Наступил понедельник, шестнадцатое мая. А середина месяца – время конвертов. Тут уж бегом беги на место службы. К тому же поиздержались все сильно в связи с выходками Рощина.

Ежов не мог пропустить важный день, но начал утро с того, что завез по просьбе жены младшего сына в поликлинику. Прихватил и старшего против его воли – неважно, что он школу пропустит. Валентину Захаровичу разъезжать одному по городу страшно. Детям не скажешь: папа боится мертвеца, прикройте, детки, папочку родного своими щуплыми тельцами, потому суровый приказ – и оба сына в машине хнычут. Кстати, Валентин Захарович никогда не объясняется ни с сыновьями, ни с сослуживцами, ни с электоратом. Сказал – все! И попробуй не сделать. Ни одну мелочь не забывает.

В регистратуре поликлиники на его появление должным образом не прореагировали. Он постоял немного в растерянности – ведь это же он, Ежов, пожаловал в их паршивую поликлинику с сыном, а реакция – ноль! Ежов взял карту ребенка и потопал к кабинету. А там очередь три человека. Он вернулся и надменно бросил в окошко регистратуры молоденькой медсестре:

– У кабинета очередь. Я не могу ждать.

На ее смазливом личике обозначилась усмешка, и она сказала:

– Что ж поделать, очередь небольшая, пройдет быстро.

– Вы не поняли? – у Ежова свело скулы. – Я не хочу ждать.

– Приходите в другое время, – откликнулась девица, копаясь в бумагах.

– Завтра вы здесь не работаете! – процедил Ежов и размашисто, показушно негодуя, развернулся, намереваясь пойти к главврачу.

– Что за тип невоспитанный? – спросила медсестра у кого-то в регистратуре. Но вопрос был услышан «невоспитанным типом», равно как и дальнейшие фразы.

– Да это же Ежов! – ответили девушке.

– А кто он такой?

Удар был ниже пояса. Ежов полагал, что его в городе знают лучше, чем кинозвезд первой величины, а выходит, какая-то девчонка из регистратуры поликлиники о нем понятия не имеет. «Ну теперь она меня запомнит!» – пронеслось мстительно в голове Ежова. Через минуту впереди Валентина Захаровича летел главврач. В регистратуре начался скандал, главврач орал, девчонка оправдывалась. Наконец она выпалила:

– Да пусть он сам работает здесь за эту зарплату!

Главврач отвел Ежова с ребенком в кабинет, потом вернулся в регистратуру и ласково сказал девушке:

– Не обращай внимания, а меня извини. У Ежова мания величия, он болен, а мы, медицинские работники, должны к больным относиться со всем вниманием и пониманием. Ты простила?

Инцидент в поликлинике полностью вышиб из головы Рощина. Ежов нервно крутил руль автомобиля. Приехав в здание администрации, поднялся с сыновьями в свой отсек и приказал секретарше вызвать личного водителя, чтобы тот отвез детей домой. Вскоре забыл и о детях, потому что на его стол секретарша начала складывать конверты. А в них суммы. Разные. В зависимости от места. Каждый руководящий работник обязан внести раз в месяц энную сумму. Как обозвать систему конвертов, еще не придумали. Взятка? Это звучит как-то грубо и неправильно. Дело в том, что за время своего правления Сабельников отбирал руководителей на ответственные места, словно в питомнике породистых собак. Есть, конечно, в городе руководители, пославшие мэра с его командой за зеленые долы и горы. Но это те, кто в тяжелые времена смог удержать государственные предприятия от банкротства, вышел напрямую к иностранным заказчикам и живет с рабочими припеваючи. Таких мало. Их терпеть не могут служащие администрации. А простые смертные, посаженные в кресла директоров, начальников, послушно и терпеливо несут дань.

Далеко не каждому чиновнику удалось заполучить теплое место, потому идет честный дележ: я урвал, на и тебе чуточку из благодарности. Схватить никого за руку не удастся даже ФСБ, ибо продумана процедура до мелочей. Конверт попадает к адресату через посредство нескольких рук. Главный адресат – Сабельников, но на конвертах его фамилии не найти. Сначала конверт приносят секретарше определенного отдела, та передает своему начальнику, не раскрывая. Тот несет, уже раскрыв и переложив к себе в карман совсем немножко, своему непосредственному начальнику, который стоит над отделами и имеет статус заместителя главы. Например, Туркиной или Ежову. А уж замы, забрав чуть больше первых из конверта, несут мэру.

Эту систему ввел Сабельников. Раньше не догадывались, что благодарность имеет обязанности. Таким образом, Сабельников создал монолит из чиновников. И хотя срок его пребывания на посту мэра заканчивается, однако он уверен, что займет любимое кресло вновь. Да, уверен! Как встанет народ с транспарантами «Оставьте нам Сабельникова!», так никакие законы народной воле не указ. А народ встанет. Его погонят те, кто носит конверты, – у них рычаги крепкие.

Ежов, получив три конверта, выпроводил секретаршу с детьми и в упоении пересчитал наличность. Треть предназначена ему, а две трети Николаю Ефремовичу. Много ему. Жалко денег. Господин мэр не занимается делами уже давно, лишь пьет и с чертями в войну играет, но купоны продолжает стричь. Несправедливо. В течение трех дней будут приносить конверты. В течение трех дней у Ежова будет выкручивать нутро и руки, отдающие деньги. Нет, пора, пора менять отсек и трон.

Валентин Захарович очнулся от тяготивших его дум из-за звонка мэра. Последние дни, когда тот звонит, у Ежова будто отрывается кусок от сердца. Каждый его звонок – это ЧП. Вот и сейчас мэр срочно потребовал к себе в отсек. Ежов рассовал деньги по конвертам, ведь не инкогнито же приносит бабки, Сабельников хочет знать, кто конкретно и сколько прислал, а узнаёт это по почерку и по сумме. Одну-другую минуту постоял Ежов в нерешительности, но все ж направился к мэру, предчувствуя неладное.

Та же картина: Зина, Медведкин, Фоменко, Хрусталев... Прямо родными они стали, неразлучными. А где же Бражник?

Первая новость: Куликовский сообщил, что Бражника арестовали за наркотики – вез в машине около двухсот граммов героина под бампером, грозит ему как минимум десятка. Вторая новость едва не убила всех, кроме Медведкина: деньги не попали к Рощину, их забрали совершенно случайные парни. У Зины началась истерика. У Ежова затряслись руки, прямо как у Сабельникова после дикого перепоя, едва смог в стакан водички налить. Хрусталев – вещь в себе. Фоменко уже в ауте от бессонных ночей. Встал глобальный вопрос: что делать?

– Вы же понимаете, – говорил мэр с обреченностью в голосе, – что Бражник не имеет отношения к наркотикам, их подбросили. Не будем выяснять, кто подбросил, и так ясно. Рощин и нас по тому же принципу... Помните, «вашими же методами»?

– Нет. – Обреванная Зина заголосила так, что Ежову пришлось вторую дверь закрыть, дабы секретарша и люди в приемной не слышали воплей первой леди. А она продолжала причитать: – Боже мой, что же нам... Я уже не могу, я на грани... В мой автомобиль пальцем тыкают на улице из-за мерзкой газетенки. Еще мужу она не попалась, он обязательно спросит, что я делала на кладбище ночью. Он поймет статью превратно, подумает, что я... и шесть мужчин... на могилах... он ревнивый. Я больше не вынесу!

– Значит, надо собрать сумму еще раз, – понуро произнес Сабельников. – Ты же сама говорила, что Рощин мало запросил, вот теперь получается уже по тридцать штук баксов с носа...

– Я не хочу платить! – зарычала Зина. – Кто нес сумку? Он? – Указательный палец Зины ткнул Арнольда Арнольдовича в грудь. Тот отвел руку и пересел подальше от нее. – Вот он пусть и возвращает сто тысяч.

Арнольд Арнольдович поступил некрасиво. Это обсудили позже, а в тот момент все просто обалдели. Сначала он молча показал Зиночке фигу, но это полбеды. Потом повернулся спиной, наклонился вперед и похлопал себя по круглым ягодицам. Затем, выпрямившись, взметнул кулак, согнул руку в локте, а второй рукой отбил по месту сгиба. Еще и средний палец распрямил, а после двумя руками этак у бедер сделал жесты, как бы натягивая на себя... Поступок Медведкина подвергся осуждению. Молчаливому. Даже Зина замерла, вытаращив глаза. Но через паузу она бросилась на редактора как дикая кошка. Никто не ожидал, что набитая перинка – Зиночка – способна так высоко прыгать. Они повалились с Арнольдом Арнольдовичем на пол и покатились по длинному кабинету с совершенно зверскими звуками. Фоменко, Сабельников и Ежов кинулись их разнимать. Хрусталев поднял к подбородку коленки и следил за потасовкой со стула, не выражая ни осуждения, ни одобрения. Первым от борющихся отлетел Ежов, схватившись за скулу, – Зина огрела его кулаком. Вторым взвыл мэр. Куда его ткнула кулаком Зиночка – неизвестно, но он разозлился и принялся шлепать ладонью по тугому заду Зинули, ползая за нею на коленях. Следующим застонал Фоменко – на его лысине появились отчетливые следы когтей.

В этот исключительно семейный момент в кабинет вошел Степа. Его, разумеется, сразу не заметили, а он с открытым ртом застыл возле двери в потрясении. Хрусталев робко проблеял:

– Господа! Господа, к нам пришли.

– Прекратите! – запыхтел из угла Ежов, державшийся за щеку. – Безумцы!

Однако их попытки остановить драку не возымели успеха.

– Смир-рно! Равнение на дверь! – гаркнул Степа.

Подействовало. Головы дерущихся разом поднялись, глаза увидели Степу. Драчуны вставали с пола, тяжело дыша и кряхтя. Арнольд Арнольдович лежал на спине, задыхался и посинел – Зиночка оседлала беднягу, а того, по всей вероятности, хватил сердечный приступ. Степа первый сообразил, что редактору плохо, и бросился оказывать первую помощь, столкнув с Медведкина Зиночку. Та полетела на пол, задрав выше головы ноги. Степа ослабил на шее Арнольда Арнольдовича узел галстука, расстегнул верхние пуговицы рубашки, снял с себя куртку и принялся обмахивать ею редактора. Фоменко звонил в «Скорую». Через полчаса врачи увезли несчастного, поставив предварительный диагноз: обширный инфаркт.

Степа обвел глазами драчунов – спросил:

– Что здесь произошло? – А в ответ тишина. – Я оказался свидетелем драки, в которой едва не убили человека. В чем дело?

– Мы немножко повздорили, – нахмурился Фоменко.

– Немножко? Поэтому у вас расцарапана лы... голова сверху?

– Вас это не касается! – зло отчеканила всклокоченная Зина. – Занимайтесь своим делом, а в наше не лезьте.

– Грубо. Я пошел.

– Стойте, Степан, – остановил его мэр. – Это я вас вызвал. Извините за неприличную сцену... – Мэр извинился, кажется, первый раз в жизни! – Просто у нас сдали нервы. Дело в том, что Рощин атакует слишком активно. Боюсь, его обещание уничтожить нас за семь дней выполняется по полной программе. Вы, Степан, посвящены в эту историю и должны понимать, что огласка нам нежелательна. И так уж мы стали притчей во языцех в городе... Мы сейчас растерянны и напуганы.

Мэр рассказал Степану все, включая странности в банке, арест Бражника и вымогательство. Степа не преминул дополнить:

– Вы забыли статью в газете и поход к жене Рощина. Зачем вы к ней ездили?

– Ну... как вам... – замялся мэр и не догадался спросить, откуда оперативник знает про визит в дом Кима. – Мы вышли со встречным предложением, так сказать. Хотели встретиться с Рощиным. Только не спрашивайте зачем! У нас мирные цели, а у него, как видите, нет.

– Ничего пока не вижу, кроме того, что в газете напечатана правда, которую вы от меня скрыли. Побывав на кладбище, я сам обнаружил следы от пуль на стенах часовни. А за вандализм на кладбище...

– Какой вандализм? – спросили в унисон четыре человека, за исключением онемевшего от страха мэра, вскинув на оперативника испуганные глазенки.

– А разве стрельба – не вандализм? – усмехнулся Степа. Он не стал открывать все карты, говорить, что знает и про эксгумацию. – Так вот, за стрельбу вы должны ответить. Не Рощин же ее устроил, а вы. Далее. На бензоколонках сработало взрывное устройство – эксперты уже определили. Но лично я сомневаюсь, что бомбы оставил Рощин. Сбои в банке? Да, серьезно. Но вы же не хотите сказать, что Рощин обладает могуществом ФБР, ФСБ и прочих сил государственного масштаба с суперсовременной техникой? Куда ему, покойнику-то...

– Вы, Степа, говорите с иронией, а она в нашем случае неуместна, – скромно встрял Хрусталев. Он изменился до неузнаваемости. Из хитрого и льстивого, вкрадчиво-напористого и скользкого типа преобразился в тихого, с безличным смирением человечка. – Нам очень страшно. – Оглядел всех и добавил извиняющимся тоном: – Мне страшно, остальным – не знаю.

– Правильно заметили, – не смутился Степа. – Я так говорю потому, что вы чего-то недоговариваете. Все у вас вокруг да около получается. Как в машине Бражника обнаружили героин?

– Рощин подложил, – ответили хором.

– Допустим. Хотя неубедительно. Вы знаете, сколько стоит двести граммов героина? Где же найдется тот дурак, который, чтобы засадить Бражника, выбросит на ветер такие деньги? Это ж идиотом надо быть. Так что ваш довод, будто Рощин подложил героин, от лукавого. А сердечный приступ редактору тоже Рощин состряпал?

– Он довел нас до... – взвизгнула Зина. – Неужели вам не ясно? Я требую охрану. Я не могу жить в этом кошмаре. Я ответственное лицо, и меня должны охранять от злоумышленников, вымогателей, преступников и шантажистов. Даже от мертвецов!

– Пишите заявление, – просто сказал Степа, чем снизил градус возмущения. – И тогда милиция обязана будет всю заботу о вас взять на себя.

– Какое заявление? – взревел теперь Сабельников. – На покойника? Чтобы нас на смех поднял весь город? Нет! Сначала вы должны доказать, кто он – покойник или не покойник. А уж потом мы напишем все что угодно. Для этого я вас и вызвал. А как быть с деньгами? Которые Рощин требует?

Степа думал, прохаживаясь по кабинету среди поголовного молчания и вскользь бросая взгляды на потерянных, озлобленных людей, не предполагавших, что судьба сыграет с ними такую жуткую шутку. А ведь шутка достойна восхищения, думал Заречный. Это ж каким надо обладать остроумием и насколько ничего не бояться, чтобы заставить вот так трепыхаться избранных все той же судьбой господ! А господа следили за оперативником неотрывно, затаив дыхание. Вдруг его осенило:

– Дайте ему деньги. – Раздался стон, похожий на вопль. – Спокойно, граждане, спокойно. Это мера временная, надеюсь, деньги вам вернем. Сам Рощин вряд ли будет забирать сегодня деньги, так? Но! Я прослежу за курьером, то есть куда он отнесет деньги. Так мы выясним, где обитает ваш покойник, и успешно задержим его. Или выследим всю банду вымогателей и схватим в полном составе.

– Не понимаю, как вы собираетесь хватать потусторонние силы? – отстраненно произнес Хрусталев, глядя в пространство.

– Увидите, – уверенно заявил Степа. – Сейчас я уйду работать над дальнейшим планом, а вы действуйте в соответствии с требованиями Рощина. Встретимся на набережной. Увидев меня, не подходите, делайте вид, что мы незнакомы.

Степа покинул кабинет.

Итак, осталось пять человек, которым следовало выложить еще по двадцать тысяч долларов. Видимо, у всех разом перед мысленным взором молнией сверкнула одна и та же цифра: двадцать тысяч! Потому что пятерка с безумным выражением глаз на страдальческих лицах украдкой смотрела друг на друга. Сабельников поднялся и прервал паузу:

– Добывайте деньги, а я поеду выручать Бражника.

Страдание на четырех лицах сменилось изумлением. Николай Ефремович собрался выручать? «Вот что делает с людьми беда», – одновременно подумали четверо, однако Сабельников рассеял ошибочное мнение:

– Постараюсь вытащить Бражника. А то нам придется расплачиваться и за него. У Бражника есть предприятия, на них положил глаз мой знакомый. Он даст деньги на взятку прокурору и на взнос Рощину. Сто делим опять на шесть. Все, по коням! Встречаемся в семь на набережной.