Когда я подъехала к «Ариэлю» (насколько я знала, ночной клуб получил свое название по настоянию самого Ясина, который в детстве любил книги фантаста Беляева и конкретно его роман про человека, который научился летать), все подъезды к клубу были забиты разнообразнейшими машинами — от навороченного представительского «Линкольна» до занюханного старенького «Москвича».

Моя машина находилась где-то посередине этих двух полюсов автомобильного благосостояния. Впрочем, я никогда и не жаловалась — с моим родом занятий постоянное пользование и «Линкольном», и старым «Москвичом» смерти подобно. А Родион вообще предпочитал машину не водить, хотя права имел, и пару раз — в ситуациях практически экстремальных — я была свидетельницей того, как он блестяще справляется с машиной.

Клуб был густо оцеплен охраной. Еще бы — сегодня здесь собирался городской бомонд… ну, за исключением, конечно, госструктур. Хотя кое-кто и из этих небожителей наличествовал. По крайней мере, машины с престижными номерами и маячками у клуба я заметила.

При входе, чуть в стороне от гардероба, стоял невозмутимо улыбающийся верзила, за спинами которого маячили два точно таких же типа, но только без проблеска улыбки, и внимательно проверял гостей на «всхожесть» — сверял пригласительные со списком ожидающихся визитеров, пристально рассматривал прибывших и некоторых из них быстро досматривал на предмет наличия оружия — четкими, легкими, едва заметными касаниями, в которых не было ничего общего с грубым ментовским «шмоном», но тем не менее по сути это было одно и то же.

Меня он осматривать не стал: в том платье, в котором я пожаловала на торжество в честь юбилея Ясина, можно было нелегально пронести разве что вязальную спицу. Да и то надо изощриться.

Впрочем, мой туалет вовсе не страдал вульгарностью. Напротив, это было вполне строгое вечернее платье, которое деловая женщина надевает, выезжая «на люди».

Охранник ощупал меня коротким пронизывающим взглядом с головы до пят, глянул в мой пригласительный билет и почтительно кивнул, предлагая пройти в банкетный зал.

«Когда этот Ясин только успел подготовиться к приему, если приехал только накануне?» — едва успела подумать я, как тут же увидела направляющегося ко мне Кирилла — в сопровождении двух довольно хмурого вида мужчин, которых я первоначально приняла за охранников.

Как оказалось впоследствии, я ошибалась.

Ясин выглядел великолепно. Белоснежный костюм сидел на его статной фигуре как влитой, широкое лицо лучилось довольством и радушием. С тех пор как мы виделись в последний раз, он несколько пополнел, можно сказать, заматерел, стал шире в плечах и груди, хотя и раньше особой худобой не страдал. Проблему рано пробивающейся лысины он решил с не меньшим блеском, чем все прочие — попросту гладко выбрил череп, кстати, очень правильной формы, массивный, так сказать, породистый. Для контраста же отпустил короткую богемную бородку а lа Джордж Майкл.

— Добро пожаловать, бесценная Машенька, — низким, очень приятного, бархатного тембра баритоном проговорил он. — Добро пожаловать. Как говорится, с радостью прошу к нашему шалашу.

— Ничего себе шалаш, — отозвалась я. — Вы, Кирилл Станиславович, как всегда, в своем репертуаре. Хотя, надо сказать, репертуар этот мне нравится. Ну что тебе сказать — мои поздравления и наилучшие пожелания, дорогой. Впрочем, по всей видимости, у тебя и так все есть. Тем более что выглядишь ты просто сногсшибательно… если, конечно, ты допускаешь такую характеристику в отношении мужчины.

Тот расплылся в широчайшей улыбке и полез целоваться. Потом коснулся губами моего уха и тихо проговорил:

— Ты, Машка, еще похорошела. Только чтобы не было больше этого… типа «Кирилл Станиславович», «репертуар» и «характеристика». Как говорил Фрунзик Мкртчян, в маем домэ папращю нэ виражаться.

От него ненавязчиво пахло дорогим алкоголем. Уже успел подзарядиться.

— Ну хорошо, — улыбнулась я. — Это я так… солидность накручиваю. А то у тебя тут вон как все капитально устроено. Когда только организовать все успел?

— Да это не я, это все Розенталь, — отмахнулся Ясин.

— Кто?

— Розенталь, — проговорил тот, хотел сказать что-то еще, но в тот же момент заметил, как в зал входит трио новых посетителей, всплеснул руками и направился к ним.

Между вновь пришедшими, казалось, нет и не может быть ничего общего. Невысокий, вертлявый плотный мужчина лет сорока походил на воробья, которого невесть зачем обрядили в перья орла и наказали изображать на лице особую значительность. Что было весьма трудно с его анемичным подбородком и тяжелым, длинным утиным носом, на котором выражение слепого самодовольства смешивалось с явным изумлением: куда это, дескать, я попал? Дорогой, элегантный, прекрасно сшитый костюм сидел на нем, как холщовое рубище на огородном пугале. И все же общая живость и энергичность манер делали его по-своему привлекательным. Чего никак нельзя было сказать о его спутнице, одетой с тяжелой безвкусной роскощью. Женщина эта, с ее узким надменным лицом и блеклыми, рыбьими глазами, казалась мумией, которую на время извлекли из склепа, где она лежала с таким же вот достоинством и многовековой спесью. Она смотрела прямо перед собой, двигалась скованно и расчетливо, словно ощущала себя вершительницей судеб, от единого движения наманикюренного пальчика которой зависели судьбы людей и государств.

Я не смогла сдержать иронической улыбки: такой чудовищный, всепроникающий, смехотворно раздутый снобизм распирал эту даму.

Чуть поодаль, за спинами этой колоритной парочки, выступал облаченный в строгий серый костюм грузный мужчина с хищным ястребиным носом и седеющими кудрявыми волосами.

— Добро пожаловать, Геннадий Ильич! — воскликнул Ясин, приближаясь к своим гостям, и начал горячо трясти руку «воробьиного орла». Потом подскочил к «мумии» и приложился к ее белой веснушчатой ручке. На лице милой дамы появилось нечто вроде кислой улыбки. Вероятно, так улыбалась бы высокопородная сельдь (до ее водворения в консервную банку) какой-то ничтожной кильке.

— Мое почтение, Валерия Юрьевна, — продолжал рассыпаться Ясин, обмениваясь энергичным рукопожатием с солидным толстяком.

«Он назвал этого воробышка Геннадием Ильичом, — подумала я. — Неужели это и есть банкир… то есть пайщик банка Бубнов? Выглядит не очень представительно».

— Очень… э-э-э… Кирилл… Серге… Станиславович… — прокудахтал Геннадий Ильич и тут же сбился, потому что наступил на ногу своей спутнице и получил такой обжигающе ледяной взгляд, что невольно поперхнулся и умолк окончательно, не высказав своей мысли.

Впрочем, Ясин его и не слушал. Он подвел почетных гостей к столам и усадил по правую руку от отведенного ему самому главного места. Рядом с этими людьми оказалась и я. Нельзя сказать, что это было самым плохим соседством, что выяснилось немного позже. Впрочем, «оказалась» — сказано из кокетства. Я сама устроила так, чтобы оказаться поближе к Бубнову. Ну и поневоле — к его пафосной супруге.

Далее все потекло по намеченному сценарию.

На сцене выступали известные певцы. Натруженно грохотала «фанера», под которую они открывали рты. Говорились тосты, здравицы, какого-то грузина едва не утащили под стол за то, что чуть ли не полчаса он витийствовал на тему, которая в переводе на русский (имею в виду, разумеется, стиль) значила одно: «Итак, выпьем за дружбу!» Одним словом, обычная скукотища.

Впрочем, вскоре мои ожидания начали оправдываться.

Сидевший по левую руку от меня Геннадий Ильич, который все время молчал и только однажды произнес какой-то маловразумительный тост, вероятно, вплотную подошел к кондиции, раскрывшей его для общения. Он икнул и, проигнорировав полный презрения взгляд своей супруги, которая второй час высокомерно цедила ананасовый сок, повернулся ко мне и проговорил:

— Я полагаю, что в высшей степени достойный человек, то бишь является Кирилл Семен… кхе… Станиславович… кгм… я хотел сказать… мое присутствие на его юбилее не может дезавуировать предвыборную кампанию на пост… м-м-м… — Он подцепил на вилку кусок мяса, приправленного каким-то ароматным соусом, но не донес его до рта, и соус стал упорно капать на рукав надменно застывшей, как каменное изваяние, его супруги Валерии Юрьевны. — К плохому человеку такая очаровательная женщина… как вы, драгоцен… Мария, не так ли… позвольте ручку… к нехорошему человеку такая женщина не пришла бы, — наконец справился он с мыслью.

«Когда только успел так набраться, господи? — подумала я. — Ведь сидел тише воды ниже травы! Бизнесмен!! Кандидат в облмосковские губернаторы!»

Геннадий Ильич приложился куда-то в район моего запястья, пачкая мне руку соусом, и, не заметив, как поспешно я отдернула руку, опустил свой правый локоть на стол. Локоть размазал по скатерти мусс из лангустов, но Геннадий Ильич остался в полном неведении о том, что творит, выговорил что-то из разряда уже совершенной околесицы:

— А к-как вы… позвольте спросить… Вы — Мария Ивановна?

— Андреевна. Но лучше без отчества.

— …дреевна. А-атлично. Я вот о чем у вас хотел спросить. Как в-вы относитесь к офшорным операциям с точки зре… зрения этики?

Ничего себе вопросики у господина… Хорошо еще, не спросил о роли категорического императива Иммануила Канта в становлении этического аспекта классической немецкой философии. Я нашла в себе силы мягко улыбнуться и ответила:

— А я к ним вообще никак не отношусь.

— И сов… совершенно напрасно, — проговорил он. — Вот когда я стану губернатором Московской области, то… тогда и посмотрим, как относит… относительно вашей персоны, многоуважаемая Марина Васильевна.

Выручил меня Ясин, который уже вторую минуту наблюдал за экзерсисами Геннадия Ильича.

Он подошел ко мне сзади и, положив руки на плечи, проговорил:

— Что, Маша, познакомилась с господином Бубновым? Прекрасный человек, солидный бизнесмен, перспективный политик. Правда, есть у него недостаток: кривой бок, — лукаво добавил Ясин.

— Что?! — возопил Бубнов. — Какой такой кривой бок?

— Это он, вероятно, по пословице: если перехвалить, то на один бок кривой станешь, — пояснила я.

— Совершенно верно, — кивнул модный клипмейкер.

— Н-ну…

Я подняла на Геннадия Ильича холодный взгляд и сказала:

— Значит, вы — три в одном? Прекрасный человек, солидный бизнесмен, перспективный политик. Отлично.

— Меня зовут Геннадий Ильич Бубнов, — проговорил тот и, зацепив рукавом вазу с фруктами, опрокинул ее в блюдо с салатом. — Собираюсь баллотироваться в губернаторы Мособласти.

— Ага… это у вас рейтинг шестьдесят процентов? — выудила из памяти я.

Он расплылся в широчайшей улыбке, сделал левой кистью хватательное движение, вероятно, для того, чтобы поймать мою руку и в очередной раз галантно к ней приложиться, но вместо моей руки ему попалась свиная ножка, которую он и поцеловал с трогательной нежностью. А потом вцепился зубами, как бы осердившись.

— Фоверфенно верно… мой рейтинг… чав-чав… это я…

Вычленить что-либо из его длинной речи стало совершенно невозможно. Не исключено, что она была предвыборной — перед отдельно взятым избирателем. К этому выводу я пришла, когда в речевом букете идентифицировала слова «бардак», «коррупция» и даже замысловатое «тотальная бюрократизация чиновных сфер».

Я беспомощно оглянулась на Ясина, но он только улыбнулся с загадочным видом и отошел к другим гостям. Тем временем Бубнов дожевал поросенка и заговорил более членораздельно, но не намного более осмысленно:

— Вот вы тоже считаете, что в нашей стране все можно купить? А? Только пост губернатора не купишь ни за какие деньги. Только… за очень большие деньги. Ну, такие, как у Ходорковского или Абрамовича. Последний… м-м… уже купил. И Чукотку, и «Челси». И Шестов, олигарх последней волны, тоже себе английский клуб купил. Только итальянский.

Парадоксы и благоглупости сыпались как из рога изобилия. Нет, беседы, которая могла бы помочь расследованию, не получится. Особенно если учесть, что и это сумбурное общение проходило под пристальным взглядом Валерии Юрьевны, жены Бубнова. Я попыталась было подняться, чтобы уйти, но увидела, что Ясин делает мне какие-то загадочные пассы руками, и поняла, что он просит пообщаться с господином Бубновым как можно дольше и плотнее.

И это под боком у жены.

«Ну Ясин, доберусь я до тебя! — подумала я. — Не будь ты сегодня именинником…»

Я повернулась к Бубнову, который уже оживленно совал мне в район подмышки фужер с шампанским, и проговорила сакраментальное (а что я еще могла сказать):

— Давайте выпьем.

А босс, наверное, думает, что я разговорила Бубнова, что называется, до полной сознанки. Было бы в чем ему сознаваться… Было бы вообще о чем у него спрашивать!

Ближе к ночи все стало на свои места.

На сцене в мечущихся лучах светового шоу извивалось несколько фигур, мужских и женских: это был стриптиз-балет, действительно набранный из бывших балетных танцовщиков, которые, как то водится, не смогли заработать себе на жизнь высоким искусством и теперь переметнулись в презренную сферу шоу-бизнеса.

Гости разбрелись по всему ночному клубу; наиболее «продвинутые» уже направились наверх, где к их услугам были бильярд, кегельбан, столы для покера и рулетки, а также нежные руки квалифицированных массажисток. Со всем прилагающимся к этим рукам и к этим массажным услугам.

Ясин куда-то на время пропал, а потом появился с красными, как у кролика, глазами, хохочущий и неестественно бодрый. Если учесть, что перед своим исчезновением он предлагал мне дернуть по «дорожке» кокса, то не составляло особого труда догадаться, чем он занимался в этой кратковременной отлучке. Я сидела в обществе двух мужчин. Нельзя сказать, что я была сильно пьяна, да и вообще пьяна, но выносить общество Бубнова, будучи трезвой, возможным не представляется.

— Маш-ша… дорогая! — верещал он. — Я тут доказывал Алексею Павловичу, что… ты это самое…

Он сбился, очевидно, потеряв нить мысли, и тут же предложил выпить за мир во всем мире, за бог с нами и хрен с ними… «и Ле-е-енин такой молодо-ой, и юный Октябрь впереди-и». Он пропел все это на редкость фальшивым голосом и опрокинул в рот стопку водки, не дожидаясь, пока я с ним чокнусь. А потом сказал:

— Вот вы думаете, что я пьян. Что банкир, что кандидат в губернаторы — одинаково пьяны. Ерррунда! Все дело в том, что деление по политическому признаку ушло в прошлое… Сейчас главное — это не партийная принадлежность, а качества хозяйственника и государ… государственника. С послаблениями в сторону централизующей роли государства… наместник Северной Кореи Ро Де У… танки в Праге… Вы знаете, Маша, как сильно харизма человека зависит от его хари… нет? в-в-в… — Он поморщился, словно раскусил малинного клопа, а потом забормотал совсем уж бестолково: — Шарлатанство… партийная дисциплина… не позволю про царя такие песни петь… распустились тут без меня…

Потом вскинул голову и, наклонившись ко мне, таинственным голосом проговорил:

— Хотите политический анекдот про Вовочку?

Мрачный мужчина, сидевший рядом с ним, покачал головой и проговорил:

— Может, вам нужно освежиться, Геннадий Ильич?

У него был глухой бесцветный голос, да и сам он был какой-то бесцветный, незапоминающийся. Но в глазах — совершенно трезвых — мерцала холодная, проницательная насмешка. Вероятно, такими раньше и были наиболее влиятельные партийные функционеры, «серые кардиналы» КПСС.

В ответ на слова Алексея Павловича банкир и кандидат в губернаторы замотал головой:

— Н-нет, что вы! Вот лучше послушайте анекдот. Значит, так. Сочи. Знойный полдень. П-пляж… На песке лежит редкой красоты обжа… обна-жен-ная женщина. Проходящий мимо старикан останавливается и принимается восторженно созерцать этакое чудо природы. А она и говорит: «Что ты смотришь на меня, старый хрен! Я ваще фригидна… холодна как рыба». В ответ старпер пришлепывает губами и кряхтит: «Э-эх… и хороша же в жаркую пору холодная рыба да под старым хреном!»

Последнюю фразу Геннадий Ильич произнес буквально на одном дыхании, выразительно посмотрел на меня, а потом захохотал, прикрыв от удовольствия глаза.

Я тоже не смогла удержаться от смеха, пусть даже довольно сдержанного: настолько все это было забавно.

— Про себя, что ли, рассказываешь? — вдруг прозвучал над нами холодный женский голос.

Я обернулась.

Надменная Валерия Юрьевна высилась надо мной, как древнеримская фурия — богиня мщения. Впрочем, нельзя сказать, чтобы на ее сухом вытянутом лице был написан гнев. Скорее некое брезгливое недоумение. Геннадий Ильич съежился, как мальчишка, которого застали за поеданием варенья из секретных фондов бабушки.

— Ты не забыл, Геннадий Ильич, что нам уже пора? — вопросила она. — Кажется, ты запамятовал, что завтра у тебя по графику несколько важных встреч!

— Н-нет, — окончательно стушевавшись, проговорил тот.

А как хорохорился, когда сидел за столом. Словно и не замечал ее! А тут две фразы — и полный психологический дефолт. Валерия Юрьевна повернулась ко мне.

— Мария, — произнесла она тоном, в котором от свежезамороженной рыбы осталось не так уж и много, можно сказать, что проглянуло даже что-то человеческое, — благодарю вас за то, что вы присмотрели за моим мужем.

— Простите? — с трудом скрыв недоумение, отозвалась я.

И тут из полумрака вынырнул Кирилл Ясин. Он был явно сильно навеселе, рубашка расстегнута, галстук сбился набок, пиджак он и вовсе снял. Его гладко выбритый череп был разрисован губной помадой. В руках он держал винтовку.

Несмотря на то что винтовка была пневматической, Геннадий Ильич Бубнов отшатнулся, как нервный черт от некондиционного ладана, пробормотал что-то нечленораздельное и, перегнувшись через руки телохранителя, ткнулся-таки лбом в поверхность стола, перевернув при этом прибор с обглоданными фрагментами скелета курицы.

— Я требую оформления шенгенской визы… — донеслось до меня. — А меня, Зинаида Михайловна, обокрали… собака с милицией приходила…

— Машка! — гаркнул Ясин мне в самое ухо. — Пошли стрелять в тир! Я там поспорил на сто баксов, что ты легко обстреляешь одного хмыря! Выдает себя, наглец, за бывшего члена олимпийской сборной России по стендовой стрельбе… и почему-то по бобслею!

Я поморщилась.

— Извини, Кирилл, я сегодня не в форме. Хандрю, однако. Так что в следующий раз.

— Значит, завтра?

— Значит, завтра.

— Ты что, уезжаешь?

— Да, мне пора. Еще раз мои наилучшие пожелания.

— Распорядиться, чтобы тебя отвезли домой? — галантно осведомился Ясин, которого, по всей видимости, мой скорый отъезд с места торжества не очень огорчил.

— Да нет, я уж сама.

— Ну ладно. Привет головастому Родиончику Потапычу!