Самурай. Лето, 1997
Самое смешное, что Македонского действительно звали Александром, вдобавок – Филипповичем. А фамилия его была Ядров, и Самурай долго примерялся к ней, прокатывая ее во рту, как зернышко: Ядров, Ядров…
В сейфе шефа он нашел паспорт Македонского и, когда брал на вокзале билет, предъявил именно его. Ведь тем, кто ищет Самурая, нужен Николай Егорович Семибратов, а не Александр Филиппович Ядров. Никому и в голову не взбредет такая наглость – воспользоваться именем убитого. Как бы прикрыться мертвым телом, убегая из-под прицельного огня… А еще одна наглость, которая, как надеялся Самурай, поможет ему уйти незамеченным, это поездка не на машине, а по железной дороге. На автотрассе могут искать некоего Семибратова. А тут на поезде сообщением Москва – Нижний Новгород едет гражданин Ядров, – почему до него кому-то должно быть дело?
Вообще-то хорошая фамилия – Ядров, только Самурай никак не мог взять в толк, откуда тогда взялось это прозвище: Македонский. Вот у него ассоциативная цепочка для клички выстроилась сразу: Семибратов – семь братьев – семь самураев – Самурай. А у Ядрова? Наверное, дело в имени и отчестве.
Он и сам не мог понять, почему так озабоченно размышляет на эту пустяковую тему. Наверное, чтобы не думать о другом… о других, о тех, кого потерял.
Стоило только подпустить к себе эти мысли, как прострелило болью висок. Это было до того мучительно, что Самурай побрел в тамбур и стал там, прижавшись лицом к прохладному, запотевшему стеклу, закрыл глаза, вяло думая, что, если бы сейчас кто-нибудь добрый подошел и действительно прострелил ему висок, он бы не шелохнулся для сопротивления, а может быть, даже и поблагодарил за смерть.
К счастью, боль вскоре утихла и слабость прошла. Он вернулся в купе СВ, которое занимал один, и попросил проводницу принести чаю.
Поезд приходил в Нижний Новгород ранним утром. Самурай вообще привык просыпаться очень рано, а потому и в шесть утра был свеж и бодр, в отличие от других пассажиров и встречающих, которые выглядели невыспавшимися и не замечали ничего вокруг. Он все-таки побродил еще по небольшому вокзалу, постоял под непомерно огромной люстрой, напоминавшей металлический желтый цветок, вернее цветище, – стоивший, наверное, целое состояние, послушал осуждающее бормотание народа на тему бездарной траты денег налогоплательщиков и убедился, что слежки за ним нет. Вот и прекрасно. Тем более что ее не могло и не должно быть. Никто и никогда не узнает, какая злая сила опустошила секретный сейф шеф-директора «Нимб ЛТД» (потому что никому не известно о существовании этого сейфа!). Никто и никогда не узнает, кто осуществит в самом ближайшем будущем целую серию ликвидаций по списку, составленному на очень высоких верхах… С верхов Самурай и начнет. Вот только сделает то, зачем приехал сюда, в этот невыспавшийся город.
Он взял на привокзальной площади такси и велел везти себя в Печоры.
– Далековато будет, – хмыкнул таксист. – Это же где-то на северах!
– В смысле? – озадачился Самурай. – В северной части города, что ли? Нет, вроде бы на самом берегу Волги.
– Если тебе в Печоры, то за Полярный круг, а если в Печеры – за полсотни запросто довезу, – уточнил таксист.
Ишь ты, грамотный какой! Но Самурай живо сбил с него спесь, сообщив, что эти самые Печоры находятся не в таких уж крутых северных широтах, как тому кажется, а всего-навсего в Псковской области. Таксист принял информацию к сведению, но не остался в долгу, поведав, что нижегородские Печеры потому так названы, что какой-то местный князь, чуть ли не основатель города Юрий Всеволодович, побывал в киевских пещерах, где обретались в былые времена святые затворники, и настолько пленился благолепием матери городов русских, что основал у себя в вотчине святой православный монастырь, а всю прилегающую местность назвал Пещерами, а по-старинному – Печерами. И в том, дескать, монастыре некогда скрипел гусиным перышком добродетельный монах Лаврентий, оставивший после себя знаменитую Лаврентьевскую летопись.
Самурай снисходительно слушал словоохотливого таксиста, а сам смотрел на сизую, студеную Волгу, мощно разлившуюся под мостом, и думал, как хорошо было бы прожить жизнь, глядя на такую величавую реку. Казалось, созерцание этих плавных, широких вод должно сглаживать в душе человека все неровности и ухабы, оставленные тяготами жизни! Может, во времена монаха Лаврентия так оно и было…
Но даже и теперь, солнечным утром на закате сумасшедшего столетия, у Самурая было необычайно спокойно и ровно на душе. Однако это ощущение исчезло, как не бывало его, стоило проехать мимо них побитой «Ладе» с большой буквой У на ветровом и заднем стеклах и с «пирамидкой» на крыше. Рекламная «пирамидка» сообщала координаты школы, в которой всякого желающего лоха в два счета обучат вождению автомобиля. А называлась школа – «Нимб»…
– Во придурки, а? – хохотнул таксист. – Назвать так школу автовождения!.. Просто школа ликвидаторов какая-то! Не думают люди головой – седалищем думают. Помню, жена купила торт, поглядели, а внизу, на этикетке, напечатано название кондитерской фирмы – «Стикс». А ведь это река в царстве мертвых, мне зять подсказал, он филолог, знает кучу таких словечек. Не веришь, что ли? Вот провалиться мне на этом месте, если я вру!
Самурай не проявил никаких эмоций, и таксист успокоился, решив, что тонкость юмора не может быть доступна человеку, не соображающему, что и нимб, и Стикс – это знаки смерти, разумеется, совершенно неуместные в качестве названий. А ведь Самурай обмер именно потому, что знал эти слова слишком даже хорошо… Особенно первое.
Душу вновь залило чернотой, и Самурай мгновенно перепланировал все свои благостные планы. Он с преувеличенным вниманием осмотрел довольно-таки обшарпанные стены знаменитого Печерского монастыря, мимо которого как раз промчалось такси, но даже головы не повернул в сторону трех новеньких коттеджей, разбросанных по берегу Волги. Бросил равнодушный взгляд вперед, на горушку, где возвышалась еще одна церковь, и велел везти себя в кремль. Таксист, конечно, только обрадовался новым денежкам, развернулся и помчался обратной дорогой. Самурай искоса поглядел на три коттеджа. Два были поновее, вокруг них пусто, а третий, стоящий на полугорье, выглядит обжитым, и сад вокруг густой, хороший. Видно, что люди здесь давно обосновались. Между отцветшими сиренями мелькнули стойки детских качелей, и Самурай спрятал улыбку.
На душе немного полегчало, но не настолько, чтобы забыть об осторожности. Он честно позволил такси взобраться по крутейшему (и в смысле угла, и в смысле красоты) подъему на центральную площадь города, расплатился и вошел в ворота кремля. Честно побродил по пустым дорожкам, а потом по очередному крутейшему (во всех смыслах) склону спустился на Нижне-Волжскую набережную, по которой, как он успел заметить, бегала в Печеры маршрутка номер 11, и на ней доехал до церкви в деревушке, а оттуда пешком вернулся к коттеджам.
Время только подбиралось к семи, и по случаю раннего воскресного утра вокруг царили пустота и тишина. Никак не нарушая этой тишины, Самурай, неприметно оглядываясь, быстро прошел к коттеджу, который стоял на полугорье. Ни души. Это прекрасно. В сводке, найденной в сейфе шефа, это место описывалось как на редкость тихое и уединенное. Однако там же сообщалось о редкостно злой собаке, которая не пропускает ни одного случайного прохожего, наполняя окрестности жутким лаем и воем. Самурай стоял уже рядом с забором, а окрестности по-прежнему не были ничем таким наполнены. Или у борзого пса нынче тоже выходной?
Самурай еще раз огляделся, сунул руку в подмышечную кобуру и переложил пистолет за пояс, прикрыв его бортом пиджака.
Обогнул дом, присматриваясь к ограде. Нет, он вовсе не желал проникнуть сюда незамеченным, он просто жаждал, чтобы раздался жуткий лай и на крыльце появился заспанный, сердитый хозяин. Однако стоило увидеть полуоткрытую калитку, как Самурай понял, что это вряд ли произойдет.
Он был достаточно опытным человеком, чтобы отвыкнуть от пустых надежд, а все-таки надеялся, еще надеялся, сам не зная на что… И, только увидев россыпь кровавых пятен на плитах аккуратной дорожки, огибающей клумбы, резко выдохнул сквозь зубы, словно выгоняя из себя остатки этих самых надежд.
Пес лежал под кустом жасмина – лохматая кавказская овчарка и впрямь устрашающего вида. Пуля попала ему в горло. Хладнокровен же был убийца: подпустил собаку достаточно близко и снял ее в прыжке, открывшуюся для выстрела. Разумеется, работала бесшумка: как ни уединенно стояли коттеджи, соседи не могли не услышать пальбы. Разве что их всех тоже повыбили…
Под окном, на траве, он увидел загустевшую темно-красную лужицу. Странно… Кровь, конечно. Чья кровь – вот вопрос. Вряд ли собаку застрелили здесь, а потом отволокли к ограде. Значит, кто-то из нападавших был ранен на этом месте? Неужели хозяин дома пытался обороняться? Судя по справке, которую читал Самурай, – вряд ли. Хотя… нужда, говорят, заставит калачи печь и кролика волком сделает!
Самурай взошел на крыльцо, толкнул дверь ногой. Он не таился, не пригибался, не передвигался перебежками. Разумеется, тут его никто не ждет. Ни одна живая душа не знала, что он придет сюда. Единственное, о чем он сейчас жалел, что не может еще раз выстрелить в лоб шефу «Нимба» – не здешнего, нижегородского, а того, московского. Ведь Македонский откупился своей смертью! Мог удариться в бега, а вместо этого подставил горло – сам, покорно! Положил голову на плаху, только чтобы купить жизнь своей дочери! И все-таки сюда были посланы убийцы…
Он вошел в холл и на миг зажмурился, потому что картина, открывшаяся там, могла и слона заставить покачнуться… Но Самурай тотчас овладел собой и заставил себя воспринимать окружающее бесстрастным взглядом профессионала.
Ну, разумеется, имитация ограбления. А хозяева как бы запирались, нипочем не хотели отдавать нажитое. Тогда их привязали к стульям и превратили – еще при жизни – в два окровавленных куска мяса. Похоже, те, кто сюда пришел, располагали временем! Не торопясь выносили технику, вырезали из рам картины, выворачивали шкафы и чемоданы, срывали со стен обои на предмет поиска тайников.
Самурай нахмурился. Чего ради было так уж стараться, потроша дом и теряя время? Или в «Нимб ЛТД» появился новый отдел ликвидаторов-грабителей? Нет, скорее садистов. Что они так старательно выпытывали у несчастных Братчиковых – Ильи Прокопьевича и его жены Тамары Стефановны?
Ответ мог быть только один: местонахождение девочки.
Детскую он нашел быстро: крайняя дверь на площадке второго этажа. Открыть ее удалось с трудом – вход перегораживало мертвое тело. Это был долговязый худощавый кавказец с неприятным усатым лицом. Он весь затек кровью: пуля попала в спину, а вышла на груди. Рядом со скрюченной ладонью лежал «стечкин». Самурай проверил – не хватало двух патронов. Вот и гильзы.
Он всматривался в оскаленное мертвое лицо, мысленно прокачивая незнакомца. Конечно, сотрудники «Нимб ЛТД» не встречались всем коллективом на профсоюзных собраниях или на праздниках в честь Дня советского, пардон, российского киллера (а почему, интересно, до сих пор не занесен в календарь такой всенародный праздник? Это ж теперь одна из самых популярных профессий!), а все же Самурай, заглянувший в картотеку шефа и обладавший прекрасной зрительной памятью, мог с уверенностью сказать, что этой усатой морды он там не видел. Кавказцев было немало (в основном среди боевиков-смертников), но этого – точно нет. Значит, перед ним случайный гость Братчиковых, разделивший участь хозяев. Не повезло парню. Вот так и закаешься в гости-то ходить…
Самурай прикинул: а ведь та кровавая лужа как раз под окном детской. Значит, стрелял усатый – сверху. Возможно, он первый заметил убийц и попытался хоть как-то защитить девочку. Царство ему небесное, земля пухом и вечный покой, если так. Но и сам полег, и ее не спас…
Самурай осмотрелся. Уютная комната была пуста. В беспорядке валялись игрушки – огромные, некоторые чуть не в человеческий рост. Не детская, а игрушечный зоопарк. Вот этот медвежонок – он точно размером с ребенка! Все игрушки и девчоночьи вещички раскиданы как попало. Здесь-то они чего искали? Или девочка сначала пряталась – к примеру, под кроватью?
Он тоже заглянул под кровать. Никого, конечно. Ни живой, ни мертвой. Куда же они дели труп? Или нашли ее где-то в другой комнате и там и застрелили?
Он обошел второй этаж, но больше мертвых не видел, хотя весь дом носил следы беспощадного, разгромного грабежа. На первом этаже – та же картина.
Девочки не было. Неужели утащили с собой? Но зачем?
Выходя из кухни, Самурай поскользнулся и чуть не упал. Из-под каблука выкатилась крошечная зеленая бусинка. Самурай поднял ее – и снова чуть не упал. Либо великолепный страз, либо… либо изумруд.
Он покатал камушек на ладони – и вернулся на кухню. То-то ему показалось странным, что вся посуда выкинута из большого буфета! Присел на корточки, заглянул в нижний отсек – и увидел открытый сейф. Сейф был пуст – рядом лежала только куча каких-то бумаг, выброшенных, очевидно, за ненужностью. Тут же Самурай обнаружил несколько пустых замшевых мешочков со штампами ювелирных фирм. В таких мешочках иногда продают драгоценности…
Он медленно кивнул, удивляясь собственной недогадливости. Ну конечно же! Вот почему пытали хозяев! Им нужна была девочка, однако они прекрасно знали про коллекцию драгоценных камней Братчикова (эта информация была в картотеке) и заодно решили набить карманы блестящими камушками.
Самурай выпрямился, ногой небрежно сдвинул в сторону смятые бумаги – и вдруг в глаза ему бросилась знакомая фамилия.
Схватил кипу, торопливо перелистал… и не поверил своим глазам. Он держал в руках копию свидетельства о браке Александра Филипповича Ядрова (Македонского, стало быть) и Антонины Сергеевны Чеховой. Здесь же лежала копия свидетельства о рождении 17 марта 1992 года их дочери Олеси Александровны Ядровой, а также свидетельство о смерти жены Македонского, последовавшей 18 марта того же 1992 года.
Что за нелепость? Почему не уничтожены такие важные документы? Или убийцам настолько задурили глаза драгоценные стекляшки?
Самурай продолжал перебирать бумаги. Здесь были даже копии свидетельств о рождении самого Македонского и его жены, их дипломов. Александр-то Македонский оказался по профессии учителем истории, вот чудеса. А его жена – учителем русского языка и литературы. Судя по всему, они познакомились во время учебы в местном пединституте, который окончили в один год. На всех копиях стояла печать какого-то московского нотариуса по фамилии Габуния. Это было что-то вроде архива Македонского – с фотографиями его самого, жены, каких-то незнакомых людей. На фотографиях часто мелькали лица Братчиковых, бывших, очевидно, по жизни близкими друзьями Ядровых, потому им и было доверено воспитание Олеси. Кое-какие из снимков он видел в картотеке шефа и не совершил, собственно говоря, никаких открытий, кроме одного: когда в пластиковой папке нашел документы на право владения землей и домом в Чувашии, возле какой-то деревни Лесной. Судя по описаниям и прилагаемым фотографиям, это был лакомый кусочек: гектар земли, трехэтажный домина и все такое. Дом был оформлен на имя Македонского на основании дарственной от Братчикова. Судя по стоимости имения, признательность Ильи Прокопьевича старому другу была поистине безграничной! Очевидно, Македонский говорил правду: Братчиков был ему обязан жизнью, а за такое любой цены мало.
А это что такое? Схема минирования дома?! Фантастика! Строить себе жилье, готовое в любую минуту взлететь на воздух? Такое мог сделать либо сумасшедший, либо очень предусмотрительный человек. Именно таким и был Македонский. Наверное, он хотел уйти из «Нимба» и поселиться с дочерью в этом чудном заповедном уголке под названием усадьба «Лесное», жить спокойно и счастливо, пока не придет необходимость привести в действие взрывное устройство… Не то дико, не то диковинно все это.
Самурай нахмурился, еще раз проглядывая бумаги. Все-таки странно, что ничего не тронуто, не уничтожено. Документы переворошили – очевидно, в поисках зеленых бумажек, но толком не просматривали и оставили в покое… А может быть, в этом все и дело? Может быть, зря Самурай так мечтал о второй дырке во лбу шеф-директора? Может быть, «Нимб ЛТД» в самом деле не имеет никакого отношения к зверскому убийству Братчиковых, здесь побывали вульгарные грабители, которых интересовали только деньги и камушки?
Но что они сделали с девочкой? Где она?
Надо искать. Надо методично обшарить каждый уголок в доме, но найти Олесю. Ведь Самурай приехал сюда ради нее. Это его долг Македонскому, это оправдание…
Он вздрогнул. Стон? Зов? Какой-то шорох наверху?
– Олеся! – окликнул он, забыв об осторожности, но тут же выдернул из-за пояса пистолет и крадучись двинулся наверх.
Стон повторился, и Самурай нахмурился: это был слабый мужской голос.
Оказывается, тот кавказец, который своим телом прикрывал вход в детскую, был еще жив! И даже соображение к нему вернулось: во всяком случае, завидев Самурая, он слабо зашарил по полу, ища пистолет.
Самурай показал ему свой:
– Не дергайся. Говорить можешь? Где девочка?
Раненый блеснул на него лютым взглядом и прикрыл глаза, как бы вновь провалившись в беспамятство, однако ресницы подрагивали, выдавая притворство.
Самурай, недолго думая, упер ему в висок дуло и произнес самым зверским голосом, какой только смог изобразить:
– Считаю до трех. Где девчонка? Ну? Раз…
И без того бледное лицо раненого обесцветилось так, словно смерть уже выпила из него все краски. Запекшиеся губы разомкнулись, однако ничего, кроме «аллах акбар» и прочей невнятицы, Самурай не расслышал. Итак, гость Братчиковых предпочел вручить душу великому аллаху, но ничего не выдать. Или он не знал, где Олеся?
Что-то подсказывало Самураю: знал! И еще что-то подсказывало: она жива! Не может ведь быть, чтобы она погибла, когда ради нее… Ради нее он сам остался жив!
Значит, надо было заставить кавказца говорить. Самурай стиснул челюсти, вспомнив два изуродованных тела, привязанных к стульям внизу, в холле. Он тоже так умел, но сейчас этот способ не годился.
Спустился на кухню, нашел водки, аптечку, опять двинулся наверх. И на миг у него дыханье сперло в груди, когда кавказца не оказалось на прежнем месте! Нет, далеко он не убежал, он вообще не мог бежать: он полз. Вполз в детскую и тут, среди мохнатых зверей, снова лишился сознания.
Самурай задумчиво посмотрел, как он лежит, вцепившись в того большого медвежонка, на которого он обратил внимание в первый раз, и вдруг, повинуясь тому же негромкому голосу, который уже вторые сутки звучал у него в голове и подсказывал, что и как делать, отбросил руки кавказца и поднял игрушку.
Сердце так и подскочило: слишком она была тяжелой для игрушки! И тотчас он заметил «молнию», проходящую через все тело зверя до самой макушки. Дернул ее…
И нашел Олесю.
