Глава 18
Надя накрыла на кухне стол и стала ждать Крымова с Кречетовым. Она изнемогала от счастья и мучилась лишь от одного, что не могла поделиться своей радостью ни с Земцовой, ни с Чайкиным. Они бы не поняли ее. Они наверняка считали их с Крымовым предателями и вообще последними людьми.
В доме было тихо, в большой комнате потрескивал в камине огонь, наверху, в спальне, работал телевизор, а за окном была такая благодать и покой, что, если бы не требование Крымова, чтобы все окна и двери в доме были тщательно заперты, Надя уже давно бы вышла подышать свежим воздухом на крыльцо, а то и прошлась бы по саду.
Раздался звонок, она подбежала, взяла трубку и, услышав голос Чайкина, чуть слышно застонала: сейчас снова начнутся какие-то обвинения, упреки, как это уже было пару дней тому назад, когда Чайкин напился и попытался снова объясниться ей в любви.
– Надя, это ты? Крымов дома?
– Нет, но обещал сейчас подъехать… А что случилось? Он тебе нужен? Нашли кого-нибудь еще?
– У нас с Астрахановым к нему дело есть, срочное.
– Так подъезжайте, Крымов сейчас приедет домой с Кречетовым, я жду их на ужин. Ты-то небось тоже ничего не ел… Приезжайте, Я бы пригласила и Шубина с Земцовой, но не могу…
– Мы приедем минут через сорок.
Сердце ее забилось. Что еще могло случиться? Ведь Чайкин абсолютно трезв, а это означает, что произошло что-то очень важное и наверняка связанное с очередным трупом.
Она все же набралась смелости и позвонила Шубину.
– Игорь, это я. Вы еще не спите? Приехали? Откуда?
Слушай, если у вас есть желание, приглашаю вас на ужин. Приехал Кречетов, будет Чайкин с Астрахановым.
У меня баранина с пряностями, я приготовила на целый взвод… Ну что, приедете? Скажи Юле, что я не могу так, что мне трудно… Надо как-то привыкнуть к тому, что произошло… Ну так что? Отлично. Я жду. Целую тебя, Игорек.
* * *
– Ну ты и забрался, Крымов… – Кречетов смотрел, как Крымов, яростно проворачивая руль, прокладывает себе путь на узкой, с высокими колеями, лесной дороге. – А что, если мы здесь застрянем?
– Не застрянем, я же еще ни разу не застрял… Ты любишь баранину?
– У меня сейчас мозги в другом направлении работают – как бы нам здесь не остаться… Вот тогда будет и баранина, и водка, все сразу и в больших количествах… Сожрут нас здесь с тобой волки.
– Не сожрут.
Впереди вспыхнули фары и сразу же погасли.
– Слушай, кто-то нам посигналил…
– Вот и хорошо, – слегка нервничая, ответил Крымов и притормозил. – Ты посиди здесь, а мне с человеком переговорить нужно…
И он, не обращая внимания на потрясенного Кречетова, который во все глаза смотрел на стоящие на обочине дороги, прямо под елками, белые «Жигули», подошел к ним и, склонившись к окну, сказал что-то сидевшему на месте водителя человеку. После чего вернулся, сел в машину и произнес серьезно, как только мог:
– Сейчас я отвезу тебя домой, Надя тебя встретит и накормит, а я немного задержусь, я скажу ей сейчас, чтобы она меня не ждала…
Он достал из кармана телефон и позвонил домой.
– Надя? Прими Кречетова, а я немного задержусь, начинайте без меня…
– Женя, к нам приедут Шубин с Юлей и Астраханов с Чайкиным…
– Надеюсь, не на разборки?
– Нет, у Чайкина к тебе дело, а Шубин с Юлей… Ну мне же надо как-то с ней мириться, пусть это будет постепенно, но все равно…
– Эх, Надечка, мне бы твои заботы! Ты меня поняла?
Пусть хоть все приезжают, главное, чтобы не ждали меня сразу… А я приеду и все объясню. Все. Целую.
Кречетова он высадил возле дома и испытал приятное чувство собственника, когда услышал от приезжего гостя, что и его дом – настоящее произведение архитектуры. Юрий Александрович даже присвистнул, увидев неожиданно открывшуюся перед ним сразу за поворотом леса большую поляну, в центре которой стоял аккуратный, высокий, хоть и в два этажа, с башенками и балкончиками дом, окна которого светились уютным и теплым оранжевым светом, а из трубы шел дымок…
Он удивился, когда из леса выехали белые «Жигули» и остановились в нескольких шагах от «Мерседеса» Крымова.
– Скажешь Наде, чтобы она завела машину в гараж, а я скоро… – И Крымов, пробежав несколько метров, сел в «Жигули», которые тут же сорвались с места, развернулись и снова скрылись в лесу.
Кречетов мог бы побиться об заклад, что за рулем сидела женщина. В красном.
* * *
Корнилов так и не понял, зачем к нему приходил Морозов. Ответив на несколько его вопросов, тот вдруг встал, извинился и почти выбежал из кабинета. Словно пришел с тем, чтобы рассказать о чем-то, но потом раздумал. Да еще этот странный звонок Крымова, который пересказал ему последние новости из М., в частности, о продаже удачинского дома.
Он позвонил Сазонову.
– Петр Васильевич, привет, дорогой. Что нового?.. – Лицо его вытянулось. – Ты шутишь? И где же он? Так подъезжайте вместе…
Корнилов положил трубку и схватился за сигареты.
Сазонов сообщил, что к нему с полчаса тому назад приехал человек из Москвы, с Петровки, 38, розыскник, который вот уже несколько месяцев ищет ЛИЗУ УДАЧИНУ, жену крупного предпринимателя Михаила Удачина, следы которой привели его в С-ский аэропорт, откуда Сазонову и пришла информация о московском госте.
Спустя двадцать минут в кабинет Корнилова вошли Петр Васильевич Сазонов и маленький румяный человечек с рыжим пухлым портфелем в руках, который представился Николаиди Александром Георгиевичем. Первое, что он сделал, это достал фотографию молодой женщины и протянул ее Корнилову.
– Эта женщина живет в М.? – спросил он слегка высокомерным и одновременно подчеркнуто деловитым тоном, чтобы уже в первые минуты знакомства не дай бог не снизойти до панибратства.
Корнилов, у которого в деле имелись фотографии (изъятые из удачинского дома во время нелегального обыска, на них Лиза была заснята со своим мужем на фоне пальм и цветов), открыл папку и вместо ответа показал Николаиди эти ялтинские снимки.
– Да, это она, – вздохнув, проронил Александр Георгиевич, после чего как-то расслабился, достал из портфеля бутылку коньяку и лимон. – Ну что ж, будем знакомы?! Кажется, я приблизился к финишу. Завтра утром поеду в М.
– Зачем?
– Как это зачем? Она ведь там? Сбежала от мужа и поселилась с каким-то молодым парнем в М., на берегу Волги, разве не так? А ее Интерпол ищет!
– Она там уже не живет. Свой дом она продала несколько дней тому назад, а сама скрылась в неизвестном направлении…
– Мужики, вы что, шутите? Я столько верст отмахал, и все, выходит, зря?
– Не знаю…
Николаиди обнял бутылку и теперь сидел с ней, раскачиваясь на стуле и не желая верить в услышанное. Вся столичная шелуха с него в момент облетела, и он превратился в работягу-неудачника, что прямо-таки было написано на его уже не таком румяном лице.
– А вы лично ее видели? – спросил он, обращаясь одновременно и к Корнилову, и к Сазонову.
– Мы-то – нет, а вот один человек ее действительно видел… Я могу ему позвонить…
Корнилов набрал домашний телефон Шубина, но тот не отвечал.
– Еще ее видел врач из ветлечебницы, и если он на своем рабочем месте, то считай, что тебе повезло…
Врача привезли на машине Сазонова, Николаиди показал ему фотографию Лизы Удачиной.
– Это совершенно другая женщина. Я впервые ее вижу! – сказал ветеринар, поправляя очки и нервно пожимая плечами. – Та дама с сенбернаром ни капли не похожа на эту… Здесь какая-то ошибка… Так что извините…
То же самое он сказал и про ялтинские снимки, из чего выходило, что на всех фотографиях одна Лиза Удачина, та самая, которую разыскивает ее бывший муж, обеспокоенный тем, что его бывшая жена, с которой у них даже после развода сохранились хорошие отношения, не пишет ему и не звонит, а в ветлечебнице была совершенно другая женщина.
Доктора отвезли домой, извинившись за беспокойство, а Николаиди поехал устраиваться в гостиницу.
– Знаешь, Петр Васильевич, а ты не хочешь немного прогуляться? Что-то свежим воздухом захотелось подышать…
* * *
Лиза Удачина привезла Крымова к себе домой, на городскую квартиру, о которой никто не знал, усадила за стол и налила водки в две рюмки, одну поставила перед ним. На закуску были поданы соленые грибы и ржаной хлеб.
Она сняла свою красную пушистую шубку и теперь ходила по квартире (захламленной и запыленной, заставленной непонятными, похожими на скорняжьи, болванками, старой мебелью, пустыми стеклянными банками и бутылками) в черном трикотажном балахоне с желтыми и синими узорами. На плечах – большой цветной платок с кистями, волосы убраны назад и собраны на затылке большой янтарной заколкой. Губы ярко и небрежно накрашены, глаза смотрят мимо собеседника… Высокий ворот балахона закрывает подбородок, словно его подняли, чтобы защититься от холода, хотя в квартире было жарко. Очевидно, Лиза нервничала, и ее знобило.
– Ну что, удивлен, господин Крымов? – спросила она, усаживаясь за стол напротив него и залпом осушая свою рюмку. Зацепив вилкой желтую лисичку, она отправила ее в рот и скучно так потянулась, словно устала не только сидеть здесь и пить водку, но и жить вообще.
– Да нет, нисколько. Я даже ждал, когда ты пригласишь меня.
– Я слышала, ты – бабник? Это правда?
– Правда.
– Ты любишь женщин?
– Безусловно. Но сейчас меня интересуешь только ты… Разве ты не видела, что я бросил всех и все, чтобы побыть с тобой…
– Но ведь ты и деньги любишь, а, Крымов?
– А кто их не любит… – Он встал и подошел к Лизе, хотел усадить ее к себе на колени, но она резко оттолкнула его от себя. – Сядь и успокойся, кобель… Я пригласила тебя сюда не за этим… У меня к тебе дело есть. БОЛЬШОЕ дело. И от того, что ты мне ответишь, зависит сейчас многое, быть может, даже твоя жизнь…
– Ты мне угрожаешь?
– Нет. Я хочу, чтобы нам с тобой было одинаково хорошо и безопасно. От того, какое решение ты выберешь, зависит и то, появятся ли в С. или М. новые жертвы…
– Ты все-таки знаешь, кто все это совершает?
– Знаю. Но этот человек очень дорог мне, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы его спасти. Он необратимо болен и глубоко несчастен… Я понимаю, что это звучит дико, ведь он сотворил такое… Но он делал это не со зла. У него проблемы с женщинами. Они были, есть и будут. Но если ты пообещаешь мне оставить его в покое, мы уедем и никто и никогда ничего не услышит о нас. Я сделала бы это и раньше, но он был связан определенными обязательствами и не мог уехать прежде, чем от них не освободится…
– Кто он?
– Для начала я покажу тебе кое-что…
Лиза встала, прошла в угол комнаты и достала из-под груды старого тряпья большую черную дорожную сумку, совершенно новую, поставила ее на пол возле ног Крымова и раскрыла.
Он так и думал, что этим дело кончится. Но если бы это случилось раньше, намного раньше!
Удачина собиралась подкупить его и предлагала ему фантастическую сумму, вырученную ею за дом.
– И сколько же здесь? – Он запустил руку в долларовую россыпь, которой полнилась сумка, и ему показалось, что он спит. Да, безусловно, он любил деньги, и эта сумма могла бы решить великое множество проблем и, конечно же, компенсировала бы все те страдания, которые обрушились на хрупкие плечи Земцовой и Щукиной.
Причем с лихвой. Ведь трудно себе представить, что им пришлось пережить! Но что хотела от него эта странная ч поэтесса, которая, судя по всему, никогда не писала стихи? А если и писала, то кровью.
Она назвала сумму. Он невольно перекрестился, как если бы ему предложили за эти деньги кого-нибудь убить или совершить не менее тяжкий грех.
– И что я должен сделать?
– Позаботиться о том, чтобы о нас забыли. Навсегда.
Уничтожить все материалы дела и убедить прокуратуру и угро, что маньяка-насильника не существует, что все эти убийства не связаны друг с другом… Или сфабриковать дело, из которого бы следовало, что маньяк найден мертвым…
– Мертвым? – переспросил Крымов: предложение Лизы не отличалось логикой. Она явно была не в себе. – Но каким образом? И где взять труп?
– Мы можем все это свалить на Василия, а его труп вы можете найти в погребе у Ерохина. Я могу предоставить сколько угодно негативного материала о Василии…
Он, во-первых, никакой не Василий, он украл чужой паспорт, во-вторых, он наркоман, причем со стажем…
Она говорила много и подробно о Василии, о человеке, с которым жила вместе долгое время и которого все считали ее любовником, уничтожая его каждым словом, пока Крымов не прервал ее рассказ простым вопросом:
– Зачем он был тебе нужен, раз он такой мерзавец и вообще конченый человек?
– Он был нужен не мне, а ЕМУ…
– Кому? Ты так и не назовешь его имя?
– Почему же, назову. Все эти девушки погибли от руки моего родного брата, Бориса Морозова. Это он жил на два дома, на два города и на две жизни… Ему казалось, что он раздваивается, что в нем скрыты две противоположные особи. У него своя философия, свой взгляд на смерть… Он считает, что, убивая, дает женщине новую жизнь.
– С чего это началось?
– Все начинается в детстве. У него были проблемы сексуального плана, он страдал от того, что не мог обладать женщиной… И тогда он их возненавидел…
– Ты можешь назвать всех женщин, которых он убил?
– Да, конечно, ведь мне приходилось помогать ему прятать трупы или то, что от них оставалось… Крымов, ты не смотри, что я так разоткровенничалась с тобой, – я прекрасно себя контролирую и знаю, что делаю… Ведь стоит тебе подставить меня (скажем, взять деньги и арестовать меня и моего брата), твоей Щукиной придет конец, да и Земцовой тоже… И ни черт, ни бог не спасут их…
– Так ВАС МНОГО?
– Нет, не много, но для того, чтобы ЭТО совершить, вполне достаточно…
Она держала его за идиота, но Крымов не подавал вида, терпеливо выслушивая весь этот бред.
– Так назови…
– Литвинец. Наташа.
– Как это все произошло?
– Я назначила ей встречу на Графском озере, сказала, что у меня к ней есть серьезный разговор, заманила Ерохиным, намекнула, что у него есть другая женщина, которой он якобы собирается подарить свой второй дом… И она, конечно же, прибежала. Она больше всего на свете любила деньги.
– А где в это время был Борис?
– Там же, где же еще? Ему нравилась Наташа, он видел ее, когда я писала ее портрет…
– Так это ты? Это не Василий написал ее портрет?
– Василий не умел ничего. Он ухаживал за собакой, мыл полы, когда еще не было Нины Гоппе (это моя домработница), замывал вещи от крови, если в том была необходимость, переносил трупы под землей, расчищал снег, чистил картошку, копал землю, сжигал окровавленные вещи – он мог за дозу сделать все, что угодно… Даже убить. Но он не убивал.
– А кто убил его?
– Борис.
– А кто стрелял в Нину Гоппе?
– Борис. Ты так и будешь задавать мне подобные вопросы? Ты хочешь выяснить, убивала ли кого-нибудь я сама? Нет.
– А за что он убил Василия?
– Это я приказала ему. Мне было жаль Мишу, такой прекрасный пес… Надо было меня предупредить, что в кофе эта мерзость… Но у Василия были проблемы с головой…
– Вы садились в машину ВДВОЕМ. это мне сказал ветеринар.
– Правильно, потому что Борис ждал меня за углом.
Он придушил Василия, мы выбросили труп Миши на дорогу и поехали в М.
– Вы не боялись, что вас могут остановить на посту ГАИ?
– Боялись. Поэтому положили тело Василия на пол машины и прикрыли моей шубой.
– А за что он собирался убить Нину?
– За то, что она многое знала и видела, думаю, что она видела и меня на берегу озера в день убийства Литвинец.
– Я что-то не понимаю, Борис насиловал и убивал Наташу при тебе?
– Нет, конечно, нет. Я приехала позже.
– Ты считаешь себя нормальной женщиной?
– Все люди ненормальные.
– Лена Сажина…
– Он познакомился с ней на автостанции, привез к себе, изнасиловал, убил, позвонил мне и попросил помочь ему отвезти тело в М. Мы сбрасывали трупы в склеп или подземелье, не знаю даже, как назвать эти подземные катакомбы…
– А зачем подкинули САПОГИ Жанне?
– Это была его идея. Откуда-то появилась какая-то зечка, и Борис решил повесить все ЭТО на нее…
– Он не знает, кто она и откуда?
– Нет, конечно, нет.
– А сапоги где взяли? Здесь? Ведь мы сейчас находимся в квартире вашего отца, Морозова Александра Васильевича… А сапоги хранились где-нибудь в шкафу или антресоли, рядом с головой оленя?
– Да, вам и это известно? – Лиза занервничала. – А что вам известно еще?
– Про Дину Кириллову… – Крымов блефовал, он ничего не знал.
– Она в ряду остальных. Борис некоторое время встречался с ней, ночевал у нее, когда ее соседки не было.
– Но если у него было так много женщин, то разве можно сказать о нем, что он импотент? Кроме того, всем известно, что Борис был любовником Валентины Огинцевой… А она вряд ли терпела бы возле себя импотента.
– А вы хорошо поработали…
– Так зачем он убивал? Зачем?
– Зачем? – Лиза приблизила к нему лицо и заглянула в глаза. – Крымов, что ты вообще знаешь о смерти?
О том, ЧТО может подтолкнуть человека к жизни вне социума, и, главное, о том предназначении, о котором многие и не подозревают! А что ты можешь знать о любви, о плотской, земной любви между мужчиной и женщиной, о сексуальных контактах? Разве ты не слышал, что у некоторых животных смерть наступает сразу после акта совокупления? Крымов, все это так сложно, что не дано постичь простому разуму… Это такие, как ты, воспринимают секс как явление каждодневное, как приятный пустяк….
А ты знаешь, что такое настоящая любовь? Ты знаешь, как страдал Борис из-за своей любви к Валентине? Ведь любовь может не только вдохновлять человека на смелый поступок, она может привести его к бессилию… Возвращаясь от Валентины, он каждый раз был в полуобморочном состоянии – настолько сильны были его чувства. Он почти не спал, он был эмоционально истощен…
Крымов слушал ее и ничего не понимал, кроме того, что сестра старается всячески оправдать чудовищные по своей жестокости и цинизму преступления, совершенные ее братом.
– Он встречался и с Козич? Это он убил ее?
– Марину Козич убил ее брат, он проиграл ее в карты.
– А Емелину?
– Кого?
– Девушку-буфетчицу со станции.
– Ну что ты хочешь! Мой брат больной человек!
Разве можно адекватно относиться к его поступкам? Захотел девушку, взял ее…
– А какие у него отношения с Жанной?
– Жанна для него то же, что Валентина. Он их путает до сих пор и называет Жанну Евой, как звал когда-то Валентину. Но она уже не любит его, вот поэтому я и собираюсь его увезти… Он свободен от любви…
– Послушай, Лиза, ты вообще соображаешь, о чем ты меня просишь? Ведь твой брат – убийца! А ты, ты молчала все это время?! Тебе не было страшно? Неужели тебе не было жалко этих несчастных девушек, которых он насиловал даже после смерти? Ты хотя бы осознаешь всю низость…
– Страшно и жалко… Но он шантажировал меня.
Ведь он не всегда находился в том болезненном состоянии, когда ему казалось, что он должен освободить понравившуюся ему девушку от жизни… В моменты просветления, когда до него доходило, ЧТО его ждет, когда его поймают, он начинал угрожать мне…
– А кто убил Валентину?
– Ее никто не убивал. Она морила тараканов, а потом отмывала квартиру. Забралась на табурет, который сломался под ней, упала на стекло, оно рухнуло прямо на нее, оставив на ее теле страшные порезы, и Валентина умерла от потери крови…
– А где взяли простыни, в которые заворачивали трупы?
– Это простыни отца, они были здесь, в шкафу.
– В каких отношениях Борис был с Литвинец до убийства?
– Она ему нравилась, но он считал ее несчастной женщиной и сильно ревновал к Ерохину…
– Кто подкинул Ерохину узел с ее вещами?
– Я.
– А кто увез Земцову на снегоходе?
– Тоже я.
– Но откуда взялся снегоход?
– Борис приехал на нем из С., по Волге. Нам не был страшен никакой снегопад…
– Что вы намеревались сделать с Земцовой?
– Оставить ее там, пока не замерзнет… И со Щукиной то же самое. Не представляю, как ваши девицы выбрались… Надо было их крепко связать, а мы не догадались.
– А кто подкинул Диме Ангелову вещи Дины Кирилловой?
– Я. Он любил ее… Кроме того, я надеялась, что кто-нибудь увидит эти вещи у него и тогда именно на него падет подозрение в убийстве.
– Откуда ты взяла столько денег, что построила себе огромный дом?
– У моего бывшего мужа много денег. Он помог мне продать квартиру в Москве, на эти деньги я и построила дом…
– Он продолжает помогать тебе до сих пор?
– Да, но уже гораздо меньше.
– Зачем было Василию травить Шубина и Земцову?
Чего он испугался?
– Он все знал и боялся потерять меня… Ведь если бы арестовали меня, то следом взяли бы и его, как соучастника…
– Он был «голубым»?
– Да.
– Тогда от кого же была беременна Литвинец?
– От Бориса.
– Зачем оставили вещи Сажиной на автостанции в М.?
– Просто так. Ехали из С. мимо автостанции, заехали и бросили… Мы иногда по несколько раз на день ездили туда-сюда, да и на снегоходе за последние две недели – тоже…
– Борис любит Жанну?
– Любил.
– А вам неизвестно, откуда взяла начальный капитал Валентина Огинцева?
– Знаю. У нее был мужчина, это он дал ей деньги. Кажется, это отец Жанны, но точно сказать не могу.
– Кому принадлежат полотна с порнографическими сюжетами, найденные в твоем доме и «записанные» пейзажами?
– По-моему, нетрудно догадаться: порнография, как ты изволил выразиться, принадлежит моему брату, а пейзажи и натюрморты – мои. Он пытался достичь оргазма и такими методами… Я же говорю, он – несчастный человек, – повторила Лиза, стараясь не смотреть Крымову в глаза.
– Для кого Литвинец покупала в С. ананас и приготовила праздничный стол?
– В смысле…
– В тот день, когда ее убили, она ждала гостей (или гостя, гостью), наготовила всего, но домой так и не вернулась.
– Для Бориса, для кого же еще, не для меня ведь…
– А какие у тебя с ней были отношения?
– Она раздражала меня своей неразборчивостью…
Спала со всеми подряд, как последняя шлюха.
– А у тебя-то был настоящий любовник?
– Я бы хотела иметь в любовниках такого мужчину, как ты, Крымов… Не смотри на меня так… Я не виновата в том, что у меня такой братец. Он превратил мою жизнь в кошмар! Я хотела жить чистой жизнью в чистом городе на берегу реки… У меня были деньги, и я могла себе позволить многое… А теперь я продала дом и предлагаю все эти деньги тебе, Крымов… Только отпусти нас, дай нам уйти, как ты дал уйти однажды одному человеку… Ведь я знаю, на какие деньги вы с Корниловым организовали агентство…
Все, что происходило сейчас в этой комнате, воспринималось Крымовым как плохо разыгранный фарс на тему «Лиза Удачина дает показания».
Он смотрел на нее, на ее трясущиеся руки, державшие вилку и рюмку, на синие выпуклые жилы, в которых текла кровь, отравленная некрофильской философией, и думал о том, что Лизе нет никакого резона отдавать ему такие большие деньги за какую-то нереальную, эфемерную надежду спастись самой (меньше всего она, конечно, думала о брате!), в то время как Лиза могла бы это сделать, убив Бориса! Да, такие, как она, вполне способны на убийство. Что стоило бы ей дать брату той же настойки канабиса, чтобы он больше никогда не смог потревожить ее покой, если учесть, что в ее жизни было уже столько трупов, причем расчлененных, страшных, один вид которых вызвал бы у нормальной женщины потерю сознания…
Знал бы знаменитый охотник Александр Морозов, каких деток нарожали они с женой-таксидермисткой.
В дверь позвонили. Лиза, схватив сумку, кинулась в угол и замерла там, что-то судорожно шаря под тряпьем, пока в ее руках не появился пистолет, который она сразу же направила на Крымова:
– Ах ты, мразь, ты успел предупредить Кречетова?
Кто это? Я спрашиваю, кто это звонит в дверь? Кого ты ждешь? Запомни, если со мной что-нибудь случится, мой брат выпотрошит твою Щукину. И ее розовые кишки будут плавать в ГРАФСКОМ ОЗЕРЕ…
– Прекрати истерику, я не знаю, кто это, – ответил Крымов, и сам чувствуя себя не лучшим образом под дулом пистолета, находящегося в руках полоумной. – Поди открой…
– Я не стану открывать дверь твоим дружкам… Подойди к двери и спроси, кто это и что им нужно. Если откроешь, я выпущу в тебя всю обойму. И рука у меня не дрогнет.
Звонки прекратились.
Крымов подошел к двери на цыпочках и прислушался. На лестничной клетке какая-то женщина вела разговор об оплате за уборку подъезда. На его счастье, это услышала Лиза и облегченно вздохнула:
– Извини, я думала, что это Шубин или еще кто… – Она спрятала пистолет в карман балахона. – Пойдем выпьем еще…
* * *
Крымов с сумкой возвращался домой на такси. Он понимал, что совершил глупость, не связав Лизу и не притащив ее, как бешеного зверя, на суд своих товарищей. Ведь деньги были немалые.
На выезде из города он вдруг развернулся и снова покатил к центру, свернул к вокзалу, вышел из машины с сумкой и прошел в зал, где располагались автоматические камеры хранения. Забронировав одну из них, он положил туда сумку и, остановив уже другое такси, велел отвезти себя на улицу Ломоносова.
Позвонив в дверь Жанны, он слегка удивился, когда ему открыл высокий мужчина, в котором он признал «медвежатника» Берковича.
– Крымов, ты? Входи! – Беркович поздоровался с Крымовым за руку. – Рад тебя видеть, честное слово.
Показавшаяся в дверном проеме Жанна, закутанная в белую шаль, казалась больной.
– Ты заболела?
– Нет, просто ей снова позвонила эта ненормальная и пригрозила сегодня в восемь часов убить ее, представляешь?! Прикончил бы гадину! Я объясняю Жанночке, что скоро всему этому кошмару наступит конец, но она все равно плачет, расстраивается… У нее и давление упало, смотри, какая она бледненькая…
– Жанна, ты не могла бы поехать со мной к Борису Морозову? Мне он может не открыть, а тебе откроет. Это очень важно… И вообще, где он живет? Где его мастерская?
– Поедемте, я покажу… – Она без лишних слов собралась, положила связку ключей в сумку и в сопровождении отца и Крымова вышла из дома.
– Я без машины, но ничего, сейчас поймаем такси…
Куда едем?
– К магазину «Золото».
– Ты была там хоть раз?
– В самой мастерской нет, я ждала его на улице, но знаю, где находятся его окна.
Магазин «Золото». Это был самый центр города.
* * *
Такси мягко притормозило возле трехэтажного, старой застройки дома, и Жанна, выходя из машины, сразу сказала, посмотрев на окна:
– Он дома.
Крымов отпустил машину. Он и сам еще толком не знал, что сейчас произойдет, если они позвонят в дверь мастерской: Лиза могла быть уже там. Да и где ей еще быть, как не у брата?
– Ты объясни, зачем мы здесь? – спросил Беркович, выдыхая облачко пара. – Ты решил его взять? Ты думаешь, что ЭТО ОН?
– Что вы имеете в виду?
– А то и имею, что просто уверен, это Борис убил Валентину…
– Откуда такая уверенность?
– Но мы ведь ЗДЕСЬ! Потрудитесь объяснить, господин Крымов, что вы задумали и зачем привезли нас сюда? – И уже другим, более свойским тоном:
– Разве ты не знаешь, что они расстались? Что Жанна и слышать ничего не желает о нем?!
– Сейчас не до этого… Беркович, боюсь, что сегодня вам придется еще раз проявить свои способности к вскрытию замков. Поверьте мне, это крайне важно…
* * *
– Ты так и будешь лежать или начнешь собираться?
Шубин присел на краешек постели и осторожно положил свою руку на Юлино плечо. Она не то спала, не то лежала, думая о чем-то своем, и походила на маленькую обиженную девочку. Лицо ее, гладкое и бледное, казалось спокойным, но не счастливым. Волосы сбились на одну сторону и блестели в золотистом свете торшера.
– Надя же будет нас ждать. Неудобно все-таки, тем более что мы уже дали согласие… Что с тобой?
– Ничего. Я просто думаю. Да ты не переживай так, Игорек, сейчас встану…
Она села на постели и запахнула на груди шубинскую фланелевую рубашку, в которой ей нравилось спать вместо пижамы.
– Знаешь, у меня из головы не идет эта самая Лиза Удачина… У меня такое ощущение, словно я ее уже где-то видела. И я знаю, чувствую, что еще немного, и я вспомню… Я уже видела это лицо, эти глаза… Ты не поможешь мне найти телефон Игнатова?
– Кто это, напомни?
– Председатель общества охотников и рыболовов…
Но с ним, кажется, говорил Крымов… Будь другом, позвони Щукиной и попроси ее поискать номер телефона.
У нее все должно быть, она такая…
Через пять минут Щукина действительно продиктовала им номер Игнатова и спросила, собираются ли они к ним на ужин или нет.
– Скажи, что уже губы крашу… – сострила Юля, подсаживаясь к телефону и набирая нацарапанный Игорем на листке номер. – Алло? Мне бы поговорить с господином Игнатовым… Добрый вечер. Извините, не знаю, как вас звать-величать. Савелий Борисович? Очень приятно. Это Земцова из крымовского агентства. Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов, связанных с Александром Васильевичем Морозовым? Первый: у него были дети?
Услышав ответ, Юля тихо поблагодарила его и положила трубку.
– Господи, Шубин, как же все просто! И как я раньше не догадалась об этом? Какая же я дура! У меня крыша поехала от своих собственных переживаний, а между тем все так просто…
И она, вскочив, заметалась по квартире в поисках джинсов…
– Игорь, гони, я знаю, где его мастерская… Жанна мне показывала. Но перед этим надо бы заехать еще в два места.
По дороге она рассказала Щукину о том, что узнала от Игнатова. Они заехали на автозаправочную станцию, находящуюся в квартале от мастерской Морозова, чтобы навести и там кое-какие справки, после чего Юля попросила Шубина свернуть на набережную и притормозить возле дома Аллы Францевны Миллер. «Я задам ей всего один вопрос и вернусь».
Буквально через четверть часа она вышла и, не сказав ни слова о результате визита, попросила довезти ее до мастерской Морозова.
– Все, теперь поехали… Я просто уверена, что Лиза там. Вот только бы проникнуть туда и подслушать их разговор… Если я ошибаюсь, то даю тебе слово уйти из агентства и выйти за тебя замуж, даже родить ребенка…
Я не шучу, я говорю это более чем серьезно!
Она была поражена, когда увидела стоящих на тротуаре перед домом, в котором находилась мастерская Бориса, Жанну, Берковича и… Крымова!
– А я думала, что ты уплетаешь дома жареную баранину, – съязвила она в сторону Крымова, поздоровалась поцелуем в щечку с Жанной и улыбнулась Берковичу.
– Ты куда это, подруга? – Крымов успел схватить ее за рукав и притянуть к себе. – Ты что, не видишь: мы первые на очереди.
Юля остановилась и посмотрела на Крымова в упор.
Она думала, рассказывать ему о своей догадке или нет.
– У тебя есть план? – спросил он. – Или, быть может, КЛЮЧИ?
– У меня есть первое, но не хватает ума, чтобы увидеть то, что происходит в доме, в мастерской, не заходя туда.
– Тебе нужен бинокль? – догадался Крымов. – Извини, не прихватил.
– Ребята, какой бинокль, если я в два счета открою вам все замки, и, если вы будете осторожными, вас не услышит ни одна мышь… Спроси у Жанночки, как я заходил в ее квартиру? Она спала, как ангелочек… Ведь, насколько я понял, вы хотите застать этого мерзавца врасплох?
– Другого выхода нет, – поддержал его Крымов.
– Юля, может, ты останешься здесь? – спросил Шубин, который меньше всего хотел бы, чтобы в мастерскую вместе с ним и Крымовым (Беркович с Жанной, понятное дело, останутся на улице) пошла и Юля.
– А больше ты ничего не хочешь? – зашипела она на него, чувствуя, как снова начинает закипать.
– Если честно, то нет.
– Пойдемте, Беркович. Открывайте мастерскую, остальное – как лягут карты…
Они поднялись на второй этаж, и Беркович, заслонив собой почти все видимое пространство двери, замер и, едва дыша, принялся совершать какие-то манипуляции.
Через несколько минут он выпрямился во весь рост и, вытерев пот со лба, отступил на несколько шагов назад:
– Прошу, господа.
И ушел с Жанной, оставив троицу перед слегка приоткрытой дверью.
Из квартиры доносился слабый запах масляных красок и скипидара, лилась протяжная мелодия, выводимая саксофоном. Должно быть, звучало радио. И ни одного человеческого голоса, звука…
Узкий длинный и темный коридор вел в комнату, в которой мелькали чьи-то тени.
Слабый аромат, знакомый и вместе с тем довольно редкий, внес новую струю в застарелый запах мастерской, а в том, что это была действительно мастерская, сомневаться не приходилось: в прямоугольнике открытой двери виднелся мольберт, за которым на стенах висели полки, забитые рулонами бумаги, кувшинами, гипсовыми бюстами, банками с кистями и красками.
Крымов спрятался под плащами и куртками в прихожей, следя за происходящим в комнате, а Шубин шагнул вслед за Юлей, которая скрылась в черном треугольнике – в углу между стеной и дверью, чтобы сквозь дверную довольно крупную щель наблюдать за открывшейся перед ней сценой из жизни сумасшедших.
Лиза Удачина, сидя за круглым столом, покрытым толстой черно-желтой скатертью, большим ножом разрезала ананас, точнее, делила на дольки оставшуюся половину, потому что первая была уже съедена ею. Слизывая сок с пальцев и сплевывая волоски или фруктовую кожицу, она дольку за долькой съела до конца весь ананас.
Вытерла губы, размазывая помаду, и откинулась на спинку стула.
– Так ты едешь, урод? – спросила она, выуживая из недр своего черного балахона пачку сигарет и прикуривая одну из них.
Задавая этот вопрос, она смотрела куда-то в сторону, и Юле пришлось еще ближе придвинуться к двери и даже слегка приоткрыть ее (всего на несколько сантиметров), чтобы увидеть сидящую на другом стуле.., еще одну Лизу Удачину. Только вторая была в красной шубке… Лиза в черном – Черная Лиза, Лиза в красном – Красная Лиза.
На столе, на самом краю стояла фарфоровая чашка, наполненная мутной водой с островками белой пены, бритва и флакон одеколона. Рядом с чашкой стояла хрустальная пепельница, в которой высилась горка волос.
Здесь же лежала раскрытая большая коробка с театральным гримом, при виде которой Юле почему-то захотелось плакать.
Черная Лиза, встав из-за стола и обмакнув указательный палец правой руки в ячейку с бледно-розовой крем-пудрой, нанесла ее на впалую щеку своего двойника.
– Ты же знаешь, что я никуда не поеду. Все кончено, я уже сказал тебе. Можешь и меня удушить или что там еще… Мне уже все равно…
– Кретин, у меня есть билеты в Сочи, там сейчас можно спокойно снять комнату и жить в свое удовольствие… Как ты не понимаешь, что нам нельзя здесь оставаться… Мне удалось договориться с Крымовым, он замнет дело…
– Я тебе не верю, Крымов не способен на такое…
– Да пошел ты! – И Черная Лиза, сняв с себя парик, оказалась бритоголовым мужчиной с несколько измененным лицом Бориса Морозова.
Человек, который еще минуту назад был женщиной, превратился в мужчину и стал материться так, что у Юли, у которой и без того свело дыхание, запылали щеки и уши.
