Книга: Коварство без любви
Назад: 2
Дальше: 4

3

Карина Гурьева, эффектная женщина примерно лет тридцати пяти, энергичная и стройная, в элегантном брючном костюме, встретила Степана приветливо, но с опаской:
– Заходите, садитесь. Выпьете что-нибудь?
– Если можно, кофе, – сказал Степан, устраиваясь в кресле у низенького столика.
Только увидев большие фотографии Гурьевой в гриме, висевшие на стене, вспомнил ее. Учась в школе, с классом ходил в театр, после даже сочинение писал на тему «Любимый артист». Степан написал о Гурьевой, был немножко влюблен в нее. Позже несколько раз бывал в театре, приезжая домой из академии, но спектакли все меньше нравились, в конце концов, детское увлечение забылось. Странно, Гурьева очень молодо выглядит. А между тем скорбные морщины должны были «украсить» лицо – как напоминание о коварных превратностях судьбы. Ничуть не бывало, за рабочим столом напротив Степана сидела мисс удача собственной персоной, излучавшая уверенность и благополучие. Карина совсем не похожа была на героинь, которых когда-то здорово играла. Нелепо, что ее выгнали из театра.
Она вызвала секретаршу, попросила принести кофе и конфеты.
– Кофе у нас великолепный, – сказала она, когда девушка ушла. – Не растворимый, поэтому придется подождать. Чем обязана? Неужели на меня заводят дело в милиции?
– Нет, нет, совсем не по этому поводу я пришел, – улыбнулся Степа. Гурьева произвела на него хорошее впечатление – Вы слышали о событиях в театре?
– Да, – помрачнела она. – Убийственная новость. Просто нет слов. Я в себя прийти не могу, из рук все валится. И что? Какое отношение это имеет ко мне? Я и муж обходим театр стороной.
– Понимаете, Карина Глебовна, мне очень нужно знать, что собой представляют работники театра, какая там обстановка, кто с кем воюет, и так далее.
– Меня давно не интересует, кто с кем там воюет. И знаете, сейчас я благодарна коллегам, которые меня выгнали. Надо мной не стоит выжившая из ума мегера и не лезет в мою личную жизнь. Не нужно выполнять глупые задачи бездарных режиссеров. Не надо при двенадцати градусах тепла на сцене делать вид, что тебе жарко, когда синеешь от холода. Не надо ждать дня зарплаты, а потом тянуть копейки и думать, как же прокормить семью. Независимость – большое дело. А когда ты еще и прилично зарабатываешь, то начинаешь уважать себя, на прошлое смотришь как на заблуждение молодости.
– И вы ни с кем из бывших коллег не общались?
– Почему же, общалась. С Лопаткиным, с Ушаковой...
– Да что вы! А с Ушаковым?
– С тех пор, как он ушел от нее, мы перестали видеться.
– Расскажите об Ушаковых, а то в театре я толком ничего не узнал.
– Неудивительно. Эпохи все боятся. Они даже в тюрьму сядут, если она велит.
– Еще ни от кого не слышал о директоре положительного мнения.
– А это удивительно, – тут же подхватила Карина. – Потому что они боятся ее и тогда, когда Эпохи нет рядом, поэтому обычно славят, в лучшем случае отмалчиваются.
– Они – это актеры, да? (Карина утвердительно кивнула.) А технический состав? Тоже дрожит?
– Еще как! Только не ищите убийцу среди техники, не тратьте время. Им делить с актерами нечего. – Зазвонил телефон, Карина взяла трубку. – Да?.. Извините, я сейчас занята, позвоните попозже... Обязательно, буду ждать. – Положив трубку, пояснила: – Это художник, он подготовил макет календаря для одной фирмы...
– Я постараюсь не отнимать у вас время, – понял намек Степа.
– Нет, нет, я не к тому... Лена Ушакова... это был близкий нам человек, понимаете? И мне не просто говорить о ней. Возможно, я буду предвзятой...
– Это ничего, нужное я отберу, – успокоил ее Степа, видя, что ей действительно очень сложно об этом говорить. Решил разрядить обстановку, в шутку спросил: – Так среди кого искать убийцу?
– Среди актеров, – на полном серьезе ответила она. – Это акулы. В каждой пасти по двадцать рядов зубов, сожрут и не подавятся.
– Не любите вы их, – сделал вывод Степа.
– К сожалению, мне не за что их любить. Поймите правильно, Степан... извините, не знаю отчества.
– Да бог с ним. – Секретарша принесла кофе и коробку конфет. Степа сладкое обожал, поглощал его в огромном количестве, поэтому, не стесняясь, принялся пить кофе с конфетами, надеясь, что его непосредственность сделает Гурьеву более свободной.
– Нелегко простить предательство, подлость, клевету, – сказала Карина, обводя указательным пальцем край своей чашки. – Я попытаюсь коротко, если получится. Ушаковы приехали в театр лет десять назад, мы с мужем уже работали. Оба сразу вошли в репертуар, играли много. Между ними были теплые отношения. Знаете, ходят разные слухи по поводу актеров, что они неразборчивы в связях, но часто актерские семьи крепкие. То, что потом произошло... – Карина не смогла подобрать нужных слов.
– «Нонцес какой-то»? – подсказал Степа, процитировав директора.
– А, так и вы заметили? – усмехнулась она. – Знаете, я словарь вела орфоэпических вывертов нашей директрисы с переводом. «Будем скупляться на базаре». Это значит: будем делать покупки на рынке. Каково, а?
– Думаю, человеку нельзя ставить в вину, что он плохо говорит по-русски, – мягко возразил Степа. – Это еще не преступление.
– Но не в театре, – категорично заявила Карина. – Директор – лицо всей труппы, он обязан правильно говорить, уметь общаться. В конце концов, учат иностранные языки, неужели нельзя подправить родную речь? Это основа культуры, разве не так?
– Не знаю, – оказался в тупике Степа. Ему очень не хотелось перед Гурьевой ударить в грязь лицом, однако решился на возражения: – Только я встречал людей, которые не умели выразить мысль, но с культурой у них был порядок.
– Не спорю, и я встречала таких людей, особенно в деревнях. Но они же не руководили театром. А у Эры Лукьяновны полное соответствие речи с ее поступками. Видите ли, ее необразованность – хоть она и имеет высшее образование, – ее нелюбовь к людям, пренебрежительное отношение к этике и привели к разрушению театра. Некультурный человек не может, не должен руководить культурой, я к этому вела.
– Вообще-то с вами трудно не согласиться, вы умеете убеждать.
– Наверное, человеку, не знающему театральной кухни, понять сложно, – сказала Карина с сожалением, заметив, что Степан несколько озадачен. – Тогда пойдем более простым путем. Театр это... это замкнутая система.
– Почему замкнутая? – поднял брови Степа. – Актеры на виду...
– На виду плод их труда – спектакль, не более. А то, что творится за кулисами, скрыто от посторонних и далеко не романтично выглядит. Актеры целыми днями находятся вместе, варятся в собственном соку. Актер думает о роли, живет ею, мечтает о ней, часто мечтает о роли товарища. Все. Остальная жизнь проходит мимо. Поэтому очень важно, чтобы руководители в театре были порядочные люди, тогда все службы работают четко, налажен творческий процесс, склоки сводятся до минимума. Поверьте, это так, я работала в нескольких театрах и могу сказать одно: если б после театрального училища сразу попала в этот театр, я бы закончила карьеру актрисы много раньше. Пришли некомпетентные люди, перекроили все по своему подобию.
– Вы хотите сказать, что с приходом Эры Лукьяновны...
– Да! – подхватила Карина. – Она занимала ответственный пост во времена Советского Союза, с приходом новой власти ее задвинули в контору, где она прозябала. Но, как говорится, свои своих не бросают, назначили директором! Она воспрянула духом. Первое, что усвоила, – как воровать. В этом смысле театр – раздолье. Начала с мелочи. Свои ношеные вещи оформляла через комиссионный магазин и «покупала» для театра, когда нужна была одежда для современной пьесы. Муж мой тогда был председателем профкома, человек он принципиальный, разумеется, принялся убеждать в нерациональных затратах. «Зато по-богатому», – ответила она. Понимаете, в театре – все игра, бутафория во всем. Поэтому со сцены натуральная кожа и прочие дорогие вещи часто выглядят дешевкой, а вещи, сшитые по эскизам художника и с подбором тканей, смотрятся дорогими. Еще проще объясню. Когда был дефицит на джинсовую одежду, мне сшили костюм из вельвета, который художник зафактурил под вареную джинсу. Чтобы грамотно одеть актера, художник специально учится, он знает, как вещь будет выглядеть под светом на сцене. Это понятно?
– Я понял, что Эре Лукьяновне мешали знающие люди, – сказал Степа, съев уже половину коробки конфет.
– Точно! – обрадовалась Карина. – Она быстренько избавилась от всех художников. Далее – декорации. Мы долго не могли понять, зачем тратить огромные деньги на каждый спектакль, ведь можно сделать подбор из старых декораций, тем более что приглашаемые художники разом полюбили сварную арматуру. Спектакли стали похожи друг на друга, сценическое оформление громоздким, а декорации варили и варили, железо негде было хранить. Потом нам, дуракам, разъяснили по секрету. Приходите вы к директору завода, говорите: «Мне нужно то-то». Он назначает цену, к примеру, двадцать тысяч. Вы: «Давай оформим сто по моим бумагам, а по твоим двадцать. Восемьдесят делим пополам.
– Ух ты! – воскликнул Степа.
– Ага, – осталась довольна произведенным впечатлением Карина. – Ну, ремонт вы уже догадываетесь как проводится?
– Естественно.
– Теперь костюмы. На каждый спектакль стали покупать неимоверное количество обуви и одежды на рынке наличными, а раньше мы играли в одних туфлях все спектакли. Покупали по одной цене, а в акте – ведь на рынке не было товарных чеков – указывалась сумма вдвое-втрое больше. Так во всем. Ее приятели, банкиры и предприниматели, перекачивали через счет театра аховые суммы, она брала проценты за услуги. Таким образом, Эра заручилась мощной поддержкой. Да, забыла еще один источник. Приглашенные режиссеры и художники договариваются на определенную сумму, скажем, на две тысячи долларов. Она платит вдвое больше. Половину извольте отдать Эпохе. И отдают, потому что такие деньги на дороге не валяются. Понятно?
– Что уж тут не понять, – сказал Степа, поражаясь изобретательности директрисы.
– Далее наступил следующий этап. Эре необходимо было самоутвердиться как женщине, а не только в руководящем кресле. Она принялась завлекать сначала моего мужа, он мужик видный, исполнял главные роли. Он не ответил на ее флюиды. Следующего удостоила вниманием Ушакова. Тот тоже никак. Тогда она принялась мстить... женам, мне и Ушаковой.
– Почему не мужьям? – удивился Степа нелогичности директора.
– Дело в том, что практически во всех театрах количество актрис значительно превышает мужской состав. У женщины в театре сложная судьба, ей во много раз труднее добиваться главных ролей, да и в пьесах почему-то больше мужских ролей. Мужской состав востребован, а вот женский... Поэтому, когда актриса получает роль, да в паре, а то и в тройке с другими актрисами, она кладет все силы, чтобы вырваться вперед. Но ее убрать проще, потому как заменить есть кем. Сначала Эпоха попыталась загнать нас на срочный контракт, но я быстро раскусила, что после окончания контракта последует увольнение, не подписала, уговорила и Лену Ушакову не подписывать. Однажды прихожу в театр, а на мою роль назначили другую актрису! Мотивировка – производственная необходимость. Какая необходимость! Я жива, здорова! Это фактически снятие с роли. Я пишу в двух экземплярах заявление, один оставляю себе, где требую объяснить приказ в письменной форме. Ответа не получаю. Снова пишу на имя директора, затем катаю мэру и прочим бюрократам. Я знала, что будут суды, и мне придется доказывать свою «творческую активность». Только для суда не имело значения, что я играла главные роли. Зато переписка дала обоснование, что меня намеренно выводили из репертуара для последующего сокращения. Одновременно я искала, чем буду заниматься, так как в театре, поняла, мне уже не работать...
– Почему же сразу не ушли, как только поняли все?
– О Степан! Вы не знаете, как затягивает эта петля. Не так давно мне легче было в омут броситься, чем уйти со сцены. Сцена приковывает к себе невидимыми кандалами, и ты становишься ее добровольным рабом. Вот как это выглядит.
– Похоже на болезнь, – вывел Степа.
– Абсолютно точно! Люди, пришедшие на сцену, в какой-то степени больные. Только ненормальный человек будет сносить унижения, нищету, оскорбления ради роли. И я болела, но выздоровела, спасибо Эре Лукьяновне.
– Ну а дальше?
– Дальше был выдвинут с ее стороны самый убойный аргумент: мы состарились. Нас с Ленкой и четырех актрис пенсионерок выставили на сокращение. А еще недавно действовал негласный кодекс, пенсионеров не увольняли, потому что знали: актер без театра сразу умрет. Тогда срабатывал фактор человечности. Но наше время что-то перекроило в душах, где-то отрезало, где-то прибавило, получилась Эпоха. Мне помогли отрубить концы как раз пожилые актрисы. На них страшно было смотреть. Растерянность, отчаяние, боль... Одна из них когда-то блистала, ее на руках носили, да и выглядит она великолепно, с королевской осанкой, необыкновенно красивая в своем возрасте. И вдруг такое свалилось на нее. Причем ролей на этот возраст масса, стоит только захотеть... Но эти женщины – живое напоминание Эпохе, что она сама стара. Вот когда у меня все внутри закричало: не хочу так! Меня сократили, я подала иск о восстановлении в суд, выиграла, а потом уволилась с мужем, мы уволились в никуда. Я доказала бывшим коллегам, что они дерьмо, ведь подписывались под моим сокращением друзья. Эпоха им откровенно сказала: «Всех уволю, кто будет мешать реорганизации театра».
– А что с Ушаковыми было?
– Я уговаривала Лену уйти. Она осталась, продолжила воевать. Ей снизили ставку, как бесперспективной актрисе. Ставки зарабатываются всю жизнь, это лицо актера. Представляете, что значит стать на один уровень с тем, кто недавно окончил театральное училище и не сыграл еще ни одной роли?
– Но у вас же есть какие-нибудь нормативные акты? У нас, например, могут лишить звания за провинность. Это крайняя мера.
– А у нас, как оказалось, да и в законодательстве тоже, нет четких разъяснений по этому поводу. Но Ленка боролась, я наняла ей адвоката, она выиграла этот суд. В конце концов, пошли гонения на Виталика, его перестали занимать в новых спектаклях. Когда женщина не у дел, она кое-как мирится, а вот мужчине такой груз не по плечу. Да! Я же не сказала самого главного! В театре есть серый кардинал – Юлиан Швец. Он взял в оборот Эпоху, разыграл дикую страсть. Она поверила, что способна внушить любовь, не боялась пересудов, выставляла напоказ свои отношения с Юлианом. И платила за рейтинг сексуальной львицы – он стал ведущим актером, руководителем творческого состава. Все подлые идеи исходят от Юлика. Этот серенький актеришка, и внешне серенький, до Эпохи был никем. Но теперь он распределяет роли, себе берет главные. У него и появилась идея уменьшить состав труппы, а высвободившиеся ставки распределить между собой. Вот вам еще одна причина, почему стали гнать из театра и почему вчерашние друзья превращались в Иуд. Юлику, кстати, не нужны сильные партнеры, они его переигрывают, следовательно, Ушаков мешал тоже. Виталик начал пить...
– Извините, что перебиваю, но мне показалось, в театре много пьющих.
– Там нельзя не пить, иначе повесишься.
– Вы вторая, кто так говорит, – сказал Степа.
– А кто первый сказал?
– Клавдия Овчаренко.
– Ой, ну эта лучше б молчала. Пьет она давно, у нее предрасположенность к алкоголю, отсюда совести нет. Агрессивно покорная рабыня.
– Как это? – не понял Степа. – Агрессивность вроде бы исключает покорность.
– Не всегда, – живо возразила Карина. В этой женщине, подметил Степа, странным образом уживались девчоночий максимализм и вполне здравый рассудок взрослой женщины. – Клаве потерять работу равносильно смерти, она ничего не умеет, кроме как играть. Когда у человека есть характер, он ставит перед собой новые цели, идет к ним. У Клавы характер на дне бутылки, потому и бросалась на всех, кто противостоял директору, как оголтелая фурия. Она отрабатывала право на место в театре, вот и все.
– Но тем не менее ее хотели отравить, подложили в сумку водку с ядом.
– Да что вы! Этого я не знала. Мне рассказали, что они пили с Галеевым, тот умер. Значит, достала кого-то. Хотя не понимаю, зачем травить Овчаренко, у нее ведь рак.
– А вы не предполагаете, кто в театре способен на убийство? – Карина задумалась, а потом отрицательно покачала головой. Степа спросил: – А как случилось, что Ушаков ушел к другой женщине?
Карина поднялась, поежилась, как от холода, отошла к противоположной стене, некоторое время постояла у нее спиной к Степе. Ее порыв был связан с накатившими слезами, которые она прятала от него. «Сильная женщина», – оценил он. Затем она вернулась к столу, достала сигарету.
– Пагубная привычка, еще с театра, – оправдалась, прикуривая. – Каждый день бросаю, с этой мыслью ложусь и поднимаюсь.
– Вам можно позавидовать, – улыбнулся он. – Это значит, у вас нет серьезных проблем, иначе вы думали бы о них, а не о сигаретах.
– Проблемы-то есть... а впрочем, вы правы. Когда на человека наваливаются беды, он пьет, курит и не думает о здоровье. А когда у тебя все складывается удачно, хочется жить, радоваться. Я ведь одно время тоже пила.
– Не верю.
– Правда, правда. Это было, когда меня третировали в театре. И муж пил. Сядем дома и потягиваем... Вот дураки были.
– А у вашего мужа дела как сложились?
– Работает в фирме у приятеля его заместителем, занимаются оптовыми поставками бытовой техники не только в наш город. Часто ездит за границу, учит языки.
– Я думал, он вам помогает.
– Помогает. Советами. И все-таки я презираю бывших коллег, – вернулась она к прежней теме. – Виталька был спонтанным человеком, с повышенной эмоциональностью, на этом и сыграли. У них не было детей, Лена сделала аборт, опять же из-за роли! Надеялась, что потом, когда-нибудь, еще родит, ан нет. Когда дома тебя ждет родное чадо, перипетии легче переносятся. А Ушаковы остались в вакууме, одни. Эра Лукьяновна, черт бы ее побрал, добивала Ленку и Виталика новыми судами. И артисты, гниды, выступали свидетелями в пользу директрисы, потом пробегали мимо, пряча глаза. Эпоха два спектакля сняла с репертуара, в которых Ушаков играл главные роли. Тогда-то Виталька сломался, пил, уходил из дома после скандалов, потом возвращался, начиналось все сначала. Лена как-то быстро сдала, постарела, перестала следить за собой... но это так понятно. Виталик оказался слабым человеком, испугался, что его выкинут, а он не сможет найти себе применение. Принялся заискивать перед Эпохой, а это явилось опасным симптомом для Юлика, понимаете, к чему веду? Поскольку Виталик мог отнять первенство в борьбе за мощи Мессалины и по всем внешним показателям выигрывал, Юлик его быстренько приручил, подпаивал и подсунул Аннушку.
– Кажется, Юлиан тоже пьющий...
– Ха! Запойный! Эпоха только и делает, что по врачам его возит да кодирует.
– А как можно подсунуть кого-то?
– Наивный вы, – усмехнулась Карина, потом заговорила грустно. – Это делается ненавязчиво. Подлый ум всегда ненавязчив. Юлик взял в оборот Ушакова, «открывал» ему глаза на «бездарную жену, которая мешает его карьере». А потом дал в новой пьесе роль любовника, его партнершей была Аня, молоденькая актриса. Ну, такое часто бывает: играя любовь на сцене, актеры начинают испытывать симпатию друг к другу, однако далеко не всегда симпатия заканчивается романом. А тут режиссер давал мизансцены с откровенными поцелуями, валянием на кровати, раздеваниями... В сложившихся обстоятельствах репетиции повлекли за собой бурный роман. Виталик искал повод поссориться с Леной, а потом ушел к Анне в общежитие. Ленка была раздавлена полностью, у нее остался один спектакль «Коварство и любовь» да пара выходов. Но на роль Луизы недавно назначили Анну. Короче, в недалеком будущем ее опять выставили бы на сокращение. Вот, пожалуй, и все. Мерзко.
Помолчали. Степа переваривал услышанное, закладывал в память, вычленяя из сумбурного рассказа Гурьевой последовательность событий. Карина закурила вторую сигарету, нервно мяла ее.
– Мда, садизмом попахивает, – сказал Степа. – Честно скажу, ваш рассказ впечатлил и немного огорошил. А чем вы объясняете подобную тягу к психологическому садизму?
– Мы с мужем пытались проанализировать, пришли к выводу, что всему виной несостоятельность и неудовлетворенность. Когда люди, подобные Юлику, добираются до власти, они подсознательно ненавидят мешающих людей и убирают их. Хороший специалист обычно любит свою работу, ею и занимается, совершенствуясь. Плохой специалист лезет в царьки. Юлик тому пример. Он ведь мечтал стать директором театра, надеется и сейчас, когда Эпоха уйдет, получить наследство. Потому присосался к ней.
– Наследство? Но это же не частное учреждение.
– Вот! – заерзала в кресле Карина. – Даже вы это понимаете. Но он и Эпоха почему-то решили, что театр – частная лавочка. А власти в этом им потворствуют.
– А Ушакова в последнее время ничего вам не рассказывала про обстановку? Может, у нее возникли трения еще с кем-то?
– Нет. Она замкнулась. Мы с мужем пытались вывести ее из этого состояния, в августе возили с собой на Домбай. Она отстраненно воспринимала окружающую красоту, была задумчивая, окликать ее приходилось по нескольку раз. О театре мы вообще не говорили, намеренно это делали, чтобы не бередить рану.
– Но ведь кто-то убил обоих, – рассуждал Степан. – Этот же убийца, зная страсть Овчаренко к алкоголю, пытался напоить ядом и ее. Должно что-то объединять всех троих. Или так: должен быть человек, которому помешали все трое.
– Я не знаю, – произнесла Карина с чувством полной растерянности. – Если б я могла вам помочь, а я хочу помочь! Погибли три разных человека, выбравших три разные дороги, их невозможно объединить в одно.
– Карина, – Степа забыл назвать ее по отчеству, настолько доверительно пошла беседа, – кто такая Люся?
– Люся? – оживилась она. – Это пирожное, пропитанное стрихнином. (Степа рассмеялся.) А если серьезно, Люся актриса по фамилии Сюкина. Наверняка изменила одну букву, потому что она самая настоящая Сукина. То в один стан бежит, посулят выгоду – в противоположный двинет. На всех собраниях стенографирует каждое слово. У нее дома тома записей хранятся.
– Она спектакль не играла, а пришла, – произнес Степа, заглянув в программку.
– Ну, этот флюгер постоянно подсиживает актрис, мечтая влезть в ту или иную роль. Наверное, Люська пришла на спектакль, прослышав, что на роль Ушаковой в «Коварстве...» назначили Анну, а Сюкина давно хотела играть Луизу, готовилась. У нее напрочь отсутствует самооценка, впрочем, сегодня в театре ни у кого нет нормальной самооценки.
– Отношения у Люси и Лены какие были?
– Кошка с собакой. Ленка ее терпеть не могла, как и я в свое время.
– Случайно мне удалось услышать: «Припомни, где он служил и за что медаль получил. Единожды убивший, убьет и вторично». О ком это?
Карина отвела взгляд в сторону, перебирая в уме коллег. Думала недолго:
– О Юлике. Да, да, о нем. В юности он служил в войсках МВД, охранял зону и убил при попытке к бегству заключенного, за что получил медаль и двухнедельный отпуск. Это официальная версия. А другую версию мне рассказал один актер. Вот вам еще пример жестокости. Этот актер покончил жизнь самоубийством, когда его выставили из театра. По его словам, Юлик сам послал заключенного за водкой, дал деньги на две бутылки. Одну для себя, а вторая предназначалась зэку за услугу. По этой версии Юлик намеренно убил человека, чтобы получить отпуск. Я в то время не поверила...
– А когда поверили?
– Когда началась травля меня, мужа, Ушаковых, других. Юлик ведь был нашим другом, мы много времени проводили вместе. Когда он связался с Эпохой, стал просто неузнаваемым, мы не предполагали, что он может быть оборотнем. Самое интересное: кого он терпеть не мог, те вдруг превратились в его сподвижников. Понимаете, актер, не испытавший признания публики, захотел поклонения от коллег, пусть фальшивого, но поклонения. Да не каждый умеет пресмыкаться, нам с мужем это не дано, не было дано это и Ленке, тем, кого выгнали. Правда, убрав с дороги сильных конкурентов, Юлик принялся истреблять и сподвижников. Ну, в этом есть закономерность, ему всегда нужен объект для борьбы. Он ведь не изведал кайфа, когда соперничаешь прямо на спектакле. Мы с Леной играли пьесу Болта «Да здравствует королева, виват!». Я играла Марию Стюарт, а Ленка Елизавету...
– Я помню, видел. Еще запомнил вас в роли Антигоны.
– Да? – приятно удивилась она. – Смотри-ка, я уж думала, меня никто не помнит. Так вот. У нас с Еленой шло настоящее соревнование – кто лучше сыграет. При том мы советовали друг другу, как провести сцены интересней, нам помогали мужья. Мы не встречались на площадке, но во время спектакля не уходили в гримерку, смотрели за игрой, получали от этого заряд и выходили на свою сцену, полные огня. Всего этого Юлик не знает, в хорошей игре партнеров видит козни против себя. Я думаю, что и раньше, близко общаясь с нами, он ненавидел нас за удачливость, поэтому, достигнув власти, избавился.
– Так это называется зависть, – вставил Степа.
– Конечно! Извините, я ушла в сторону. После службы Юлик два года просыпался из-за кошмаров, преследующих его каждую ночь. Ему снился убитый заключенный. Человек без вины, действительно исполнявший долг, не будет два года пребывать в кошмаре. Это уже мои выводы. Да, я теперь уверена, что он специально послал заключенного за водкой, намеренно убил, чтобы получить отпуск. Мне кажется, у него психология Раскольникова...
– Это который старушку топором грохнул?
– Именно. Раскольников позволил себе убить старуху, оправдываясь тем, что она приносит зло, а уничтожить зло – дело хорошее. Швец разрешил себе убить заключенного. Зачем жить преступнику? От него один вред. Но, перешагнув черту, Юлик остался за ней. И все, что в дальнейшем происходило с ним, он воспринимал по ту сторону черты. Поэтому мы для него уже были как средство достижения цели. По мере достижения ее он отбрасывал нас как мусор. Зачеркнув слово «нельзя», он решил «все можно». Знаете, Степан, скажу откровенно, Юлик мог подсыпать яд Ушакову. Потерять Мессалину... ему проще отравить Витальку. А Ленка в этом случае попутная жертва. Но отравить свою служанку Овчаренко... вряд ли. Он обожает поклонение, а она поклонялась ему как идолу. Что вы еще хотели бы знать?
– Пока данной информации достаточно. Если у меня возникнут вопросы, можно к вам обращаться?
– Не можно, а нужно. Лена была мне настоящим другом. Что мы с ней пережили! Я же не вдавалась в детали, как Эпоха купила прессу, радио, где нас склоняли, не стесняясь в выражениях. Называли бездарями, что мы не хотим работать, но хотим получать зарплату. Это было грязно, низко. Я думаю, что проявила недостаточно твердости, уговаривая Лену уйти из театра. Сейчас она была бы жива... Ай, что теперь говорить!
– Мне было приятно познакомиться с вами, – сказал Степа, вставая, и вдруг глаза его остановились на коробке, где лежала одна конфетка. – Я все конфеты съел!
– Говорят, сладкоежки – добрые люди, – улыбнулась Карина. У нее была открытая, красивая улыбка, а глаза все равно грустные. – Степан, найдите того, кто убил Ушаковых, пожалуйста, найдите.
– Постараемся. И вы, в случае чего, звоните, вот мой номер мобильного телефона. Не подскажете, кто еще из уволенных актеров доволен жизнью?
– Пожалуй, кроме нас, таких нет. Хотя... Марина Дмитриевна вполне довольна, кстати, я о ней сегодня говорила. Это она была кумиром города, а сейчас занимается в школе с детьми, кружок ведет, ездила на фестиваль.
– Спасибо, до свидания.
Назад: 2
Дальше: 4