Машина в самом деле ждала меня во дворе. Злов прислал ее заранее, не дожидаясь моего согласия. В чем в чем, а в решительности ему не отказать. Молчаливый здоровяк, сидевший за рулем, кивнул мне на заднее сиденье. По дороге оказалось, что он молчит не вследствие врожденной застенчивости, а потому, что практически не говорит по-русски. Чудовищная помесь украинского и изуродованного русского, на коей он пытался изъясняться, была совершенно неудобоварима и на слух воспринималась с трудом. Хорошо еще, что дорога оказалась достаточно короткой.

Нарецкий дом Злова определенно впечатлял. Наверно, это был один из самых роскошных домов в городе. «Ауди» подрулила к трехэтажному особняку, перегруженному всеми атрибутами нехитрого «новорусского», точнее, «новоукраинского» архитектурного стиля: претенциозной парадной лестницей, отделанной гранитом и мрамором, с фонарями на литых фигурных столбиках при наличии непременных декадентского вида безвкусных завитушек под золото; бесчисленными балкончиками, арочными окнами, затянутыми витой чугунной решеткой, и так далее. По всей видимости, он был закончен совсем недавно, потому что тот район, в котором был расположен дом, продолжал интенсивно застраиваться. Неподалеку, буквально через забор, какие-то мрачного вида кавказцы в черных пиджаках — несмотря на тридцатипятиградусную жару — давали указания рабочим, возводившим второй этаж монументального, если судить по фундаменту и первому этажу, домины. И тут кавказцы!.. Еще чуть поодаль, через овраг, виднелись домики частного сектора — маленькие, чуть скосившиеся в сторону оврага, окрашенные в бедненький темно-зеленый цвет.

Я проследовала в дом вслед за моим немногословным водителем.

Злов ждал меня в гостиной. Когда я вошла, он сидел напротив большого зеркала и курил. Еще не видя меня, медленно докурил сигарету и, бросив ее в пепельницу, посмотрел на свое изображение в зеркале. Некоторое время оно показывало облик смуглого мужчины лет сорока, с коротко остриженными волосами и проницательным взглядом из-под красиво изогнутых густых бровей, потом эти брови медленно поднялись, и вслед за ними поднялся и сам Борис Сергеевич: в зеркале он увидел меня.

В целом он производил более приятное впечатление, нежели я того ожидала. Чем-то он напоминал персонажа Абдулова из сериала «Некст» — только разве что не седой.

— Добрый вечер, Мария, — сказал он, приближаясь ко мне. — Рад приветствовать вас в своем скромном жилище. Присаживайтесь, прошу вас. Не отведаете ли вот этого красного вина? Друзья привезли из Франции. Не пожалеете, хорошее вино.

— Нет, благодарю, — отозвалась я.

— А я выпью. Для пищеварения хорошо.

Он пригубил вино, отпил немного, затем, отставив недопитый бокал, заговорил:

— Разговор будет не из приятных. Кто-то очень хочет развалить мое дело. Судя по всему, Шульгин, ваш босс, имел к этому определенное отношение.

— К попыткам развалить ваше дело?

— Не знаю. Но что имел — это определенно. И я хотел бы задать ему ряд вопросов, но для этого его сначала нужно найти. Меня, честно говоря, совершенно не приводит в восторг та мясорубка, которую устроили в офисе моей фирмы какие-то уроды.

— Ну почему же какие-то? Имена всех этих уродов, Борис Сергеевич, установлены. Имя одного из них вы даже назвали мне сегодня. Того Кирилла, которого взорвали на водном мотоцикле.

— Меня смущает также и то, что мы оказались как-то объединены — вы и я. Вас вчера пытались убить, так, и меня тоже. Только сегодня. Другое дело, что и вас, и меня не удалось убить. Что дает нам возможность сегодня беседовать.

— Это не может не радовать.

Да уж. Я понимаю, Мария, вы могли подумать, что это все — я. Что это я главный мерзавец, так? — Он пытливо устремил на меня свой довольно-таки тяжелый взгляд. — Думали, думали. Да вы и сейчас так думаете. Да запросто! Только вот сами судите, какой смысл мне вас убивать? Да я вас вижу-то в первый раз в жизни! И какой смысл мне устраивать бойню в собственном офисе, а? Убивать там киевского бизнесмена, чтобы меня потом мусора по кабинетам затаскали? Да что я, дурак, что ли! Я, быть может, в своей жизни много чего понатворил, но дураком никогда не был, это определенно!

— Борис Сергеевич, я прекрасно понимаю, что вы не дурак, так что переходите прямо к делу.

— Хорошо. Мария, я хотел спросить у вас: вам известен человек по прозвищу Ключ?

— Ключ? — Я моргнула. — Ключ… это, наверно… да, конечно. Это вор в законе, который является положением по здешнему региону.

— Вот-вот, — мрачно изрек Злов. — Только вся эта уголовная иерархия нынче не больно-то в цене. Ключ это прекрасно понимает. Я не знаю, какие у него дела с Родионом, но такие дела имели место быть.

— Что?! — воскликнула я. — У Ключа с Родионом?

— Да, у Ключа с Родионом. Мне тут мои ребята подготовили небольшое досье на Ключа. Чудесная штука. Вот, почитайте.

И он протянул мне довольно-таки тощую папку, которую я открыла тем не менее с нарождающимся трепетом. Уж слишком много было всяких неожиданностей, чтобы переварить еще и эту.

Открыв папку, я начала читать:

«КЛЮЧНИКОВ, Георгий Самуилович. 1952 года рождения, уроженец г. Очакова Николаевской области. — Я пропустила ряд статей, по которым был осужден сей достойный гражданин. Насколько я могла судить, ходки он совершал по чистопородным воровским статьям, плюс одна „бандитская“ статейка за незаконное хранение оружия. — В криминальной среде известен под прозвищами Семафор, Чистый, Ключ.

Имел представительство на юге Украины, некоторое время был положенцем на Дальнем Востоке, где координировал деятельность криминальных структур вместе с вором в законе Джемом. В 1994-1998 годах проживал в Москве. Коротко знаком с влиятельными воровскими авторитетами Дедом Хасаном, Шакро Молодым, Борей Брянским и некоторыми другими. Отслеживались связи Ключа с русской диаспорой в Нью-Йорке, где тот неоднократно бывал. Имеются сведения о имевших место в 1991-1993 годах контактах Ключа с Вячеславом Иваньковым, ныне отбывающим заключение в тюрьме США и более известным как Япончик.

В 2000-х годах стал отходить от дел, не принимал участия в активной криминальной жизни и старался больше держаться в тени. Правоохранительные органы не зафиксировали никаких контактов Ключа с бывшими соратниками. 18 августа 2002 года вор в законе Ключ был убит в Москве…»

— Простите, — переспросила я, поднимая голову от бумаги, — то есть как это — убит? Да еще год назад? Тогда какое отношение он может иметь к нашему делу? Непонятно. Не восстал же он из гроба, в самом деле…

— У нас все может быть, — процедил Борис Сергеевич сквозь зубы. — Вы дальше читайте, читайте. Очень своеобразный документ, знаете ли…

Я продолжила чтение: «Ключ был взорван в собственном автомобиле на улице Юных Ленинцев в микрорайоне Кузьминки. Инцидент получил широкий резонанс, имелась масса свидетелей, поскольку взрыв произошел возле продуктового рынка „Афганец“ и супермаркета „Перекресток“. Отрабатывались различные версии происшедшего, в том числе сведение счетов, теракт и даже несчастный случай. Впоследствии было установлено, что к взрыву имеют отношение бывшие сотрудники специальных служб, имитировавшие гибель Ключа по заказу самого „пострадавшего“. В частности, 27 сентября 2002 года в прокуратуру Центрального округа Москвы был вызван владелец детективного агентства „Частный сыск“ Родион Шульгин…»

— Что? — пробормотала я. — Босс… по делу о взрыве какого-то Ключа, о котором я в первый раз слышу?

Вы читайте дальше, читайте, — сухо кивнул Злов. — И не думайте, что я вам туфту подсовываю. Это абсолютно проверенная информация. У меня в Москве довольно неплохие контакты, а этого вашего Шульгина свои же чуть не сдали.

«…Впоследствии Шульгин вызывался еще дважды, но дело было заморожено по ряду причин, которые не могут быть формализованы однозначно. В настоящее время вор в законе Ключ числится убитым, но есть основания считать, что он все-таки жив, а взрыв в Кузьминках был предпринят с целью спутать следы настоящим недоброжелателям Ключа».

— Там еще всякий бред, но все-таки основное вы уже прочитали, — сказал Злов, споро выхватывая папку из моих рук. — Вот такие дела. А жил этот Ключ до последнего именно здесь, то в Николаеве, то в Очакове, на малой родине то есть, то в Нарецке даже. Приглядывал за всем вполглаза.

— Вы с ним знакомы?

— Конечно, знаком. Невзрачный такой человечек, серенький, лысый совсем.

Мне вдруг вспомнились слова Ани Кудрявцевой: «Потом выяснилось, что он в Нарецке был. Его видели. Стоял с каким-то типом, лысым и блестящим, как шар бильярдный. В укромном месте были, их случайно заметили…»

— Да мало ли лысых! — громко сказала я, и Злов подозрительно посмотрел на меня.

— Ладно, — негромко сказал он сквозь зубы, — прекрасно. Мало ли… Тогда о другом. Вам приходилось когда-нибудь слышать кличку Артист?

— Да, — машинально сказала я.

Где же? — Злов прищурился. Мне ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Кроме того, я не видела особого резона ее скрывать. В самом деле, ведь сказал же мне тот бедняга, Киря, которого сегодня взорвали на водном катере: «Это Артист! Артист… Это он все знал, в натуре! Он просто сказал, чтобы мы ехали с ним до офиса, чтобы там, в офисе, забрать какого-то баклана… вот!» Это были подлинные слова Кири, отвечающего на мой вопрос, кто именно устроил налет, этот внешне бессмысленный и дурацкий налет на офис «Суффикса». Я пересказала эти слова Злову. Тот снова прищурился и допил вино.

— Вот теперь правильно, — сказал он. — Да, так оно и есть. Они думали, что легко так спрячут концы в воду, если грохнут этого несчастного Кирю. Не-ет! Еще раньше, чем Кирю к праотцам отправили, я Артиста водворил куда следует. Хочешь посмотреть на него, нет? Он здесь, в этом доме. Он сам на тебя с интересом взглянул бы, если бы мог что-то толком видеть.

Зловещие интонации почудились мне в последней фразе Злова. Я встала с кресла и произнесла:

— Я надеюсь, Борис Сергеевич, что обойдемся без глупостей. Я же вас предупреждала. А на Артиста я взгляну, надо же все-таки понять, кто завалил Колю Кудрявцева.

— А с чего вы решили, что это именно он его убил? — проговорил Злов. — Это еще спорный вопрос, так сказать. В общем, пойдем.

— Куда? — спросила я.

— В подвал. Вы, кажется, дама с крепкими нервами, так что ничего страшного не будет в том, что вы на него взглянете. Он там.

— Там?..

— Там, в подвале. Идемте.

Мы прошли по длинной витой лестнице, являющейся классическим примером дурновкусия, общего, кажется, и для российских, и для украинских нуворишей. Телохранитель Злова распахнул перед нами массивную металлическую дверь. Пахнуло сыростью, хотя, конечно, при желании Злов мог и подвал сделать средоточием здорового микроклимата, поставить кондиционеры, поглотители углекислоты и избыточной влаги, да мало ли что может позволить себе человек, у которого есть деньги? Следовательно, Злов не ставил себе целью создать в подвале комфорт. Это мое впечатление было подтверждено после того, как мы вошли в подвал, а телохранитель прикрыл за нами дверь, оставшись снаружи. Злов щелкнул выключателем, и я увидела тоннель, в конце которого виднелась еще одна металлическая дверь, точно такая же, как мы только что открыли, но тронутая ржавчиной.

— Да у вас тут прямо казематы, — проговорила я.

— Да мало ли… — неопределенно отозвался Злов. — Тут у меня на все случаи жизни. В общем, мы пришли. Прошу вас, — кивнул он, открывая передо мной вторую дверь.

— Нет, спасибо, только после вас. А то вдруг у вас возникнет искушение…

— Захлопнуть дверь за вашей спиной и оставить погостить несколько дольше, чем вы рассчитывали? — откровенно проговорил он. — Да нет, что вы. Вы меня обижаете, Маша. Это уловки для мелких жуликов и злодеев. А я, уж позвольте мне похвастать, жулик и злодей крупный.

— Приятно говорить с человеком, который называет вещи своими именами, — ехидно сказала я.

Впрочем, почву для ехидства из-под моих ног выбили, как только я оказалась в том помещении, в котором и состоялось это своеобразное свидание с человеком по прозвищу Артист.

Он находился в дальнем углу помещения. Там клубился сырой полумрак, который время от времени разрывала и искажала отчаянно мигающая лампочка. Из полумрака выхватывались то рука, то нога, то голова, на которой виднелись какие-то темные пятна. Как у бывшего генсека Горбачева Михал Сергеича. Только у первого и последнего президента СССР пятно занимало незначительную часть лысины, а у этого человека пятна охватывали почти все лицо и большую часть головы. На лоб свешивалась кисточка слипшихся волос.

Злов выхватил откуда-то из кармана маленький фонарик и направил в лицо Артисту:

— Ну что, братец, здорово. Как твое самочувствие?

Самочувствие, Артиста следовало признать ужасающим.

Не знаю, чем его так били, но только едва ли можно нанести руками такие кошмарные увечья. Разве что только мой брат-медведь, обученный Акирой ломать кирпичную кладку одним ударом мощного кулака. Но мой брат просто сразу убил бы. Этот же человек был жив. И только сейчас, когда Борис Сергеевич осветил его фонарем, я поняла происхождение темных пятен на лице узника и на его голове. Такие же пятна встречались на полу, и чем ближе к сидящему в углу человеку, тем чаще. Одно из этих пятен подвернулось мне под ногу, и я отдернула ногу.

Пол был залит кровью. Как будто нерадивая хозяйка, выделывавшая из урожая помидоров томатный сок, поскользнулась и разбила уже закрученную банку, плеснув ее содержимым на обои, на плинтусы, на пол. Несколько капель даже попали на потолок.

Но это все-таки был не томатный сок. Потому что в жилах человека, лежавшего на этом перемазанном полу, были не томатные выжимки, а живая и горячая кровь. Артист был сильно избит. Можно сказать, изуродован. Лицо, перекошенное гримасой боли и ужаса, до того распухло и обезобразилось, что сложно было определить, сколько же, собственно, лет этому человеку. Потому что на висках его, в слипшихся от крови и пота волосах поблескивали седые пряди, в кровавом оскале рта, затянутом мутной кровавой пеленой, не было видно зубов. А из сильно распухших, превращенных в две перекрученные жгутом тряпочки губ сочились беспомощные повизгивающие звуки, срывающиеся в протяжные стоны. Эти стоны перешли в какое-то подобие членораздельной речи, когда Злов задал свой вопрос.

Левая рука Артиста была неестественно повернута, и не оставалось сомнений, что ее вывернули или сломали…