По просьбе Волгиной декорации разобрали, а стулья вынесли на сцену, поставили полукругом так, чтобы артисты сели лицом к залу. Два стула на авансцене, спинками к залу и напротив полукруга, приготовили для Волгиной и Степана. Переодевшиеся актеры сходились на сцену, садились на стулья, в скором времени заняли все места. Волгина пригласила и Катерину Кандыкову, успевшую обосноваться на рабочем месте, чтобы послушать, о чем будут говорить. Катерина, пожимая плечами, мол, а я зачем вам, уселась рядом с мужем. Оксана позвонила по мобильному телефону, привели Карину Гурьеву, что вызвало легкое движение среди артистов, которые догадались, зачем их собрали. Да, сейчас назовут имя... Трое милиционеров встали за кулисами. Яну Степа попросил подождать в машине Оксаны.

– Ну вот, – осматривая присутствующих, произнесла Оксана, – кажется, все в сборе. Начнем? Степан, давай ты первый.

Степа поднялся. Он мимолетно встретился взглядом со всеми. Каждая пара глаз спрашивала: «Это не я? Скажите, вы не меня подозреваете?» Во время спектакля артисты испытали ужас, что в их бокальчики бросили отраву, а в данную минуту боялись двух человек напротив, так как эти двое пришли обвинить кого-то из них. А завтра они будут бояться Эры Лукьяновны, а послезавтра... и так до конца жизни. Печально.

– Сегодня, – начал бесстрастно Степа, – мы бы хотели еще кое-что выяснить, для чего вас и пригласили. Итак, двадцать пятого октября артисты Ушаковы выпили из одного бокала лимонад и скончались практически одновременно здесь, на этой сцене. В ту же ночь, оставшись в театре, умер Лев Галеев. Он и Клавдия Анатольевна выпили водки, но Клавдия Анатольевна осталась жива.

– Потому что мы пили из разных бутылок, – подсказала Клава.

– Вот, очень интересный факт, – улыбнулся Степа. – Клавдии Овчаренко неизвестный «доброжелатель» подсунул в сумку две бутылки водки во время спектакля «Коварство и любовь». Наверное, вам понятно, что водка была не простая...

– ...а ядовитая, – закончила Клава. На нее зашикали артисты.

– В воскресенье был обнаружен труп Виолина, а во вторник пытались отравить Эру Лукьяновну, – и Степа выжидающе замолчал.

А труппа выжидающе окаменела. О самочувствии Эры Лукьяновны врачи не сообщали по просьбе Волгиной, все и надеялись, что она уже...

– Ну и кто это сделал? – пробасил Кандыков, утирая лицо платком. – Я так полагаю, человек, подсунувший яд, среди нас. Назовите его имя.

– Терпение, – отрубил Степа. – Вернемся к спектаклю «Коварство и любовь». Да, некто подбросил яд в бокал. В бокал, – подчеркнул он, – потому что только в бокале экспертиза обнаружила синильную кислоту. Это смертельный яд и действует мгновенно. Поскольку бокал стоял на реквизиторском столе за кулисами долгое время, а точнее, с конца первого акта, весь антракт и второй акт, значит, кто-то именно в это время бросил яд. В антракте к столу подходил... Юлиан Швец.

– И что? – взвинченно произнес тот. – У меня развязался шнурок. Я не знал, что останавливаться у реквизиторского стола опасно!

– Пока еще мы никого не обвиняем, – спокойно сказал Степа. – Да, кстати, как получилось, что вы сразу же, как только стало известно о смерти Ушаковых, прибыли на место, ведь вы ушли домой?

– Я не ушел, – проскрипел Юлик. – Я пил кофе у администратора.

– Может быть, – принял объяснение Степа. – Но вы допустили тактическую ошибку, вернее две. В понедельник вы отправились к следователю Волгиной с утра, хотя должны были прийти вечером, и рассказали, что видели за кулисами Анну Лозовскую.

– Стукач, – прискорбно вздохнула пожилая актриса. – Вообще-то у нас все стукачи.

– Заткнись, – бросил в ее сторону Юлик, потом обратился к Степе: – И что? В чем преступление?

– Преступления в этом нет, – усмехнулся Заречный. – Анна вас видела тоже, вы испугались, что она доложит об этом следователю, и решили опередить ее. А к столу подходили и после вас. (Юлик заметно обмяк.) Но была и вторая ошибка, о ней я скажу чуть позже. Что делали у стола вы, Башмаков?

– Я? – побелел тот. – Я... записал телефон на сигаретах. Было темно, а на стол падал свет со сцены... я положил пачку на стол...

– Когда это было? – перебил его Степа.

– Сейчас припомню... – разнервничался Башмаков. – Шла первая картина второго акта. Я как раз после антракта вышел на проходную и позвонил по делу... за кулисами нет телефона. Я узнал номер... а записать было некуда. И кончились чернила в авторучке у дежурного... Я вернулся на сцену, попросил у Кандыковой авторучку...

– Да, так и было, – подтвердила Катерина. – Он что-то писал на пачке...

– И незаметно бросил ядика, хи-хи-хи.

Напряженную атмосферу разрядила Клава. Кто-то нервно засмеялся, кто-то шикнул, кто-то закатил глаза к потолку, мол, Клавка уже готовая.

– Я не бросал! – взвизгнул Башмаков. – Мне незачем бросать!

– Ну почему же? – подала голос Волгина. – Ушаков был конкурентом многим мужчинам в театре, я имею в виду актерам. Да и вашей жене Ушакова составляла конкуренцию.

– Это еще не повод! – взлетела со стула Нонна. – Я играла больше Ушаковой, нам незачем было их травить. Вы забыли, нам тоже прислали яд в коньяке!

– В вашем коньяке яда не оказалось, – успокоила ее Волгина. Нонна не успокоилась, пыхтела и невнятно что-то мямлила дребезжащим голосом.

– Вы не волнуйтесь, – сказал ей Степа. – После вашего мужа к столу подходил... например, Лопаткин. Правда, Николай?

– И кто меня заложил? – встрепенулся Коля, осматривая коллег.

– Ну я, – ответила Катерина Кандыкова. – Я про всех рассказала, кого видела у стола. А что, молчать должна? Извините, кто-то нас кормит ядом, а я должна молчать? Чтоб и моего Женю, и меня ядом убили?

– Ну, ты и... – Лопаткин не решился высказать, кто она, только презрительно покачал головой. – Выходит, яд бросил я? Да? Ну, говорите, говорите, все ждут.

– У вас был мотив убить Ушакову, – сказала Волгина. Лопаткин мгновенно раскраснелся, у него нервно задергался глаз. – Вы склонили ее к половой связи, ведь один раз был такой факт? (Лопаткин молчал, трагически закинув голову назад и прикрыв глаза.) После этого Елена Ушакова наотрез отказалась продолжить связь, а вы подписали ее сокращение. Узнав о вашей низости, она плюнула вам в лицо. Такое оскорбление трудно пережить мужчине. Но вы сами подписали ей приговор, ей и Сюкиной...

– Какая ты сволочь, Коля, – пролепетала Люся Сюкина, потрясенная до основания. – Ты же мне друг...

– Да пошла ты... подруга! – отбрил ее Коля. – Имея таких подруг – врагов не надо. Значит, вы думаете, это я? Прекрасно! Быстро вы разобрались. За недельку! Нашли убийцу, и порядок! Только после меня вон, – указал он на Сюкину, – моя подружка по столу руками шарила! Скажешь, нет? И у нее тоже был повод. Ушаков ей при всех заехал в... лицо! Обозвал... собакиной мамой. А потом еще отказался играть с ней в паре.

– Люся, – приподнял брови Степа, будто впервые услышал, что она подходила к заветному столу. – Люся, а вы что делали у стола?

– Ой, господи! Я же вам рассказывала!..

– Нет, про стол вы мне ничего не рассказывали, – заявил Степа.

– Я была весь акт с Анной, – затараторила Люся, покрывшись красными пятнами. – Потом... потом... пошла за водой... для Анны. Вернее, сначала я взяла успокоительные таблетки в гримерке, отдала ей, а потом подошла к столу, хотела налить из кувшина, но меня отвлекли... Наша одевальшица позвала, мы договорились, когда я с ней позанимаюсь. Она готовится в театральное училище... я ей помогаю...

– Что вы делали у стола? – настойчиво задал вопрос Степа.

– Я заметила таракана! – выкрикнула Люся. – Он ползал среди тарелок. Я его... а потом ушла в костюмерный цех. И все. Мне там налили воды, но я разговорилась с одевальщицей, так до конца спектакля и проговорила с ней...

– Да, так и было, – подтвердила одевальщица, сидя на стуле в компании актеров и оттого наполнившись гордостью.

– Угу, – Степа в задумчивости наклонил голову. – На сцене шло действие, близился финал спектакля, а за кулисами в это время находились... трое. Кандыкова, Анна и Подсолнух.

– У меня нет привычки травить актеров! – закипела Катерина. – Я сижу весь спектакль у пульта, я с места не схожу... Я вообще не знаю, где берут яды... Женя, ты слышишь? Меня хотят в тюрьму посадить! Женя...

– Гражданка, прекратите истерику, – прикрикнула на нее Волгина и повернулась к Подсолнуху. – А вы что делали у стола? И почему шантажировали Анну?

Послав в Лозовскую молнии гнева, Подсолнух прохрипел:

– Я бросил на стол отработанный реквизит. За это сейчас сажают?

– Сажают за преступление, – объяснила Волгина с милой улыбкой на устах. – А у вас в театре совершено несколько преступлений и зафиксированы факты покушения. Вы сказали Анне, что у нее есть повод убить обоих Ушаковых, потому что Виталий Ушаков бросил ее, вернулся к жене. И потребовали докладывать все о Юлиане Швеце, в этом случае вы обещали не рассказывать следствию, что видели, как она брала в руки бокал. (Все мгновенно уставились на Анну, отчего девушка потупилась.) Человек, использующий ситуацию в свою пользу, заслуживает стать... подозреваемым. (Все теперь уставились на Подсолнуха.)

– Интересно, – заерзал он, – она брала в руки бокал, а я попадаю в подозреваемые?

– Да, она пила из бокала и брала его в руки последняя, перед тем как его вынесет на сцену Ушакова, – подтвердила Волгина.

– Значит, это Анна, – подвел итог Кандыков и неприязненно уставился на девушку. Он ведь тоже получил подарок, результата экспертизы не знал, потому был уверен, что в его коньяке тоже яд.

– Может, Анна, может, нет... – усмехнулась Волгина, впиваясь желтыми глазами в труппу. – Допустим такой вариант: настоящий преступник видел, как Анна пила из бокала, наверняка надеялся, что это еще кто-нибудь заметил, например Кандыкова. А потом успел бросить яд в бокал, проходя мимо. Вскоре Ушакова взяла поднос и вышла на сцену.

– Я видел Анну, значит, это я, – негодуя, произнес Подсолнух. – Не имеете права обвинять без доказательств. У меня нет... мотива, как вы говорите!

– Есть, – тут же подхватила Волгина. – Вы мечтаете стать руководителем в театре, чему активно воспротивились бы Ушаковы. Избавившись от них, вы одновременно нанесли удар по Эре Лукьяновне, так как в театре произошло убийство – это просчет директора. Но вам мешает и Юлиан, потому что он ближе к директорскому креслу и так же, как вы, жаждет его занять. Вам нужен был компромат на него, поэтому вы шантажировали Анну Лозовскую.

– Бред! – прорезался голос у Подсолнуха. – Бред чистой воды!

Никто из артистов не верил ему. В глазах труппы сверкало: это ты!

– Да не я, клянусь! – закричал Подсолнух, раскрасневшись и покрывшись потом.

– Успокойтесь, – пристально глядя на Подсолнуха, сказала Волгина. Куда там – успокойтесь! Подсолнух был в полуобморочном состоянии, Оксана слегка его пожалела. – Открываю карты. Яд бросила женщина. Та женщина, которая отправила по почте подарки многим из присутствующих.

– Тогда выходит, это я! – захныкала Кандыкова. – Подсолнух не бросал. Анна пила и не умерла, остаюсь я! Женя, ты слышишь?

– Гражданка, да остановитесь вы! – раздраженно бросила Волгина. – Наверное, не все знают, что на бандеролях есть обратные адреса. Адрес Марии Рубан и адрес Николая Лопаткина.

Головы артистов лихорадочно поворачивались в сторону Лопаткина, затем в противоположную – к Рубан. Коля всплеснул руками:

– Опять я! Да не травил я! Мне все ясно. Это потому, что я неудачник.

Рубан недвижимо сидела на стуле с прямой спиной, будто проглотила кол, и молчала, глядя в пол. Лицо ее представляло собой застывшую маску – казалось, она и не мигала.

– Маш, ты, что ли, нас травишь? – спросила Клава, наклонив голову, чтоб лучше видеть Рубан.

Мария Федоровна метнула в нее затравленный взгляд.

– Это была женщина, – растягивала слова Волгина, – в зеленом пальто, какое было надето на Карине Гурьевой во время опознания.

– Карина?! – ахнул Лопаткин. – Ты?!

– А я был уверен, что она мстить будет, – просипел Подсолнух, у него снова пропал голос. – Посмотрите на нее, сидит, вся из себя бизнесменша! Думаешь, откупишься?

Карина действительно сидела независимо, скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу. Она одарила презрительным взглядом не только Подсолнуха, но и остальных. Ей уже было известно имя убийцы, поэтому она еще и кривила губы в брезгливой улыбке. Перед ней извинились Волгина со Степаном и просили поприсутствовать на аутодафе. Очень уж Волгиной хотелось преподать урок артистам.

– Вы так уверены, что это сделала Гурьева? – Оксана с сожалением обвела взглядом компанию артистов. – А ведь вы с ней работали в течение многих лет, неужели она так плохо себя зарекомендовала, что вы считаете ее отравительницей своей подруги? И даже не вспомнили, что Гурьевой и близко не было на момент смерти Ушаковых. И потом, надо иметь мотив, не так ли?

– У нее-то мотивов хоть отбавляй. И пальто Гурьевой! – привел веский аргумент Подсолнух.

– Хм, – снисходительно усмехнулась Волгина. – Пальто можно... попросить. Например, у дочери Карины. (Все снова страшно напряглись.) Дело в том, что женщина, отправившая бандероли, не рассчитала, что старое пальто Гурьевой, которое она давно не носила, нечаянно всплывет. Женщина не предполагала, что ее, а вернее, пальто запомнит приемщица посылок на почте, а также вспомнит очень важную деталь...

– Господи, да скажите же, наконец, кто из нас! – простонала Нонна.

Оксана едва заметно подмигнула Степе, мол, говори ты, а тому не терпелось перейти к главному, посему сразу взял инициативу на себя. Однако он вместо того, чтобы назвать имя убийцы, повернул в другую сторону:

– Вернемся к отравлению Эры Лукьяновны. Вторник, поздний вечер. Из актеров в это время находились Анна, Клавдия Анатольевна и Юлиан Швец...

– Опять Анна! – вставил Подсолнух, обращаясь ко всем. Он теперь не сомневался, кто именно отравил Ушаковых, следовательно, и Эру Лукьяновну. – Она и с Гурьевой общается, и в спектакле была занята...

– Гражданин Подсолнух, может, вы займете наше место, раз так быстро разобрались? – скептически спросил Степа. Тот надулся, обидевшись за неучтивость мента. – Итак, почему вы остались в театре, Анна?

– Меня попросил остаться Юлиан, – взволнованно ответила она.

– Это ложь, – вставил Юлиан, ничуть не смутившись.

– Это правда, – и губы Аннушки задрожали. – Он сказал, что даст мне новую пьесу, но сначала должен ее отксерить, так как всего один экземпляр в театре. Он предупредил, что позовет меня, я и ждала. А потом выяснилось, что его нет. Я оделась и ушла.

– Маленькая лгунья, – бросил ей Юлик и усмехнулся. – А где доказательства, что я просил тебя остаться в театре? Где? Это оговор.

– Вы правы, – согласился с ним Степа. – Должны быть доказательства или улики. У нас есть улика... (Он вытащил заколку.) Анна, это ваша вещь?

– Д-д-да... – едва слышно проговорила девушка. – Где... где вы ее нашли?

– В кабинете Эры Лукьяновны во вторник. Как она туда попала?

Анна не могла выдавить ни звука – ее душили слезы. Среди труппы пополз чуть слышный шепот: «Чудовище... Кто бы мог подумать... Сама невинность...» Анна опустила голову, слезы закапали ей на колени.

– На вас была заколка во вторник? – настойчиво требовал ответа Степа. Анна отрицательно мотнула головой. – А где она была?

– Я... я... потеряла ее, – едва выговорила девушка.

– Кто видел во вторник заколку на Анне? – поднял улику над головой Степа. Актеры мучительно вспоминали. Наконец неуверенно поднял руку Подсолнух. – Значит, вы видели. Вы утверждаете, что заколка во вторник была на голове Анны?

– Кажется, была... – протянул Подсолнух.

– «Кажется» не подходит, – отрезал Степа. – Нам нужен твердый ответ. Так да или нет?

– Ой, не было на ней никаких заколок, – проворчала Клава. – Еще артисты, наблюдательности никакой. У Аньки волосы распущены были.

Актеры загалдели, подтверждая, что, действительно, волосы Анна в тот день распустила. Волгина подняла руку, призывая к тишине. Настала звенящая тишина.

– Анна утверждает, что потеряла заколку, во вторник ее волосы были распущены, следовательно, напрашивается вывод: кто-то взял ее у вас, Аня, то есть украл. – Анна тут же подняла голову, с мольбой посмотрела на Заречного. – Видите ли, господа артисты, чтобы отравить директора, надо иметь мотив. Ну, какой мотив у Анны? Его нет. А вот у вас, Юлиан, мотив есть.

– Что? – выпрямился тот. – Вы в своем уме? У нас с Эрой Лукьяновной прекрасные отношения. Мы слаженно работаем...

– Это все внешние факторы, – ухмыльнулся Степа. – Неужели вы думаете, что мы дураки? А вот теперь я напомню вам вашу вторую ошибку. Вы пришли к Анне накануне понедельника, принесли деньги и вино. Лозовская до сих пор не понимает, зачем вы приходили, роль можно пообещать и в театре. Но вы пришли взять у нее какую-нибудь вещицу, которую легко все опознают.

– Я не был у нее! – процедил Юлик.

– Как вам не стыдно? – промямлила Анна.

– Вы были у нее, – заявил Степа. – Вас видела Башмакова... верно, Нонна?

– Я? – встрепенулась та, с опаской глядя на Юлика. – Не помню... может быть...

– Вы знаете, господа, – сокрушенно покачал головой Степа, – в этом причина вашей скверной ситуации. Вы удивительно умеете не замечать то, что просто невозможно не заметить. Вы, простите, подличаете, не задумываясь, что все вернется к вам же. Вам ли не знать об этом? Значит, Башмакова ничего не видела. Дача ложных показаний...

– Но... я действительно не помню... – испугалась Нонна.

– А Юлиана видела и моя жена, – улыбнулся Степа. – Она разговаривала с вами, Нонна, взяла автограф, а когда из общежития вышел Юлиан, вы попросили ее закрыть вас собой, чтобы не встречаться с ним.

– Да? – растерялась Башмакова. – Кажется... была девушка... Она ваша жена?

Но Степа уже отвернулся от нее как от неинтересного объекта:

– Вы, Юлиан, украли заколку, потом побежали к следователю и рассказали, что видели Анну на сцене. Вы не знали, что к столу подходило несколько человек, потому сдвинули стрелки на Лозовскую, а во вторник подбросили ее заколку в кабинет Эры Лукьяновны. А знаете, что нас натолкнуло на эту мысль? Во-первых, покушение на Эру Лукьяновну стоит особняком. Тот, кто отправлял подарки по почте и отравил коллег в театре, не мог покушаться на директора, вы позже поймете – почему. Второе. Если следовать логике, то на утерянной заколке, повторяю: утерянной, – должны остаться отпечатки пальцев. Их вообще не было. Значит, кто-то старательно вытер отпечатки, затем подбросил заколку в кабинет.

– Вы, Юлиан, просчитали, что директор получила подарок по почте, вы поняли, что там яд, – не выдержала Волгина. – Но и вы получили подарок. Этот факт, рассуждали вы, не сделает вас подозреваемым. А поскольку отравитель где-то рядом, вы решили воспользоваться моментом и его приемами, все равно спишут на того человека, которого вычислят. Вам надоела старая женщина, диктующая свою волю, а поскольку наследство – театр – было обещано вам, вы и решили ускорить процесс перехода власти. Вы были уверены, что надежно накормили ее крысиным ядом, подсыпав в кофе и в минеральную воду, но ей повезло. Овчаренко, правда, тоже нечаянно напоившая ее крысиным ядом, то есть минеральной водой, вовремя вызвала «Скорую помощь», Эру Лукьяновну спасли.

– Вот теперь меня точно прикончат, – схватилась за щеку Клава, с тоской поглядывая на коллег.

Юлик сидел некоторое время, вцепившись побелевшими пальцами в стул. Затем сорвался и помчался в свой кабинет. Милиционеры, стоявшие неподалеку, ринулись вдогонку, Степа, успевший обменяться с Волгиной удовлетворенными взглядами, поспешил за ними. Да, Юлик раскололся. О, как Степа и Оксана рисковали! Потому и замыслили психологическую пытку, намеренно нагнетали напряжение. Волгина осталась одна напротив актеров, опустивших головы. Все молчали, очевидно, переваривали происходящее. Наконец, первая пришла в себя Мария Рубан:

– Это Юлиан? Скажите, это он?

– Он хотел убить Эру Лукьяновну, – ответила Волгина. – Так сказать, подгадал удобный момент. И потом, отравление директрисы разнится с остальными. Кстати, в вашем коньяке, Кандыков, яда нет. Нет яда и в коньяке Башмаковых, нет его и в вине заведующей костюмерным цехом...

– Но почему? – удивилась Нонна.

– Сначала подумайте, кто та женщина.

– Господи, зачем вы нас мучаете загадками? – взвыла Нонна. – Нам и так не по себе. Скажите, скажите, кто это?

– Сами догадайтесь, – жестко сказала Волгина. – Подсказываю: бандероли получили все члены художественного совета...

В это время прибежал Степа:

– В окно из кабинета выпрыгнул. Я поехал с ребятами, забрось мою Янку домой.

Пробежали два милиционера к выходу – очевидно, третий выпрыгнул в окно за Юликом, – за ними умчался Степа. Возникла пауза. Волгина наблюдала за артистами без эмоций, наконец встала:

– Карина Глебовна, идемте, я отвезу вас домой.

Оксана спустилась по ступеням и пошла по центральному проходу с Кариной.

– Постойте, вы так и не скажете?.. – крикнула Сюкина. – Кто из нас?

Волгина и Карина оглянулись. Пустой зал, пустая сцена. Только стулья стоят полукругом, а на них растерянные люди.

– Думайте, господа, думайте, кто и почему, – отчеканила Оксана и направилась к выходу.

– И вы никого из нас не арестуете? – робко подал голос Лопаткин.

– Не волнуйтесь, – ласково сказала Оксана, – всех, кого надо, мы арестуем.

Когда она и Карина ушли, Клава достала из сумки бутылочку с остатками самогона, выпила, затем в полной тишине подвела итог:

– Это сделали мы. Я так думаю.

Молчание. Очень может быть, в нем таилось согласие...