Глава 14
Дома меня встретила Валентина. Она не спала. Она вообще боялась оставаться одна – еще с тех пор, когда мы жили с ней в одной комнате общежития, до знакомства с Родионом. А теперь, когда она вынуждена была оставаться наедине с вопящим и буянящим Потапом Родионовичем, количество ее фобий удвоилось, если не сказать – утроилось.
– Маша, где ты была так долго? – спросила она, спускаясь с лестницы. Тапочки ее шаркали, и это вызвало во мне жаркую волну раздражения.
Впрочем, я не позволила ей выплеснуться.
– Работа, – неопределенно отмахнулась я. – Благодари своего мужа, что он дает мне ночные задания.
– Для этого нужно его хотя бы увидеть, а его пока нет. Я беспокоюсь, я очень беспокоюсь, – заныла она.
– Я тоже, но, думаю, все будет в порядке. Он мне сегодня звонил.
– А почему ты не сказала?
Я снова поборола досаду:
– Ты знаешь, Валя… много работы. Много и – разной. Что меня, сама понимаешь, в восторг не приводит.
Я говорила на автопилоте. Мысли мои были далеко от этой комнаты, от этого дома, от Валентины с ее крошечными бытовыми проблемами. Впрочем, быть может, такие и должны быть проблемы у женщины, и уж к Валентине точно не прилепится уничижительное выражение «бойцовая курица»…
Я прошла к своему компьютеру. Сунула в сканер одну из страниц дневника и запустила новейшую графологическую программу сопоставления имеющихся у меня образцов почерка Ксении и почерка в дневнике. Это была формальность, но тем не менее формальность уничтожала последнее сомнение.
Программа определила полную идентичность почерка в двух представленных фрагментах текста.
…Да. Дневник написан рукой Ксении, это уже точно и окончательно. Окончательно.
Я прошла на кухню, где наскоро перекусила. Хотя, откровенно говоря, кусок не лез мне в горло. Поминутно вставали перед глазами куски из того жуткого дневника, что лежал сейчас в моей сумочке, и вырисовывались черты портрета, который я видела в квартире Ельцовых в самое первое свое посещение: женщина в черном платье, на лице – саркастическая улыбка, а за спиной заходит кроваво-красное солнце, истекающее жирными багровыми полутонами.
Вошла Валентина. Ее волосы были встрепаны. Глаза чуть припухли.
– Что, Валя, не спится? – спросила я.
– Да.
– Тапик заснул?
– Тс-с, – прижала она палец к бледным, давно не крашенным губам, – не поминай, а то проснется еще… уф!
– Валя, знаешь что? – сказала я. – У меня там, в шкафу, есть хорошее вино… да черт с ним, с вином!.. Есть хорошая водка. Давай выпьем, а?
Валентина посмотрела на меня, как на полоумную.
– Да ты что, Машка? – медленно произнесла она. – Ты что… что-то случилось? У тебя такое лицо, как будто ты…
– Валя, – перебила я ее, – знаешь что, я не алкоголичка, потому одна не пью, а выпить хочется. Камень такой у меня на душе, надо бы его залить немного. Не смотри на меня так дико, сама знаешь, что я употребляю раз в год, да и то в високосный.
– Но ты смотрела на часы? Знаешь, который час?..
– Право, Валентинка, твоя семейная добродетель становится на редкость занудной. По-моему, я тебя не так часто прошу. Точнее, практически никогда. С тех пор как ты вышла замуж за Родиона, мы с тобой, по сути, ни разу и не говорили как подруги. Ты стала – жена моего босса. Какая-то перманентная, но никчемная занятость, сама себя накручивающая. То хроническая беременность, то послеродовые осложнения, то кормление грудью, то памперсы менять, то Родиона Потапыча будить… всегда, всегда. Ты даже не заметила, как превратилась в этакую… клушу. Знаешь, Валентина, наверное, это и есть то, что нужно женщине, да?
Она смотрела на меня, полуоткрыв рот, а потом выдохнула:
– Ох, и злая ты сегодня, Машка! Что случилось-то?
– А ничего! Ничего.
– Ну хорошо, хорошо, – засуетилась она, – но только вот столько… немножечко.
– А ты думаешь, что я много буду? Напиваться, чтобы весь день откисать, да? У меня завтра заседание суда по делу, которые мы ведем. К тому же я пропустила несколько тренировок по стрельбе, и у меня кончается абонемент на посещение бассейна. Так что у меня тоже масса дел, – одним духом выпалила я.
– По чуть-чуть, – повторила Валентина.
Я вздохнула и пошла за спиртным.
Утром я проснулась от того, что было нечем дышать. Духота была страшная. Мне показалось, что я стала жертвой очередного жуткого сна. Дневник, воровка, ложь… Ничего не было, это все мне приснилось, привиделось, у меня была особо изощренная алкогольная галлюцинация.
Вот что проистекает из непривычки к алкоголю.
– Приснилось? – слабо спросила я у собственного отражения в зеркале и недоуменно пожала плечами. Впрочем, легко было проверить. Если все это лишь сон, в моей сумке нет никакого дневника.
Я открыла сумку и увидела, что никакого черного томика там нет. Я вытряхнула все ее содержимое, но ничего не нашла. Я вздохнула с невыразимым облегчением. Сон. Это был только сон, жуткий, необычайно правдоподобный, но, слава богу, – только сон.
Я бухнулась в кресло, и что-то твердое уперлось мне в ягодицу. Сколько раз я говорила Валентине, чтобы она не забывала в креслах посуду из-под еды, которую она приносила мне прямо в комнату в период моей болезни! Сколько твердила, что не надо быть такой рассеянной и что я вовсе не хочу садиться в перепачканную вчерашним соусом тарелку, – все впустую!
Я встала и оглянулась.
…Это была не тарелка и не кастрюля. Это был черный зловещий томик «из сна», и на его обложке стояли крупные буквы, слагавшиеся в слово «дневник».
После легкого завтрака мое самочувствие немного улучшилось, но планке настроения не суждено было подняться выше. Мне позвонили.
– Слушаю.
– Мария, это Ксения тебя беспокоит, – раздался в трубке знакомый высокий голос, почти беспечный, почти веселый, и я вздрогнула, как будто вместо стула по ошибке все-таки села на разогретую сковороду, оставленную рассеянной Валентиной. – Ты вчера приходила, нет?
– Приходила. Тебя не было.
– Да, извини. Я, к сожалению, не успела вернуться к сроку. Меня вызывали в милицию по поводу этого злосчастного взрыва машины. Промурыжили до двух ночи. Еще раз прошу извинить. Ты придешь на суд?
– Ну да.
– Тогда не опаздывай. Ты мне сегодня будешь нужна, – сказала она.
Теперь мне было не до завтрака. Я отложила бутерброды и йогурт и начала одеваться, но тут позвонили вторично. На этот раз я услышала в трубке голос босса.
День начинался занимательно и обещал быть веселым.
– Я буду краток, Мария, – сообщил он, даже не поздоровавшись. – Ты была там?
– Да.
– Есть результаты?
– Да.
– Что это?
– Документальные доказательства суду. Дневник Кристалинской.
– Ты собираешься предъявить их сегодня?
– Смотря по обстоятельствам.
– Будь осторожна. Веские улики – они как камень: могут утянуть на дно.
– Спасибо за просвещение, босс, – сказала я. – Вы-то как? Где вы нахо…
Договорить не успела: полились короткие гудки.
У, конспиратор!!!
Проверив, по-прежнему ли в моей сумочке лежит дневник Кристалинской, я решительно нахлобучила на голову шляпку, чтобы не напекло голову, и, решив наплевать на отобранные права, вознамерилась добраться до суда на своей машине. Не всякий же раз меня будут останавливать эти бравые блюстители порядка!..
* * *
Когда я приехала, в зале суда уже началось заседание. Слово взял прокурор и переливал из пустого в порожнее то, что всем уже было очевидно, приговор суда предрешен.
Затем поднялся адвокат Самсонов:
– Вызываю свидетельницу Кристалинскую.
Шепоток в зале дал знать – будет что-то новенькое. Под «новеньким», наверное, имелась в виду попытка покушения – взрыв машины.
Ксения встала и направилась к Самсонову.
Сегодня «чужая» была еще великолепнее, чем обычно. В ослепительно белом костюме в сочетании с черными волосами, бледным лицом и яркими губами и глазами она была похожа на голливудскую кинозвезду на деловом приеме.
Ксения рассказала то, что произошло с ней – то есть с нами – вчера. По мере того как она говорила, шум и ропот в зале усиливались.
После ее выступления слово взял обвинитель:
– Я не сомневаюсь в том, что таких совпадений не бывает. Разумеется, Кристалинскую хотели устранить. Кто? Да сообщники человека, которому не выгодны эти новые показания свидетельницы Кристалинской.
И обвинитель обратил в высшей степени выразительный взгляд в сторону скамьи подсудимых. Шум в зале усилился и наконец обвалился выкриками: «Совсем с ума посходили? Вы еще мальчишке припишите то, что он устроил теракты одиннадцатого сентября, и тогда будет полный комплект!», «Да при чем тут он?», «А не скажи, может, у него сообщники на свободе…»
Ельцов приободрился, зал в основном был за него. И, не сдерживаясь, он выкрикнул:
– И в этом я виноват? Таннер, Куценко, а теперь еще и Ксения?! Разве вы не видите, что это глупо, глупо, глупо!!! Убить женщину, на которой я хотел жениться!
– Подсудимый, вам еще дадут слово! У вас будет возможность высказаться.
– Протестую, – сказал адвокат. – Вы не имеете доказательств, чтобы обвинять моего подзащитного еще и в этом преступлении. Оказывается давление на подсудимого. Уважаемый суд! У нас есть еще один свидетель, который присутствовал при событиях, о которых рассказала Кристалинская. Этот свидетель подтвердит правдивость ее рассказа.
– Какое совпадение, – буркнул из зала кто-то.
Самсонов, усиленно жестикулируя, продолжал:
– Я вызову этого свидетеля. Точнее, свидетельницу. Она была в машине вместе с Ксенией. Гражданка Якимова, прошу вас.
И он повернулся ко мне.
По залу прокатился легкий шумок: очевидно, многие из присутствующих, во всяком случае, знакомые и родственники Ельцовой, знали, что я представляю агентство, в которое обратилась Валентина Андреевна для независимого расследования дела.
– Мария Андреевна, прошу вас!
Я встала и направилась на свидетельское место. Конечно, именно ради этого Ксения настаивала на моем сегодняшнем присутствии в суде. Но у меня была другая миссия…
Судья произнес, глядя на меня поверх очков:
– Вы можете подтвердить, что находились с Кристалинской в момент взрыва?
– Совершенно верно. Я действительно была в машине Ксении Кристалинской, – сказала я. – И мы только чудом избежали смерти – если бы мы не вышли из машины, то могли бы превратиться в шашлык.
– Вот видите! – воскликнул Самсонов. – Свидетельница подтверждает мои слова.
– Только в той их части, что касается факта взрыва. Но отнюдь не его мотивов.
Вот тут Самсонов, кажется, растерялся. Он взглянул на меня пустыми, как плошки, глазами и, видимо, никак не мог решить, как же ему реагировать на сказанное мною.
Зато оживился обвинитель Беренштейн. Он даже чуть подпрыгнул, а судья произнес:
– Что вы имеете в виду, Якимова?
– Адвокат Самсонов, по-видимому, говорит о том, что я должна подтвердить факт взрыва и факт покушения на жизнь Кристалинской, – произнесла я. – Мне придется немного разочаровать его.
Я поймала холодный взгляд Кристалинской, и мне показалось, что в глубине ее неподвижных бархатных глаз шевельнулась тревога.
– Я действительно могу подтвердить, что я управляла машиной Кристалинской, и я могу подтвердить, что машина была кем-то взорвана. Но что касается мотивов и целей преступления, то тут можно поспорить. Я уже сказала, что мы спаслись чудом. Но самое интересное, что это чудо было тщательно спланировано и мастерски, отточенно разыграно. Театр имени Маяковского или даже Ленком отдыхают.
И я посмотрела на Ксению, на лице которой пока ничего не отразилось, но я заметила, что ее дыхание стало чаще и глубже.
Но как играет, как играет!!
– Я подтверждаю, что взрыв машины Кристалинской – чистая правда, – продолжала я. – Я подтверждаю. Но я не за этим пришла сюда. У меня есть информация, которая может серьезно повлиять на ход процесса. Я собираюсь предъявить ее суду.
Самсонов поскреб в затылке. Губы Ксении едва заметно шевельнулись, будто она хотела что-то сказать, но тут же передумала, почувствовав неладное. Нет, она вряд ли уже обнаружила пропажу дневника. Любой здравомыслящий человек в подобном случае просто не явился бы в суд и вообще исчез из города. А Кристалинской в здравом уме не откажешь.
– Что же это за информация? – спросил судья. – Документы, вещественные доказательства?
– Документ. Очень примечательный, кстати. Рукописный. Я сама провела графологическую экспертизу как детектив, ведущий дело Ельцова по просьбе его матери, и признаю его подлинным. Не беда, что экспертизу проводила я сама: думаю, что официальная экспертиза придет к тем же выводам. Уверена в этом.
И я предъявила суду дневник Кристалинской.
Вот тут Ксения не выдержала, мертвенно побледнев, она подняла глаза к потолку. Да… она все поняла. Надеюсь, у нее достанет ума не пытаться бежать. Губы ее дергались, но слова гасли, не успев оформиться во что-то членораздельное.
Беренштейн повертел в руках томик, раскрыл его наугад где-то посередине, пробежал глазами несколько строк. На лице его появился легкий румянец, и я слышала, как он пробормотал: «Так-так… очень любопытно».
– А это еще не все, господин прокурор и уважаемый суд, – сказала я. – Есть еще кое-что.
– Говорите.
– В оформленном под снос двухэтажном доме, что находится за общественной баней номер 30, спрятан пистолет марки «макаров», из которого была застрелена Татьяна Оттобальдовна Таннер. Точный адрес дома: улица Кочегарная, 15.
Зал начал медленно закипать. Прокурор не отрывался от чтения черного томика. Ельцов пошевелился, и я услышала, как он сказал:
– Я не понимаю… что случилось? Как?..
На его лице было написано смятение. А вот Ксения Кристалинская уже успела овладеть собой. Поистине железная женщина. На ее точеном лице не осталось и следа волнения или растерянности.
По распоряжению судьи по указанному мною адресу послали троих милиционеров с собакой, натасканной на поиск оружия.
– Документ в самом деле важен, – сказал прокурор, передавая дневник судье. – Очень интересно. Конечно, если это не фальшивка… – И он стал что-то нашептывать ему на ухо против всех правил судопроизводства.
– Экспертиза покажет, – сказал судья. – Итак! – обратился он в зал. – Этот документ представляет собой записи свидетельницы Кристалинской, в которых она фиксирует свою точку зрения на рассматриваемые в этом зале события. В частности, тут она признает, что убийство Таннер было организовано ею в сговоре с покойным Георгием Куценко, который и застрелил Таннер. Более того, я хотел бы обратить внимание…
Ксения резко встала со своего места и громко, перекрывая размеренный басок судьи, произнесла:
– Достаточно! Достаточно, господин судья. И не стоит обращать ничье внимание, по крайней мере здесь и сейчас, на находку Якимовой. Более того, я сделаю официальное заявление. Я намерена потребовать доследования и установить, каким именно путем этот якобы дневник оказался в ее руках. Я могу отказаться от всего и требовать тщательной экспертизы. Или могу сослаться на то, что этот дневник – художественное произведение по свежим мотивам. Представьте себе, что я сценарист, а трагическая судьба моего мужа вдохновила меня на создание текста, который вы сейчас держите в руках. Но все-таки это лишнее. – Ксения медленно повернула голову, переводя взгляд с судьи и прокурора на меня, и закончила: – Но ничего этого я делать не намерена. Я признаю, что каждое слово, сказанное Якимовой три минуты назад, – чистая правда.
Воцарилась тишина. Все молчали, потрясенные слишком быстрым разворотом событий на сто восемьдесят градусов. Кто-то с шумом отодвинул стул, прорвалось тяжелое, волнообразное дыхание, и я услышала и узнала голос – голос Валентины Андреевны Ельцовой:
– Нет, читайте! Это ведь она… она? Скажите, что это она… во всем!..
– Тишина! – повысил голос судья, а обвинитель Беренштейн, видимо, удовлетворенный, сказал:
– Ну что же. Все понятно. Убийство Таннер, по этому тексту, инспирировано Кристалинской, которая крутила мужчинами, как марионетками. Все подстроено, все подставлено, чтобы улики были против Ельцова.
Ельцов, который был теперь бледнее свежевыбеленного потолка, пробормотал:
– Да что же это такое? Куценко? По твоему… по твоему наговору… заказу, Ксюша? Что это… за шутка? – Он задыхался. – Ксюша… да как же ты? Ведь мы… почти родные… как же так?
Ксения медленно подняла веки, и ее взгляд коснулся Ельцова. Ее глаза были замутнены страданием. Железное самообладание наконец отказало ей, но когда она ответила Алексею, в ее голосе не было ни робости, ни раскаяния, ни боли:
– Такая жизнь, Алеша.
– Но… почти родные… два дня до свадьбы, как же?
– Родные? Нет, Алеша, я тебе чужая, – ответила она. – Я тебе чужая.
