Глава 8
Первый двор, за забором которого они увидели стог сена, находился на самом конце улицы.
– Если есть стог сена, значит, есть и скотина, – назидательным тоном проронил Шубин, подруливая к голубым металлическим воротам и обращая внимание Юли на просматривающийся сквозь деревянный забор хлев.
– Ты из крестьян? – спросила Юля, выходя из машины. – Ой, Игорек, какой чудный запах! Прямо как в деревне…
– Так это же и есть деревня. – Шубин остановился перед калиткой и нажал на кнопку звонка. И тотчас раздался хриплый низкий лай, из-за угла дома выбежала большая овчарка, рыжая, с черными подпалинами, и облаяла гостей, что называется, с головы до ног. – Зови, зови-ка своих хозяев… Ну, хороший пес, хороший…
Показалась женщина в темной фуфайке.
– Здравствуйте, хозяйка. Вы молоко продаете?
– Уже нет, кончилось. Вы же городские и, наверно, не знаете, что коровы перед отелом молока не дают…
– А летом давали?
– Давали, – удивилась женщина. – А вам так нужно молоко? Заболел, что ли, кто?
– Да нет, мы вообще-то по делу к вам пришли. – И Шубин протянул ей свое удостоверение.
Она прочитала и очень осторожно, словно эта красная книжечка могла взорваться у нее в руках, вернула ее обратно:
– Входите в дом. Я давно вас жду.
Юля с Игорем переглянулись и одновременно подумали об одном и том же: неужели им на этот раз повезет и они смогут узнать что-то очень важное, что позволит им сдвинуться с места?
В доме было тепло, пахло щами, которые хозяйка прикрыла крышкой, выключив под кастрюлей огонь.
– Давайте я вас покормлю… Вы же с дороги, устали небось… Давайте, у меня щи вкусные, с фасолью, я сметанку с погреба принесу, картошечку зажарю, огурчиками угощу и солеными грибами. У нас все запросто.
– Как вас величать? – спросил Игорь.
– Ольга Ивановна, – отозвалась хозяйка, – а вас?
– Меня Юля.
– А меня Игорь.
– Вы побудьте здесь, а я быстренько в погреб сбегаю…
И она убежала. В прямом смысле, словно молодая, хотя ей на вид было лет пятьдесят с небольшим.
– Все-таки все частные дома разные, – проговорила Юля, осматривая просторную кухню, чистую и светлую, наполненную приятными домашними запахами, уставленную добротной светлой мебелью и украшенную веселыми солнечными занавесками на окне и целым садом из домашних цветов на подоконнике. – В некоторые и заходить-то не хочется, они торчат вдоль улиц, как гнилые зубы на больных деснах…
– Юля!
– А что «Юля»? У меня образное мышление.
– Ты – юная натуралистка…
– Да, мне нравится называть вещи своими именами.
Но этот дом я могу сравнить лишь с добротным бюргерским жилищем, в котором обитают понимающие толк в деревенской жизни люди, строящие свое благополучие на развитии натурального хозяйства. Ты обратил внимание на забор?
– Ну обратил, и что? Забор как забор.
– А то, что он РОВНЫЙ! А не покосившийся, как у других… Уважаю таких хозяев…
Вернулась Ольга Ивановна, проворно разулась на пороге, скинув обрезанные калоши, и поставила на стол банку со сметаной и глубокую глиняную миску, полную маленьких, мокрых от рассола огурчиков.
Хозяйка сняла с себя фуфайку и предстала перед гостями в обтягивающем ее крепенькое тело свитере и длинной шерстяной серой юбке.
– Вот умывальник, можете помыть руки, здесь мыло, а это полотенце… Пожалуйста. Чувствуйте себя как дома, а я буду бегать вокруг вас, собирать на стол и рассказывать… Ведь вы же насчет Татьяны Трубниковой, как я понимаю? Слышала, что Роман сегодня приехал из города, куда ездил, чтобы нанять частных детективов…
– Вы, я смотрю, в курсе? – не выдержал Шубин, удивляясь такой осведомленности.
– А как же!
Юля подала ему знак молчать, чтобы не сбить рассказ Ольги Ивановны.
– Мы тут все про всех знаем. Жизнь у нас такая – одна на всех. С кем что случится – не скроешься. Это вам не город. Так вот, выходит, что Роман из города с вами и приехал? Но только зря он в город ездил да деньги заплатил…
Ольга Ивановна замерла, прижав к груди банку теперь уже с грибами, и внимательно посмотрела Игорю в глаза. Да и вообще она обращалась в основном к нему, к мужчине, считая, очевидно, его главным.
– Но почему зря? – спросил Игорь. – Вы знаете, где Таня?
– Знаю, вернее, ПОЧТИ знаю, но сказать никому не могу.
– Почему?
– Да потому, что она просила меня никому не говорить.
– Кто? – хором спросили Юля с Шубиным.
– Сейчас все только и говорят про нее да про Динку Кириллову, но про Динку-то я ничего не знаю, поэтому ничего и не скажу, кроме того, что она жила с Ангеловым, это все знают… Они пожениться хотели, да только им ее отец не разрешал. А Татьяна… – Она вздохнула и села за стол, уперев руками щеки. – Понимаете, думаю, она ждет, чтобы все забыли о ней, потому что, если только отец узнает – убьет ее… Он – человек жестокий, у него, видите ли, ПРИНЦИПЫ! А я так думаю, что она скоро родить должна.
– Родить? Так она в М.?
– Нет, конечно. Она в соседнем селе, в Ильиновке.
Отец отправил ее в город, чтобы она не встречалась с Андрюшей. Андрей – мой племянник.
– Ну что ж, одной жертвой меньше… – с облегчением вздохнула Юля. – Какое хорошее известие вы нам приготовили…
– Известие известием, а соловья баснями не кормят.
И Ольга Ивановна, спохватившись, кинулась к плите, налила гостям густых жирных щей, положила каждому в тарелку по большому шмату застывшей на холоде сметаны, нарезала хлеб.
– Вот и посудите сами, что мне теперь делать? Они же просили меня никому ничего не говорить, а я вам рассказала… Просто мне бы не хотелось, чтобы вы про Татьяну думали, что ее нет в живых. Нехорошо это. Что мне делать – ума не приложу.
– Неужели Роман сам не съездил к Андрею и не проверил, не там ли его дочь, тем более что он, как вы говорите, был против того, чтобы они встречались?
– Ездил, но Таня живет у моей сестры, другой тетки Андрея, мы все уже испереживались… Ведь рано или поздно все откроется, и тогда Роман и меня-то пришибет…
– А почему Роман был против Андрея?
– Да потому, что знал, выйди Таня за него замуж, так учиться не будет, а он, видите ли, втемяшил себе в голову, что ей надо институт обязательно кончать… А зачем он ей, этот институт, когда у Андрея свое хозяйство, бычки, гуси, земли пятьдесят гектаров, он же фермер!
– Ничего не понимаю, – пожала плечами Юля, уже представляя себе, как она попытается подготовить Романа к такому одновременно радостному и внезапному известию, что его дочь, оказывается, жива, да еще и на сносях. – Странно все это…
– А люди все, между прочим, со странностями, – покачала головой Ольга Ивановна. – И как хорошо, что вы пришли именно ко мне. Вот только что-то не пойму, как вы меня нашли? Неужели действительно наша милиция работает спустя рукава только лишь по той причине, что им мало платят? Вон вам заплатили, и вы тут же вышли на меня… Но как вы догадались, что я – это я?
Юля улыбнулась, но промолчала, а Игорь, понимая, что разубеждать эту простую женщину в том, что они попали в ее дом СЛУЧАЙНО, не стоит, спросил как бы между прочим:
– А что Наташа Литвинец? Вы когда ее последний раз видели?
– Наташу? А вот что с ней – понятия не имею. Они с Динкой как в воду канули… А видела я ее четырнадцатого сентября.
– У вас такая хорошая память? – повторил свой вопрос, который он задавал часом раньше Василию Рождественскому, Игорь, заведомо зная ответ.
– Да нет, что вы, я же нормальный человек. Просто у меня четырнадцатого день рождения.
– И где же вы ее видели?
– Да у Лизки, у соседки моей, я ей как раз тогда молоко приносила, она ж у нас барыня, сама даже за молоком не ходит, все ей подай да принеси…, – Я смотрю, вы не жалуете ее… Это вон тот большой дом, за садом?
– Ну да! Я прихожу, а Наташка уже там, задом вертит… Извините. Просто с языка сорвалось. Но она действительно такая была.
– Какая?
– ТАКАЯ. Ни дня не могла без мужиков прожить.
Все ей нового подавай. Со всеми мужиками в М. пере…
Она замолчала и уставилась в окно.
– У нее был роман с Василием? – спросила осторожно Юля.
– Роман? Да не то слово! Они встречались открыто.
Он ходил за ней как собачонка. Портрет, видите ли, хотел нарисовать. Знаем мы эти портреты. Сейчас картошечку зажарю, как вам мои щи?
– Щи – восхищенье, – Шубин промокнул носовым платком губы, а заодно и выступивший на лбу пот – еда сморила его и потянула в сон. – А грибы – так вообще объеденье.
– А вы огурчики с горчицей делаете или нет? – спросила Юля, хрустя огурцом.
– Без. А Лизка от злости не знала куда себя деть.
И денежки не помогли…
– Какие еще денежки?
– Обыкновенные. Она говорит, что ей бывший муж присылает, а кто видел-то этого мужа, да и вообще – был ли он? Темная лошадка, а строит из себя… – Хозяйка была откровенно возмущена. – Да все уж давно поняли, что она без ума любит Ваську и все его прихоти исполняет, лишь бы он с ней был. Вот говорят люди про страсть, а что это такое – никто толком не знает. А я вот знаю. Вот она, – Ольга Ивановна ткнула указательным пальцем в сторону Лизиного дома, – страсть-то. Она сжигает эту бабу без огня. У нее скоро кожа и кости останутся… И молоко мое не поможет, хотя оно у меня – самое жирное во всем городе.
– Но откуда вам это известно?
– Да я же рядом живу и все вижу! Уж как вьется она вокруг него, как ублажает… Но он какой-то странный.
Одно могу сказать – красивый парень, как нарисованный, но малость прибабахнутый…
– Это как? – не поняла Юля. – Что вы имеете в виду?
– А то, что летом вот, к примеру, он целыми днями спит. Как мертвый. То в гамаке между деревьев, то на топчане. А Лиза рядом сидит и с такой любовью на него смотрит, что аж страшно…
– Какие вы интересные вещи рассказываете…
– Это вам только сначала может показаться, что у нас здесь все спокойно и скучно, а у нас здесь такие драмы разыгрываются…
– Какие, например?
– Да большей частью они были связаны с Литвинец.
Потрепала она нервишки нашим местным бабам, не позавидуешь…
– И вам? – рискнула спросить Юля.
– Ой, а огонь-то под картошечкой включить забыла… – засуетилась Ольга Ивановна. – А что мне? У меня мужик серьезный, да и постарше Наташки будет лет на двадцать. Нет, у нас свои проблемы: корм для скотины достать, траву для кроликов заготовить… Я чай сейчас заварю. А вы не женаты?
– Нет, – покраснела Юля.
– А вы слышали, что Дима Ангелов повесился? Тот, что Динку-то любил?
«Да, – подумала Юля, – эта женщина знает, пожалуй, и про нас с Игорем».
Она посмотрела на Игоря, который в свою очередь послал ей одними губами и сонным, осоловелым от еды взглядом воздушный поцелуй, и улыбнулась.
– Извините, вы что-то сказали?
* * *
Крымов остановился перед дверью квартиры Огинцевой и осмотрелся. Он все утро думал о Жанне, о ее матери, Валентине, и пытался найти причину, по которой на хозяйку этой квартиры обрушились такие странные и просто-таки жуткие события.
Он слышал о загадочной смерти Валентины. Ну, действительно, кому это могло понадобиться мыть окна зимой, в декабре? Да еще вставать при этом на сломанный табурет? Говорили, что на ее теле были обнаружены страшные глубокие порезы… Неужели кто-то нарочно…
Он позвонил. На всякий случай. Жанна сейчас пряталась на квартире Юли. Значит, в квартире никого не должно быть. Он посмотрел на часы: Борис опаздывал уже на две минуты.
И вдруг он услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице.
– Салют! – Борис, широко улыбнувшись Крымову, поздоровался с ним за руку. – Я слегка опоздал. Надеюсь, там никого?
– Как будто никого.
Борис достал из кармана ключи и открыл дверь.
– Мне иногда кажется, что того мужика мы видели во сне, хотя, с другой стороны, не могли же мы видеть один и тот же сон? Проходите…
Крымов вошел. И тут же вспомнил, как пришел сюда в первый раз, как чувствовал себя неловко от того, что ему приходится занимать деньги У ЖЕНЩИНЫ. Да уж, неприятное чувство. А ведь и Борис в свое время тоже, наверно, испытывал нечто подобное, когда занимал у Валентины.
– Вы знали Валентину? – спросил он.
– Конечно, знал. Я же постоянно занимал у нее деньги, у меня появилась возможность купить небольшую мастерскую, а хозяева не могли ждать… Пока бы я продал все свои работы, на это ушло бы полгода, не меньше…
А Валентина выручила, ссудив необходимую сумму, да еще и под мизерный процент. Она вообще многих выручала, хотя никто не мог взять в толк, откуда у нее, одинокой незамужней женщины, такие большие деньги…
– Действительно, откуда? Обратите внимание, Борис, на довольно-таки скромную обстановку в квартире.
Что это – желание скрыть достаток или образ жизни?
– Она не лукавила, это скорее стиль жизни. Хотя аскеткой я бы ее не назвал.
– Что вы имеете в виду?
– Она не прибеднялась, если вы об этом… Валентина носила дорогие вещи, бриллианты, появлялась на людях в прекрасно сшитых нарядах и нисколько не смущалась своего богатства.
– А ведь, если послушать Жанну, мать оставила ее практически без гроша, не считая ВАШЕГО долга… Ведь вы вернули долг в сумме, точно совпадавшей с той, что была указана в журнале или книге учета?
– Разумеется.
– А кто был любовником Валентины, не знаете?
– Знаю, вернее, знаю только в лицо, потому что часто видел их вместе. Они не скрывались, ходили в рестораны, театры…
– У нее был один любовник?
– Не уверен. Но почему вы задаете эти вопросы именно мне? Вы назначили мне здесь встречу, чтобы говорить о Валентине?
– Ну, во-первых, мне необходимо было проникнуть в эту квартиру…
– Вы хотите поймать человека, который был здесь той ночью?
– А почему бы и нет? Но для начала ответьте мне еще на один вопрос: вы лично были знакомы с любовником Валентины?
– Нет.
– А как его звали, где он работал, если работал вообще, как он выглядел, сколько ему на вид было лет?
– Я не знаю, как его звали, но на вид это был совсем молодой парень, красивый, холеный, я бы даже сказал, почти мальчик… Думаю, что его содержала Валентина, потому что в его возрасте вряд ли можно было покупать себе дорогую одежду и водить в ресторан такую женщину, какой была она…
– А какой она была женщиной?
– Да вы и сами знаете… Вы же сами по телефону сказали, что видели ее и даже бывали здесь, так зачем же вам мое мнение?
– Я понял, понял. Да, конечно, она была роскошной женщиной, ослепительной, и этот блеск придавали ей деньги. Это мне понятно.
Разговаривая, Крымов продолжал осматривать квартиру, заглядывал на книжные полки, открывал шкафы, нюхал флаконы с духами, листал книги и даже пробовал на язык печенье в корзинке.
– Интересно, а телефон здесь работает?
Крымов присел на кресло и поставил себе на колени телефон. Набрал номер Земцовой. Борис расположился на диване, обнявшись с бархатной подушкой.
– Жанна? Не пугайтесь, бога ради, это Крымов…
У вас все нормально? Ну и отлично. Я звоню вам вот по какому поводу. Где обшивалась ваша мама? Вот как?
А почему не у вас? Простите, наверное, я задал вам некорректный вопрос. Просто мне бы хотелось найти для своей знакомой, которая собирается замуж, хорошую портниху… Я бы с удовольствием обратился к вам, но у вас сейчас, извините, голова занята совершенно другими проблемами. Хорошо, я записываю, – он достал записную книжку и что-то черканул в нее. – Еще раз прошу у вас прощения. Юля скоро вернется, не переживайте, мы работаем и сделаем все, что от нас зависит… Всего хорошего…
Он положил трубку. Борис смотрел на него с нескрываемым интересом.
– Ха-ха-ха! – загоготал Крымов, поднимаясь с кресла и потягиваясь. – Вы, наверно, думаете, что у меня странные методы работы? И правильно думаете. Тем более что у меня вообще нет никаких методов. Признаюсь вам, что я практически и не работаю. Я, видите ли, пишу книгу о некрофилах. И у меня есть подозрения, что у одной моей приятельницы как раз и появился в доме такой вот некрофил.
– Некрофил? А кто это?
– Вот вы, наверно, подумали сейчас о том, что некрофилы – это люди, которые вступают в сексуальный контакт с мертвецами, а ведь это не правильно в корне…
Тес… Вы ничего не слышали?
– Нет, – раздраженно ответил Борис, которому явно не нравилась ситуация, в которой он оказался. С какой это стати Крымов пригласил его сюда и теперь отнимает время дурацкими разговорами о некрофилах. – Я ничего не слышал, кроме того, что вы сказали. Если вы не занимаетесь ЭТИМ делом, я имею в виду то, что произошло с Жанной, то зачем же вам понадобилось приезжать сюда?
– А вот зачем, – с этими словами Крымов достал из кармана шарик пластилина и небольшой моток тончайших нейлоновых ниток, отмотал приблизительно пару метров, выдернул почти невидимую нить и, закрепив один ее конец с помощью пластилина на одном дверном косяке, протянул другой – до противоположного и закрепил точно таким же способом. Через четверть часа вся квартира была в невидимой паутине.
– Надеетесь кого-то поймать?
– Надеюсь. Я понимаю, что чем-то раздражаю вас, но вы же сами хотите, чтобы Жанну поскорее оставили в покое. Поэтому постарайтесь не выказывать мне свое неприязненное отношение, а ПОМОГАТЬ, понятно? Критиковать-то мы все горазды, а как ловить убийцу…
– Какого еще убийцу?
– Того, кто убил Валентину. Я думаю, что у того, кто это сделал, была достаточно веская причина, чтобы убить ее, а теперь еще и начать охоту за Жанной. Но Жанна молчит и ничего не рассказывает нам ни о матери, ни о себе, а это затрудняет расследование… Скажите, вы верите в существование зечки, которая собирается убить Жанну?
– Я ее не видел, поэтому мне трудно что-либо сказать. Но, с другой стороны, Жанна не стала бы придумывать, тем более что эту Марину видела ваша приятельница, Юля.
– Худая женщина во всем черном… Это описание подходит к пятидесяти процентам всего женского населения Нашего города. Женщины почему-то падки на все черное. Им кажется, что это особый шик, а на мой взгляд, черный цвет в одежде нашей второй половины свидетельствует о своеобразном мироощущении, вы не находите? Согласитесь, что куда приятнее было бы видеть наших женщин в светлых, цветных одеждах… Должно быть, жизнь у них такая…
– Вы думаете, что мужчина, который приходил той ночью сюда и оставил деньги, придет снова?
– А почему бы и нет? Ну, посудите сами. Если бы у него в мыслях было убить Жанну, он бы сделал это…
– Но каким образом? Ведь она спряталась…
– Правильно. Но для начала он УБИЛ БЫ ВАС. Борис, неужели не понятно? Человек, который в состоянии вот так запросто войти с помощью отмычек ИЛИ КЛЮЧЕЙ в дом и спокойно прогуливаться по квартире, НИЧЕГО НЕ БОЯСЬ, сильно отличается от всех остальных…
– Я ничего не понимаю. Вы думаете, что он псих?
– Ничего подобного. Просто он уверен в себе. Возникает вопрос: а откуда, собственно, эта самая уверенность? Напрашивается несколько ответов. Первый: он не боится встречи с Жанной. Второй: ему все равно, схватят его или нет, увидят ли в лицо или нет, поскольку он заявился ночью в квартиру, наверняка зная, что в ней находится и Жанна, и, простите, вы! Третий: может, он ХОТЕЛ, чтобы его увидели.
– Бред! – не выдержал Борис. – Что вы несете, Крымов?!
– А разве вам этот визит незнакомца не показался странным? Вы, верно, забыли о деньгах, приличной сумме, которую он оставил на столе. Для кого они предназначались?
– Ну уж, во всяком случае, не для меня, это точно, – разволновался Борис. – Поскольку если бы это касалось меня, то и заявился бы этот ненормальный КО МНЕ ДОМОЙ, а не сюда…
– Правильно. Значит, деньги предназначались для Жанны. А может, он был ей должен? Вам такое не приходило в голову?
– Нет. Она, в отличие от своей матери, никого деньгами не ссужала…
– Это ВЫ так думаете, а в жизни, Борис, бывает всякое. А если предположить, что Жанна решила продолжить дело матери, и даже больше того – увеличила, скажем, их совместный капитал?
– Вы еще скажите, что это Жанна сама убила свою мать, чтобы заполучить ее деньги…
– Вот! – Крымов резко ткнул пальцем в воздух. – Наконец вы произнесли то, что я пытаюсь втолковать вам целое утро! Ведь никому и в голову не могло прийти, что Жанна сама убила свою мать. Посудите сами: две женщины живут в одной квартире, да еще при таких деньгах… Деньги они, знаете ли, развращают. Вполне возможно, что тот самый парень, с которым встречалась Валентина, понравился и ее дочери. Не исключено также, что у них параллельно мог возникнуть еще один роман…
Да-да, ну что вы на меня так смотрите… Это встречается сплошь и рядом. Итак, дочь убивает свою мать и заполучает таким образом сразу все: и деньги, и того парня.
Схема, по-моему, просто идеальная для убийства. Ведь уже тот факт, что в доме не нашлось самых главных «амбарных» книг, говорит о чем-то. Спрашивается, куда они могли деться? Кроме того, дверь никто не взламывал, убийство прошло идеально… Несчастный случай! Как бы не так!
Борис смотрел на Крымова немигающим взглядом.
Он был потрясен услышанным.
– Сознайтесь, что моя версия выглядит более чем убедительной. И еще… Жанна ушла из школы под тем предлогом, что там мало платят, и стала шить. Но ведь чтобы зарабатывать себе на жизнь шитьем, надо УМЕТЬ ЭТО ДЕЛАТЬ. Если она умеет, то, спрашивается, почему же ее собственная мать шила свои платья и костюмы У ДРУГОЙ ПОРТНИХИ? Где здесь логика? Вы, Борис, кстати, хоть раз видели ее клиенток, когда они что-нибудь примеряли?..
– Честно говоря, перед тем как прийти к Жанне, я должен был обязательно ей позвонить, чтобы не наткнуться на клиентку… Я понимал, что это работа, и старался выполнять ее условия, тем более зачем мне было приходить к Жанне, зная наверняка, что я лишь отвлеку ее и что у нее не будет возможности побыть со мной…
– Логично. Вот и получается, что вы НЕ ВИДЕЛИ примерок, не так ли?
– Ну почему, иногда, скажем, когда телефон не работал или я не имел возможности ей позвонить, я заставал у нее женщин. Они закрывались в спальне, а я ждал в гостиной. И такое бывало.
– Правильно. А теперь представьте себе на минутку, что они там ничего не примеряли, а просто тянули время или вели переговоры на совершенно другие темы…
– Какие? – Борис был совершенно сбит с толку. Он уже ничего не понимал. – Что-то у меня голова сегодня не соображает…
– Они могли говорить О ДЕНЬГАХ. Да, вот теперь я просто уверен, что все так и было. Жанна давала им деньги, но делала это тайно, и только очень узкому кругу лиц.
А вы не знаете, почему она это скрывала?
– Откуда же мне знать?
– Да потому, что, если Валентина делала это открыто, значит, у нее были покровители. Причем мощные покровители, под крылышком которых (или которого) она могла без страха заниматься своим делом, зная, что ее защитят. Но после ее смерти эта опека разрушилась, и на чем она строилась, никто не знает. А Жанна, которая стала полновластной хозяйкой всех денег, продолжив дело матери, действовала уже на свой страх и риск.
– Вы имеете в виду рэкет?
– Пусть это будет называться так.
– Она боится, она панически боится того часа, когда в ее дверь позвонят и скажут: подруга, мол, а не пора ли тебе с нами поделиться…
– Зечка…
– Вполне вероятно, что эта «Марина в черном пальто» и есть первая, так сказать, ласточка. Можно также предположить, что тот человек, который опекал Валентину и заботился о ее покое и безопасности, делал все это, находясь НА ЗОНЕ. Больше того, он мог заподозрить Жанну в убийстве Валентины… Вот вам и причина появления этой Марины. Все логично. Просто мы привыкли думать стереотипно: вот, мол, бедная и несчастная сиротка, шьет платья-кофточки за гроши, пожалейте несчастную… Признаюсь, я сам брал деньги у Валентины, но это были, понимаете, НАСТОЯЩИЕ ДЕНЬГИ.
– Тогда непонятно, кто же мог, при вашей версии, приходить сюда с деньгами?
– Возможно, этот ночной визитер приходил, чтобы вернуть долг. И еще я вам скажу: Жанна могла ждать этого человека ночью, а вам об этом не сказать. Вспомните хорошенько, вы точно обещали прийти к ней тогда, накануне этого странного визита?
– Мне трудно это вспомнить, помню только, что она была страшно напугана и хотела, чтобы я постоянно находился рядом с ней…
– А телефон у нее работал?
– Нет.
– Ну вот! Вот и ответ на ваш вопрос. Она не была уверена, что вы придете. Вы же человек занятой, насколько я понимаю, вы художник, живущий лишь за счет своих картин? Кстати, а как вы их продаете?
– Как получится. Иногда пишу на заказ, но чаще всего выставляю их в магазинах и жду, когда мне позвонят и скажут, что картина продана… Я плачу хорошие комиссионные тем, кто занимается непосредственно продажей… Иногда мне приходится ездить в район, но там вообще все нищие…
– Хорошо. Вернемся к нашему разговору и попытаемся предположить, что Жанна назначила этому человеку встречу у себя дома. Больше того, они с ним могли находиться В БЛИЗКИХ ОТНОШЕНИЯХ, то есть у него могли быть ключи от этой самой квартиры… Он пришел к ней либо для того, чтобы вернуть долг, либо – чтобы просто побыть с ней… И нет ничего удивительного в том, что он принес ей деньги… А почему бы и нет? Так сказать, «на булавки»… Логично?
– Логично, но только я не могу представить, чтобы у Жанны был еще кто-нибудь, кроме меня. Она не такой человек…
– Борис, вы совершенно не знаете женщин. Им никогда нельзя верить. И внешняя оболочка, какой бы чистенькой и невинной на вид она ни была, не дает представления о сущности женщины.
– Но не хотите же вы сказать, что Жанна не умеет шить?
– Почему же, умеет, конечно. Иначе бы ей не избежать провала… Кроме того, мне известно, что она шила Юле Земцовой, они, кстати, так и познакомились… Вот и представьте себе, сможет ли теперь Юля, при всем своем хорошем и дружеском расположении к Жанне, взглянуть на события объективно?
Борис молчал, подавленный словами Крымова.
– Ну что ж, мне здесь больше нечего делать… Кстати, вам мой совет: не пытайтесь проводить расследование самостоятельно. Я уважаю ваши чувства и понимаю возникшее после нашего разговора желание во что бы то ни стало разобраться с Жанной и вывести ее, что называется, на чистую воду. Вы будете задавать ей наводящие вопросы, а Жанна не такая дурочка – она быстро сообразит, что вы ее в чем-то подозреваете, и первое, что она сделает, чтобы обезопасить себя, это обратится за помощью к тому самому мужчине, которого вы имели счастье видеть…
Крымов вздохнул. Он уже устал говорить. У него даже разболелась челюсть. Вид пришибленного Бориса вызывал в нем почему-то отвращение.
– Вы хотите сказать, что мне грозит опасность?
– Пока вы будете вести себя по-прежнему, вам навряд ли что-нибудь грозит. Но будьте начеку. – Он перевел дыхание и устало потянулся, словно после тяжелой физической работы. – А теперь не будете ли вы так любезны одолжить мне ваши ключи от этой НЕХОРОШЕЙ квартирки?
Борис молча передал ключи.
– Ну что ж, пойдемте…
Они вышли из квартиры, попрощались и разошлись в разные стороны: Крымов, с удовлетворением отметив, что их беседа оказалась ненапрасной, поскольку увидел, как Борис буквально побежал к таксофону («Звонить ей, идиот!»), вернулся в свою машину, где не спеша закурил и только после этого завел мотор.
Машина плавно скользила между огромными сугробами к центру города. Ленинский проспект, так неудачно переименованный почему-то в улицу Революционную, начинался от сквера рядом с консерваторией и тянулся к набережной. Вот за сквером как раз и жила Алла Францевна Миллер, та самая портниха, которая обшивала Валентину Огинцеву.
* * *
Старый дом с просторными лестничными пролетами, пол которых выложен мозаичной бело-желтой плиткой, по две двери на этаже. «Только в таких домах и должны жить все талантливые люди», – подумал Крымов, поднимаясь на второй этаж и представляя себе старую хитрую бестию Миллер, вооруженную зингеровскими тяжелыми ножницами, при помощи которых она так ловко стрижет семейный бюджет своих клиенток…
За тяжелой, обитой потускневшим рыжим дерматином дверью стояла маленькая полненькая брюнетка в ярко-красных брючках и черной трикотажной кофте.
Определить ее возраст было бы почти невозможно: белая матовая кожа без единой морщинки, румянец на полненьких щечках, большие черные глаза, напоминающие мокрые сливы, пухлые губы, а над ними – чуть заметные темные усики. Головка, будто у ангелочка, которому надоело ходить со светлыми кудряшками и он решил изменить цвет волос.
– Входите, я вас знаю, вы – Крымов. Крымов собственной персоной!.. – Миллер, иронично улыбаясь, вдруг схватила Крымова за руку и почти втянула к себе в квартиру. – Сейчас я включу свет и хорошенько рассмотрю вас… Ба, да вы и впрямь красавчик…
Крымов опешил от подобной бесцеремонности.
– Интересно, вы всегда так встречаете мужчин, которые звонят в вашу дверь? – спросил он, с интересом осматривая заставленную громоздкой старинной мебелью прихожую, в которой мог бы поместиться кабинетный рояль вместе с бильярдом. ;.
– Да бросьте вы эти церемонии… Нет, – каркнула она, потому что голос ее был до смешного низок и хрипловат и вместе с тем привлекателен. – Нет, я встречаю так только тех мужчин, имя которых не сходит с уст моих клиенток. Они все вас ненавидят и любят одновременно.
Если бы вы только знали, сколько платьев и ночных рубашек я сшила специально ДЛЯ ВАС…
– Я не Казанова, – пожал плечами Крымов. – Вы меня с кем-то путаете…
С него сняли шапку и помогли освободиться от тяжелой меховой куртки.
И все же ему нравилась эта Миллер, он был бы даже не прочь приударить за ней.
Она провела его в большую комнату, в центре которой стоял невероятных размеров стол, на котором замерло истерзанное временем и пухлыми ручками Аллы Францевны лекало. Готовилось очередное женское оружие, направленное на то, чтобы сразить мужчину. Еще бы: малиновый панбархат! Женщина, упакованная в такую соблазнительную ткань, была обречена на успех. Даже при отсутствии фигуры как таковой…
– Присаживайтесь. Никак вы решились жениться?
– А вы откуда знаете? – Крымов не переставал удивляться.
– Ну не сорочку же для себя вы пришли заказывать?
И не вечернее платье для вашей пассии, поскольку женщины предпочитают это делать в одиночку. Значит, вы пришли, чтобы договориться о свадебном платье. Я угадала?
– Да, почти.
– И кто же ваша избранница? Какая-нибудь актриса или балерина? Вы, мужчины, любите, чтобы ваши женщины хоть в какой-то степени были достоянием других мужчин. Вас это подстегивает… Хотите выпить?
– Вообще-то я за рулем.
– Тогда, может, кофе?
– С удовольствием.
– Подождите одну минуту…
Она ушла, а Крымов с нескрываемым любопытством принялся разглядывать стены комнаты, завешанные фотографиями и афишами клиенток Миллер. Да, она была права, когда говорила, что здесь многое шилось для него, для Евгения Крымова, потому что среди женских фотопортретов он увидел много знакомых лиц. Просто-таки до боли знакомых… Полина Пескова. Не женщина, а цветок! И хотя ее уже давно не было, она смотрела на него с портрета как живая и дразнила его одним только своим взглядом! А как ревновала его к ней Юля…
Он подумал о том, как неспокоен и тревожен был всегда в присутствии Юли, и теплое чувство к милой его сердцу Наде Щукиной затопило его душу. Как же могло такое случиться, что она, находясь всегда рядом и заботясь о нем, оказалась в объятиях этого извращенца Чайкина? И почему он раньше не замечал ее любви и нежности к нему? Неужели все дело в ее внешней доступности, веселости, легкомысленности и эмоциональности?
Да, безусловно, Юля более изысканна, тонка и, быть может, даже умна по сравнению с Щукиной. Но у нее холодное сердце, она рассудочна, как может быть рассудочен лишь мужчина. А ведь женщина – раковина, предназначение которой открываться или закрываться, не более… Вот Надя открыта для любви, и мозг ее направлен именно на это действие. Разве не об этом мечтает каждый мужчина – раскрыть эту самую раковину, проникнуть в нее и почувствовать себя в ней, в ее нежной и свежей мраморности, полновластным хозяином?
Вернулась Алла Францевна и принесла на подносе две чашки кофе.
– Вас не тошнит? – спросила она, насмешливо кивая головой в сторону портрета Полины.
– От чего? – удивился Крымов такому неожиданному проявлению цинизма у этой, внешне показавшейся ему умной и милой, портнихи. – От Полины?
– Да нет же, сердцеед вы этакий… От того количества сердец, которое вам пришлось съесть?
Он с облегчением вздохнул:
– Нет, у меня с этим все в порядке.
– Вам захотелось детей?
– А почему бы и нет?
Он не мог ей нагрубить, хотя другой женщине он ответил бы резче: в сущности, какое ей дело до его личной жизни и до того, на ком он остановил свой выбор?
– Я знаю, чем вы покоряете женщин, – сказала Миллер и грустно улыбнулась.
– И чем же?
– А тем, что вы еще ни разу никому полностью не принадлежали. А это наводит на мысль о том, что и сейчас вам нельзя верить… Я не завидую тем, кто попался в ваши сети. Особенно той, для которой вы хотите заказать у меня свадебное платье.
– Но почему?
– Да потому, что не уверена, что дело пойдет дальше примерки… – Голос ее звучал уже жестче.
– Вы хотите сказать, что свадьбы не будет?
Она лишь развела руками.
