Глава 17
Это был один из тех редких дней, когда ранний подъем не вызывал у Насти ужаса, близкого к панике. Во-первых, светало уже достаточно рано и просыпаться было не так мучительно, а во-вторых, ей предстояла традиционная утренняя прогулка в Измайловском парке в обществе Ивана Алексеевича Заточного, руководителя главка по борьбе с организованной преступностью. Их знакомство длилось уже год, и столько же длились эти прогулки, во время которых велись неспешные и ни к чему не обязывающие беседы ни о чем. Впрочем, иногда обсуждались и дела. Настя знала, что об этих прогулках известно многим и объяснения им даются самые скабрезные, но Иван Алексеевич посоветовал ей не обращать внимания и стараться извлекать из слухов пользу.
Почти всегда компанию им составлял сын генерала Максим, который готовился поступать в один из вузов МВД и старательно совершенствовал спортивные кондиции, чтобы успешно сдать вступительный экзамен по физподготовке. Настя помнила, что еще летом это был коренастый слегка рыхловатый парнишка, чья физическая форма была весьма далека от совершенства. Однако теперь под неусыпным и безжалостным контролем отца Максим превратился в крепкого юношу с довольно приличными икроножными мышцами и внушительными бицепсами.
– Я слышал, Коновалов пытался переманить вас к себе на службу.
До этого они говорили о совершенно посторонних вещах, и переход оказался таким резким, что Настя даже не сразу сообразила, о чем идет речь.
– Было такое, – кивнула она.
– И вы отказались. Интересно, почему? Вам не хочется работать в главке? Или вам не нравится сам Коновалов?
– Я бы сказала по-другому. Мне хочется работать на Петровке и мне нравится Гордеев. А лучшее, как известно, враг хорошего.
– Я могу заключить с вами соглашение? – спросил Заточный.
– Попробуйте, – улыбнулась Настя.
– Если вы когда-нибудь захотите уйти от Гордеева, подумайте в первую очередь обо мне. Договорились? Это не означает, что вы обещаете непременно уйти в мой главк. Но я хочу, чтобы о работе у меня вы подумали в первую очередь, а потом уже рассматривали все другие предложения.
– Вы так говорите, словно уверены, что претенденты на мою особу в очередь выстроятся. Что-то мне, кроме Коновалова, никто и не предлагал сменить работу.
– Это потому, что все знают Гордеева и понимают: сманивать у него кадры – дело пустое и безнадежное. От Гордеева просто так никто не уходит.
Да, эти же самые слова она слышала и от Коновалова. Точь-в-точь те же самые слова.
– Зачем я вам, Иван Алексеевич? Ваша организованная преступность слишком тесно связана с экономикой, а я в ней ничего не понимаю. Я вам уже рассказывала как-то, что меня тошнит от всех этих экономических премудростей.
– Хотите, я вам докажу, что вы не правы? В течение десяти минут.
– Ну да, вы опять начнете меня уговаривать, что можно открыть пять умных книжек и освоить все азы, а потом в течение года вникнуть в тонкости. Вы это уже говорили. Мне не интересно. – Даете десять минут? Готов спорить на пакет апельсинового сока.
– Идет. Я вас слушаю. Я люблю апельсиновый сок.
– Я тоже. И уверен, что вам придется мне его купить. Так вот, Анастасия. В нашем главке идет оперативная разработка крупной организованной группы, делающей деньги на контрабанде наркотиков, оружия и живого товара. Мы ими занимаемся почти год, но по нашим делам это еще немного. Вы же знаете, организованные группы разрабатываются годами.
– Конечно, – кивнула Настя.
– У этой группы есть перевалочные базы в ряде областей. И областей этих – семь. Назвать?
Настя резко остановилась и повернулась к Заточному.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Так что, называть регионы или не надо?
– Не надо, я вам верю на слово. Выходит, я влезла в вашу епархию?
– Ну, у вас там свой интерес, серии трупов. Так что не чувствуйте себя виноватой, вы же не знали.
– Но Коновалов-то! – с досадой воскликнула она. – Он что, тоже не знал? Мы влезли на территорию, в которой вы ведете оперативную работу, путаемся у вас под ногами, мешаем. Мы вам что-нибудь сорвали?
– Пока не успели, – улыбнулся Заточный. – А Семеныча не вините, у нас испокон веку правая рука не знает, что делает левая. Мы же не кричим на всех углах, что работаем по этим регионам. Но факт сам по себе прелюбопытнейший, вы не находите? И если бы вы работали у меня, а не в уголовном розыске, то ваши многочисленные трупы гораздо раньше срослись бы с моими контрабандистами. А для того, чтобы прорисовать регионы, где активничает ваш пресловутый палач, вовсе не нужно знать основы экономической теории. Достаточно быть просто Каменской. Ну как, я выиграл свой сок?
– Вам какой? «Яффа» или «Вимбильданн»?
– «Джей севен».
– Ну вы меня наповал сразили, Иван Алексеевич. Ведь смотрите, что получается: кто-то использует ситуацию с маньяками и серийными убийствами, чтобы поднять скандал и добиться полной смены руководства правоохранительных органов. Похоже?
– Похоже. По крайней мере, именно об этом говорят ваши справки о смене кадрового состава.
– А вы их видели?
– И даже читал. Выпросил у Коновалова. Кстати, эти справки произвели на него неизгладимое впечатление.
– Да ладно вам, – она махнула рукой. – Все зря оказалось. Я-то надеялась путем анализа кадровых перемещений вычислить палача, а он, судя по всему, вообще не из числа сотрудников. Столько работы псу под хвост. Иван Алексеевич…
– Да? Вы что-то хотели сказать?
– Нет, ерунда.
– И все-таки?
– Я же сказала – ерунда. Этого не может быть.
– Настенька, я вас не узнаю. Кто, как не вы, твердили мне, что так рассуждать нельзя. Кто, как не вы, сотни раз повторяли, что может быть все что угодно. Надо только придумать этому объяснение. Так что вы хотели сказать?
– Я хотела понять, что было сначала, а что – потом. Высматривались регионы, где есть громкие нераскрытые убийства, провоцировался скандал, под эту марку меняли руководителей и ставили других, карманных, и потом делали в этих регионах свои базы. Так?
– Вероятно. Очень похоже, во всяком случае.
– А не наоборот?
– Не понял.
Заточный остановился, прервав размеренную ходьбу, и повернулся к Насте всем корпусом.
– Я не понял, что вы имеете в виду.
– А что, если сначала были выбраны регионы?
– Вы шутите! Как это может быть?
– Вот видите, и вы не верите.
– Ну, Настенька, в это трудно поверить. Это уже на грани фантастики. Выбрать удобный для преступных целей регион и потом ждать, не случится ли там чего-нибудь из ряда вон выходящего, чтобы поднять скандал? Невероятно. А если не случится? Так ведь можно и до седых волос прождать.
– Иван Алексеевич, вы слишком хорошо думаете о людях. Вы романтик?
– А вы?
– Я скорее циник. И я готова поверить, что все эти громкие серийные преступления были совершены специально. Понимаете? Умышленно. Они были частью плана. И тогда мне понятно, что обязательно есть человек, который об этом знает и знает тех, кто эти преступления организовывал и исполнял. Я исходила из того, что для палача розыск убийц – это вопрос раскрытия преступлений. Поэтому и пыталась найти его среди сотрудников милиции, поэтому и думала ошибочно, что его жертвы – это кто-то из фигурантов, проходивших по оперативным материалам. А на самом деле это может оказаться всего лишь вопросом осведомленности. Это звучит чудовищно, да?
– Да уж, – хмыкнул Заточный. – В отсутствии фантазии вас не упрекнешь. Что ж, развивайте свою мысль. Кто такой этот ваш палач и почему он в таком случае уничтожает этих наемных убийц?
– Боится разоблачения.
– И почему же он забоялся именно сейчас? Ведь убийства совершены давно. И потом, зачем он устраивает эти ритуальные игры? Ну убил – и убил, и дело с концом. Зачем всячески показывать, что это именно те люди, которые совершили те давние убийства? Для кого весь этот спектакль?
– Мне нужно подумать, – сказала Настя очень серьезно. – Я не готова отвечать вам сразу.
– Думайте, – согласился Заточный. – А чтобы вам легче думалось, скажу еще одну вещь. По этим контрабандным штучкам у нас в разработке находились некоторые персоны, представляющие для вас несомненный интерес.
– Например?
– Например, некто Юрцев Олег Иванович. Слышали про такого?
– Иван Алексеевич, не вынимайте из меня душу, – взмолилась Настя. – Добивайте сразу. Кто еще? Мхитаров? Изотов? Мальков? Лученков?
– И даже Семенов. Вся команда Малькова во главе с ним самим. По нашим разработкам они числятся ответственными за каждый из регионов. Вроде куратора.
– Но их шестеро, – быстро возразила Настя. – А регионов семь. Или я ошиблась?
– Семь. И должен быть еще один куратор. Но нам он пока неизвестен. Посему, милая барышня Анастасия Павловна, я прошу вас о дружеской услуге. Высчитайте мне этого седьмого куратора. И будем считать, что мы в расчете. Я вам подсказал кое-что о ваших трупах, помогите и вы мне.
– Вы меня переоцениваете, – покачала она головой. – Вряд ли я это сумею. Я же в ваших делах ничего не понимаю.
– А вы попробуйте. Я же не ваш начальник, за невыполненное задание взыскание налагать не буду.
– Иван Алексевич, но получается, что палач сначала разделался с кураторами и только потом приступил к убийцам. Все равно я не понимаю, зачем он это делает.
– И я не понимаю, – вздохнул Заточный. – Сперва я подумал было, что конкурирующая фирма устраняет кураторов, чтобы занять их места. Потом я подумал, что это делает не конкурирующая фирма, а руководитель всей этой банды, потому что недоволен их деятельностью. Я даже допускал, что кураторы затеяли дворцовый переворот с целью сместить главарей, а главари вовремя спохватились и задавили бунт в зародыше. А теперь я вообще не знаю, что и думать. Я написал докладную, в бригаду Коновалова включаются наши сотрудники. Будем надеяться, что совместными усилиями мы до чего-нибудь додумаемся.
Они развернулись и пошли по аллее в обратную сторону. Навстречу им бежал Максим, завершая пятикилометровый кросс.
– Молодец, – похвалил его отец. – Уложился в норматив. Можешь отдыхать десять минут.
– Тетя Настя, а вы в норматив укладываетесь? – спросил юноша, перейдя на бег трусцой и выписывая круги рядом с ними.
– Да что ты, я вообще никуда не укладываюсь, только в собственную постель, – отшутилась Настя. – Для таких, как я, еще нормативов не придумали. Недавно пришлось за отходящим поездом бежать, так я после этого часа два не могла унять сердцебиение.
– Как же вы работаете в уголовном розыске? – удивился Максим.
– С трудом. Мне с начальником повезло.
– Глупости, – прервал ее Заточный. – Не морочьте парню голову. Начальник ваш тут ни при чем. Запомни, Максим, для того, чтобы тебе прощали недостаточную физическую подготовку, надо иметь особые способности. Когда будешь таким же умным и талантливым, как Анастасия Павловна, тогда сможешь себе позволять не укладываться в нормативы. Но не раньше. И вообще не забывай, что ты мужчина. С тебя спрос другой.
Максим остановился, сделал несколько дыхательных упражнений и пошел рядом с отцом и Настей.
– Хорошо вам, женщинам, – вздохнул он.
Заточный недовольно поморщился, и Настя поняла, что дома Максиму предстоит выслушать воспитательную лекцию. Генерал растил сына один и не спускал ему с рук ни малейшего неверного слова, каждый раз не жалея времени на детальные и обстоятельные объяснения его неправоты. Насте доводилось как-то присутствовать при этом, и она знала, что Иван Алексеевич в таких случаях не скупится на образные и хлесткие фразы.
Через сорок минут они дошли до станции метро и расстались – Заточные жили неподалеку, а Насте нужно было ехать до «Щелковской». После прогулки она чувствовала себя бодрой, настроение поднялось, потому что предстояло решать очередную интеллектуальную задачку, а это, по утверждению Юры Короткова, было для Насти Каменской слаще самой сладкой конфеты. Но прежде чем обложиться бумагами, она позвонила Заточному.
– Иван Алексеевич, ваш седьмой номер – Евгений Шабанов, покойный имиджмейкер Президента. Он у меня получился какой-то неприкаянный. Первые шестеро легко собрались в группу, а Шабанов стоял особняком, он же вроде из команды Президента. То-то я все мучилась, не знала, что с ним делать.
* * *
Михаил Давидович Ларкин любил комфорт, уют, тепло и неспешность. Он терпеть не мог суетиться и очень не любил, когда складывающаяся ситуация заставляла его нервничать. Ларкин знал твердо: нервозность и спешка отрицательно сказываются на проявлении его необыкновенного природного дара. Он увлеченно занимался в свое время под руководством Павла Сауляка, старательно изучал методики тренировок, не давая себе ни малейшей поблажки, когда эти тренировки требовали изматывающих длительных монотонных упражнений. Он довел свое мастерство до совершенства и очень дорожил этим. А всякие неприятности и болезни, как показала длительная практика, мгновенно отрицательно сказываются на силе его способностей.
Появление человека, претендующего на роль его нового руководителя, было для Ларкина именно такой вот неприятностью. Он хорошо помнил своего первого вербовщика, с которым разговаривал всего один раз в кабинете заведующего отделом в КБ, где Михаил в то время работал. И после того, как с ним начал работать Павел, Михаил тешил себя надеждой, что правду о нем знают только эти двое – первый вербовщик, направивший его к Сауляку, и сам Сауляк. Оказалось, что есть и третий, и это обстоятельство моментально вывело Ларкина из состояния душевного равновесия. Этот третий человек оказался для Михаила очень опасным, ибо показал ему полный комплект компрометирующих Ларкина материалов, от магнитофонной записи самого первого разговора с вербовщиком, где Миша простодушно признавался в маленьких секретах получения диплома о высшем образовании, до видеозаписей его работы при выполнении некоторых заданий Павла и результатов этой работы. Получилось более чем впечатляюще. Миша никогда раньше не видел этой компры, ему только говорили, что она есть, и он верил. Но, когда увидел своими глазами, почувствовал себя совсем худо. Ну просто хуже некуда.
– Разумеется, я не стану давать ход этим записям, если вы отнесетесь к сложившейся ситуации с пониманием, – говорил тот третий человек.
Миша всегда соображал быстро. Тот факт, что он не обладал способностями к техническим наукам, вовсе не означал, что он был глуп. Совсем наоборот.
– Что от меня требуется? – спросил он.
– Выполнение моих поручений, ничего больше. Вы должны работать на меня так же, как работали на Павла.
– А если он вернется?
– Ну что значит «если»? – благодушно усмехнулся тот. – Павел обязательно вернется, даже и не сомневайтесь. И вы будете продолжать работать с ним, как и раньше. Но попутно будете работать и на меня. И ничего Павлу об этом не скажете. Вот, собственно, и все. Выбор за вами, Михаил Давидович. Да, и еще одно. Когда Павел Дмитриевич вернется, незамедлительно дайте мне знать. Я забочусь о вашей безопасности, и как только Сауляк появится, сделаю все, чтобы мы с ним не столкнулись ненароком у порога вашего гостеприимного дома. Так каков же будет ваш ответ?
– Я согласен, – вздохнул Ларкин. – Вы не оставляете мне выбора.
– Зачем же так, Михаил Давидович, – укоризненно покачал головой его собеседник. – Выбор всегда есть. Вы можете отказаться и предстать перед органами правосудия.
Разумеется, такой выбор Мишу никак устроить не мог. Для того ли он годами выстраивал свой комфортабельный уютный мирок, чтобы в результате загреметь на нары? Нет, нет и нет.
– Что я должен делать?
– Пока ничего. Отдыхайте, набирайтесь сил, поддерживайте форму. В самое ближайшее время я свяжусь с вами и дам задание.
– Вы уверены, что оно будет мне по силам?
– Конечно. Вы это уже делали, и весьма успешно. Со мной вам будет намного легче работать, чем с Павлом, потому что я снабжу вас всей необходимой предварительной информацией о человеке, с которым вам придется контактировать. Так что готовьтесь и выбросьте из головы ненужные сомнения.
Этот разговор состоялся четыре дня назад. И вот уже четыре дня Миша Ларкин сидит дома, в основном, правда, не сидит, а лежит на удобном мягком диване, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Не нравится ему это все, ох не нравится. И посоветоваться не с кем, Павел на связь не выходит, а где его искать, Миша не знает. Ни адреса, ни телефона. Так было всегда. Случись острая нужда, он никогда не смог бы найти своего руководителя. Однажды, много лет назад, Павел так и сказал ему:
– Ты, Михаил, конечно, специалист экстра-класса, но всегда помни, что может найтись кто-то еще более сильный. Природа одарила тебя, но она щедра и одаривает многих, причем некоторым дает гораздо больше, чем остальным. Я вполне допускаю, и ты должен допускать, что твой дар – не самый мощный. И если более одаренный человек будет работать против нас, он сумеет заставить тебя рассказать то, что ты знаешь. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как все ему выложишь. Поэтому лучше тебе знать поменьше.
Другой на его месте, может, и стал бы возражать, но только не Ларкин. Он слишком хорошо знал, как после его обработки люди выкладывали самые сокровенные тайны.
А надо ли ему искать Павла сейчас? Правильно ли будет спрашивать у него совета? А ну как этот человек узнает и рассердится? И даст ход всем этим жутким записям, и магнитофонным, и на видеопленке. Михаил пытался рассуждать здраво и понять, кто из них более опасен для него – Павел или этот новый знакомец. И по всему выходило, что не Павел. Хотя если показанные ему материалы существовали не в единственном экземпляре, то они вполне могут быть и у Павла. И что тогда? Отказывается работать на третьего – тот их обнародует. Павел узнает о том, что Миша работает на третьего – тоже может подлянку кинуть. Что в лоб, что по лбу.
Оставалось одно – надеяться, что все обойдется. Слуга двух господ! А что? В мировой литературе эту ситуацию миллион раз обыгрывали, и всегда выходило, что плутоватый слуга накалывал своих хозяев, а сам выходил победителем. Не зря же говорят: ласковый телок двух маток сосет. Нешто рискнуть?
Из тяжких раздумий его вывел телефонный звонок.
– Я хочу записаться на прием, – послышался истеричный женский голос. – Желательно на завтра, если можно. Мне нужно срочно, у меня особые обстоятельства.
Все понятно. Узнала об измене мужа, причем буквально только что, несколько часов назад. Тут же села на телефон обзванивать приятельниц и рассказывать об «этом мерзавце», и кто-то из них посоветовал сходить на прием к известному психотерапевту, который моментально снимет душевную боль. Особые обстоятельства у нее! Можно подумать, только ей одной мужик изменяет. С такими дамочками ему работалось легко, они обретали душевное равновесие за два сеанса у Ларкина. По тысяче долларов за сеанс.
– Вы ошиблись, – вежливо сказал Миша в трубку. – Вы, вероятно, звоните Михаилу Давидовичу? У него теперь другой номер.
– Какой? – требовательно спросила обманутая жена.
– Я не знаю. У нас поставили новую АТС и все номера поменяли. Теперь этот номер у меня.
– А откуда же вы в таком случае знаете, что я звоню Михаилу Давидовичу? – подозрительно сказала она.
– Не вы первая, – усмехнулся Миша. – Ему целыми днями звонят. Тоже хотят на прием записаться.
– Но в таком случае Михаил Давидович должен был оставить вам свой новый телефон, – не унималась дама. – Чтобы вы давали его всем, кто ему звонит.
– Должен вас разочаровать. Ваш Михаил Давидович у меня советов не спрашивал. И у вас тоже. Всего доброго.
Он положил трубку и горестно скривил губы. Деньги проплывают мимо рук. Но Павел категорически потребовал, чтобы Ларкин прекратил психотерапевтическую практику. Окончательно и бесповоротно. И Миша не смеет его ослушаться. Ведь Павел может в любой момент вернуться. Он так и сказал: снова уезжаю, но на этот раз ненадолго, недельки на две. Две недели прошли, Павла еще нет, но он может появиться каждую минуту.
Михаил с тоской подумал о Пампушечке – симпатичной ласковой девушке по имени Галя, пухленькой и аппетитной. Вызвонить бы ее сейчас сюда! Она такая бесхитростная, добрая, открытая, рядом с ней Ларкин душой отдыхает. И в постели она для него в самый раз – не слишком требовательна, много сил не забирает, да и времени тоже. Он ей нужен не в качестве кобеля, а для поддержания самооценки. Ну как же, такой интересный мужчина, в возрасте (это по ее девичьим представлениям, сам Ларкин считал себя еще молодым), образованный, с деньгами. «Посмотрите, с кем я еду!» – процитировал он про себя фразу из знаменитого фильма Феллини. А что, может, и правда, позвонить? Пусть бы приехала.
Ларкин перекатился на бок и потянулся к телефону, стоящему на полу возле дивана.
– Пампулик, – проворковал он в трубку, – у меня неожиданно освободился вечер. Ты как?
«Как»! Он еще спрашивает! Конечно, она немедленно примчится. Что с собой привезти? Покушать? Обязательно, она знает, что любит Мишенька, и по дороге все купит. Но Ларкин при всем прочем хотел быть джентльменом. Женщины не должны на него тратиться, он же не альфонс какой-нибудь.
– Деньги отдам, когда приедешь, так что не скупись, – скомандовал он. – Нам с тобой нужно все самое лучшее.
Вот так. Нужно скрасить тревожное ожидание вкусной едой и нежными ласками Пампушечки. Потому что совершенно неизвестно, как все обернется завтра.
* * *
Пока Михаил Давидович Ларкин нервничал и переживал, лежа на своем мягком диване, полковник Гордеев и двое его сотрудников голову ломали над тем, как Ларкина найти. Или хотя бы выяснить, кто он такой. Юра Коротков, зафиксировавший встречу генерала Минаева с неизвестным мужчиной в темных очках, был в тот момент один и не смог проследить за обоими. Оставалось ждать, пока Антон Андреевич встретится с этим мужчиной еще раз.
– А Минаеву не понравилось, что я ходил к его другу Александру Семеновичу, – сообщил Гордеев Короткову и Селуянову. – Он тут же нашел своих приятелей среди соответствующих руководителей и поинтересовался, не оформляли ли мы наружное наблюдение за ним. За детей нас держит, хочет голыми руками взять. Видно, рыльце в пушку. Ничего, пусть теперь помучается вопросом, откуда мы знаем о его дружбе с Чинцовым.
– Вы все-таки уверены, что они тесно связаны? – спросил Коротков. – А вдруг это была действительно случайная встреча?
– Если бы она была случайной, он бы не начал дергаться и не кинулся проверять, не ведем ли мы за ним наружников. Мы с вами знаем, что не имеем права этого делать, и он знает, вот и хочет уличить нас в незаконных действиях. А зачем ему это, если он чист? Суета, дети мои, всегда красноречивее всяких слов. Я специально съездил к Коновалову и рассказал о своих подозрениях. Коновалов – нормальный честный мужик, он не мог не передать наш разговор своему товарищу, он же верит Минаеву как самому себе. А я хотел посмотреть, что из этого получится. Вот и посмотрел. Убедился, что у Минаева, прошу прощения за грубость, очко заиграло. Может быть, в его связях с Чинцовым никакого криминала и нет, просто Минаев ухватился за возможность меня прищучить на другой какой случай. Стало быть, этот другой случай все-таки есть. В чем-то Антон Андреевич сильно замарался. Или собирается это сделать. Вот и откладывает козыри из колоды в рукав.
– Странная какая-то логика, – пожал плечами Коля Селуянов. – Сначала просит нас о помощи, хочет, чтобы мы вывезли для него человека из Самары, а потом собирается нам же делать гадости. Не по-мужски.
– Зато очень современно, – заметил Коротков. – Вполне в духе времени: разжалобить, использовать и выбросить за ненадобностью. Ты в телевизор глянь – все так делают. Сдают своих направо и налево.
– Ты прав, сынок, – сказал Виктор Алексеевич, и в голосе его послышалась явная угроза. – Ты прав, как это ни прискорбно. Уважаемый генерал Минаев использовал нас как дармовую рабочую силу. Просьба Коновалова для меня закон, не выполнить ее я не мог, но я уже тогда чуял, что добром это дело не кончится. Вон оно и не кончилось. А теперь, поняв, что мы в чем-то становимся для него опасны, он хочет выкрутить нам руки. В первую очередь – мне как вашему начальнику, отдавшему вам обоим незаконный приказ. А заодно и вам как исполнителям незаконного приказа. Умный я все-таки, что Настасью в это не втянул, а то и она загремела бы под фанфары. Но, дети мои, думать надо не об этом. О другом.
Он замолчал и принялся медленно расхаживать по узкому длинному кабинету. Юра и Николай сидели тихо, они знали, что, когда начальник думает, мешать ему нельзя.
– Правильно сказал Юра, случись нужда – своих сдают без жалости и сомнений. Не просто так, ради развлечения и смеха, а именно в случае нужды. И думать надо о том, какая такая нужда может случиться у генерала Минаева. Уж конечно, не ремонт автомобиля и не протечка потолка в квартире. Зачем ему нужен козырь в виде наших с вами незаконных действий? Чтобы нас с вами, дети мои, удавить, причем удавить без звука. Перекрыть нам кислород. Он обратится к своему руководству с рапортом о том, что обнаружил за собой наблюдение. За ним пустят наружников из ФСБ и выяснят, кто еще за ним ходит. То есть вас, сынки, накроют с поличным. После чего меня вызовут на мягкий ворсистый ковер и начнут иметь. И я в этой ситуации должен буду что-то им сказать, дать какие-то объяснения. Тут у меня будут два пути. Или сказать правду, понимая, что через полчаса все мои туманные подозрения и имеющаяся фактура станут известны Минаеву. Или сказать неправду, соврать, иными словами. Тогда эту неправду надо придумать, отшлифовать и нам всем троим выучить назубок. Чтобы не было ни малейших расхождений.
– А правда, Виктор Алексеевич, – внезапно оживился Коля Селуянов. – Пусть нас накроют. Мы им дезу запустим.
– А с работы вылететь не страшно? – прищурился Гордеев. – Я уж не говорю о том, что меня тоже могут выпереть под зад коленкой. Тебе меня, старика лысого и больного, не жалко?
– Так это ж с умом надо придумать, чтобы прицепиться никто не мог. Давайте гнуть линию, что мы разрабатываем человека в темных очках, который по приметам проходит у нас по ряду нераскрытых преступлений. Дескать, мы вообще не Минаева работаем, а этого очкарика. Очкарик вступил в контакт с неизвестным гражданином, мы за этим гражданином и потащились, как ослы за морковкой. И знать не знаем, кто он есть на самом деле. А что?
– Авантюрист ты, Николаша, – вздохнул Юра Коротков. – Да кто же нам поверит, что мы тупо ходим за неизвестным гражданином уж который день и не удосужились установить его личность. А если установили, то обязаны были доложить, что это генерал из ФСБ, и тут же получили бы приказ «не сметь». Правилами не положено.
– Стоп! – поднял руку Гордеев. – Правильные вещи говорите, мальчики. Если точно узнают, сколько дней вы ходите за Минаевым, то головы нам не сносить. А если нет? Давайте-ка подумаем, нельзя ли здесь поиграть. Вы уверены, что он вас не засек?
Оба неопределенно пожали плечами.
– Мы старались вообще-то, – промямлил Селуянов.
– И заменить вас некем, – задумчиво протянул полковник. – Нельзя никого в эту аферу втягивать, по лезвию ходим. А этот тип в очках и с кудрями нам позарез нужен. На нем и Юрцев, и дурачок Базанов. Если это вообще он, а не кто-то с похожими приметами. Как же его достать…
Из кабинета Гордеева Юра и Николай вышли почти через час и сразу же, вернувшись в свою комнатушку, принялись готовить чай и раскладывать на столе принесенные загодя из буфета бутерброды с черствоватым хлебом и дорогущей, но вкусной колбасой.
– Жалко, что Аське сказать нельзя, – посетовал Селуянов. – Она бы обязательно что-нибудь умное придумала.
– А мне Колобок уже популярно разъяснил, что я веду себя не по-товарищески, – сказал Коротков, жадно откусывая хлеб с колбасой. – Мол, я отношусь к ней как к механизму для производства идей, а у нее еще и нервы есть, не только мозги. Он не хочет, чтобы Аська перепугалась насмерть.
– Это правильно, что и говорить. Но я вообще-то не замечал, чтобы она была очень уж пугливой. А ты?
– Замечал, – кивнул Юра. – Она трусиха жуткая, сама об этом говорит. Это потому, что она соображает лучше нас с тобой, просчитывает ситуацию на пять ходов вперед и сразу видит, какие последствия могут на нее обрушиться.
– Вот уж точно, горе от ума, – вздохнул Коля. – Ты куда столько заварки сыплешь, изверг? Мы же не чифир делаем, а обыкновенный человеческий чай.
– Пусть будет покрепче. Чуть-чуть заварки, зато много кипятка – и будет нормальный чай. А остальная заварка на завтра останется, заваривать не придется.
– Ну ты жлоб! – восхитился Селуянов. – Это ты у нашей Аськи лениться научился? Ты бы лучше чего хорошего от нее набрался. Кстати, Юрок, а ведь мы с тобой про Стасова забыли.
– Почему забыли? – удивился Юра.
– Колобок сказал, что нас с тобой заменить некем, а лишних людей он в незаконную авантюру втягивать не хочет.
– Николаша, кончай свои выходки…
– Нет, правда, Юрок, – перебил его Селуянов. – Колобок и не узнает ничего. Можно сказать Стасову, что надо помочь Аське, он не откажется, я уверен.
– Ага, и тут же побежит ей об этом рассказывать.
– Но мы-то с тобой не побежали, – возразил Коля.
– Мы с тобой, – передразнил его Коротков. – Мы с тобой сидим и изо всех сил боремся с желанием с ней поделиться. Что, нет? Нас двое, и мы друг друга сдерживаем. А он? Подумает пять минут, да и расскажет.
– Можно попросить его как следует, – упирался Селуянов. – Он же профессионал, должен такие вещи понимать. А с другой стороны, он частный детектив, на него наши правила не распространяются, за кем заказчик поручил – за тем и следит. Ему закон не писан.
– Ну и что он будет говорить, если его прищучат? Его же за жабры возьмут и потребуют показать контракт с заказчиком, согласно которому ему поручается следить за Минаевым. Нет, Николаша, это афера чистой воды. Ни за что.
– Ну подожди, Юрасик, что ты сразу мои гениальные идеи на корню рубишь. А если у него будет контракт?
– Ты, что ли, его заключишь? – насмешливо поддел его Коротков.
– Тебе все смешочки, – обиженно пробормотал Николай, отхлебывая горячий чай. – Смешливый…
* * *
Настя обожала делать таблицы и схемы. Она плохо воспринимала информацию, изложенную в свободной и расплывчатой форме, когда приходилось то и дело возвращаться к началу текста, перелистывать страницы назад и искать глазами нужные абзацы и слова. Информация, распределенная по колонкам таблиц или по квадратикам схем, становилась наглядной, яркой и легко поддавалась анализу. Весь день после утренней прогулки с Заточным она изучала материалы по преступлениям палача, вписывая в таблицы массу разрозненных сведений от места и времени совершения убийства до следов, обнаруженных на месте преступления.
К вечеру все таблицы и схемы были составлены. Настя разложила их на полу посреди комнаты, уселась в центре, поджав под себя ноги, и стала обдумывать полученный результат.
По времени – никакой системы не наблюдается. Четыре убийства совершены в разное время суток. По месту – тоже ничего повторяющегося. По способу – пожалуй, есть над чем подумать. Все четыре жертвы были задушены, причем не руками, а удавкой. Что еще их объединяло?
Личность жертвы? Ничего общего, кроме того, что следы потерпевших были когда-то обнаружены на местах совершения тяжких преступлений, оставшихся нераскрытыми. Но этот факт анализу не подлежит, ибо с него-то все и началось. Что еще?
Еще один любопытный факт. Ни в одном из мест обнаружения жертв палача обстановка практически не нарушена. Переводя на общепонятный язык – ни в одном из четырех случаев не наблюдалось следов борьбы. Это могло быть связано с тем, что потерпевших убили вообще не там, где впоследствии были обнаружены их трупы. Второй вариант – потерпевшие хорошо знали убийцу-палача, не ожидали от него ничего плохого и доверчиво поворачивались к нему спиной.
Настя потянулась к таблице, на которой были выписаны данные о времени наступления смерти (по оценкам судмедэкспертов) и времени обнаружения трупов. Потом взяла другую таблицу, где были указаны места обнаружения жертв палача. Может ли так получиться, что в интервале от времени наступления смерти до обнаружения трупа покойника можно было переместить и оставить в том месте, где его обнаружили?
В первом случае труп был обнаружен через двадцать минут после убийства. Да еще и в месте, где в тот момент находилось человек сто, не меньше. За двадцать минут пронести труп мимо такого количества людей? Исключено.
Во втором случае смерть наступила в десять утра, обнаружили труп в подвальном помещении в половине четвертого дня. Перевозить и перегружать мертвое тело белым днем? Сомнительно.
В третьем случае труп убийцы депутата и всей его семьи был обнаружен на квартире самого потерпевшего. Убитый был человеком молодым, жизнь вел довольно-таки беспорядочную, и его не сразу хватились. К тому моменту, как вскрыли квартиру, он пролежал дня четыре, поэтому установить время наступления смерти с точностью до часа было затруднительно. Но, если бы этого человека убили где-то в другом месте, а труп потом привезли и занесли в квартиру, это никак нельзя было бы проделать совершенно бесшумно. Тем более, этого нельзя было бы сделать днем. Стало быть, ночью. Но ночью каждый шорох отчетливо слышен… Надо позвонить и попросить уточнить, опрашивали ли жильцов дома на этот предмет.
И четвертый случай, последний. На этот раз погибшим оказался человек, который, судя по всему, совершил серию жестоких убийств одиноких стариков. Труп обнаружен на детской площадке рано утром, смерть наступила около двух часов ночи. Все бы ничего, но рядом с трупом обнаружены несколько окурков, и экспертиза уверенно утверждает, что на них осталась слюна именно убитого. Другими словами, до того, как его убили, он сидел себе на этой детской площадке и спокойно покуривал. Вряд ли палач оказался настолько предусмотрительным, что прихватил окурки с собой с настоящего места убийства и подбросил их рядом с детской песочницей. Конечно, чего на свете не бывает…
Настя сделала еще одну пометку в блокноте: спросить, не смотрели ли наличие микрочастиц одежды потерпевшего на скамеечках. Если он действительно сидел какое-то время на детской площадке, то микрочастицы одежды обязательно должны быть. Хотя, может быть, он и не сидел, а стоял, расхаживал взад-вперед. Тогда должны остаться многочисленные накладывающиеся друг на друга следы ног. Она достала из папки ксерокопию протокола осмотра места происшествия. Нет, о многочисленных следах обуви потерпевшего – ни слова. Следов нормальное количество, и они обнаружены на всем протяжении от края площадки до «грибочка», рядом с которым лежало тело. Там и других следов было множество, поди знай теперь, какие из них принадлежат убийце. Сколько окурков обнаружено? Шесть. На одну сигарету уходит пять-семь минут. Итого – тридцать-сорок минут. Плюс интервалы между сигаретами – в общей сложности накинем еще полчаса. Потерпевший провел на детской площадке как минимум час. И при этом сидел. Должны быть следы одежды.
Как бы там ни было, получается, что все жертвы палача были убиты там, где их и нашли. Почему же они позволили себя задушить, не оказав ни малейшего сопротивления?
Охая и хватаясь за поясницу, Настя выпрямила ноги и встала. Надо звонить и выяснять детали, благо Александр Семенович Коновалов дал ей все нужные телефоны, по которым ей должны были давать любые необходимые справки. Алексей на кухне с упоением читал новый детектив, периодически запуская руку в плетеную корзиночку с сырными крекерами.
– Проголодалась? – спросил он, не отрывая глаз от книги.
– Нет пока. Пришла разорять наш скудный семейный бюджет. Можно?
– Валяй. А каким образом?
– Мне надо сделать несколько междугородных звонков.
– Угм, – промычал Леша, переворачивая страницу. – Звони. Все равно счета придут только через месяц.
– А что, через месяц мы разбогатеем? – поинтересовалась Настя.
– Не знаю, может, зарплату дадут наконец. Обещают же. Забирай телефон и уматывай, у меня тут самое интересное началось. Захочешь ужинать – подай сигнал голосом.
Настя утащила телефон на длинном шнуре в комнату и поплотнее прикрыла дверь, чтобы не мешать мужу постигать разгадку кровавой тайны. Через полчаса кое-что прояснилось, и это только подтвердило ее первоначальный вывод: все четыре жертвы были убиты палачом там, где и обнаружены. Стало быть, у всех четверых есть какой-то общий знакомый. Человек, которого они не боятся, которого знают и спокойно подпускают к себе поближе. И даже спиной к нему поворачиваются. Проверка этого факта требует много времени – собрать сведения о круге знакомств всех четверых и найти точку их пересечения. Такую объемную и кропотливую работу сегодня мало кто делает, азы сыска ушли в прошлое и прочно забыты.
Она снова вышла на кухню и включила газ под чайником.
– Не пей кофе перед ужином, аппетит перебьешь, – пробормотал Алексей, все еще углубившийся в детектив.
– Да я с голоду помру, пока ты дочитаешь, – возмутилась Настя. – Тоже мне, муж называется. Ты для чего на мне женился?
– Как для чего? – Он поднял наконец голову и воззрился на жену с веселым изумлением. – Чтобы читать твои книжки. У тебя их вон сколько, и все в основном детективы, а я их обожаю. Мне до самой пенсии не перечитать. И чем быстрее я заморю тебя голодом, тем быстрее вся эта роскошная библиотека достанется мне в единоличное пользование. Ладно, не хнычь, сейчас есть будем.
Настя сжалилась над ним.
– Так и быть, можешь почитать еще пятнадцать минут, я сама приготовлю.
– Нет!
Алексей тут же отложил книгу и испуганно вскочил.
– Я еще жить хочу. Ты такое приготовишь, что и отравиться недолго. Без малого год живем вместе, а ты так и не научилась правильно жарить картошку.
– Ну и пожалуйста, – обрадованно сказала Настя, тут же усаживаясь на освободившееся место и хватая книгу, которую он только что читал. – Татьяна Томилина. Это кто такая?
– Ты что? – обернулся к ней Леша. – Это жена твоего Стасова.
– Так ее фамилия Образцова. Псевдоним, что ли?
– Ну да.
– И как она пишет? Ничего?
– А ты почитай. Тебе полезно будет.
– Нет, правда, Лешик, как она? Читабельна?
– Более чем. Классический детектив без всякой чернухи-порнухи. Есть тайна, есть интрига, есть напряг, а ближе к концу – развязка. Правда, финалы у нее чаще всего грустные. Безысходные какие-то.
– А ты как хотел бы? Чтобы яркое торжество справедливости и в конце разоблаченный преступник просит стакан воды и хрипло говорит: «Ваша взяла. Пишите»?
– Ну… Что-то в этом роде. Очень хочется, чтобы красные победили.
– Лешенька, Татьяна – следователь. Кому, как не ей, лучше всех известно, что полной победы красных в наше время почти никогда не бывает. Она пишет то, о чем знает не понаслышке, а по собственному печальному опыту.
– Нет, – заупрямился Алексей, ловко разделывая рыбу и обваливая ее в муке и яйце, – есть законы жанра. И вообще есть законы литературы. Литература не должна быть точным отражением реальной жизни, иначе зачем она вообще нужна. Если в книге все как в жизни, то зачем ее читать? Можно просто в окно посмотреть и увидеть все то же самое. В детективе не должно описываться, как пьяный дядя Вася из-за бутылки подрался с пьяным дядей Петей и убил его. Потому что в жизни эти пьяные дяди дерутся каждый день, ничего необычного в этом убийстве нет и читать про него никому не интересно. Хотя с точки зрения реального отражения действительности в литературе должно описываться именно такое убийство как наиболее часто встречающееся. Помнишь, как нас в школе учили? Отражение типического в типических обстоятельствах. Реализм. Кому этот реализм нужен? Его вон в телевизоре каждый день навалом. А полная и безоговорочная победа добра над злом – это не типическое для наших сегодняшних условий. Вот я про это и хочу читать. Для поддержания боевого духа.
– Ух, раскипятился! – улыбнулась Настя. – Впрочем, вероятно, ты прав. В классическом детективе действительно описывается необычное преступление, редко встречающееся. Ну, может, не редко, но не каждый день. Про банальные убийства, в которых нет тайны, нет загадки, никто и не пишет. А таких банальных преступлений больше половины.
– Вот именно, – подхватил Алексей. – Ты задумывалась когда-нибудь, почему такой бешеной популярностью пользуется вестерн? Потому что в нем есть плохие парни и хорошие парни. И хорошие в конце обязательно побеждают плохих. А зритель радуется, ему приятно, что люди, которым он отдал свои симпатии, оказались на высоте положения и победили. Добро восторжествовало.
– Господи, – вздохнула она, – в тебе проснулся морализатор. Что меня ждет впереди?
– Впереди тебя ждет изумительный жареный карп с гарниром из тушеных овощей. И оставь, пожалуйста, в покое мою книжку, все равно ты ее не получишь, пока я не дочитаю. И нечего на меня смотреть, как кролик на удава, не разжалобишь. Хочешь ощутить свою социальную полезность – почисти морковь и потри ее на крупной терке. Это единственное, что я могу тебе доверить, тут испортить ничего нельзя, кроме твоего маникюра.
Настя послушно поднялась и принялась за морковь. Лешка прав, она не умеет и не любит готовить. Она так и не усвоила, на каком масле и на каком огне нужно жарить картошку, чтобы она получилась вкусной и с хрустящей корочкой. А про мясо и говорить нечего. Хорошо, что Леша купил микроволновую печь, в ней по крайней мере ничего не пригорает, хотя вкус у продуктов, конечно, получается совсем не тот. Если Лешки нет дома, а нужно непременно готовить что-то горячее, она всегда пользуется этой печью. Сам же он предпочитает плиту, и получается у него просто изумительно. Дал же Бог способности!
Она старательно терла морковь на крупной терке, пытаясь сосредоточиться на палаче и его жертвах, но что-то все время отвлекало ее, мешало, как, случается, мешает жужжание назойливой мухи. То ли мысль какая-то забрезжила в подсознании, то ли слово, невзначай брошенное, о чем-то ей напомнило… Она последовательно восстанавливала в памяти весь разговор с мужем. Победа добра над злом. Отражение типического в типических обстоятельствах. Реализм. Пьяные дяди Вася и Петя. Банальное убийство. Тайна, интрига, развязка. Социальная значимость – потереть морковь. Где-то здесь… Что может быть интересного в морковке, которую надо почистить и потереть на крупной терке? Но это точно где-то рядом… Не смотри на меня, как кролик на удава, все равно книжку не получишь, пока я ее не дочитаю. Как кролик на удава. Кролик знает, что удав сейчас его заглотит целиком, но ничего не может сделать. Удав гипнотизирует его взглядом, вызывая оцепенение.
Вот оно. Точно. Господи, Павел! Там, в Самаре, он смотрел на нее, и она чувствовала себя в точности как кролик под взглядом удава. Руки и ноги делались тяжелыми, непослушными, и хотелось полностью подчиниться его воле, сделать так, как он говорит, и все будет просто замечательно.
Она бросила морковь и, судорожно отирая руки о фартук, ринулась в комнату. Как всегда в таких случаях, нужная бумага никак не хотела находиться, хотя Настя точно помнила, что положила ее в голубую папку. Или в зеленую? Черт с ней, можно посмотреть по таблице. Да, первое преступление таинственного палача было совершено 4 февраля, в Уральске. Около одиннадцати часов вечера. В баре «Каравелла». В подсобном помещении. Как назывался тот бар, куда они с Павлом пришли из душной, жаркой пивнухи? Почему она не посмотрела, как он называется! Знать бы, где упадешь… Спокойно, Настасья, не дергайся, ты не посмотрела, но там был еще и Коротков. Он наверняка не такой растяпа, как ты. Он ехал за тобой на частнике и, вполне возможно, разговаривал с водителем. В этом разговоре, если он был самым обычным, обязательно должно было проскочить или название бара, или улица, на которой Коротков выслеживал свою неверную возлюбленную.
– В чем дело? – раздался голос Алексея из кухни. – Ты сачкуешь или как?
– Лешенька, прости, милый, – крикнула она, – у меня очередной пожар. Пять минут, ладно?
Леша что-то сказал в ответ, но она уже не слушала, быстро набирая домашний телефон Короткова. Дома Юры не оказалось, его жена Ляля недовольным голосом сообщила, что он целый день на работе. Но и в кабинете на Петровке никто не отвечал. Она огорченно положила трубку и медленно поплелась на кухню. Овощи уже тушились в кастрюльке, распространяя по всей квартире упоительный аромат, а Леша снова уткнулся в книгу, написанную женой Владислава Стасова. Настя уселась напротив мужа, вытянула ноги, закурила.
…Павел плохо себя почувствовал и вышел в туалет. Его не было довольно долго. А перед этим он явно кого-то искал. Настя еще тогда обратила на это внимание. Сначала искал в пивнухе, потом в другом баре. И ей даже показалось тогда, что он нашел того, кого искал. Почему она не заострилась на этом? Почему тут же забыла? Потому что в тот момент самым важным было вывезти его из-под носа у людей Чинцова. Они оказались в Уральске случайно, и она была уверена, что у Павла не может быть никаких нехороших замыслов. Откуда им появиться, если они должны были лететь в Екатеринбург? Получается, он нашел того, кого искал, и пошел его убивать, а она, майор милиции, старший оперуполномоченный уголовного розыска, сидела в двадцати метрах от места преступления и прикрывала убийцу? Ведь если бы она его не прикрывала, если бы не подсела за столик к людям Чинцова с целью заморочить им голову пьяной болтовней, Сережа и Николай обязательно пошли бы следом за Павлом. И никакого убийства не было бы. Черт! Надо же так!
Да нет, не может быть. Бред какой-то. Нет, она ошибается, это был вовсе не бар с романтическим названием «Каравелла». Они с Павлом были совсем в другом баре, на другой улице. И никого Сауляк не убивал. Ему действительно стало плохо, это было видно невооруженным глазом. Он и в гостинице, до того, как они выехали в город, был болезненно бледным и то и дело покрывался испариной. Павел не убивал. Просто по времени совпало.
Внезапно горло ее сжалось в спазме, она подавилась дымом и закашлялась. Потом, ночью, Павел просил ее посидеть рядом. Клялся, что никогда не обидит ее. Откуда вдруг такая сентиментальность? Понял, что сделал ее почти соучастницей убийства, и просил за это прощения? А в самолете, когда они уже подлетали к Москве, он держал ее за руку, массировал какую-то точку, связанную с вестибулярным аппаратом. Она сидела, держась за руку убийцы, и даже задремала, расслабившись. А недавно позволила ему ночевать в своей квартире. Ночь наедине с убийцей! Ну, Каменская, ты даешь.
«Остановись, Анастасия, – одернула себя Настя. – Это только твои подозрения. Еще неизвестно, тот ли это бар. А если и тот, то, может быть, вы уже ушли из него, когда было совершено убийство. Ты же не помнишь точно, в котором часу вы оттуда вышли. Ты и на часы-то не посмотрела тогда. А если бар все-таки тот самый и время совпадает, то все равно не факт, что Павел – убийца. Не нагнетай. Подумай еще раз, подумай как следует, проверь все до мелочей».
Настя изо всех сил уговаривала себя. И чем старательнее уговаривала, тем отчетливее понимала: Павел Сауляк – палач.
