Глава 11

Морозы внезапно сменились теплом и слякотью, впрочем, за последние несколько лет подобные зимние капризы погоды уже стали привычными. Настя Каменская в последний раз носила зимой сапоги из натуральной кожи лет шесть назад, после чего пришла к выводу, что это непростительное роскошество, ибо хождение по щиколотку в подтаявшем от соли грязном снегу уродует обувь быстрее, чем в первый раз сносится набойка. С тех пор она перешла на дешевые сапоги из кожзаменителя, которые растрескивались на морозе, но зато их было не жалко, когда наступали слякотные дни.

Сегодня утром, идя на работу, она в очередной раз бросила тоскливый взгляд на стоящую возле дома машину мужа. Насте так и не удалось выкроить время, чтобы отогнать ее в Жуковский и поставить в гараж Лешиных родителей. Сама поездка заняла бы полдня, да еще пришлось бы отбыть положенное в гостях у свекрови, ибо уклоняться было невежливо, они и без того нечасто видятся. Машина, конечно, оборудована сигнализацией, но толку-то от нее…

Если недавно рабочий день начался с неприятностей для Короткова, то сегодня, похоже, подошла Настина очередь.

– Капитан Доценко, поделитесь с товарищами, где и с кем вы провели вчерашний вечер, – заявил Мельник во время утреннего совещания.

– Не понял, товарищ полковник, – недоуменно откликнулся Михаил. – Ко мне есть претензии?

– Есть, и серьезные. Вы должны заниматься разработкой Лазаревой, а вы вместо этого провели вечер здесь, на Петровке. И участвовали в коллективной пьянке.

Вчера был день рождения у Игоря Лесникова. Но, во-первых, традицию отмечать дни рождения с коллегами по работе никто никогда не отменял, даже во времена борьбы с алкоголизмом. А во-вторых, такие отмечания, во всяком случае в их отделе, не носили характера коллективной пьянки, скорее напоминали дружеские посиделки, хотя, конечно же, не без спиртного, никто и не отпирается.

Настя поняла, что пора принимать удар на себя. Ведь это она вчера после разговора с профессором Самойловым разрешила Мише не ехать на свидание с изрядно надоевшей ему баскетболисткой.

– Владимир Борисович, – сказала она, вставая, – это была моя инициатива. Я считаю, что в работе с Лазаревой можно сделать перерыв.

– Вы считаете?

Мельник вздернул брови, и при этом на лице его было написано такое изумление, словно Насте ни по долгу службы, ни по закону природы не полагалось думать и иметь собственное мнение.

– И на каком же, позвольте спросить, основании вы смеете считать, что можно упускать из виду убийцу, который задушил семь человек? Вам не терпится получить восьмой труп? Или ваша фамилия – Мельник, и вы полагаете, что можете самостоятельно принимать решения и давать указания младшим по званию? Объяснитесь же, Анастасия Павловна.

– Я вчера закончила детальный анализ данных о всех семерых потерпевших и собиралась сегодня доложить вам результат. У меня есть все основания полагать, что эти эпизоды между собой, может быть, и связаны, но не личностью преступника. За всем этим стоит какой-то другой механизм, но вовсе не помрачение рассудка у одного человека, маньяка.

– Это чушь! – отрезал Мельник. – И вы сами не можете не понимать, что это полная чушь. Вы просто хотите выгородить Доценко. Немедленно возобновляйте работу с Лазаревой. Немедленно! Не хватает только, чтобы мы ее упустили. Пока каждый вечер рядом с ней находится Доценко, мы, по крайней мере, можем быть спокойны и целенаправленно искать доказательства ее вины. Если же она снова кого-нибудь убьет, вина будет лежать на нас с вами. А конкретно – на Каменской и Доценко. Полагаю, мне не нужно вам объяснять, что в этом случае вы должны будете положить мне на стол рапорта о переводе в другую службу, где от вашей самонадеянности и непрофессионализма будет меньше вреда.

– Владимир Борисович, это непроизводительная трата сил и времени, – упрямо возразила Настя. – По делу о душителе мы увлеклись одной-единственной версией просто потому, что первоначальный сбор информации дал возможность подозревать Лазареву, и забыли о проработке других вариантов. Между тем улик в отношении Лазаревой не так-то много, чтобы можно было переключаться полностью только на нее. Я настаиваю на том, что нужно проверять и другие версии.

– Вы настаиваете? – зло переспросил Мельник. – Настаивать вы будете у себя на кухне, обсуждая с мужем меню на обед. А здесь будьте любезны исполнять мои указания. С Лазаревой глаз не спускать. Не пропускать ни одного вечера. Если нужно, подключим других сотрудников, но эта баскетболистка для нас – объект внимания номер один. Вам ясно?

Настя молча кивнула и села на место. Что ж, все верно. Мельник – это не Гордеев, к этому надо привыкнуть. Она сама виновата, позволила себе расслабиться и действовать так, как привыкла при прежнем начальнике. И Мишку подставила. Балда! Если не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней. Этот принцип всегда ее выручал. Но права ли она, полагая, что должна менять отношение, потому что не может изменить ситуацию? Может быть, как раз на ситуацию-то она и в состоянии повлиять? Каким образом? Самым простым. Уйти от Мельника. Не нужно приноравливаться к начальнику, с которым не можешь сработаться, если есть возможность получить другого начальника. Того же Заточного, например…

До самого конца совещания Настя так и не вникла в суть обсуждаемых вопросов, погрузившись в обдумывание внезапно появившейся идеи. С самого начала, как только стало известно, что Гордеев уходит на повышение, она мыслила в одном направлении: как ей работать под руководством нового шефа. И с первого же дня, когда появился Барин-Мельник, она внимательно следила за его словами и поступками, пытаясь понять его логику и требования, стараясь приспособиться к его стилю работы и образу мыслей. Ей и в голову не приходило, что можно рассматривать вопрос в совершенно другой плоскости. Да, Мельник ей не нравился, но она искала оправдания его действиям и зачастую находила их. И даже выгораживала нового начальника перед коллегами, перед тем же Юрой Коротковым. И зачем все это? Зачем тратить душевные силы на Барина, когда можно просто уйти. И работать с человеком, который тебя понимает и тебе доверяет.

Миша Доценко стоял перед Настей совершенно растерянный и уже битых десять минут пытался извиниться. Хотя извиняться ему было не в чем.

– Если б я только предполагал, что он так отреагирует, я бы постарался вчера не попадаться ему на глаза. Но кто же знал! Анастасия Павловна…

– Перестаньте, Миша, – морщилась Настя, которая, в свою очередь, тоже чувствовала себя виноватой. – Мы оба промахнулись, недооценили Мельника. Не берите в голову.

– Значит, мне сегодня опять?..

– Зачем? – Настя вскинула на него глаза и улыбнулась. – И не думайте даже. Ну подумаешь, наорал начальник, ткнул мордой в грязь, в последний раз в жизни, что ли? Мы же с вами решили, что Лазарева тут ни при чем.

– А он?

– А он пусть считает, как ему удобнее. Подлаживаться под него я не буду. Но и нарываться не стоит. Просто не мелькайте здесь по вечерам, вот и все. И добросовестно докладывайте ему про ваши с Анной трогательные прогулки под луной. Конечно, есть риск попасться на лжи, поэтому страхуйтесь, проверяйте ее время от времени, но ни в коем случае не тратьте на нее столько сил. Это не она.

– Вы уверены? – с тревогой спросил Доценко.

– Нет. Или да. Не знаю, Миша, у меня нет твердого ответа. Но в любом случае нужно проделать массу работы, на которую просто не останется времени, если мы зависнем на Лазаревой. Надо вплотную заняться Нурбагандовым и постараться увязать всю полученную информацию с делом об убийстве Вавилова из банка «Русская тройка». Вот вам телефон сотрудника из регионального управления, который занимается Вавиловым, я с ним уже договорилась, он поделится с вами тем, что успел накопать. Поезжайте и перестаньте переживать из-за Мельника.

Оставшись одна, Настя почувствовала себя неуютно. За многие годы работы на Петровке она привыкла ощущать себя здесь как дома, а сегодня ей захотелось уйти, чтобы лишний раз не попадаться на глаза Барину. Никогда Виктор Алексеевич Гордеев не был для нее «источником повышенной опасности», никогда она не избегала его и не боялась. А тут… Нет, пожалуй, пришедшая во время совещания мысль была все-таки правильной, надо уходить. И чем скорее, тем лучше.

Текущих дел было по обыкновению много, но Настя трусливо выбрала те из них, которые требовали выезда хоть куда-нибудь, главное – за пределы здания на Петровке. Она успела пройти метров двести в сторону метро, когда рядом затормозил давно не мытый автомобильчик Короткова.

– Куда направляешься?

– Куда глаза глядят, – в сердцах не сдержалась Настя.

– Сбегаешь от Барина?

– Угу. А ты сам куда?

– Садись, расскажу.

Настя забралась в салон, машина тронулась.

– Аська, я знаю, что мои эмоции вызывают у тебя справедливое негодование, поэтому морально готов к тому, что ты начнешь меня ругать, – начал Юрий.

– Хорошее начало, – кивнула она. – Главное – самокритичное. Продолжай, солнце мое.

– Я не выношу, когда меня унижают, тем более публично. Но еще больше не выношу, когда унижают моих друзей. В данном случае – тебя и Мишаню.

– Понятно, – вздохнула Настя, – ты горишь жаждой мщения. И на чем ты собрался подцепить нашего Барина? На бабе или коллективной пьянке?

– Еще не знаю, надо посмотреть.

Она повернулась к Короткову и внимательно посмотрела на его сосредоточенное лицо.

– Ты шутишь, я надеюсь?

– Ни в одном глазу. Я серьезен, как жених перед венчанием.

– Да перестань, Юрик. Ну что за бред, ей-богу, сводить счеты с начальником, да еще таким дурацким способом. Даже думать забудь про это, слышишь?

– Слышу. А вот ты, если такая умная, скажи-ка мне, почему Баглюк оказался пьяным за рулем.

Настя задумалась. А ведь Юрка прав. В тот день они уходили с работы почти в девять вечера, и Мельник еще был на месте. По крайней мере в начале восьмого он освободил их от ежедневного доклада, потому что занимался Баглюком. Стало быть, в районе половины восьмого Валентин Баглюк еще был трезв и находился на Петровке. Авария, в которой он погиб, произошла, если верить сводке, в двадцать три десять. Во сколько он ушел от Мельника и куда направился, где успел за какие-то три часа напиться до поросячьего визга? И только ли в этом дело?..

– Юр, а почему так вышло, что как только появляется возможность получения информации о чем-то, связанном с Мамонтовым, так моментально источник этой информации погибает?

– Во! – Коротков назидательно поднял палец. – А я тебе о чем толкую? Мамонтов собирался мне что-то рассказать и был убит. Баглюк вступил в контакт с уголовным розыском и тут же очень удачно разбился. Конечно, он не был трезвенником, это любой подтвердит, но очень уж вовремя напился в последний раз. Вот я и хочу подъехать к ребятам в отделение, поспрашивать их о техническом состоянии машины журналиста. А заодно и посмотреть вещи, изъятые на месте аварии. Бумаги, записи и все такое.

– Ты полагаешь, что после разговора с Мельником он к кому-то поехал, много пил и делился впечатлениями о фальшивых пленках, а в это время кто-то поработал с его машиной?

– Ага, мать, примерно так я и полагаю. Я хочу доказать горячо любимому начальнику Барину, что он тоже не бог весть какой профессионал, если не предусмотрел такой возможности. Понимая, как опасно то, что произошло, он должен был лично доставить Баглюка домой и убедиться в том, что нашему писаке ничего не грозит. Более того, если бы он был хорошим опером, он бы легко сложил в уме два и два, то есть привычку журналиста напиваться до потери самоконтроля и явную расстроенность и нервозность, и в этой ситуации Мельник должен был предвидеть, что Баглюк обязательно напьется, причем не доехав до дому, а дорога скользкая. Ты вспомни, чему нас всегда учили: обращайте внимание на то, в каком состоянии от вас выходит человек, и умейте прогнозировать его ближайшие поступки, умейте просчитывать, куда и с каким настроением он направится после разговора с вами. Ведь так?

– Так, – согласилась Настя. – В этой науке была и вторая ступень: умейте построить разговор так, чтобы после него человек пошел туда, куда вам нужно, и сделал то, что вы от него хотите.

– Ну вот, а Мельник что же ушами хлопал? Видел, что мужик сам не свой от страха и огорчения, знал, что мужик этот склонен принимать на грудь в немереных количествах и не умеет вовремя остановиться, понимал, что тот за рулем, а на дорогах гололедица, и все равно выпустил его одного. Так что не надо рассказывать мне, что во всем отделе я один дурак.

– Успокойся ты, – примирительно сказала Настя, – никто тебя дураком не считает. Юрик, спорить с оппонентом, используя аргумент «сам дурак», это дурной тон. Я прошу тебя, уймись.

Она помолчала, закуривая, потом задумчиво добавила:

– В нашей сыщицкой науке есть и третья ступень. Если ты подозреваешь, что человек в разговоре с тобой врет, подумай, кому он после этого расскажет правду. Если наш дружок Баглюк действительно распереживался донельзя в кабинете у Мельника, а потом помчался к кому-то пить водку, то этому «кому-то» он наверняка в подробностях пересказал все, что произошло в течение дня и выбило его из колеи.

– Вот-вот, – подхватил Коротков. – И мы должны найти этого человека. Во-первых, мы таким образом узнаем, не расходится ли то, что он рассказал Мельнику, с тем, что он поведал собутыльнику.

– А во-вторых?

Коротков умолк. Настя про себя усмехнулась, угадывая ход его мыслей. Они были дружны много лет, и степень Юркиного самолюбия не была для нее секретом. Конечно же, он хочет доказать Мельнику, что не лыком шит и умеет добывать информацию, даже если начальник считает ее «безвозвратно утраченной».

– Ты собираешься дать нашему Барину по носу и показать ему, что Баглюк был с ним неискренен?

– Ну, например, – неохотно подтвердил Коротков.

– А еще что?

– А еще… Ты обратила внимание, что Барин орал на меня, смешивал с грязью, но ведь так и не сказал, что конкретно рассказывал журналист. Кто передал ему пленки, что это был за человек и так далее. Только хвастался, что сумел все это из него вытянуть. И если я смогу все эти сведения получить от собутыльника в обход Барина, то смогу сыграть с нашим хозяином в хорошую игру.

– Юрка!

– Ну что, что? Что ты меня все время останавливаешь? Не могу я ходить в дураках. Не могу и не буду. Надо раз и навсегда показать Барину, что нельзя устраивать скандалы, не разобравшись. Будет ему урок.

– Ах, так ты еще и лицемер?

– А что такого? – Он пожал плечами. – Хороший сыщик всегда лицемер. Толку-то от него, если он одну правду говорит.

– Не передергивай, пожалуйста.

Смысл сказанного Коротковым был ей предельно ясен. Получить ту же информацию, что и Мельник, а потом заявить ему, что все начальственные упреки были несправедливыми, что Юрий успел поговорить с Баглюком и все выяснить у него, но не счел нужным афишировать это на совещании в присутствии всего отдела во избежание утечки информации. Дескать, в этом щекотливом деле могут быть замешаны свои, и не годится поднимать такие вопросы публично, надо было вызвать Короткова одного и спросить.

– Странная ты какая-то сегодня, – внезапно сказал Коротков.

– Почему странная?

– Мало ругаешься. Я-то думал, ты начнешь метать громы и молнии, будешь мне печень выедать за мое мальчишество, а ты молчишь, как будто тебя все устраивает. У тебя что-то случилось?

– Да нет, все в порядке.

– Не ври, Аська, я тебя как облупленную знаю. Ты сегодня подозрительно безразличная.

Она помолчала, приоткрыла окно, чтобы вдохнуть прохладного воздуха.

– Ты прав. Я морально готовлюсь к тому, чтобы совершить трусливый поступок.

– На тебя не похоже. Ты никогда не была трусихой.

– Неправда, я всегда очень осторожна.

– Вот именно. Осторожна. Но не труслива. Это две большие разницы.

– Ладно, не утешай. Сама все знаю. Юра, мне кажется, я не смогу работать с Мельником.

– Так. Приехали. Ты никак уходить собралась?

– Я думаю в этом направлении, – уклончиво ответила Настя.

Ей вдруг стало неловко, а намерение уйти из отдела показалось детским и постыдным.

– Ну что ж, имеешь право. Тебе подполковника надо получать, а должность у тебя майорская. Зачем же пересиживать?

– А тебе самому не надо? – возразила она. – Но ты же не уходишь.

– Мне Колобок обещал повышение. У меня все-таки есть шанс стать начальником отделения, а у тебя его нет. Женщину никогда не назначат.

– Так то Колобок. А Мельник тебя ни за что не назначит, особенно после того разноса, который он учинил. И тем более не назначит, если ты сумеешь доказать ему, что он был не прав. Такие, как Барин, этого не прощают. Лучше покайся, признай ошибки и покажи, что умеешь их исправлять.

– Ни за что!

Он так отчаянно замотал головой, что Настя не сдержалась и фыркнула.

– Пусть я лучше еще похожу в майорах, но публичного унижения не прощу. Каяться и признавать ошибки – это ваше, женское. А я мужчина.

– И что теперь?

– И ничего. Не буду каяться. Буду доказывать ему, что он сам дурак.

– Ну да, будешь ходить опальным, но зато с гордо поднятой головой. Юрочка, это детство, а ты уже большой мальчик.

Коротков тяжело вздохнул и насупился.

– Говорят, генерал договорился с мэром о ежегодном выделении жилья для работников милиции, – сказал он вдруг, круто меняя тему.

Настя поняла, что он имеет в виду. Коротков уже много лет был очередником управления на улучшение жилищных условий. Очередь давно застряла и не двигалась с места, но если городские власти все-таки начнут, как обещали, выделять квартиры для сотрудников ГУВД, то у Юры появляется хоть какая-то надежда. И многолетняя работа в одном подразделении может сыграть здесь немаловажную роль. На Петровке Юрку знают если не все, то почти все, в том числе и члены жилищно-бытовой комиссии, которая занимается распределением выделенного жилья. А если он уйдет, то как знать, чем дело обернется. Поэтому он будет пытаться приноровиться к Мельнику, выстроить определенным образом отношения с ним, но не убежит. А вот она, Настя, хочет убежать. Неужели подтверждается тезис о том, что материальный достаток приносит не только комфорт, но и личную свободу? У нее есть квартира, пусть крошечная, пусть на окраине города, у самой Кольцевой автодороги, но зато своя, и ей вдвоем с мужем там не тесно. Она не стоит в очереди на получение жилья, и поэтому может себе позволить уйти от начальника, который ей не нравится. А Юрка не может. Он будет терпеть. И пытаться играть с новым шефом в дурацкие мужские игры.

В отдел ГАИ они попали как раз в обеденный перерыв. Нужный им сотрудник был на месте и тут же пригласил Настю и Короткова к общему столу. Кроме обычных американских «трехминутных» супов с лапшой и бутербродов, в центре стола красовался огромный торт.

– День рождения? – догадался Коротков.

– Бери выше, – весело откликнулся лысоватый капитан с перебитым «боксерским» носом. – Проигранное пари.

– А почему торт, а не бутылка? У вас борьба за трезвый образ жизни?

– Еще чего! Просто я проиграл пари нашей Светке, а она сладкое любит. Нет, ребята, это просто фантастика! Я до сих пор не верю!

– Да что случилось-то? – спросила Настя. – Из-за чего такой ажиотаж?

– Мою тещу обокрали, – почему-то радостно сообщил капитан.

– Да уж, – хмыкнул Коротков, – по этому поводу стоит выпить.

– Ты дослушай сначала, – капитан, судя по всему, ни капли не обиделся. – У нее три дня назад в автобусе вытащили из сумки деньги и документы. Дома, натурально, плач и стон, потому как и паспорт, и пенсионная книжка, и сберкнижка – короче, все аукнулось. Не говоря уже про наличные деньги, которых тоже было немало. Теща тут же мне на работу звонит и срывающимся голосом требует, чтобы я принял меры. То, что я в ГАИ работаю, а не в уголовном розыске, ее мало волнует, в погонах же, вот и весь сказ. Я ребятам рассказал, все поохали, поахали, на том дело и закончилось. А вечером мне Светка наша, дознаватель, звонит домой и спрашивает, на каком маршруте тещу мою сделали. Я отвечаю, что на сто третьем автобусе. И Светка мне уверенно так заявляет: не волнуйся, дескать, Саня, документы подбросят, иди на ближайшую к месту кражи остановку и там ищи. Я как дурак куртку в охапку, вскочил в машину и помчался на ту остановку, на какую теща указала. Ну и вот, – он широко улыбнулся. – Валялись под лавочкой. Их в темноте и не видно было. Вы представляете, цирк какой?

– И что оказалось? – спросил Коротков, устраиваясь на жестком неудобном стуле.

– У Светки муж тоже милиционер, диссертацию пишет по карманным кражам, он пять лет материалы по всей Москве собирал. Оказывается, на сто третьем маршруте работает уникальная баба, опытная щипачка, все окружное управление о ней знает, а поймать с поличным не могут. Одиночница, подельников нет, и всегда документы сбрасывает, как только из автобуса выходит. Почерк у нее такой. Я сперва не поверил, когда Светка мне позвонила, даже поспорил с ней на торт. Потом дай, думаю, проверю на всякий случай, чем черт не шутит, съезжу на остановку. Вот и съездил. Теща от радости чуть с ума не сошла. Но вы мне, ребята, другое скажите: почему Светкин муж знает, что эта тетка документы сбрасывает на остановках, а в милиции, куда теща побежала заявлять, этого не знают? А? Почему они-то ей не сказали, мол, мамаша, не волнуйтесь, поищите по маршруту, найдете свои бумажки всенепременно.

– Может, они действительно не знали? – пожала плечами Настя.

– Ну прямо-таки, не знали они! К ним обворованные с этого сто третьего автобуса табунами ходят чуть ли не через день. Вся управа про щипачку знает, только одна дежурная часть не ведает. Не бывает такого. Всё, рассаживайтесь кому где удобно, сейчас народ подтянется.

– Да мы… – начал было Коротков, но капитан с «боксерским» носом тут же перебил его:

– Это само собой. Но обедать тоже надо. И с делами разберемся. Ты по телефону сказал, тебя Баглюк интересует. Что конкретно?

– Его личные вещи, всё, что было в машине и в карманах. И заключение автотехнической экспертизы по возможным причинам аварии и неисправностям автомобиля.

– С экспертизой ждать придется, это долгая песня, очередь большая. Особенно сейчас, по гололедице-то столько машин побилось – жуть! А вещи у меня в сейфе. Будешь смотреть?

Коротков и Настя дружно кивнули. Капитан Саня открыл сейф и достал из него объемистый пакет.

– Это то, что было в салоне и при водителе, – предупредил он. – Из багажника я ничего не забирал, класть некуда. А что, этот водила – ваш фигурант?

Коротков снова кивнул и полез в пакет. Документы на машину, права, паспорт Баглюка и журналистская карточка, записная книжка, портмоне, два носовых платка, три ручки – две шариковые и перьевая, из дорогих, диктофон, блокнот, стандартный аптечный набор – болеутоляющие таблетки и презервативы, затрепанный справочник «Улицы Москвы», атлас автомобильных дорог Москвы и области, сигареты, зажигалка, перчатки, пластиковая бутылка из-под виски…

– Дашь попользоваться? – спросил Юра. – Или тебе как нормальному бюрократу бумажку принести?

– Это само собой, – снова откликнулся Саня. Похоже, эти слова были его любимой присказкой. – Бумажку принеси, как же без нее. А барахло бери хоть сейчас, под честное слово, в честь давнего знакомства. Весь пакет утащишь?

Юра вопросительно глянул на Настю. Он бы, конечно, не стал забирать все вещи Баглюка, взял бы только записную книжку и блокнот, но у Аськи всегда бывают какие-то хитрые соображения.

– Если можно, всё заберем, – быстро сказала Настя.

– Валяйте, – великодушно разрешил Саня. – Я сегодня добрый. Только бумажку не забудьте, лады?

Дверь распахнулась, и маленькая комната моментально заполнилась сотрудниками отдела, слетевшимися на халявный торт. По глазам Короткова Настя видела, что он смертельно голоден и без куска торта уходить не собирается, но самой ей абсолютно не хотелось здесь оставаться. Не то чтобы сотрудники госавтоинспекции ей чем-то не нравились, вовсе нет, они были славными и приветливыми, но настроение у нее было – хуже некуда.

Во-первых, мысль о возможном уходе из отдела отравляла ей душу.

А во-вторых, ее отчего-то смутил вид пластиковой бутылки из-под виски. И ничего в этой бутылке не было особенного, самая обыкновенная, только что не стеклянная, такие продаются в каждом киоске и в любом магазине. Но при виде бутылки Настя почувствовала какой-то болезненный укол, словно ее публично уличили в неприличном поступке. И никакого желания есть торт в веселой компании у нее не было.

Она тронула Короткова за локоть и шепнула:

– Юрик, ты очень хочешь остаться?

– Я есть хочу, – буркнул он.

– А можно я посижу в твоей машине, пока ты поешь, а? У меня голова разболелась, я здесь не выдержу.

Юра кинул на нее быстрый взгляд и усмехнулся.

– Опять врешь. Иди, конечно, если тебе невмоготу. Я недолго. Держи ключи.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Настя осторожно выскользнула за дверь. На улице она огляделась и заметила неподалеку заведение под вывеской «У Смирнова». Интересно, что там такое, у этого Смирнова? Она решительно прошла мимо Юриной машины и толкнула дверь заведения.

В зале было пусто, за одним из столиков скучали два официанта в изысканных бабочках на шеях. Вообще-то они были заняты игрой в шахматы, но по их лицам было видно, что это им совершенно не интересно. При появлении посетительницы они даже головы не подняли, продолжая двигать фигуры и вяло что-то обсуждать вполголоса. Настя потянула носом, пытаясь по запаху определить, на что здесь можно рассчитывать. Пахло жареным мясом и почему-то корицей. Навалившаяся на нее в последние часы тоска вдруг прорвалась злостью и раздражением. Она подошла прямо к официантам.

– Значит, так, мальчики, – сказала Настя, не узнавая собственного звенящего металлом голоса, – большую чашку крепкого кофе и бутерброд. Навынос. В машину на улице. Потом доиграете.

Она мельком взглянула на шахматную доску. Чего тут доигрывать-то? Белым можно через два хода ставить мат, если черные пожертвуют ладью. Неужели не видят? Или они просто так фигуры двигают, чтобы руки занять? Впрочем, белые еще могут поцарапаться, если не побоятся открыть короля. Черные все равно их достанут, но уже через пять ходов, а не через два.

Она резко повернулась и вышла на улицу, не переставая удивляться собственному нахальству. Никогда она не позволяла себе такого поведения и такого хамского обращения с обслугой, считала это барством и признаком недалекого ума. Что же с ней происходит? Неужели обдумывание своего позорного бегства из отдела до такой степени выбило ее из колеи? Да еще бутылка эта непонятная…

Она забралась в машину на пассажирское место, опустила стекло, закурила. Интересно, принесут ей кофе или сочтут ее за сумасшедшую и спокойно продолжат сражаться за доской?

Из дверей кафе появился тот официант, который играл белыми. В руках у него был маленький поднос, на котором дымилась большая белая чашка. Он огляделся по сторонам, увидел машину, и на лице его проступило выражение полного недоумения. Ну конечно, подумала Настя, по моим замашкам он, наверное, решил, что я сижу не меньше чем в «шестисотом» «Мерседесе», а уж никак не в отечественном автомобильчике, да еще и не мытом. Она полезла в сумку и достала кошелек.

Официант неуверенно подошел к ней и протянул поднос в открытое окно.

– Спасибо, – сухо сказала она, – чашку потом занесу. Сколько с меня?

– Тридцать тысяч.

Это было нагло, но Настя смолчала, бросила на поднос три купюры, забрала кофе и бутерброд с осетриной. Будем считать, что это с наценкой за обслуживание на улице. Она сделала пробный глоток и поморщилась. Кофе был горячим, но невкусным и некрепким. Вот тебе, Каменская, злорадно подумала она, получай свое пойло по цене бриллиантов, будешь знать, как выпендриваться.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, она медленно жевала бутерброд, запивая его невкусным кофе, и думала о смутившей ее бутылке из-под виски. Бутылка как бутылка. Светлые части рисунка на этикетке закрашены простым карандашом. У некоторых людей есть такая привычка: в задумчивости или во время разговора штриховать рисунки, причем любые, и на этикетках спичечных коробков, и в газетах или журналах, и на календарях. Короче, что под руку попадется. Конечно, люди, использующие для этого этикетки на бутылках, встречаются куда реже, но Настя была уверена, что видела такого человека. И это не давало ей покоя. Штриховать этикетку могли либо сам Баглюк, либо тот, с кем он пил в промежутке между посещением Петровки и аварией. Но с журналистом она никогда не бывала в одной компании, более того, вообще не была с ним знакома, стало быть, если у него и была манера водить карандашом по рисункам, то видеть это Настя никак не могла. А она видела. Могла бы поклясться, что видела. Но где? Кто это был? Память отказывалась подчиняться, а настроение портилось все сильнее. Она не пыталась себя обманывать и потому знала: если вместо того, чтобы вспомнить, она расстраивается, это означает, что память хочет спрятать в своих глубинах что-то очень неприятное. Подсознание не выпускает на свет божий эту информацию, потому что она опасна. Убийственна. Или просто неудобоварима и тягостна.

Она даже не заметила, как подошел улыбающийся Коротков, неся в одной руке пакет с вещами Баглюка, а в другой – кусок торта на картонной тарелочке.

– Это что такое? – изумленно протянул он, глядя на чашку.

– Это был кофе, а теперь пустая посуда.

– И откуда?

– А вон оттуда, – она показала на дверь под вывеской, – от некоего Смирнова. Подожди секунду, я чашку им отнесу.

– Ладно уж, сиди, сам отнесу.

Юра бросил пакет на заднее сиденье, взял у Насти пустую чашку, сунув ей взамен тарелку с тортом, и пошел в сторону кафе. Вернулся он минут через десять, при этом улыбка на его лице стала еще веселее.

– Ты сколько им заплатила? – спросил он, садясь в машину.

– Тридцатник. Акулы капитализма, будь они неладны.

– На, держи сдачу. – Он бросил ей на колени две купюры – десять тысяч и пять.

– Чего это они? Засовестились?

– Ну конечно, размечталась! – фыркнул Коротков. – Испугались. Увидели, что я чашку принес, и поинтересовались, что это за принцесса такая, которой кофе надо в машину подавать, а грязные чашки за ней мужик носит. Я им объяснил, после чего они вдруг вспомнили, что должны тебе сдачу.

– И кто же я такая в твоем исполнении?

– Престидижитатор.

– Кто?!

– Ага. Личный престидижитатор начальника налоговой полиции города. Что ты! Скушали и не поперхнулись. Откуда им знать, что престидижитаторы работают в цирке и на эстраде, а не в налоговой полиции. Темнота непросвещенная. А еще если личный, тогда вообще хана. Получается что-то вроде тайного советника.

Настя расхохоталась и на несколько минут забыла про свое плохое настроение. Они успели проехать несколько кварталов, когда она вдруг спохватилась:

– А куда, собственно говоря, ты меня везешь?

– В редакцию, где работал Баглюк. Хочу поговорить с его коллегами и выяснить, с кем он напился перед тем, как попал в аварию. А что, у тебя другие планы?

– Другие. Они с самого начала были другими, но я как дура потащилась с тобой в ГАИ, потому что ты мне зубы начал заговаривать, развивая обширные планы кровной мести Барину, а у меня не было сил сопротивляться твоему натиску.

– Ася, ну будь человеком, а? Вдвоем-то веселее, тем более мы хоть и на плохонькой, а все ж на машине. Давай сначала вместе в редакцию съездим, а потом по твоим делам двинем.

– Слушай, твои мстительные помыслы лишают тебя здравого смысла. Чем мы вечером будем перед Барином отчитываться? Он тебе какой план на день утвердил?

– Да ну его с его утверждениями, – рассердился Коротков. – Навру что-нибудь, чего и тебе рекомендую. Он же не проверяет за нами, разве ты не заметила? Для Барина главное, чтобы холопы вовремя отметились, так сказать, прогнулись и уважение сделали. Не забыли, значит, что у них есть хозяин.

– Смотри, нарвешься, – предупредила его Настя.

Но в глубине души она понимала, что Юра прав. Мельник действительно не проверяет, да и возможности такой у него нет. Все его утренние и вечерние доклады – не более чем дисциплинирующая мера по отношению к «вконец разболтанным подчиненным», которым предыдущий начальник дал слишком большую свободу. Инстинктивно она чувствовала, что решение поехать вместе с Юрой в редакцию будет правильным хотя бы потому, что может снять нервозность, вызванную видом бутылки с разрисованной этикеткой. Они узнают, с кем пил Баглюк, найдут этого человека, поговорят с ним, и все встанет на свои места. И можно будет больше не думать о том, где же Настя видела точно такую же заштрихованную этикетку на бутылке. Не думать и не бояться. Почему же она так боится, почему ей так неприятно об этом думать?

Евгений Парыгин всегда считал, что работает честно. Если опять же оставить в стороне вопрос о том, каким способом он зарабатывает деньги, а говорить только о том, что он их именно зарабатывает. То есть получает их за выполненную конкретную работу, в которую были вложены его труд, умение, опыт и фантазия. Ни разу в жизни он не получил ни копейки «просто так», за красивые глаза. И деньги для Лолиты он изначально намеревался добыть тоже работой. Но заказ сорвался, причем сорвался не по его вине. И других заказов в ближайшее время не предвиделось. А деньги нужны, и срочно.

Поэтому впервые в жизни Евгений Ильич решил, что называется, поступиться принципами и получить необходимую сумму другим способом. Обдумывание неясной ситуации с газетной статьей и признаниями некоего Никиты Мамонтова в совершенном когда-то убийстве натолкнуло его на мысль разыскать тех, кто стоит за этой аферой с видеосъемками, и содрать с них энную сумму. Путем шантажа и угроз, разумеется. Если не получается выйти на них через сыщика Доценко, то можно попытаться сделать это через журналиста, написавшего статью «Трупы на свалке». Не исключено ведь, что журналистская рука в этом деле не последняя, вполне вероятно, что пишущая братия вступила в какие-то взаимно интересные отношения с хорошо информированными источниками в верхах. Там ведутся свои игры, политические. И бывшие заказчики из верхних эшелонов сдают на возмездной основе исполнителей.

Почти сутки Парыгин посвятил тому, чтобы приручить Анну. Предлагал замужество, занимался с ней любовью и говорил, как умел, нужные слова. Анна должна захотеть как можно скорее выйти за него замуж, а для этого нужно как можно скорее достать деньги для его родственницы. С работой все решилось просто: Анна получала деньги за столько дней, сколько реально отработала, плюс премиальные за перевыполнение нормы ежедневной выручки. Не хочешь выходить на работу – сиди дома, только предупреди в конторе заранее. Со своей работой Парыгин тоже решил вопрос легко, позвонил на завод, сослался на необходимость взять отпуск по семейным обстоятельствам, голос при этом сделал соответствующий. Ему поверили и сразу пошли навстречу, разрешили даже оформить все потом, задним числом. Вот где репутация-то пригодилась!

Нужно было только, чтобы Анна ему верила. Верила безоговорочно, слепо, не подвергая сомнению или критике ни одного его слова. У нее должно быть одно-единственное желание: стать его женой, и это желание должно затмить для Ани Лазаревой все вокруг. В том числе и неблаговидность действий Парыгина.

К концу первых суток знакомства Евгений предложил ей выйти прогуляться. Было семь вечера, магазины еще открыты, и он умышленно повел ее по улицам мимо ярко освещенных витрин.

– Когда мы будем жить вместе, – говорил он, проходя мимо салона «Мебель и кухни из Италии», – надо будет сразу же купить новую кухню, со встроенной техникой, чтобы тебе было удобно.

…Терпеть не могу эти кожаные пальто, – говорил он, поравнявшись с магазином одежды, – ты у меня будешь ходить только в шубах. Ты высокая и стройная, на тебе дорогая шуба будет смотреться роскошно, как на манекенщице.

…Надо будет присмотреть рядом с нашим домом хороший косметический салон, чтобы ты могла ходить туда как минимум раз в неделю. Моя жена должна быть холеной и ухоженной…

Анна молча кивала и преданно заглядывала ему в глаза. Прохожие часто оборачивались и провожали их глазами, очень уж необычно смотрелась эта пара, в которой женщина была на целую голову выше своего спутника. Но впервые в жизни Анна не обращала на это внимания. Она вся светилась от радости.

– Придется мне, наверное, машину менять. С твоими длинными ножками в моих «Жигулях» будет тесновато. Тебе какую хочется, «Волгу» или иномарку?

– Не надо иномарку, – счастливо улыбалась Анна, – они к нашим дорогам не приспособлены. Лучше что-нибудь попроще.

– Такая женщина, как ты, не должна выбирать то, что попроще, – назидательно говорил Парыгин. – Ты не рядовая, запомни это.

– Женя, но ведь ты обыкновенный инженер, где же ты возьмешь деньги на все эти покупки?

– А это, девочка моя, не твоя забота. Жена не должна думать о том, где муж берет деньги, она должна думать только о том, как их правильно потратить. Я же мужчина в конце концов, и я обязан обеспечить тебе тот уровень жизни, которого ты достойна.

Бог мой, это были те слова, которые снились ей всю жизнь. Она не рядовая. Она – необыкновенная. И он хочет о ней заботиться, холить ее, лелеять и создавать всяческие удобства. Он не юнец какой-нибудь прыщавый, не молодой парень, держащийся за мамину юбку, а зрелый самостоятельный мужчина, умный, опытный, надежный. Вот он, ее принц! Это та награда, которую судьба послала ей наконец после всех обид, разочарований и слез. В ее жизни должен был встретиться легкомысленный и ветреный красавец Михаил, чтобы она смогла оценить и понять такого мужчину, как Евгений. И ей вовсе не казалось странным, что он сделал ей предложение, едва познакомившись. Так и должно было случиться: увидел, влюбился, женился. Только так и бывает в настоящих сказках, только так и грезилось.

Они вернулись домой, в снимаемую Анной квартиру, где Евгений предоставил ей возможность снова продемонстрировать кулинарное искусство, дабы она могла подтвердить: он не ошибся в своем выборе, она будет ему хорошей женой. Парыгина беспокоила Лолита, потому что он собирался и сегодня ночевать здесь. Вчера он позвонил ей, правда, уже поздно вечером, почти ночью, и предупредил, что не придет, и голос у родственницы при этом известии сделался более чем недовольным. Разумеется, никаких упреков вслух она не произнесла, но за ее холодным тоном явственно слышалось: «Конечно, опять бабы, а о моих проблемах ты совсем забыл». Черт ее знает, эту Лолиту, вобьет себе в голову какую-нибудь чушь да и наделает глупостей, например, выйдет из дома и отправится туда, где ее давно уже поджидают кредиторы. И ведь знает же, что так может случиться, а все равно пойдет ему, Парыгину, назло, чтобы знал, что нельзя оставлять ее одну, да еще и обижать. Про таких людей народная мудрость давно уже присловье сложила: выколю себе глаз, пусть у моей ненавистной тещи будет слепой зять.

Надо бы позвонить Лолите, успокоить. Евгений оглянулся, убедился, что Анна поглощена обработкой грибов, и пошел к телефону, стоящему в комнате. Разумеется, Лола закатила ему истерику, но он чего-то подобного и ожидал.

– Ты думаешь, что спрятал нас, оторвал от всего мира, и на этом все? – орала она в трубку. – И мы теперь что, умереть должны в заточении? Ты думаешь вообще как-нибудь решать проблему с деньгами или нет?

– Я ее решаю, – стараясь не взорваться, отвечал Парыгин. – Это не делается так быстро, я все-таки не миллионер, а рядовой инженер, не забывай этого.

– Если у тебя нет возможностей достать денег, так нечего было обещать! Зачем ты меня «завтраками» кормишь столько времени? Сказал бы сразу, что не можешь помочь, я бы другой способ нашла. Уже и деньги достала бы, и расплатилась, а не сидела тут сиднем, как в тюрьме!

Парыгин с трудом удержался, чтобы не ответить ей грубостью. Если у нее есть другие возможности достать деньги, так какого же рожна она сидит на его шее и ждет от него помощи? Ну и доставала бы по своим каналам, а не обрывала ему телефон со слезами и паническими тирадами.

– Лола, я делаю все, что в моих силах. Наберись терпения, я тебя прошу.

Лолита помолчала, потом спросила:

– Ты у женщины?

– Да.

– Ну что ж… Пригласи ее к телефону, будь любезен.

– Это еще зачем?

– Я хочу с ней поговорить.

– В этом нет необходимости. Лола, возьми себя в руки.

– Позови ее! – потребовала Лолита. – Если ты не сделаешь, как я прошу, я завтра же возвращаюсь домой. Нет, не завтра, немедленно.

Очень хорошо, вот уже и до шантажа дело дошло. Пусть у моей тещи будет зять слепой. Черт бы ее взял, эту дуру. Не была бы она вдовой брата, давно послал бы ее куда подальше.

– Что ты собираешься ей сказать?

– Если она хочет, чтобы ты проводил с ней больше времени, пусть поможет тебе достать деньги для меня. Это в ее интересах. Заодно хочу убедиться, что ты действительно у женщины, а не прячешься от меня, потому что не можешь достать деньги. Женщина – это уважительная причина, так и быть. Позови ее.

– Подожди минуту.

Парыгин вышел в кухню и ласково тронул Анну за плечо.

– Аня, моя родственница просит тебя подойти к телефону. Поговори с ней. Только не обращай внимания на некоторые ее… Ну, странности, что ли. Она весьма экспансивная дама, темпераментная, взрывная, и, когда волнуется, говорит чудовищные глупости.

– А что ей нужно от меня? – удивилась Анна. – Мы с ней даже не знакомы.

– Она хочет убедиться, что я действительно с тобой.

– Не понимаю…

– Я уже объяснял тебе, на нее наседают кредиторы моего покойного брата, угрожают похитить сына, если она не отдаст долг. Долг очень большой. Поскольку я всю жизнь был дружен с ее мужем, я обязан ей помочь, понимаешь? Обязан. Она мне не нравится, она глупая и склочная баба, но в память о брате я должен ей помочь. Я не могу бросить ее и племянника на произвол судьбы. Я колочусь изо всех сил, пытаясь достать эти проклятые деньги, но пока у меня ничего не получается. А она считает, что я прячусь от нее, чтобы не заниматься ее проблемами, и не верит, что я провожу время не бог знает где, а с женщиной, которую люблю и на которой собираюсь жениться. Подойди к телефону, Аня, я прошу тебя, иначе она не успокоится. И не обращай внимания на ее слова, какие бы глупости она ни говорила.

– Хорошо, – кивнула Анна, – я поговорю с ней. Как ее зовут?

– Лолита.

Она быстро прошла в комнату и взяла трубку, лежащую рядом с аппаратом.

– Я слушаю вас, Лолита.

Парыгин много бы дал сейчас, чтобы слышать, что говорит Лола. Он настороженно наблюдал за Анной, ловя каждое произнесенное ею слово, пытаясь восстановить диалог полностью, но это ему плохо удавалось, потому что Анна ограничивалась только короткими: «Да-да, я понимаю». Наконец она сказала: «Всего доброго, до свидания», и положила трубку.

– Что она тебе сказала? – немедленно спросил Парыгин.

– Она посоветовала мне оказать тебе посильную помощь. Чем быстрее ты раздобудешь деньги для нее, тем скорее освободишься от забот о ней и сможешь все свободное время посвятить мне.

– И все?

– Все.

– Она ничем тебя не обидела?

– Что ты, Женя, даже не думай об этом.

– Ты что-то погрустнела, – встревоженно заметил он. – Все-таки она тебя расстроила.

– Да нет же. Она заставила меня задуматься.

– О чем?

– О том, как помочь тебе. Женя, я уже говорила, я готова на все, в буквальном смысле слова на все. Ты можешь на меня положиться.

Парыгин выдержал паузу. Сейчас наступает очень ответственный момент, другого такого не будет, и если он неточно сыграет, то ничего не выйдет. Лола, конечно, дура набитая, но в данном случае ее глупость и скандальность сыграли ему на руку, она сказала Ане как раз те слова, которые ему очень хотелось довести до ее сознания. Он их уже произносил, но ему показалось, что она как-то не обратила на них внимания. Он говорил ей, что, прежде чем жениться, он должен решить проблему денег для Лолиты, а Аня говорила ему в ответ, что готова помочь, чем может. Но больше она об этом не заговаривала, а Парыгину нужно было, чтобы она сама, непременно сама вернулась к этому разговору. Чтобы выходило, будто она сама напрашивается, а не он ее втягивает.

Евгений потянул Анну за руку, усадил на диван, запустил пальцы в ее роскошные блестящие волосы и начал тихонько поглаживать затылок.

– Анечка, для того, чтобы достать такую крупную сумму, нужно очень много времени. Ты разумный человек и должна понимать, что честные деньги быстро не делаются. Я и сам это понимал до вчерашнего дня. Но со вчерашнего дня я думаю только об одном: я хочу, чтобы мы с тобой были вместе, я хочу, чтобы ты стала моей женой. И я не хочу ждать слишком долго. Не знаю, веришь ли ты мне, но это так, хотя, надо признаться, я сам себе удивляюсь. Никогда в жизни я не хотел быть с женщиной так сильно, как сейчас. И теперь я думаю о том, как достать деньги для Лолиты побыстрее. Но при этом понимаю, что эта быстрота напрямую связана с риском. Чем быстрее, тем опаснее. Более того, Анечка, чем быстрее, тем ближе к криминалу. И я хочу тебя спросить, девочка моя: будешь ли ты любить меня, если я совершу нечто противозаконное, чтобы раздобыть эти деньги. Теперь решение за тобой: либо я достаю деньги законным путем, но наша свадьба откладывается на неопределенное время, либо я достаю деньги быстро, но на грани с нарушением закона, а ты мне в этом помогаешь. Как ты скажешь, так и будет.

Анна закинула ноги на диван, согнув их в коленях, свернулась калачиком, положила голову на грудь Парыгину, а руками обхватила его шею.

– Я тоже не хочу ждать, – твердо сказала она. – Я всю жизнь только и делала, что ждала неизвестно чего. Хватит, надоело. Я сделаю все, о чем ты попросишь. Ты можешь на меня положиться.