Глава 12

Сегодня Василий Валерианович Галузо снова сам поехал в учебный центр, при этом время выбрал такое, когда Стоянов заведомо будет в Москве. Ему нужно было переговорить с Зелениным с глазу на глаз, но если вызывать его на встречу, то Стоянов непременно узнает об этом и сделает выводы, что, дескать, за его спиной интрига какая-то плетется. А если правильно выбрать момент и приехать самому, то всегда можно сделать вид, что ехал-то к Стоянову, да вот на месте начальника учебного центра не оказалось, какая неприятность. Ну да ничего, с заместителем пообщался.

Президент болеет. Сначала все было вроде тихо, ну болеет человек – и болеет, ведь человек же, не машина. С каждым может случиться. Тем паче после операции на поправку пошел на удивление быстро, даже врачи в самых оптимистичных прогнозах на такое скорое восстановление не надеялись. А потом снова заболел, не то грипп, не то пневмония, и вот тут уж злопыхатели зашевелились, головы подняли, давай в темпе через Думу законопроект проталкивать об отстранении Президента в связи со стойкой неспособностью… И так далее.

Галузо не был сторонником злопыхателей, он вообще к нынешнему руководству относился достаточно безразлично и скорее даже лояльно, но ведь его задумка, его план, детище его как раз и нужно было для того случая, когда власть меняться станет. Он-то рассчитывал, что до этого момента еще ждать года три с половиной, а оказалось, все может случиться уже сейчас. Конечно, он пока не очень-то готов, дело только-только начато, но момент упускать нельзя. Если на подходе новые выборы, то с этого надо поиметь свой кусок.

Зеленин встретил Василия Валериановича приветливой улыбкой, но глаза его были, как обычно, хмурыми. Иногда Василию становилось интересно, а бывает ли вообще у Александра Петровича другой взгляд, когда он, например, смеется над хорошим и умело рассказанным анекдотом или разговаривает с женщиной, которая ему нравится. Во всяком случае, сам Галузо другого выражения глаз у Зеленина не наблюдал ни разу. Не довелось.

– Я ознакомился с подготовленной вами концепцией работы учебного центра, – начал Галузо, – и должен сказать, она мне нравится. Сразу видно, что поработали вы над ней как следует, даже и придраться не к чему. Но сейчас мы должны поговорить о другом. Нынешняя ситуация такова, что не исключены досрочные выборы, а у нас в активе пока не очень много спонсоров. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Зеленин кивнул и слегка улыбнулся.

– Если так случится, что выборы все-таки будут назначены и начнется предвыборная кампания, мы с вами должны быть во всеоружии. Давайте пройдемся по нашим должникам, то есть по людям, которые нам обязаны, и подумаем, как извлечь из них максимальную пользу. Я имею в виду структуры, которые нас финансируют в обмен на собственный покой. Повторяю, программа только началась, и таких структур у нас пока не так много, как хотелось бы, но мы-то рассчитывали на двухтысячный год, а не на девяносто седьмой. Нам нужно подумать, как увеличить численность зависимых от нас людей, и увеличить в кратчайшие сроки. Я обращаюсь с этим в первую очередь к вам, Александр Петрович, потому что именно вы косвенным образом повинны в том, что программа несколько притормозилась. Мы уже должны были бы вовсю работать со вторым набором курсантов, но мы дали вам возможность разработать собственную концепцию, чтобы вы могли проявить свой потенциал.

Зеленин посмотрел в окно, при этом на лице его было выражение настолько отсутствующее, что Василию Валериановичу показалось, будто тот его не слышит вообще. Странный все-таки субъект этот Зеленин, опасно его двигать вверх, непонятный он, закрытый. Но и не двигать нельзя, обещания даны, заверения сделаны.

– Александр Петрович, – окликнул Галузо, – вы меня слышите?

– Слышу. Прошу прощения, отвлекся. Знаете, мне пришла в голову одна идея. Не знаю, как вы к ней отнесетесь.

– Что за идея? – подбодрил его Василий Валерианович. – Давайте обсудим.

– Идея касается того, как наших противников превращать в союзников. Согласен, того финансирования, которое мы получаем, нам явно недостаточно, особенно если вы принимаете мою концепцию деятельности учебного центра. Мне даже странно, что вы не высказали по этому поводу никаких возражений, а ведь они обязательно должны быть.

Галузо мысленно поаплодировал Зеленину. Конечно, сомнения при чтении представленной концепции у него были, да еще какие! Одно дело, держать человека в узде при помощи компрматериалов, и совсем другое – работать с ним без всякой «компры». Управлять человеком можно только при помощи двух инструментов: страха и денег. Если не страх, категорическим противником которого был Зеленин, то деньги. А где их взять? И потом, тот же Зеленин настаивал на том, чтобы курсанты не жили в период обучения в казарме, а приезжали каждый день из дома. Если не москвич – предоставить ему возможность снимать квартиру, а это тоже деньги. И транспортная проблема должна как-то решаться. Когда курсант живет здесь же, это одна картина, а если должен каждый день приезжать и уезжать – совсем другая. Путь от ближайшей железнодорожной станции занимает, если идти пешком, час пятнадцать – час двадцать. Надо обеспечивать каждому машину. Не автобусом же их возить всем кагалом… Перезнакомятся еще, чего доброго, подружатся, а это совсем не нужно. Обучение в центре индивидуальное, на каждого курсанта – персональный инструктор по каждой дисциплине и персональная комната для занятий. И расписание для спортзала и тира составлено так, чтобы тренировались поодиночке, только в присутствии тренера, врача и психолога. Столько денег на эту «индивидуальность» уходит – просто ужас, но так нужно для дела, во избежание последующей расшифровки. И поставить все это «капиталовложение» под угрозу, посадив всех в один автобус? Идиотизм. Конечно, нужна машина для каждого. Пусть отечественная, пусть не новая, но ведь это тоже деньги, не говоря уже про бензин и техобслуживание.

– Так что вы надумали насчет новых источников финансирования? – благожелательно спросил Галузо.

– Видите ли, – осторожно начал Зеленин, – насколько я понял, вы не предлагаете определенным структурам давать деньги на программу в обмен на некоторые услуги. Вы ждете, когда они сами дойдут до этой мысли и обратятся к вам с соответствующим предложением. Верно?

– Верно, – подтвердил Василий Валерианович.

– Но таких догадливых на сегодняшний день не так уж много, вы сами это признаете. Программа, как-никак, государственная, и многие просто не рискуют делать такого рода предложения, боясь, что не будут правильно поняты. К вам обращаются только те, у кого есть личные знакомства среди руководителей программы и кто имеет возможность предварительно прощупать почву.

– Правильно, – снова кивнул Василий. – А вы считаете, что мы должны организовать рекламу и предлагать себя, как дешевая девка на панели?

– Ну зачем же. Я полагаю, что нужно уметь извлекать пользу из объективно сложившихся обстоятельств. Возьмем в качестве примера банк «Русская тройка». Богатейшая финансовая структура с филиалами по всей России. Денег – куры не клюют. А в числе наших спонсоров не значится. Это неправильно.

– И что же вы предлагаете, чтобы исправить это положение?

– Я полагаю, что нужно выгодно поэксплуатировать случайно возникшую ситуацию с Нурбагандовым. Мы ее не планировали, это был неожиданный сбой, но теперь, как мне кажется, можно было бы на этом поиграть. Мы освободили «Тройку» от присутствия, мягко говоря, тайного фискала, причем освободили так быстро, что он не успел ничего накопать. Это ли не повод для благодарности? Нужно лишь найти человека, который возьмет все на себя.

Галузо усмехнулся. Ну и жучила этот Зеленин. Даром что на практике не работал, всю жизнь наукой занимался, а интригует не хуже самого Василия Валериановича. Нужно найти человека, который близок к руководству «Русской тройки», и не просто близок, а другом считается, и в то же время человек этот должен быть не совсем чистоплотным. Он должен иметь грешок перед владельцами «Тройки», который ему хотелось бы замолить. Ну и еще кое-какие необходимые характеристики должны быть у него, чтобы раскрутить историю с Нурбагандовым к обоюдному удовольствию. А картинка в целом должна выглядеть примерно так: «Ребята, я случайно узнал, что к вам подослали «казачка» и все ваши налоговые махинации в обозримом будущем выплывут наружу. Взял я грех на душу, поработал с тем «казачком», не будет он вам больше докучать. Но и вы имейте в виду: государство на налоговые дела изо всех сил навалилось, так что не этот «казачок», так следующий, все одно покоя вам не дадут, уж больно вы богатые да могущественные. Потому мой вам совет: не ждите, пока ваши махинации, ежели таковые имеются, вскроются, идите на поклон к тем, кто этих «казачков» по далям и весям рассылает, попробуйте с ними договориться. Так-то оно вернее будет».

– Мысль интересная, – неторопливо сказал он. – Но вы сами справедливо заметили, что случай с Нурбагандовым был именно случаем, непредвиденной случайностью. Ее безусловно можно и нужно использовать, но как можно надеяться на повторение счастливого для нас стечения обстоятельств?

– Никогда нельзя надеяться на какое-то стечение обстоятельств, – снова чуть улыбнулся Зеленин. – Я предлагаю использовать этот случай как прецедент, отработать на нем технологию и превратить такие казусы в систему. И в дальнейшем работать уже не с казусами, а выстраивать ситуацию целенаправленно.

Галузо почувствовал, как по спине пробежал холодок. «Выстраивать ситуацию целенаправленно!» За этой наукообразной фразой стоял такой нечеловеческий цинизм, что даже ему, человеку далеко не мягкому, стало не по себе. Ничего себе заявленьице! Такого можно было ожидать на худой конец от Стоянова, но уж никак не от «ученого червя» Александра Петровича. Господи, даже обсуждать страшно то, что он предлагает. Устраивать на работу в «непокорные», «непрогнувшиеся» коммерческие структуры неких личностей, через короткое время убивать их, потом подсылать к руководителям доверенных людей, которые будут говорить: я взял ради вас грех на душу, но лучше пойдите и отдайтесь сами, не ожидая, пока вас изнасилуют. Да уж, как говорят мудрые англичане, если изнасилование неизбежно – расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие.

– Более того, – продолжал Зеленин, – это позволит получать благодарность не только от самих структур, но и от тех людей, которые возьмут на себя переговоры. Ведь у них, как мы с вами договорились, должен быть грешок, и за возможность вернуть утраченное доверие друзей или оттянуть срок возвращения, к примеру, кредита они заплатят дорого. Таким образом, мы убьем одновременно двух зайцев.

Да, до такого даже сам Галузо не додумался бы. Не зря этого Зеленина наверх тащат, видно, он в интересах политиканов не одну интригу сплел. Много народу ему обязано. И, наверное, многие его боятся. Надо же! А с виду-то нипочем не скажешь, низенький такой, румяный, глазки блестят, хоть и хмурятся. От таких румяных коротышек никогда опасности не ждешь. А напрасно. Такие-то вот и есть самые опасные. Стоянов по сравнению с ним – дитя неразумное. Гриша Стоянов как привык действовать? Как в прежние времена вся ментовка работала, то есть на «компре» да на страхе. На этой «компре» он и вылез, держал партийных и советских функционеров за глотку, разоблачением внеслужебных связей с иностранными гражданами и участием в групповых случках запугивал, и все у него в жизни получалось, как он хотел. Блядей валютных на коротком поводке держал, они ему информацию поставляли, а он их за это не тягал за тунеядство и за нетрудовые доходы. Короче говоря, простенькие одноходовочки, а к более сложному маневру не приучен. А Зеленин – он другой. И откуда в нем этот цинизм? Почему он так легко распоряжается человеческими жизнями? Да потому, решил Галузо, что, в отличие от Стоянова, с реальной преступностью близко не соприкасался и женщину, у которой сына убили или дочку маленькую изнасиловали, никогда в глаза не видел. Не видел он настоящего горя и слез, не вытирал с лица плевки, как вытирали их следователи и оперативники, которым родители потерпевших действительно, случалось, плевали самым натуральным образом в глаза за то, что милиция виновных найти не может и вместо этого вопросы какие-то оскорбительные задает.

– Ну что ж, Александр Петрович, – как можно нейтральнее произнес Галузо, – я подумаю над вашим предложением. Стратегически оно выглядит весьма привлекательным, но тактически, боюсь, несет в себе некоторую опасность. Вы должны понимать, что убийством Нурбагандова занимается милиция, и как это будет выглядеть, если вдруг пойдут разговоры о том, что к этому причастен вполне конкретный человек?

– Не нужно упрощать, Василий Валерианович. Вы меня уверяли, что держите руку на пульсе, стало быть, ход расследования этого убийства должен быть вам известен. Я понимаю, что контролировать ситуацию и влиять на нее вы не можете, но знать, что происходит, должны. Исходя из существующего положения дел мы и разработаем технологию осуществления комбинации. Тем более у нас есть такой опытный оперативник, как Григорий Иванович. Могу вас заверить, эта технология не будет топорной и шитой белыми нитками. Если вы даете принципиальное «добро», я представлю вам общую теоретическую схему, затем мы ее откорректируем исходя из реального хода расследования убийства.

– Я подумаю, – уклончиво ответил Галузо.

Всю дорогу обратно в Москву он пытался преодолеть какое-то непонятно откуда взявшееся смущение и даже неловкость. Черт его знает, Зеленина этого… С одной стороны, он, безусловно, прав, надо форсировать события на случай назначения досрочных выборов, а если выборов и не будет, то деньги все равно нужны на программу, и особенно – на ее секретную часть. Но с другой стороны, очень уж его предложение сомнительное. Опасное. Страшное. Хотя, если с третьей стороны взглянуть, на то и существует еще одна, самая секретная часть программы, о которой знает только узкий круг людей. Рискнуть, что ли?

Когда свернули с Кольцевой дороги, Галузо из машины позвонил Боровкову.

– Виталий Аркадьевич, дождитесь меня, не уходите. Нужно переговорить.

Аня Лазарева не знала слова «сомнение». Колебания были ей не свойственны, она легко и быстро принимала решения, хотя и знала отлично, что за этой поспешностью часто следует раскаяние в совершенной ошибке. Еще в той, другой жизни, когда у нее были подруги по команде, она всегда удивляла их своей способностью быстро делать покупки. Подруги долго выбирали вещь, приценивались, потом шли искать ее в другое место, опасаясь, что купят, а в следующем магазине найдут что-то лучше или дешевле. Аня покупала сразу, брала первую же более или менее подходящую вещь и на этом успокаивалась. Но, надо отдать ей должное, никогда и не расстраивалась, если действительно на ближайшем же прилавке видела то же самое, к примеру, в два раза дешевле. «Анька, это рынок, – увещевали ее приятельницы, – не покупай сразу, обойди всех продавцов, наверняка найдешь дешевле, здесь цены не фиксированные, как при социализме, их с потолка берут. Или хотя бы торгуйся». Но она не слушалась, хотя и понимала, что чем ближе к входу, тем дороже. И никогда не торговалась с продавцами.

И так было во всем. Она не колебалась, вступая в скоропалительные романы с мужчинами, а приняв какое-либо решение, не сомневалась в его правильности. Но была в ее характере еще одна черта: она совсем не умела ждать. Есть терпеливые люди, которые обладают этой замечательной способностью ждать неделями, месяцами, годами, не нервничая и не раздражаясь оттого, что желанный результат все не наступает. Они умеют отвлекаться, заниматься повседневными делами, прекрасно понимая, что эти дела не менее важны, чем то, чего они ждут. Аня этого не умела совершенно. Она торопила события, безоглядно несясь навстречу желанному результату, совершая при этом ошибки и делая очевидные глупости, а потом, когда ничего не получалось, впадала в отчаяние.

Ей очень захотелось выйти замуж за Парыгина. Желание это было тем более сильным, что казалось ей вполне реальным, ведь Евгений – первый в ее жизни мужчина, который сделал ей предложение. И поскольку для скорейшего исполнения желания нужно было достать деньги, она без малейших колебаний готовилась сделать все, что Парыгин сочтет нужным. Даже если это будет что-то противозаконное, как он ее и предупреждал.

– Тебе нужно пойти в редакцию и разыскать там журналиста Валентина Баглюка, – сказал ей Евгений.

– И что сказать?

– Сказать, что есть человек, который хочет побеседовать с ним о статье «Трупы на свалке» и дать кое-какую дополнительную информацию.

– Этот человек – ты?

– Ну разумеется, я. Но дело это щекотливое, и я не хочу сам лезть в редакцию, не поняв, что за парень этот Баглюк. Это я доверяю тебе, ты девочка умная и тонкая, сама разберешься. Если почувствуешь, что он хитрит и крутит, ни на чем не настаивай, вежливо прощайся и уходи, поняла?

– Но как же, Женя… – растерялась она. – Если я не буду настаивать, он не придет к тебе на встречу. Зачем же тогда все это?

– Анечка, в таком деликатном деле настойчивость может только повредить. Если Баглюк– честный и нормальный, он сразу же согласится, и это будет означать, что можно иметь с ним дело напрямую. Если же он начнет финтить, значит, я с ним все равно не договорюсь, если буду действовать прямо и открыто. Тогда ты уйдешь, а я уже потом прослежу за ним, посмотрю, к кому он побежит рассказывать о тебе, и таким образом выйду на людей, обладающих конфиденциальной информацией. Вот с этими-то людьми и надо иметь дело.

– Ты будешь их шантажировать? – догадалась Анна.

– Посмотрим. Может быть, я еще не решил. Ты сделаешь то, о чем я прошу?

– Конечно, Женя, – тепло улыбнулась она. – Приказывай, мой повелитель, я все исполню.

По дороге в редакцию она немного волновалась, ей казалось, что там она окажется в центре всеобщего внимания и все будут знать, что она пришла к Баглюку, и задавать ей вопросы: кто такая, откуда, зачем ищет журналиста? Но, войдя в здание и поднявшись на второй этаж, где на двери висела табличка с названием газеты, она моментально успокоилась. Народу было много, все суетились, бегали, громко разговаривали, окликая собеседника через весь длинный коридор, и никто даже не посмотрел на слишком высокую девушку. Анне отчего-то представлялось, что у входа будет сидеть строгий охранник или вахтер какой-нибудь, которому она скажет, что ей нужен Валентин Баглюк, и который направит ее в определенный кабинет. Ничего подобного. Никакого вахтера не было, и никто никаких вопросов ей не задавал.

Анна осмотрелась и решительно открыла первую же дверь.

– Извините, как мне разыскать Валентина Баглюка?

В комнате было много народу, но, услышав ее голос, все подняли головы и замолчали. Из-за самого дальнего стола поднялся широкоплечий мужчина лет сорока, о чем-то разговаривавший с худощавой невзрачной блондинкой. Сделав в сторону Анны приветственный жест, он громко сказал:

– Одну минуту, подождите, пожалуйста, я сейчас подойду.

Люди в комнате снова занялись своими делами, и Анна удивленно подумала о том, как все оказалось просто. Вошла, открыла первую же дверь и сразу нашла того, кого искала. А она-то, дурочка, боялась, переживала. Да и на ее нестандартный рост никто внимания не обратил, видно, в газету и не такие, как она, приходят.

Она вышла в коридор, и буквально через несколько секунд следом за ней вышел тот мужчина.

– Здравствуйте, – обаятельно улыбнулся он.

– Здравствуйте. – Анна тоже улыбнулась ему в ответ. – Вы – Валентин Баглюк?

Сердце у Короткова ёкнуло. Два варианта. Либо выдать себя за Баглюка, либо сказать правду. Только два варианта, и решение нужно принимать немедленно, на раздумья нет и десятой доли секунды. Ему очень хотелось попробовать сыграть втемную, но он знал, что оставшаяся в комнате Настя не одобрит эту авантюру. Кто эта девица? Она не может быть знакомой журналиста, потому что не знает его в лицо. Тогда кто она? Может быть, самая обыкновенная молодая женщина, только высокая очень… Высокая. О, черт, это же Лазарева! Ну конечно, баскетболистка, которую Мишаня разрабатывал по делу о семи трупах. Ее фотографию Коротков видел у Насти на столе. Что общего может быть у этой неуравновешенной психопатки, как характеризовал ее Доценко, с журналистом, написавшим о Никите Мамонтове?

– Валя сейчас в отъезде, – уверенно соврал он. – Но он мне поручил принимать всех его посетителей и все подробно записывать, кто и что ему просил передать.

– А когда он вернется?

– Трудно сказать. Он уехал в Таджикистан собирать материал о журналистах-заложниках. Пока их не отпустят, он будет там сидеть. Я могу быть вам чем-то полезен?

– Думаю, нет. Я подожду, пока он вернется.

– Если он позвонит, что ему передать?

– Ничего. Я его дождусь. До свидания.

Девица резко повернулась и пошла к выходу. Коротков пулей влетел в комнату, где оставил Настю беседовать с коллегами Баглюка в надежде выяснить, с кем он мог встречаться после ухода с Петровки в тот день, когда погиб.

– На минуточку, – пробормотал он, хватая Настю за руку и пробираясь вместе с ней к двери.

Снова оказавшись в коридоре, Юра потащил ее в самый дальний конец, где было поспокойнее.

– Ты знаешь, кто приходил к Баглюку?

– Я не видела, я же спиной к двери сидела.

– Твоя Лазарева.

– Кто?!

– Лазарева, баскетболистка.

– Ты уверен? Она назвала тебе свою фамилию?

– Под два метра ростом, и лицо в точности как на фотографии, которую вы с Мишкой мне показывали. Таких двойников не бывает.

– Не бывает, – согласилась Настя. – Что она хотела?

– Не сказала. Но она его не знает, во всяком случае, раньше не видела. Она сначала меня приняла за Баглюка. Что делать будем, Ася? Может, пойти за ней? Далеко она не ушла, а у меня машина. Можно еще догнать.

– И что дальше?

– Посмотреть, куда она двинется, с кем будет встречаться.

– Погоди, Юрик, не гони волну. Она тебя уже видела, так что долго ты за ней все равно не проходишь. И потом, мы знаем, кто она такая, где работает, где живет, так что никуда она от нас не денется. И подход к ней есть. Плохо, конечно, что мы поторопились и отпустили Мишу, но ничего, всего два дня прошло, как он с ней не встречался. Вполне можно все восстановить. Вот Миша нам и узнает, зачем она искала Баглюка.

– Разумно, – кивнул Коротков. – Тогда пошли назад к народу, мы еще не всех опросили.

В редакции они провели несколько часов, но так и не смогли выяснить, с кем пил в тот вечер легкомысленный журналист. Баглюк был человеком компанейским и открытым, что называется, душа нараспашку, с удовольствием знакомил своих коллег с другими приятелями, и всех этих приятелей поименно и с номерами телефонов Насте и Короткову назвали. Оставалась надежда, что после разговора с Барином Баглюк встречался и пил с кем-то из «нередакционных» знакомых. Поиск облегчался расчетом времени: между уходом с Петровки и аварией прошло не больше двух с половиной часов, за эти два с половиной часа да по скользкой дороге вряд ли можно было успеть уехать на другой конец Москвы и там напиться. Следовательно, последний раз в своей жизни Валентин Баглюк набрался скорее всего где-то в центральной части города.

Выйдя из редакции, они поехали в разные стороны. Юра отправился работать по другим делам, а Настя вернулась на Петровку на метро. Подходя к воротам, она заметила Мельника, который садился в машину. Она поднялась на пятый этаж и заглянула к Жерехову, заместителю начальника отдела.

– Павел Васильевич, Мельник надолго уехал?

– Уже не вернется. Он тебе нужен?

– Наоборот.

– Анастасия, мне не нравится твой настрой. Виктор Алексеевич тебя не одобрил бы, – заметил Жерехов. – Нельзя бегать от начальников.

– Сама знаю. Я исправлюсь, – лицемерно пообещала она.

Ну что ж, уже легче, по крайней мере сегодня Барин не будет ее дергать. И если ей удастся, засев за телефон, разыскать всех приятелей Баглюка и найти того, с кем он провел последние часы своей жизни, то, может быть, эта проклятая бутылка с заштрихованной этикеткой перестанет так мучить ее, тогда и настроение поднимется, и трусливая мысль об уходе, глядишь, и рассосется.

Капитан Доценко созвонился с человеком, чей телефон дала ему утром Настя, и почти полдня провел у сотрудника регионального управления по организованной преступности Владимира Овчарова. Пока по делу об убийстве начальника службы безопасности банка «Русская тройка» Дмитрия Вавилова никакой ясности не было. В первую очередь отрабатывались версии, связанные с коммерческими «разборками» и попытками «наехать» на банк. Вавилов был с такими «наезжальщиками» крут, умел разговаривать с ними на понятном им языке, а кроме того, проработав некоторое время в том самом РУОПе, которое теперь и пыталось раскрыть его убийство, имел определенные личные контакты с «сильными криминального мира». Контакты, разумеется, не дружеские, но вполне достаточные для того, чтобы снять трубку, позвонить кому надо и сказать нужные слова, смысл которых сводился в целом к следующему: отзови своих псов, пусть на другой лужайке пасутся, иначе сам знаешь, что будет.

Руоповцы тщательно выясняли, кто в последнее время пытался конфликтовать с банком, и искали подозреваемых как в среде коммерческих, так и чисто криминальных структур. И пока что не нашли ничего. Попутно, естественно, проверялась и личная жизнь Вавилова, ибо всем хорошо известно, как часто убийства заметных и влиятельных людей совершаются по сугубо личным мотивам, из ревности, например. Но в личной жизни начальника службы безопасности ничего яркого не происходило, он был женат около пятнадцати лет, и все уверяли, что брак у него прочный, на зависть многим. И дети хорошие растут.

– А в чем твой интерес? – без обиняков спросил Овчаров. – Зачем тебе Вавилов?

Каменская строго-настрого предупредила Михаила, чтобы он по возможности не упоминал фамилию Нурбагандова. Поэтому капитан Доценко заготовил вполне правдоподобное вранье.

– Про статью «Трупы на свалке» слыхал?

– А то. У нас все отделение зачитывалось и плевалось.

– Так вот, там проехались по нашему Юрке Короткову. А тот парень, о котором шла речь, Никита Мамонтов, был в работе не только у нас, но и у вас. И вполне возможно, Вавилов как раз им и занимался. Вот мы и подумали, что между их убийствами может быть какая-нибудь связь. Чем черт не шутит, а? Юрка этого паренька не вербовал, но может быть, это сделал Вавилов. И впоследствии сдал его.

– Ну и что? – не понял Овчаров. – Если и так, то понятно, что Мамонтова убили свои же за стукачество. А Вавилова-то за что?

– Ну мало ли, – многозначительно протянул Доценко. – Может быть, за то, что он в свое время при помощи Мамонтова им какое-нибудь дело развалил. Или еще за что-нибудь. Мне важно понять, нет ли чего-то такого, что связывало бы эти два убийства, а уж дальше мы сами ковыряться будем.

Как ни странно, но такая, прямо скажем, слабенькая аргументация Овчарова вполне убедила, и он, перелистывая бумаги в папке, стал подробно рассказывать Михаилу всякие мелочи, которые выяснялись в ходе восстановления последних дней жизни начальника службы безопасности банка «Русская тройка».

Примерно недели за три до гибели с ним что-то произошло. Сотрудники банка отмечали, что Вавилов стал не то чтобы рассеянным, но каким-то задумчивым, словно пытался что-то вспомнить или понять. Или решить какую-то проблему. Нет, нервным он не казался, и впечатления человека расстроенного или подавленного тоже не производил. Нет, никаких особых посетителей в те дни у него не было, во всяком случае, таких, которых никто, например, не знал. Все на работе шло как обычно. Нет, непонятных телефонных звонков Вавилову тоже, по свидетельству его сотрудников, не поступало, по крайней мере они ничего такого не слышали.

То же самое сказала и вдова. Ни странных звонков, после которых Дмитрий ходил бы сам не свой, ни непонятных гостей в доме не было.

Слушая рассказ Овчарова, Миша Доценко запомнил фамилию, повторявшуюся при изложении свидетельских показаний чаще всего. Василий Клыков, ближайший помощник Вавилова в службе безопасности банка. Дослушав до конца и сочувственно повздыхав, Михаил распрощался с Овчаровым и вернулся на Петровку.

– Анастасия Павловна, – сказал он Насте ближе к вечеру, – я все пытаюсь понять, как работают эти службы безопасности в коммерческих структурах. Ведь у них нет вообще никакой возможности получать информацию, кроме как собственными ногами тротуары вытаптывать. Они же никто, не должностные лица, не государственные служащие, им никто ничего рассказывать не обязан. А ногами много не натопчешь. Поэтому понятно, что в такие службы идут наши ребята. У них хоть связи остались в системе, можно какие-то справки наводить.

– Правильно, – кивнула она, не отрываясь от очередной схемы, вычерчивание которой помогало ей думать.

– Ну вот, я ознакомился с послужным списком Вавилова. И знаете что оказалось? Он на оперативной работе всего два года проработал. А вся его служебная биография, кроме этих двух лет, прошла в ГАИ и в службах по работе с личным составом. Раньше они назывались отделами по политико-воспитательной работе. Вот он и был таким политическим воспитателем. И только в девяносто четвертом году ушел на практику. Год проработал в отделении и еще год – в РУОПе. И зачем его туда взяли, хотел бы я знать? Много он понимал в организованной преступности.

– Ничего не понимал скорее всего, – согласилась Настя. – Но ведь как комплектовали эти управления? С миру по нитке, кого удалось уговорить, того и брали, кто согласился работать, тому и спасибо. Людей-то всюду не хватает, вы это не хуже меня знаете. Мишенька, не стесняйтесь, излагайте свою гениальную мысль, я же вижу, что она у вас есть, а вы жметесь, как скупердяй на ярмарке.

Она отодвинула от себя схему и с удовольствием потянулась, разминая затекшую поясницу. В общем, она примерно представляла, что сейчас скажет ей Доценко, и была с этим полностью согласна. Она ведь совсем ничего не знала о Вавилове, когда отправляла молодого капитана к Овчарову, поэтому такая простая мысль ей и в голову не приходила. Вавилов, работая в банке, должен был регулярно обращаться к товарищам по старой службе с разными просьбами, в основном касающимися проведения проверок. Если бы он обращался к сослуживцам по РУОПу, то Овчаров наверняка знал бы об этом. Значит, Вавилов общался не с ними, а с теми, с кем работал в отделении. Найти этого человека или этих людей большого труда не составит. Найти и спросить, не обращался ли Вавилов к ним с вопросами или просьбами в декабре минувшего года. Может быть, по характеру этих вопросов и просьб можно будет понять, что же его так озадачило. И проще всего начать поиски через того самого Василия Клыкова, чье имя чаще всего мелькало в пересказе свидетельских показаний.

Она угадала, Миша Доценко собирался предложить ей именно это.

– Хорошо, Мишенька, свяжитесь с Клыковым и попросите его припомнить все имена и фамилии, которые он когда-либо вообще слышал от своего начальника. Это работа как раз по вашей части, вы это умеете делать лучше всех в Москве. А вечерком съездите-ка к своей подружке, которую вы так радостно и поспешно бросили, посмотрите, как она себя чувствует, что поделывает.

– Анастасия Павловна!

Лицо у Доценко стало несчастным и обиженным, как у ребенка, которого заставляют есть ненавистную манную кашу, хотя не далее как полчаса назад родители обещали, что, если он уберет в своей комнате и сложит все игрушки в ящик, его освободят от каши и разрешат съесть большой кусок торта.

– Надо, Миша, ничего не попишешь. Ваша красавица сегодня появилась в совершенно неожиданном месте, в редакции газеты, где работал Баглюк. И вы должны немедленно узнать, зачем она искала погибшего журналиста.

Понуро опустив плечи, Михаил побрел к себе. Для начала нужно созвониться с Клыковым и договориться с ним о встрече. Потом подъехать в то отделение милиции, где работал Дмитрий Вавилов, и пошептаться с кадровиками по поводу списков личного состава. Это уже задача куда более сложная, списки за просто так не дадут, и мечтать нечего. Пожалуй, лучше всего поискать в этом отделении знакомых и попросить перечислить оперсостав по памяти. Да, так определенно будет лучше. А вот если знакомых не найдется, тогда придется придумывать что-нибудь хитроумное, чтобы не подключать к этому начальство. Ему-то что, он бы и к начальнику пошел, объяснил, зачем нужен такой список, но Каменская запретила. Что-то ей во всем этом не нравится, что заставляет ее избегать начальников. И вообще какая-то она странная сегодня… Нерадостная. Подавленная.

Ему повезло хотя бы в том, что отделение, в котором работал Вавилов, находилось в той же части города, что и станция «Профсоюзная». Если придется туда ехать, то и до Анны недалеко. Осталось для полного счастья найти там знакомых. Но счастье получилось неполным, хотя, конечно, получилось, да и ехать в отделение не пришлось. Человек, которого Доценко мог бы попросить об одолжении, там уже не работал, перешел в другую службу. Но зато Михаилу удалось с первой же попытки его разыскать.

– Мне нужно получить помощь на вашей территории, но конфиденциальную, – отчаянно врал Доценко, – светиться лишний раз не хочется. Ты мог бы назвать мне поименно всех сотрудников отделения, а потом наши ребята посмотрят список и сообразят, у кого в твоей бывшей конторе есть надежные каналы.

– Ну, всех-то я вряд ли назову, – засомневался знакомый. – Да и новые, может, какие пришли после моего перевода.

– Это ничего, – успокоил его Доценко, – новые нам не нужны, нам нужны именно старые, которые территорию хорошо знают.

– Лады, – согласился тот и, не мудрствуя лукаво, начал по телефону перечислять фамилии и должности.

Через полчаса список сотрудников, с которыми когда-то работал Дмитрий Вавилов, был у Михаила в руках. С этим списком он завтра поедет на встречу с Клыковым, тогда разговор о фамилиях, которые по тому или иному поводу упоминал Вавилов, будет более предметным. Доценко хорошо знал, что вспоминать самому куда труднее, чем узнавать знакомое и отделять его от незнакомого. Если Клыков сам не скажет, к кому из работников милиции обращался за помощью его начальник, придется начинать кропотливую работу с памятью.

Закончив подготовку к завтрашнему дню, Доценко отправился на «Профсоюзную». К его большому удивлению, за знакомым лотком с газетами и журналами Анны не оказалось. Вместо нее стоял огромный бородатый дядька, зычным голосом выкрикивающий заголовки самых скандальных или сенсационных материалов, опубликованных в разложенных перед ним изданиях.

– Популярный певец оказался маньяком! Стареющая актриса выходит замуж за юного статиста! Кровавое убийство в Мытищах! Новый сверхэффективный препарат для похудения, тем, кто предъявит купон, напечатанный в газете «Мир новостей», предоставляется скидка! Покупайте свежие выпуски газет и журналов!

Михаил подошел к нему, купил пару совершенно ненужных ему газет.

– А где Аня? – спросил он бородатого дядьку.

– Она сегодня не работает. Это ты, что ли, Михаил?

Бородатый бросил на Доценко взгляд, полный любопытства.

– Я, – чуть удивленно ответил капитан. – А вы про меня уже знаете?

– Да про тебя вся контора знает, ребята же видят, как ты с Анюткой стоишь, когда они товар забирают на склад. Да и Анютка рассказывала, прямо взахлеб, какой ты необыкновенный.

– Почему Аня сегодня не работает? Заболела?

– Не знаю, – бородатый пожал мощными плечами. – Позвонила в контору, сказала, что в ближайшие две недели на работу не выйдет, вот и все. Она отчитываться не обязана, не может работать – денег не получит. Только предупредить должна, чтобы замену на точку найти сумели.

В душе у Доценко шевельнулось недоброе предчувствие, но пока еще слабенькое, и голос его был тих и невнятен. Он два дня не приходил сюда, к Анне, и не звонил ей домой. Вероятно, она решила, что он ее бросил. Правильно, в общем-то, решила, совершенно справедливо. За время общения Доценко успел кое-что понять в Анне Лазаревой, в частности, и то, что решения она принимает быстро и выводы из происходящего делает так же быстро и без колебаний. А если вспомнить, что два раза в жизни она принимала поистине страшные решения, то можно допустить…

Нет, лучше не допускать. Лучше не думать об этом. Надо пойти и позвонить ей, вот и все.

Михаил быстро спустился в метро, купил в кассе жетон, нашел автомат и набрал номер домашнего телефона Анны. Трубку снял отец. Анна рассказывала, что ее отец деликатностью не отличается и образ жизни дочери ему не нравится категорически, о чем он и сообщает всем подряд, причем не выбирая особо выражений. Отец крутится в бизнесе, работает весьма удачно, денег в семье вполне достаточно, посему каждый раз, когда единственная дочь просит его проявлять сдержанность хотя бы в присутствии посторонних, отвечает, что условия ставить она ему будет тогда, когда слезет с его шеи.

– Добрый вечер, – вежливо начал Доценко, – я могу попросить к телефону Анну?

– Ее нет, – равнодушно сообщил отец.

– А как скоро она появится? Когда мне имеет смысл перезвонить?

– А черт ее знает. Она дома не ночует, – голос был все так же равнодушен.

– Я могу позвонить ей туда, где она ночует?

– Она номер не оставила. Не хочет, чтобы мы с матерью ее доставали. С ней всегда так: как новый хахаль, так про все забывает, из койки с ним не вылазит. Через три дня появится, кошка драная, куда ей деваться.

– Она обещала через три дня вернуться?

– Как же, – проворчал Лазарев-старший. – Больше трех дней ее ни один хахаль не выдерживал.

– Ну зачем вы так, – осторожно возразил Михаил. – Почему вы думаете, что она непременно у нового кавалера ночует? Может быть, у подруги что-то случилось, и Аня должна побыть с ней. Или еще что-нибудь…

– Да что я, дочку свою не знаю?! – рассердился отец. – Я по ее голосу лучше чем по писаному читаю.

Больше ничего существенного узнать у Аниного отца не удалось. Интересно, почему он так уверен, что Анна «залегла на дно» с новым кавалером? Можно подумать, у нее женихи не переводятся, стоит только одному на минутку отлучиться, так остальные стоящие в очереди тут же кидаются к ней, ломая ноги. Но странно все-таки… Куда она могла подеваться? На работе предупредила, что не выйдет, дома предупредила, что ночует в другом месте. Классическая картина попытки скрыться, не вызывая тревоги у близких. Раз всех кругом предупредила, то и искать никто не станет. Что там Лазарев говорил про голос? Он так уверен, что у Анны новый любовник и причин для беспокойства нет, потому что голос у нее был веселый, звонкий, радостный? Наверное. Чему же радоваться, Анна Сергеевна, если вас красавец-журналист только-только бросил?

Что-то не так. Что-то происходит непонятное. Аня Лазарева исчезла прямо из-под носа, без видимых причин. И где ее искать теперь?