет свою клятву. Март не за горами, и позор невыполненного обещания ляжет на него несмываемым пятном. Вся страна услышит это «не бу-дет», попробуй потом отопрись.

Конечно, советнички у нынешнего Президента – один другого умней. Заклятый враг так не навредит, как бестолковый советник. Шабанов даже не очень стыдился того, что на своем месте занимается исключительно тем, что заставляет Президента терять очки. Будь на его месте любой другой, даже безусловно преданный лидеру человек, к тому же хороший профессионал, он вряд ли смог бы противостоять тому вреду, который приносят эти неизвестно откуда взявшиеся советники. Вот, к примеру, расписание первого дня пребывания в родном городе Президента. На улице февраль, мороз, ветер, а ему напланировали несколько встреч с населением и трудящимися, во время которых Президент должен будет выступать не в помещении, а на улице. Кому такое в голову пришло? Ведь охрипнет, как пить дать. Или замерзнет и захочет погреться, как любой русский мужик. Известное дело, чем в России греются испокон веку. Так что или выйдет на трибуну произносить ответственнейшую речь с больным горлом, или… Что так, что эдак – все одно нехорошо. То есть ему-то, Евгению Шабанову, как раз хорошо. Даже очень.

Он закончил работу в десятом часу вечера, выключил компьютер и с хрустом потянулся. Можно и домой. Он уже застегивал пальто, когда запищал телефон сотовой связи, лежащий на столе.

– Да, слушаю, – нетерпеливо произнес в трубку Шабанов, которому хотелось побыстрее сесть в машину и уехать.

– Если вас интересует человек, приехавший из Самары, – раздался в трубке незнакомый женский голос, – вы можете получить о нем информацию через час на углу Профсоюзной и улицы Бутлерова.

– Кто это? – растерянно спросил Шабанов, но женщина уже повесила трубку.

Интересует ли его человек, приехавший из Самары! Еще как интересует. Во-первых, потому, что им интересуются его, Шабанова, покровители. И во-вторых, потому, что его хочет заполучить Соломатин, один из ярых сторонников и приверженцев Президента. Шабанов не знал, зачем его кормильцам этот человек из Самары, но знал точно, что нужен позарез. А про то, что его и Соломатин ищет, имиджмейкер прознал совершенно случайно, подслушав не предназначавшийся для его ушей разговор. Но кто же ему звонил?

Рита была самой спокойной и дисциплинированной из всей группы. Может быть, оттого, что от природы не была такой одаренной, как остальные. Но для определенных поручений ее способностей вполне хватало, даже с избытком, а сам Павел больше всего любил давать поручения именно ей. Рита не была строптивой и капризной, не задавала лишних вопросов и всегда в точности следовала инструкциям. Самое главное – чтобы инструкции были детальными, потому что экспромтами эта симпатичная тридцатилетняя женщина владела слабо.

Она была первой, с кем встретился Павел, вернувшись в Москву после восстановительного периода на даче у генерала Минаева. Войдя в ее квартиру, Сауляк сразу понял, что два года она сидела фактически без работы. То есть какая-то государственная служба у нее была, как и раньше, но зарплаты хватало только на самое необходимое. Ни одной новой вещи не заметил его цепкий взгляд, и телевизор был все тот же, и мебель, и палас на полу. Тогда, два года назад, после смерти Булатникова, когда Павел решил, что нужно спрятаться и отсидеться, он строго-настрого запретил членам своей группы подрабатывать и подхалтуривать.

– Вам должно хватить того, что вы заработали. Потерпите, пока я не вернусь, иначе сгорите, – предупреждал он, в глубине души будучи уверенным, что ни один из них не выдержит. Ведь спрос-то на их услуги по нынешним временам огромный!

Пожалуй, только в Рите он был уверен. И не ошибся, не подвела девочка, не ослушалась.

Она открыла ему дверь и долго стояла молча, вглядываясь в его постаревшее за два года лицо. Павел по обыкновению не глядел ей в глаза, чтобы не сбивать с настроя. Наконец он почувствовал, как рухнула невидимая стена, которую Рита моментально возвела между ними, едва увидев его.

– Ты вернулся, – тихо сказала она и заплакала. – Господи, наконец-то ты вернулся.

– Я же обещал, – скупо улыбнулся Павел. – Ну не надо, детка, не плачь, все хорошо. Я вернулся, мы снова начнем работать. Ты же, наверное, без денег сидишь.

– Да не в этом дело, Паша. Черт с ними, с деньгами. Страшно мне было, очень страшно. Я же цель потеряла, смысл. Раньше я знала, для чего живу. Было дело, была работа, и я должна была ее хорошо выполнять. А потом ты исчез – и все рухнуло. Я могла бы чем-нибудь заняться, но ты запретил…

– Вот и умница, – ласково сказал Сауляк. – Умница, что послушалась меня. Зато теперь все окупится. Поверь мне, все наладится. Ты сегодня же начнешь работать. Готова?

– Не знаю, – с сомнением покачала она головой. – Я так давно не работала. Может, у меня уже и не получится ничего.

– Получится, – заверил ее Павел. – Ты только верь в себя и настройся, и все получится. Нужно позвонить вот этому человеку и назначить ему встречу.

Он протянул ей бумажку, на которой был записан телефон Шабанова.

– Назначай встречу через час на углу Профсоюзной и улицы Бутлерова. Потом поедем с тобой вместе, ты с ним поговоришь, а я со стороны понаблюдаю.

Рита послушно потянулась к телефону.

– А если он не согласится встречаться со мной? – спросила она, нажимая кнопки. – Я должна его уговаривать?

– Ни в коем случае. Назначай встречу и вешай трубку. Если я ему нужен, он обязательно приедет. Если нет – то и нет. Значит, я ошибся.

Через двадцать минут они ехали в сторону Юго-Запада. Павел не отвлекал Риту разговорами, давая ей возможность сосредоточиться и сконцентрироваться. Только у станции метро «Калужская» он наконец прервал молчание.

– Ты все запомнила? Он должен тебе сказать, кто конкретно меня разыскивает и зачем. А ты ему – что я согласен на них работать, если они обеспечат мою безопасность. Отсюда пойдешь пешком. После встречи переходи на противоположную сторону Профсоюзной и иди до пересечения с улицей Генерала Антонова. Они не смогут за тобой ехать вплотную, потому что ты будешь двигаться в сторону, противоположную движению. Понятно?

– Да, Паша, – ответила она.

Голос ее был лишен всяких интонаций, и Павел понял, что она готовится к работе. Он высадил ее возле метро, проехал немного вперед, нашел удобное место для парковки, запер машину и двинулся к месту встречи с Шабановым.

Сауляк не случайно велел назначить встречу в этом месте. Здесь были удобные подходы и укромные места, из которых все отлично просматривалось. Вот подошла Рита и встала у киоска, вроде товар в витрине разглядывает. Оговоренный час истек, и Шабанов должен появиться с минуты на минуту, если вообще появится. Павел прислонился к дереву и привычно скрестил руки на груди. Нельзя расслабляться, нужно быть готовым прийти на помощь Рите, если понадобится. Хотя вряд ли. Задание для нее самое обычное, она с такими справлялась сотни раз, и только дважды у нее произошел сбой. Первый раз это случилось лет десять назад, когда она только-только начинала работать с Павлом. В момент беседы, которую она проводила вот так же на улице, какая-то машина сбила девочку. Рита отвлеклась, испугалась и уже не смогла собраться. Во второй раз это произошло спустя года три. Тогда Рита отправилась выполнять задание с высокой температурой: она подхватила тяжелый грипп. Павел знал, что нельзя работать, когда болеешь, и если бы Рита сказала ему о том, что нездорова, он ни за что не отправил бы ее выполнять это задание. Но она скрыла от него свою болезнь, за что потом Павел сурово ей выговаривал. Но сегодня Рита была здорова, и оставалось надеяться, что ничего непредвиденного на улице не произойдет.

Со своего места ему была видна машина, остановившаяся напротив киоска, возле которого стояла Рита. Павел напряг глаза, вглядываясь в мужчину, сидящего за рулем. Так и есть, старший партнер из преследовавшей его парочки. Как его зовут? Настя говорила, Николай. А молоденький – Сережа. Что-то его не видно.

Из машины вышел представительный мужчина, в темноте Павлу показалось, что ему лет сорок. Рита сделала едва заметный жест, приглашая мужчину отойти от витрины. Мужчина последовал за ней. Рита отвела его всего на несколько метров в сторону, но это место уже не просматривалось из машины – мешали стоящие вплотную друг к другу киоски. Сауляк вставил в ухо миниатюрный наушник.

– Это вы мне звонили? – послышался голос мужчины.

– Нет. Но на встречу с вами послали меня. Так вас интересует человек, приехавший из Самары?

Возникла пауза, и Павел понял, что Рита начала работать. Раньше она никогда не начинала так сразу, обычно она минут десять вела самую обычную беседу, настраиваясь на собеседника, подводя его к порогу признания, и только потом включала свои необычные способности. Сегодня она нервничала, и это было объяснимо: она два года не работала, она отвыкла, и ей хотелось закончить все побыстрее. Наверное, она даже боялась, чего раньше не было.

Пауза затягивалась. Наконец из наушника донесся голос мужчины, внезапно ставший вялым и равнодушным:

– Да, нас очень интересует Сауляк.

– Зачем он вам?

– Сначала планировалось от него избавиться.

– А потом?

– Потом было решено его использовать. С ним хотят договориться.

– Как именно его хотят использовать?

– Хотят, чтобы он повлиял на некоторых людей. Запугал их и заставил переменить решение. Он много знает про этих людей.

– То есть вы хотите использовать его для шантажа?

– Да.

– Только для шантажа? Или еще для чего-то?

– Нет, только для этого.

– Передайте своим друзьям, что он согласен, но только при том условии, что вы обеспечите ему свободу передвижения. Не пытайтесь найти его сами, скажите мне телефон, он позвонит.

– Да, да… Три семь пять ноль три ноль шесть.

– Как фамилия?

– Чинцов.

– Зовут?

– Григорий Валентинович.

– Что еще?

Снова возникла пауза. Потом послышался голос Риты.

– Вы ведь не все мне сказали. Говорите.

– Да… Еще женщина…

– Какая женщина?

– Женщина, которая была с ним. Его родственница. Они ею тоже интересуются.

– Передайте им, чтобы забыли о ней. Она ни при чем. Запомнили? Пусть забудут о ней.

– Хорошо.

– Кто еще ищет Павла?

– Н-не знаю…

– Неправда. Подумайте и скажите, кто еще им интересуется.

– Соломатин.

– Кто это?

– Человек из окружения Президента.

– Как зовут Соломатина?

– Вячеслав Егорович.

– И зачем ему Павел?

– Не знаю. Правда, я не знаю.

– Вы меня видите?

– Да… Вижу.

– Какая я?

– Среднего роста. Волосы русые. Короткая шуба, светлая.

– Сколько мне лет?

– Примерно тридцать.

– Неправильно. Я высокая брюнетка, возраст – около сорока. В длинной шубе из нутрии. На нижней губе маленький шрамик, заметный, но меня не портит. При разговоре слегка заикаюсь. Совсем немного. Понятно?

– Да, хорошо…

– Кто с вами в машине?

– Помощник.

– Имя?

– Николай.

– Его будут спрашивать про меня?

– Не знаю. Наверное, будут.

– Скажете ему, что невысокая женщина в светлой короткой шубке – это случайная прохожая, которую я попросила встретить вас возле киоска. А разговаривали вы со мной, эта женщина сразу ушла, она меня не знает. Вы все поняли?

– Да.

– Я ухожу, а вы побудете здесь еще несколько минут. Медленно досчитаете до трехсот и можете возвращаться в машину. Передайте Чинцову наши условия. Павел позвонит ему завтра в десять утра. И запомните: он согласен сотрудничать, но, если вы попытаетесь его обмануть, вам придется пожалеть об этом. Павел не из болтливых, но мстительный.

– Да, я все передам.

– Я ухожу. Начинайте считать.

Рита прошла почти вплотную к Павлу. Она строго следовала инструкциям и не пошла по тротуару мимо автомобиля, в котором дожидался Николай, а срезала угол и прошла позади киосков. Шабанов послушно продолжал стоять в темноте, и Сауляк с удовлетворением отметил, что Рита квалификацию не потеряла. У нее все получилось.

Павел смотрел ей вслед, пока не зажегся зеленый сигнал светофора и она не перешла на противоположную сторону Профсоюзной улицы, потом, мягко и неслышно ступая, дошел до своего «Сааба» и поехал вперед, чтобы развернуться и подъехать к улице Генерала Антонова, куда должна подойти Рита.

– Устала? – заботливо спросил он, когда Рита уселась в машину.

– Немного. – Она слабо улыбнулась. – Отвыкла, наверное.

– Ничего, детка, ты молодец, у тебя все получилось. Ты напрасно боялась. Сейчас я отвезу тебя домой, отдохнешь.

– А завтра?

В ее голосе Павел явственно услышал страх.

– Что – завтра?

– Завтра нужно будет работать?

– А что, не хочется? Боишься?

– Нет, что ты… Я боюсь, что ты опять исчезнешь. Я без тебя совсем…

– Что, детка?

– Я не знаю, что делать. Чувствую себя никчемной.

– Ты работаешь все там же, в сберкассе?

– Теперь это называется сбербанком. Да, все там же.

– Скучно?

– Конечно. Но я привыкла.

Внезапно Сауляк понял, как одинока эта молодая женщина. Он взял ее в свою группу десять лет назад и очень боялся тогда, что Рита вот-вот взбрыкнет и начнет требовать свободы, захочет завести нормальную семью, рожать детей. И радовался, что ничего этого не происходит. Рита была послушной и исполнительной и не выдвигала никаких требований. Тогда он ничего в ней не понял и самонадеянно считал, что она работает с ним исключительно из чувства благодарности за то, что он вовремя сумел забрать ее из больницы, куда она попала по инициативе сволочных соседей по коммунальной квартире. Он сам мог спокойно обходиться без постоянных женщин, он не нуждался в эмоциональных связях и душевной близости, был отгороженным и холодным. И считал само собой разумеющимся, что и Рита может быть в точности такой же, потому и не требует свободы, не заводит постоянного мужчину, не рвется замуж. Павел вспомнил ее глаза, когда она увидела его на пороге своей квартиры, вспомнил, как она расплакалась. И понял, что все эти годы был полным идиотом. Он действительно ничего в ней не понял. Она же любит его.

Он еще тогда, десять лет назад, сумел внушить ей, что она должна гордиться теми качествами, которыми ее одарила непредсказуемая природа. В этом – ее ценность, ее отличие от других людей, она должна беречь этот дар и совершенствовать его. Ибо только благодаря ему ее жизнь может наполниться смыслом, интересной и нужной работой. И она поверила ему. А ведь он все эти годы был в ее глазах единственным, кто мог оценить ее и похвалить. Рита не знала Булатникова и никогда его не видела, для нее руководителем был только он, Сауляк. Более того, Рита не была знакома и с остальными членами группы и даже не знала об их существовании. Павлу казалось, что, подчеркивая ее исключительность и уникальность, он сможет поддерживать в ней интерес к работе, поэтому никогда не говорил о том, что у него, кроме Риты, есть еще три человека, причем даже более сильных и одаренных. Опасно будить в женщинах ревность, даже если это касается не любимого мужчины, а работы. Павел стал для нее единственным, с кем она могла говорить о себе открыто и ничего не скрывая, кому могла пожаловаться на страх или усталость, от которого слышала слова одобрения и восхищения. И когда он исчез на два долгих года, она почувствовала себя одинокой, преданной, брошенной и никому не нужной. Бедная девочка! Конечно, она боится, что он снова исчезнет, и снова у нее не будет той работы, благодаря которой она может чувствовать свою нужность и полезность. У нее снова не будет ничего, кроме скучной работы в сбербанке, пустой квартиры и оглушающего одиночества.

Они доехали до ее дома и вместе поднялись в квартиру. Рита робко предложила ему поужинать, и лицо ее радостно вспыхнуло, когда он согласился.

– Правда, у меня нет ничего особенного, – стала она оправдываться, – ты появился так неожиданно.

– Ничего, детка, ты же знаешь, я неприхотлив в еде.

– Хочешь, я картошку поджарю?

– Хочу, – кивнул Павел. – Тебе помочь?

– Нет-нет, сиди, пожалуйста, я сама.

Они поужинали, выпили чаю со сладкими булочками. Время перевалило за полночь, а Павел все не уходил. Он никак не мог решить, уезжать ему или остаться. Он очень хотел уехать домой, близость с Ритой не была ему нужна ни раньше, ни теперь. Но он боялся, что по прошествии двух лет многое изменилось, и Рита может оказаться единственной, кто его не подведет. Значит, надо привязать ее покрепче.

– Я давно хотел тебе сказать, – начал он нерешительно.

– Что, Паша?

– Вернее, я хотел спросить тебя… Нет, не то, не так. Скажи, детка, ты считаешь меня только своим руководителем? Или я для тебя значу что-то еще?

Робкая улыбка осветила ее милое лицо.

– Конечно, Паша. Ты значишь для меня очень много. Я думала, ты догадался об этом гораздо раньше. Неужели нет?

– Нет. Представь себе, не догадался. Мне понадобилось прожить вдали от тебя два года, чтобы это понять. Знаешь, я очень по тебе скучал. Очень. А ты?

– Я умирала без тебя, – просто сказала она. – Где ты был целых два года?

– Далеко. Теперь уже не имеет значения, где я был. Главное – я вернулся. Больше я тебя не оставлю.

– Даже сегодня?

– Даже сегодня. Пойдем спать, детка.