Задержать Ларкина первоначально планировалось в тот момент, когда он придет на встречу с Князевым после убийства Павла. В формуле, произносимой Михаилом Давидовичем, было указание сразу после убийства Сауляка ехать на «Новокузнецкую», открывать палатку и начинать торговать сосисками как ни в чем не бывало.

– Ты откроешь палатку и будешь спокойно работать. Никуда не отлучайся, пока я к тебе не подойду. Я приду примерно в три часа дня. Как только ты меня увидишь, не заговаривай со мной, извинись перед покупателями, если они в этот момент будут, сделай перерыв на полчаса и иди вдоль трамвайных путей следом за мной.

Замысел был понятен. Сразу после убийства Ларкин должен был вывести Князева из транса и заблокировать его память. Он никогда не вспомнит кудрявого полноватого мужчину в темных очках, который заговорил с ним на улице и пригласил к себе домой, рассказывая о планах быстрого обогащения при помощи девушек. Он никогда не вспомнит, что ездил на проезд Черепановых и стрелял в мужчину, который в точно определенное время должен был выйти из точно определенной квартиры. Конечно, лучше всего было бы, если бы после убийства Князев приехал домой к Ларкину, и Михаил Давидович спокойно поработал бы с ним, в тишине и без спешки. Но если что-то не гладко, то за Князевым может потянуться «хвост», который и притащится прямо в Графский переулок. Так рисковать нельзя. Потому Ларкин и велел Виталию возвращаться в свою палатку на «Новокузнецкую». Михаил Давидович сам подъедет, чтобы поработать с сознанием Князева и его памятью.

В идеале нужно было попробовать записать хотя бы на магнитофон, как Ларкин будет внушать несчастному сосисочнику, что они никогда не встречались и никакого убийства не было. Но, если дать возможность Ларкину завершить работу, Князев и не сможет давать показания. Он же ничего не вспомнит. Кроме того, Князев уже задержан при покушении на убийство, и никто никогда не позволит сейчас снять с него наручники и отпустить в палатку на «Новокузнецкую» торговать сосисками. Хотя, по здравом размышлении, показаниям Князева грош цена, что так, что эдак. Если он еще в трансе, его нельзя допрашивать. Если позволить Ларкину вывести его из транса, то он все забудет. Настя проконсультировалась со специалистами, и они в один голос заверили ее, что настоящий мастер гипноза, а Ларкин, судя по всему, именно настоящий мастер, кодирует сознание специальными словами, чтобы никто, кроме него самого, не мог вывести человека из транса. С Кириллом Базановым, судя по всему, произошло то же самое. После убийства шантажиста Ларкин встретился с ним, вывел из транса и заблокировал память, потому парень абсолютно ничего про тот день и не помнил. А после расстрела Лученкова Михаил не успел добраться до Кирилла, которого задержали на месте преступления, и тот добросовестно, хотя и искренне недоумевая, рассказывал про «голоса, которые ему велели…».

Стало быть, свидетель из Князева никакой. Ничего от него не узнаешь, а если узнаешь, то не докажешь. Единственное доказательство – записи, из которых видно и слышно, как Ларкин погружает Виталия в транс и внушает ему намерение убить человека, выходящего из квартиры на пятом этаже третьего корпуса дома номер девятнадцать по проезду Черепановых. Потом видеозапись, на которой Князев добросовестно выполняет все внушенные ему действия. И, наконец, хорошо бы сделать запись, на которой Ларкин выводит его из транса. Но с точки зрения права ситуация почти дохлая. Прецедентов нет. Как квалифицировать действия Князева и Базанова? Ни одна экспертиза не признает их невменяемыми. А в законе указания на гипноз нет. Поэтому даже если и доказать, что в отношении Базанова и Князева был применен гипноз, это не избавит их от ответственности. Ибо сказано в законе: «Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, т.е. не могло отдавать себе отчета в своих действиях или руководить ими вследствие хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния». Иными словами, все расстройства должны быть болезненного характера. А гипноз – не болезненное расстройство. И то, что ты делаешь в состоянии гипнотического транса, очень даже запросто вменяется тебе в вину. Ученые-юристы сто диссертаций защитят, пока правовое решение придумают для таких казусов. А задержанные столько ждать не могут. Их судьбу надо как-то решать…

А что Ларкину вменить? Его-то за что можно привлечь к ответственности? Сам никого не убивал, даже близко к жертвам не подходил. Гипноз недоказуем. Слова говорил? Ну так и вы говорите, кто ж вам мешает, только совершенно не факт, что вас послушаются и сделают, как вы велите. И Ларкина никто не слушался. И вообще он ничего такого им не говорил. Обыкновенная психотерапевтическая беседа. Стресс снимал. А что, нельзя? Ах, запись. Ну это он так, экспериментировал. Дурака валял. Морочил голову доверчивому Князеву. Пошел и убил? Да что вы говорите? Не может быть! И кого? Человека на проезде Черепановых? Ну надо же. Вот дурачок. Да Ларкин назвал первый пришедший в голову адрес. И человека, который там живет, он и знать не знает.

Гордеев и следователь Ольшанский спорили до хрипоты, пытаясь решить, что же делать с Ларкиным. За Михаилом Давидовичем постоянно велось наблюдение и задержать его можно было в любой момент, но было совершенно непонятно, надо ли это делать, а если делать, то по какому плану. Обвинить его не в чем. Стало быть, и расколоть не удастся. А если учесть его необыкновенные способности, то вряд ли даже самая умелая и изощренная тактика допроса даст хоть какой-то результат.

В конце концов решили Ларкина пока не трогать.

– Проходите, Павел Дмитриевич, – сказала Настя как можно приветливее.

Ей удалось полностью взять себя в руки, успокоиться и приготовиться к разговору с Павлом.

– Похоже, вас ангел хранит, – улыбнулась она. – Значит, не зря я тащила вас на себе из Самары. Если бы вас сегодня убили, мне было бы обидно. Вы знаете человека, который на вас покушался?

– Нет. Лицо незнакомое. И имя его впервые слышу.

Настя видела, что он не лжет. И еще она видела, что Сауляк вымотан до предела и еле держится на ногах.

– Но у вас есть хоть какие-нибудь подозрения: кто это такой, кто его послал, чье задание он выполнял?

– Я уже говорил вам, Анастасия, я не страдаю от недостатка недоброжелателей. – И вас не удивляет, что в их числе оказался ваш покровитель?

Сауляк нахмурился. Глаза его опять убегали от Насти, останавливаясь то на стене выше ее головы, то на полу, то на окне.

– Кого вы имеете в виду?

– Антона Андреевича Минаева. Это он послал к вам наемника. Чем вы перед ним провинились, хотела бы я знать?

– Вы ошибаетесь.

В его голосе вновь зазвучало высокомерие, как когда-то в Самаре, когда они только-только познакомились.

– Нет, Павел Дмитриевич, я не ошибаюсь. Генерал Минаев встречался с неким посредником. Этот посредник нашел наемника Князева и отправил его к вам с пистолетом в кармане. У меня есть фотографии, видео– и магнитофонные записи, подтверждающие это. Поймите же, Павел, мы здесь, на Петровке, не боги, мы не всемогущи, и наши сотрудники не могли случайно оказаться в вашем подъезде, когда туда явился Князев с заданием вас убить. Мы разрабатывали этого посредника, именно поэтому и засекли его контакт с Минаевым. Неужели вас это не убеждает?

– Нет. Наш разговор утратил предметность, вы не находите?

Он ей не верит. Или, наоборот, сразу признал ее правоту, но есть какая-то причина, по которой он не может показать, что согласен с ней. Конечно, он должен стоять на том, что Антон Андреевич Минаев – святее всех святых. «Отстрел» команды Малькова начался через несколько дней после того, как Павел вернулся в Москву. И закончился за два дня до того, как он уехал в Белгород и поселился там в гостинице. Минаев просто не может не иметь к этому отношения. А где Минаев – там и Павел. Так что оба будут стоять на своей безгрешности, упираться до последнего. Ничего, Павел Дмитриевич, ты у меня сейчас под дых получишь.

– Павел Дмитриевич, предметом нашего разговора является последовательность жертв. Вы отдаете себе отчет, что вы в этом ряду последний?

Вот так, Павел Дмитриевич. А теперь думай. Пытайся угадать, что я имела в виду. Ни за что не угадаешь. И начнешь проецироваться. Начнешь говорить о том, что беспокоит тебя больше всего. Ну, давай же, начинай.

– И кто же, по-вашему, первый в этом ряду?

Хитришь, Паша. «Угадай слово, которое кончается на букву… – А ты скажи, на какую букву оно начинается». Ну, скажу я тебе, кто был первым в этом ряду. Все равно ты ничего не поймешь. Потому что этот человек в обоих рядах первый – и в твоем, и в моем.

– А первым был генерал Булатников. Мне казалось, что это очевидно.

– И много ли человек в этом кровавом ряду?

– Павел Дмитриевич, давайте прекратим игру в угадайку. Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. И продолжаете покрывать Минаева, как будто он вам сделал много хорошего в жизни. Он убийцу к вам послал, вы хоть понимаете это? Он перевербовал вашего помощника, уж не знаю, как ему это удалось, шантажом или деньгами, но он сделал так, что ваш помощник послал к вам наемника.

– Это бездоказательно, – равнодушно сказал Сауляк. – Я не знаю, о каком помощнике вы говорите. И вообще я вам не верю.

– И напрасно, – ответила Настя почти весело, – хотите, кино покажу? Сами увидите, как Михаил Давидович Ларкин вводит вашего несостоявшегося убийцу в гипнотический транс и внушает ему вас убить. Даже адрес ваш ему называет, чтобы, значит, тот ненароком не ошибся.

– Это чушь, – медленно произнес Павел.

Скрывать факт знакомства с Мишей было бы глупо, все женщины, приходившие к Ларкину на прием, видели Павла. Если их разыскали, то отпираться бессмысленно.

– Это чушь, – сказал он, тщательно взвешивая каждое слово. – Я действительно знаком с психотерапевтом Ларкиным, но не настолько близко, чтобы давать ему повод убивать себя. И потом, я не давал ему своего адреса. И вряд ли он мог узнать его каким бы то ни было способом. Он ведь даже фамилии моей не знает.

– Вот видите, значит, ваш адрес ему кто-то дал. Кто-то, кто знает вашу фамилию, адрес, а также то, что вы вернулись в Москву и должны ровно в двенадцать дня выйти из квартиры. Наемник не ждал вас, Павел Дмитриевич. Он вошел в подъезд без пяти двенадцать. Вы все еще сомневаетесь?

Он не сомневался. Но разве мог он признаться, что между ним и генералом Минаевым существует тайна, из-за которой Павел стал для него опасен.

– Вы меня не убедили. Я не вижу, зачем Минаеву убирать меня. Он приложил столько усилий к тому, чтобы вытащить меня из Самары целым и невредимым. Вам ли этого не знать, – тут он позволил себе чуть-чуть усмехнуться. – Он столько сделал для того, чтобы я уцелел.

– Хорошо, допустим. А Рита?

– Что – Рита? – вздрогнул он от неожиданности.

– Маргарита Дугенец тоже входила в вашу группу?

– Я не понимаю, о чем вы. Рита просто была моей невестой.

Сердце забухало в груди, как кузнечный молот. Почему она спросила об этом? Что ей известно?

– Одно не исключает другого. Она могла быть вашей невестой и одновременно вашей помощницей.

– Да не было у меня никаких помощников, – раздраженно сказал Павел. – Что вы себе напридумывали, ей-Богу!

– Да?

Ее голос донесся как будто откуда-то издалека. Сауляк сообразил, что у него резко подскочило давление и заложило уши.

– Тогда послушайте историю, которую я вам расскажу. Вы ее не знаете. Совсем не знаете. Поэтому вам будет интересно.

Сейчас она начнет говорить о Булатникове и группе Малькова. Наверняка нахваталась обрывочной информации и теперь будет пытаться склеить из нее более или менее гладкую историю, в которой концы с концами не сойдутся. Ну ладно, пусть рассказывает, Павел за это время немного придет в себя.

– Генерал Минаев всегда ненавидел своего начальника и старшего товарища Булатникова. Терпеть его не мог. Готов был на стенку лезть от ненависти и злобы. Минаев завидовал ему, потому что не понимал, откуда у Булатникова такая власть и такие деньги. И поставил перед собой задачу выяснить это. Ну как, Павел Дмитриевич, интересно?

Павел поднял на нее растерянный взгляд. Она говорила совсем не о том. И она говорила вещи, которых он действительно не знал.

– Продолжайте, – сдержанно ответил он, стараясь не выказать любопытства.

– Антон Андреевич, пользуясь разными запрещенными приемами, узнал, что у Булатникова есть вы, Павел Сауляк, а у вас – группа. Но кто эти люди и сколько их, он так и не смог узнать. Хотя очень старался. Зато он понял, как действует ваша группа, какие приемы работы применяет. И сообразил, что это – золотое дно. Группу он решил прибрать к рукам. И что же он сделал в первую очередь, как вы думаете?

– Нет, – быстро ответил Павел. – Этого не может быть. Я вам не верю.

– Ну почему же? Судя по вашему быстрому ответу, вы сами догадались, что сделал ваш нынешний покровитель генерал Минаев. Он организовал убийство Булатникова. Это он, а вовсе не Мальков, был инициатором убийства. Это он подсунул людям Малькова информацию, которая заставила их забеспокоиться и быстренько покончить с генералом, который так много им помогал и, стало быть, так много о них знает. Но в этот период была допущена небольшая ошибка, и кто-то из великолепной семерки Малькова узнал о причастности генерала Минаева к убийству своего начальника, друга и учителя. А через некоторое время после гибели Булатникова вы, Павел Дмитриевич, почуяв явственный запах жареного, предпочли укрыться в зоне. И гениальный план Антона Андреевича застопорился. Минаев, видите ли, очень рассчитывал на то, что вы возгоритесь огнем благородного мщения. Ну или по крайней мере захотите выяснить правду о смерти своего руководителя Булатникова. И будете задействовать для этого вашу группу. Приглядывая за вами, Антон Андреевич рассчитывал всех их выявить. А вы, Павел Дмитриевич, надежд не оправдали, мстить и выяснять правду не кинулись, а проявили разумную осторожность и спрятались. Пока вы отбывали срок за хулиганство, Минаев зря времени не терял. Он заранее сделал копии со всех ключей Булатникова, ведь тот никогда не осторожничал в присутствии своего любимого ученика и заместителя, ключи оставлял валяющимися на столе, и так далее. После гибели Булатникова Антон Андреевич раздобыл всю компру, при помощи которой держалась в узде ваша группа. В том числе и на вас, верно? И когда прошли долгие два года и вы вернулись в Москву, он вас этой компрой немножко попугал. Вы были нужны ему, Павел, вы были ему жизненно необходимы, потому что только вы знали имена и адреса членов своей группы. Потому что в добытых им материалах из потайного сейфа Булатникова были только сведения о том, что и как делали ваши люди. Но там не было ни их имен, ни адресов. А они были Минаеву нужны, чтобы взять этих людей под свой контроль. И без вас он ничего сделать не мог. Поэтому и приложил столько усилий к тому, чтобы доставить вас в Москву живым и невредимым. Ну как, похоже?

– Похоже на бредовую сказку, – сказал Павел.

Но он уже знал, что его реплики ровно никакого значения не имеют. Она знает все. И знает даже больше, чем он. Но как? Откуда? Неужели Минаев все рассказал? Да нет, быть этого не может.

– Пойдем дальше, – невозмутимо произнесла Анастасия. – Минаев стал уговаривать вас отомстить убийцам своего друга и наставника. Могу представить себе, какие слова он вам при этом говорил. Моим начальникам он говорил то же самое. Что он офицер и мужчина, что он не может оставить безнаказанной смерть своего руководителя, под началом которого прошла вся его служебная карьера. Только моим начальникам он говорил, что хочет попытаться узнать с вашей помощью, кто убил Булатникова. А вам он что говорил? Что знает, кто его убил, и хочет отомстить? Да? На самом же деле он хотел убить двух зайцев сразу: убрать тех, кто знает о его причастности к гибели Булатникова, и заставить вас показать ему всю вашу группу. И все у него получилось.

– Бред, – твердо повторил Павел.

В ушах все еще звенело, давало о себе знать подскочившее давление. Он сидел в своей привычной позе, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Только глаза не закрывал.

– Бред? – насмешливо переспросила она, кладя перед ним листок бумаги. – А вы взгляните.

Павел протянул руку и взял листок. На нем было шесть фамилий. Мальков. Семенов. Изотов. Лученков. Мхитаров. Юрцев. Шесть фамилий. Не было только имени Евгения Шабанова, имиджмейкера Президента.

– Здесь только шестеро. Но был и седьмой. Я почти на сто процентов уверена, что седьмым был Евгений Шабанов, но очень рассчитываю на то, что вы мне это подтвердите. А теперь взгляните сюда.

Она почти швырнула перед ним какие-то фотографии. Павел посмотрел и похолодел от ужаса. Рита. Гарик Асатурян. Карл. Мертвые. Все мертвые. Этот подонок выследил их и убил. Только Мишу Ларкина оставил в живых. Миша – самый сильный и самый беспринципный. Минаеву и его одного достаточно. Боже мой, неужели то, что она рассказывает, – правда?

Внезапно он ощутил огромную усталость и безразличие. Она все знает. Она играет с ним, как кошка с полудохлой мышью.

– Что вы от меня хотите? – спросил он измученно. – Зачем вы мне все это рассказываете?

– Я хочу получить ответы на некоторые вопросы. Как вам удалось перехитрить людей Малькова? Ведь они пытались добраться до вас с того самого момента, как вы вышли из зоны. Вы почти три недели жили в Москве и потихоньку убирали их, одного за другим. А они? Почему же они вас не тронули? Вы чем-то откупились от них? Я хочу знать, чем. Я хочу знать, почему они тогда приостановили охоту на вас. Далее. Я хочу знать, кто такой Ревенко. Почему Минаев сделал все возможное, чтобы затруднить установление его личности? Подозреваю, что у Ревенко в прошлом было другое имя, и Минаеву очень не хотелось, чтобы сей факт выплыл наружу. Антон Андреевич предпочел бы, чтобы труп Ревенко так и остался неопознанным на веки вечные.

– Это все?

– Нет, Павел Дмитриевич. Это не все. Я хочу знать, почему и как Минаев вызвал вас в Москву? Как он вас нашел? Где вы были в этот момент? Чем он объяснил столь срочный вызов?

– Я не успел с ним переговорить. Если бы ваши люди не привезли меня сюда, сейчас я был бы уже у Минаева. Я как раз собирался ехать к нему.

– Павел Дмитриевич, я уже сказала вам: вы в этой очереди последний. Минаев собирался убить вас. И до сих пор собирается. Он и в голове не держал что-то вам объяснять. Он вызвал вас в Москву и велел Ларкину найти человека, который вас убьет, когда вы будете выходить из квартиры. Ровно в полдень. Неужели вы до сих пор этого не поняли? Вы больше не нужны ему. Он обезопасил себя, он нашел всю вашу группу, присмотрелся к людям, избавился от самых слабых, оставив в живых самого сильного. Я могу доказать, что Асатурян и Ревенко ездили в Петербург и работали с Мхитаровым, после чего тот застрелился. Ваш Ларкин работал с Юрцевым, подсунул ему быстродействующий яд под видом безобидного транквилизатора. У Ревенко тоже были такие таблетки, мы их нашли в его квартире. Кстати, историю происхождения препарата я бы тоже хотела услышать от вас. Тот же Ларкин устроил смерть Малькова и Лученкова. Я очень надеюсь, что вы расскажете мне, что произошло с Семеновым и Изотовым. Кто с ними работал? Ваша невеста Маргарита? Или кто-то другой?

Он принял решение. Ему больше ничего не нужно в этой жизни. Свое дело он до конца не довел, но это было единственным, о чем он пожалел в этот момент. Все остальное уже не имело ни значения, ни смысла. Эта женщина со светлыми глазами и бледным лицом, сидящая перед ним в тесном неуютном кабинете, эта женщина, встретившая его у ворот колонии и доставившая в Москву, слишком много знает. Павел хотел сейчас только одного: чтобы ему дали вернуться домой. Или хотя бы выпустили отсюда.

– Вы хотите сказать, что Риту убил Антон Андреевич Минаев? – глухо спросил он. – Я не могу в это поверить.

– Перестаньте, Павел. Вы уже давно поверили тому, что я говорю. Не пытайтесь засунуть голову в песок, как страус. Но мы можем договориться.

– Договориться? С вами? О чем?

– Обо всем. Вы дадите показания, которые позволят нам разговаривать с Минаевым. Вы расскажете мне все подробно и правдиво.

– А что взамен?

– Я дам вам возможность не отвечать за убийства, которые совершили лично вы.

– Я вас не понимаю, – холодно сказал он. – Вы же только что мне с таким упоением рассказывали, что ни я, ни мои люди никаких убийств своими руками не совершали. Вы противоречите сами себе.

– Паша…

Она выпрямилась на стуле и посмотрела на него с жалостью и сочувствием. От этого взгляда ему стало не по себе.

– Паша, зачем ты это делаешь? – спросила она тихо и печально. – Ведь ты же знаешь, что эти несчастные ни в чем не виноваты. С ними работал Ларкин, да? Самый сильный из вашей группы и самый безжалостный. На нем больше всего крови, поэтому его одного и выбрал Минаев. Ларкина проще других держать в узде. Я бы поняла, если бы ты убил именно его. Но зачем ты убиваешь тех, кто, в сущности, ни в чем не виноват?

И в этот момент Сауляк понял, что она будто прочитала его мысли. Она услышала. И готова его отпустить, если он все расскажет. Может быть, так и вправду будет лучше…

– Так я могу считать, что мы договорились? – произнес он сквозь зубы.

– Да.

– Вы мне обещаете?

– Да.

– Если я все расскажу, вы дадите мне уйти отсюда?

– Да. Я надеюсь, мы правильно поняли друг друга.

– И я надеюсь. Что вы хотите услышать в первую очередь?

– Ответ на вопрос: почему вы это делаете?

Почему он это делает? Разве объяснишь в двух словах… Он работал на Булатникова много лет, но никогда ему не доводилось видеть горе тех, чьих близких убивали по его заданиям. Он был роботом, автоматом, бездушной машиной. Он привычно подчинялся приказу и радовался, что не надо принимать самостоятельных решений. И вдруг в Уральске, где он оказался по воле случая, он включил телевизор и увидел глаза матерей и отцов, у которых по воле Булатникова отняли детей. В этих глазах горело такое неутолимое горе, такое жгучее страдание, что решение пришло в одно мгновение. Он должен убить всех тех, чья смерть утолит эту ненасытную жажду. И совершенно неважно, что убийцы на самом деле не виноваты. Не имеет никакого значения, что виноваты в этом те, кто заказывал эти серии бесчеловечных преступлений, и те, кто их организовывал – Булатников, Ларкин и он сам, Павел Сауляк. Значение имеет только одно: родители, в чьих глазах он видел невыразимую, нечеловеческую боль, должны узнать, что убийца их детей наказан. Может быть, тогда им станет хоть немного легче. Он ведь знал от Ларкина, с кем конкретно тот работал в каждом случае. Павел всегда контролировал работу своей группы. Он ездил вместе с Ларкиным и смотрел на тех, кого тот выбирал в качестве своего орудия.

Именно поэтому он делал все для того, чтобы причастность его собственных жертв к тем давним убийствам не осталась за кадром. И его расчет оправдался. Все получалось, как он и планировал. Только на душе легче почему-то не становилось. Уже после первого убийства он понял, что делает не то. Но своих решений он никогда не менял. А это решение, пусть и неправильное, пусть жестокое и никчемное, выполняло роль приказа, подчиняясь которому, можно выстраивать свое существование. Раз нет человека, который руководит жизнью Павла, пусть его заменит цель, которой Сауляк будет служить. И оставалось совсем немного…

Домой Настя пришла измученная. Сегодняшняя встреча с Павлом далась ей так тяжело, что теперь, когда все осталось позади, ей хотелось плакать. Она отказалась от ужина, заботливо приготовленного мужем, и сразу нырнула в постель, укрывшись одеялом до самого подбородка и отвернувшись к стене. Алексей не стал приставать к ней с разговорами, тихо сидел на кухне, раскладывая пасьянс, и только один раз зашел в комнату и предложил ей выпить горячего чаю. Она буркнула в ответ что-то невразумительное, даже не повернувшись к нему.

Ближе к полуночи раздался телефонный звонок. Леша снял трубку, потом заглянул в комнату.

– Ася, Гордеев. Подойдешь, или сказать, что ты уже спишь?

Она молча вылезла из-под одеяла и босиком прошлепала на кухню.

– Деточка, похоже, мы с тобой просчитались, – послышался голос Виктора Алексеевича.

Просчитались. Значит, Павел выполнил задуманное. Они правильно поняли друг друга.

– Сауляк покончил с собой. Отравился точно такими же таблетками, какие нашли у Юрцева и Ревенко. Не надо было нам отпускать его домой.

– Но мы же так и планировали, – вяло ответила Настя. – Вызвать его в Москву и задерживать здесь под благовидным предлогом, пока не станет ясно, кто его следующие жертвы. Предлог благодаря Минаеву нашелся, и все могло бы получиться.

– Могло бы, – вздохнул Гордеев. – Но не получилось. Зато Минаеву теперь от нас не уйти. Материала на него столько – мало не покажется. Завтра утром я иду к руководству, и если все будет благополучно, завтра к вечеру прокуратура возбудит дело против Минаева. Нет, все-таки жаль, что мы Сауляка упустили.

– Жаль, – согласилась Настя.

Ничего не жаль. Зачем ему жить? Только мучиться и других мучить. Когда жизнь так исковеркана, никаким судом и никаким наказанием ее не поправить. Палач привел в исполнение приговор своей последней жертве. Последней в длинном ряду. И не следовало ему в этом мешать.

– По-прежнему новостью номер один во всех информационных сообщениях является продолжающийся штурм Грозного, – говорила красивая черноволосая диктор программы новостей. – В средствах массовой информации интенсивно обсуждается вопрос о возможной отставке министра обороны. По оценкам экспертов из силовых ведомств, неожиданное начало штурма чеченской столицы свидетельствует о слабой работе спецслужб. Из Кремля сегодня наши корреспонденты сообщают об очередной серии кадровых перестановок в окружении Президента. В частности, новым советником Президента стала малоизвестная в политических кругах фигура – Вячеслав Соломатин. Неофициальные источники, приближенные к Кремлю, утверждают, что именно Соломатину Президент обязан тем, что при выработке вариантов выхода из чеченского кризиса ему удалось не солидаризироваться ни с силовиками, ни с демократами. Еще одно сообщение пришло сегодня из прокуратуры России. После ареста исполняющего обязанности генерального прокурора возбуждение уголовных дел против крупных руководителей правоохранительных структур становится, по-видимому, доброй традицией. Сегодня возбуждено уголовное дело против генерала Антона Минаева, заместителя одного из управлений ФСБ. На сегодня я с вами прощаюсь, а вас после рекламной паузы ждут еще новости спорта. Всего доброго.