Дело застопорилось. На минуту даже закралась кощунственная мысль, что вся эта ситуация подобна некоему паровозу — движется, пока есть топливо. Нет топлива — нет продвижения вперед. А в роли топлива, как несложно догадаться, выступают человеческие жизни.

Что говорить об исчезновении Родиона, о загадочной смерти Коли Кудрявцева, о многих других событиях, если я не в состоянии обнаружить, кто именно украл перстень из тайника. Аня предлагала два варианта:

— вариант начистоту: собрать всех и объявить, мол, так и так, кто-то умыкнул штуковину, которая как-то может пролить свет на таинственную смерть Кудрявцева. И пусть между собой разбираются;

— вариант втемную: разговаривать с каждым поодиночке, а потом путем логического сопоставления фактов выявить того, кто врет.

Второй вариант сильно отдавал Агатой Кристи и в условиях постсоветского пространства был совершенно неприемлем, особенно если учесть, что такие индивиды, как Олег Стравинский, Саша Ракушкин и особенно Штык Онуфрий, и сами толком не знали, когда они врут, а когда говорят правду. Состояние души и тела не позволяло. Этот второй вариант был отвергнут.

Впрочем, такая же участь постигла и вариант номер один, который ничего, кроме кривотолков и косых взглядов друг на друга, не дал бы. Просто рассорил бы хорошую и дружную компанию.

Нет, конечно, ни о какой дружбе в настоящий момент говорить не приходилось. Наверно, многие из этих людей и сами не понимали, зачем они вернулись сюда, в это место, которое отняло жизнь их предводителя, души их компании. У многих из них не закончились отпуска, и они, верно, просто не знали, к чему себя приложить. Разлад был полным. Так в известном детском стихотворении: «Дело было вечером, делать было нечего. Коля пел, Борис молчал, Николай ногой качал».

За точность цитаты не ручаюсь, но, даже неточная, она прекрасно передавала состояние, царившее после возвращения всей команды в археологический лагерь под Нарецком.

Один неутомимый Ракушкин продолжал что-то рыть, сдабривая свои потуги хорошим количеством доброго крепляка. Иногда к нему присоединялся Олег Стравинский, заказавший таки себе новые очки, и время от времени — Гранин. Женщины даже не пытались устроить себе этот суррогат былого любимого хобби. Вяло сидели на бережку, загорали, перекидывались ни к чему не обязывающими фразами. Правда, кипучая Наташа Касторова побывала и в милиции, и в Нарецком исполкоме, и даже до законодательного собрания докопалась, но собрание как раз обсуждало куда более важную вещь, чем смерть какого-то там Кудрявцева и кровавая бойня в офисе «Суффикса». Я тоже немного прошлась по инстанциям, хотя понимала всю бесплодность действий в этом направлении. Расследующий дело капитан Савичев, тот самый, что явился в офис почти сразу же после завершения перестрелки, имел со мной подробный разговор.

Он даже обрадовался, что я к нему явилась.

— Дело в том, что с самого начала перед следствием возникла масса препон, — сказал он. — К примеру, экспертиза. Мне пришлось запрашивать Киев, чтобы прислали распечатку от судмедэксперта, установившего причину смерти. Прислали какую-то «черепно-мозговую». Да вот, пожалуйста, можете сами полюбоваться, коль скоро вы имеете к делу самое непосредственное отношение.

Он порылся в папке.

— Вот, прочтите.

Я опустила глаза к бумаге и выхватила взглядом первое, что попалось: «Смерть наступила от закрытой черепно-мозговой травмы, сопровождавшейся кровоизлияниями под мягкие мозговые оболочки и мозговые желудочки, и находится в прямой причинной связи с повреждениями в области головы…»

— Какие там еще повреждения в области головы! — резко сказала я. — В области головы!

Капитан Савичев усмехнулся:

— Вы уже третий человек, который так говорит. Первым был я.

— Позвольте полюбопытствовать, а кто в таком случае был вторым?

— Если вы частный детектив, то должны обладать определенными навыками в своей области. Попробуйте угадать.

Только не говорите, что это был тот Киря, которого вы ловко отпустили под подписку, хотя могли и имели полное основание задержать ну хоть на семьдесят два часа! Да что я вам объясняю, вы сами лучше меня знаете. Как, наверно, знаете и то, что этого Кирю отправили вслед за его коллегами по налету и за охранниками «Суффикса» господина Злова, которых они застрелили. Капитан Савичев помрачнел.

— Ну что же, конечно, мне это известно. Кстати, вы упомянули о том, что я мог задержать его подольше. Ну конечно же, мог. Только это оказалось не совсем в моей компетенции. Кстати, я и вас мог задержать по тому же принципу. Ведь вы тоже непосредственная участница событий в офисе.

Я даже задохнулась от удивления.

— Простите, товарищ капитан… но я как бы препятствовала совершению преступления, а мои… гм… оппоненты его совершали.

— Как знать, как знать, — отозвался Савичев. — Ведь все это только с ваших слов.

— А Киря?!

— Ну что же… вы могли его запугать, убедить… настроить на то, чтобы он говорил то, что вам нужно.

— Ничего себе методы. То есть вы мне не доверяете нисколько? Я, между прочим, пять раз могла бы сбежать, а не дожидаться вас тогда, у «Суффикса».

— Гм… уже оправдываетесь. А если оправдываетесь, то это могло бы что-то да и значить. Кстати, вы указали место, где временно остановились. Вам два раза приносили повестки немедленно явиться, совали их в дверь, а вы так и не являлись. Это тоже можно расценить как попытку уклониться от дачи показаний.

— Наверно, именно поэтому я к вам сюда и явилась! А что касается показаний, так я уже подробнейшим образом рассказала вам, что и как обстояло.

Капитан Савичев постучал полусогнутым пальцем по столешнице и произнес:

— Ну хорошо. Только впредь попрошу вас не являться сюда без вызова. Дело серьезное, им лично заинтересовался член областного законодательного собрания господин Злов. Хозяин офиса, как вам известно. Кстати, вы спрашивали, кто второй усомнившийся в причине смерти Кудрявцева. Так вот, Борис Сергеевич Злов и был этим человеком.

Я молчала, понимая, что больше говорить и делать здесь нечего. Очевидно, капитан Савичев разделял эти мои мысли, потому что он кивнул мне на дверь и произнес:

— Всего наилучшего. Спасибо, что интересуетесь ходом дела. Обещаю сделать все от меня зависящее. Вы все еще в Нарецке? Долго здесь будете?

— Столько, сколько потребуется, — сдержанно ответила я.

— Вот это правильно! — улыбнулся капитан. — До свидания, Мария.

Не могу сказать, что я вся кипела от негодования, когда вышла из здания ГУВД, но тем не менее было, было — холодное бешенство, вязкое и гибельное, как полуостывшая лава, уже забывающая, когда излилась из кратера вулкана. Дело на контроле у Злова! «Член областного законодательного собрания», видите ли, «заинтересовался»! Не видел капитан Савичев, как этот «член» на моих глазах убил своего самого близкого сподвижника. Впрочем, думаю, что если бы он узнал, если бы я ему рассказала, то сразу после моего ухода он вполне мог взять бы трубочку да и перезвонить Борису Сергеевичу: дескать, так и так, почтенный патрон, поступила тут на вас жалоба, что занимались вы уничтожением крупного (или какого там) рогатого скота, то есть гражданина Козлова, царствие ему небесное… Сам умер? Ах, какая жалость. Чудесный был человек, ни в чем дурном не замечен.

Вот и весь разговор.

Еще должна радоваться, что саму не задержали. Как-то вспомнились слова Ани Кудрявцевой, когда я у нее спросила, почему не сделали экспертизу крови на полу в доме Егеря, человеческая это кровь или, быть может, животного. А по группе и резусу можно было бы определить, Родиону она принадлежит или нет. Аня мне тогда ответила: «Сразу видно, Маша, что ты впервые в здешних местах. Какая экспертиза? Тут в округе в — радиусе тридцати километров ни одного трезвого мента не найти, а какие и есть, те в Нарецке и сюда не поедут ни за что, будут переадресовывать к сельской милиции. А там известно какие кадры! А если нарецкие приедут, то лучше бы они вообще не приезжали. На кого угодно „глухарь“ повесят, лишь бы себе отчетность не портить».

— Да, кадры у местных ментов еще те, — пробурчала я себе под нос, — да ведь меня сразу предупреждали, что они сплошь ангажированы доморощенным Аль Капоне, господином Зловым Борис Сергеичем.

Нет смысла говорить, что и этот день прошел впустую. «Пустынный день прошел без дела, пустая ночь прошла без сна, а за окном, свиваясь, пела и остывала тишина», как поется в какой-то песенке.

Если честно, то я никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной. Одно дело — в Москве: там был знаком чуть ли не каждый угол, каждый дом, ну а если не каждый, то через один, а если не через один, то те районы и те обстоятельства, в которые я попадала в Москве, можно было сопоставить с хорошо известными. Из коих выходила. И на этом сравнительном анализе можно было далеко уехать.

Тут же все было новым. Новые условия, новые люди, новые, непривычные для меня обстоятельства. Линия прибоя, безответные скалы, приветливые лица, в которых бесполезно искать ответы на мучающие тебя вопросы. Прекрасная природа, ветер с моря — и нависшая, как дамоклов меч, загадка, которую бессильна разрешить я, потому что нити, ведущие к ее разрешению, мистическим образом обрываются.

А может, дело вовсе не в пресловутой загадке? Легко кивать на неразрешимость, непознаваемость чего-либо, оперировать какими-то совершенно неконструктивными величинами, к примеру мистическим воздействием пресловутого караимского перстня, флюидами древних могильников, которые тянулись на многие десятки километров. Быть может… дело во мне самой? А что я сделала, кроме того, что угодила в заварушку в офисе фирмы с дурацким названием «Суффикс»? Обстоятельства находили меня, а не я находила обстоятельства и заставляла их служить себе. Если бы не звонок Ани на мобильный телефон своего мужа… а что было бы, не позвони она? Иногда мыслить методом подстановки, как в математике, весьма полезно и плодотворно. Что было бы, не явись мы с ней в самый разгар действа в офисе? А вот что. Тело Коли Кудрявцева забрали бы и отвезли куда следует. Куда? К Артисту? Да, верно, к нему. Коля просто исчез бы, как исчез Родион. Как… Родион? Кто нашептал мне это?

Конечно, исчезновение босса сильно подкосило меня. Я даже не знаю, жив ли он. Действуй мы с ним в связке, по нашей многолетней традиции, все было бы иначе. А тут… слишком много всего, над чем следовало думать. И решение проблемы уж слишком традиционное: сегодня, чтобы ослабить нервное напряжение, все выпили. Кто много, кто не очень. Саша Ракушкин со Стравинским — те нагрузились изрядно. Аня с ними. Штык опять куда-то закатился. Хотя нет. Он же приволок флягу со спиртным. Сидит у костра, лакает. Э-эх? Все равно не спится. Пойду к Штыку. Хоть какое-то, хоть и не ахти, общество.

Я вскочила на ноги и выглянула из палатки. Было около двух часов ночи. Костры давно потухли, но это меня не смутило: для того, чтобы смиренно распивать крепляк, Штыку не требовалось освещения.

Вопреки ожиданию Штыка у костра не оказалось. Ничего удивительного в этом не было. Все давно, гораздо раньше, чем я, естественно, привыкли к тому, что почтенный Онуфрий не ограничивал места своих ночевок координатами лагеря. Любил он поспать на природе, что уж тут.

Удивительно было другое. У костра стояла полная канистра вина. Для тех, кто не понял, распространюсь: полная канистра вина имела право на существование столь недолгое, что еще ни разу мне не привелось ее видеть в лагере горе-«археологов». Чаще всего ее переливали в тазик и черпали оттуда чем привелось и кто во что горазд. Вспоминали студенческую молодость, и, надо сказать, ударно и удачно вспоминали.

А тут вдруг целая канистра. Клондайк, Эльдорадо! Это как-то слабо воспринималось применительно к фигуре Штыка, в плане выпивки куда как трепетной и ищущей.

Я огляделась по сторонам. Быть может, никто не хотел больше? Тогда зачем принесли и оставили у костра? Непонятно. Кто принес? Быть может, она давно стоит? Да нет, тот, кто ее принес, тут бы немедленно и начал ее пить, включая и Юлю Ширшову, и Аню Кудрявцеву. А ведь нет. Не начали.

Я заглянула в палатки. В одной из них, трогательно прижавшись друг к другу, спали Ракушкин и Наташа Касторова, а поперек них повалился Стравинский. Во второй палатке расположились Инвер, Юля Ширшова и Костя Гранин. В третьей палатке… в третьей палатке спала я. Там еще была Аня, но она мирно почивала без задних ног уже который час.

Не было Штыка. Значит, только он принес эту полную канистру. Я открыла ее и понюхала. Да, вино. Я подняла канистру рывком и отпила. Нормальный крепляк. Непонятно, что это Штык им побрезговал.

Я поставила канистру на землю и пошла в палатку. Здесь я зажгла фонарик. Почитать, что ли?

Тут мой взгляд упал на собственные руки. Я на мгновение не поверила своим глазам, а потом поднесла к лицу и, желая убедиться, что это не вино, лизнула.

Не вино.

Невозможно было ошибиться, в чем именно я испачкала руки.

Это была кровь.