Глава 8

За городом она сполна ощутила головокружительное и упоительное чувство свободы – чувство, которое захлестнуло ее, как только она вырвалась из душного и пыльного города и помчалась, обгоняя на огромной скорости едва ползущие машины, навстречу тугому свежему ветру, прохладному, напоенному запахом полей, речной воды и словно самого высокого неба.

Где-то впереди, за гладью дороги, за горизонтом, все было синим: и нависшие тяжелые тучи, и земля, придавленная пасмурными тенями… И если в городе оставалось лето с его солнечным желтым светом и шелестом пыльной листвы, то здесь ожидался дождь.

На сборы у Юли ушло совсем мало времени, ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы уложить в небольшой чемоданчик немного белья, несессер с такими мелочами, как мыло, расчески, помада, духи и прочее, теплый свитер, джинсы и летнее шелковое платье с туфлями. Затем, уже по дороге, она заехала в магазин за минеральной водой, печеньем и шоколадной пастой. Отдыхать так отдыхать.

Перед самым выездом из города она все же не выдержала и связалась с Щукиной.

– Надя, – начала она, наслаждаясь одиночеством и ощущением полной свободы и защищенности от любопытных глаз и ушей (разве что слышать их мог стоящий в приемной Крымов, оказавшийся там случайно и не преминувший бы подслушать, о чем же будут толковать его подчиненные, одна, которая корчит из себя великого следователя, держится ужасно нагло и не дает уложить себя в постель, и другая, переставшая интересовать его как женщина еще в прошлом году, но о связи с которой он будет жалеть до конца своих дней).

– Слушаю… – услышала она спокойный грудной голос и поняла, что Щукина в приемной одна.

– Надь, что я такого тебе сделала? Что это за розыгрыш насчет Кленова? Ведь ты прекрасно знала, что это Шонин… Ты хочешь рассорить нас с Крымовым? Зачем тебе это надо?

– Мужчинам это полезно… – менторским тоном изрекла Щукина, и от ее поучения Юля позеленела от злости.

– Я не нуждаюсь в твоих советах и тем более в твоей опеке! Я сама решу, как мне строить свои отношения со своими мужчинами и вообще со всеми окружающими… Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь? Почему вообще набрасываешься на меня в последнее время? Не хочешь работать со мной?

– Что за истерика… – все таким же убийственным тоном невозмутимо продолжала Щукина, показавшаяся сейчас Юле чуть ли не оборотнем: она не походила на самое себя! – Пусть Крымов думает, что у тебя роман с пианистом. Ты думаешь, почему он стал таким шелковым? Да он просто с ума сходит от ревности, он стал любить тебя больше в сто раз! И ты делаешь все правильно, отталкивая его от себя…

Юля отключила телефон и забросила его на заднее сиденье. Выслушивать советы этой самоуверенной дурехи она больше не намерена. От разговора остался неприятный осадок – так в стакане блестят крупицы цианида…

Ей на самом деле звонил Олег Шонин и просил о встрече. Он казался взволнованным.

– Я сейчас уезжаю, ты не мог бы мне объяснить по телефону, что случилось?

– Ничего, в общем-то, не случилось, но у меня на душе сейчас такая хмурь… просто хочется с кем-нибудь поговорить…

И она, забыв напрочь о том, что ее подслушивает через приоткрытую дверь своего кабинета Крымов, уверенный в том, что она разговаривает с Германом Кленовым, назначила Олегу встречу.

– Я заеду к тебе часа через полтора, когда буду выезжать из города… Хорошо?

Не понимая, как это случилось, она обращалась к Шонину на «ты». И только дома, вспоминая последовательность своих действий и слов, вдруг поняла, почему Крымов даже не вышел из своего кабинета, чтобы проводить ее: он был уверен, что она полетела на свидание со своим ресторанным музыкантом.

Но встреча с Шониным вышла странная – короткая и сумбурная… Подъехав в назначенное время к гостинице, возле которой ее должен был поджидать Олег, она вышла из машины, протянула ему для приветствия руку, и вдруг он, внимательно взглянув на ее пальцы, а потом в глаза, резко повернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился к прозрачным дверям гостиничного холла. И мгновенно исчез за ними. Так ведут себя неуравновешенные (как сказала бы мама – «психопатического склада») люди. Неужели родной город, где он когда-то жил со своей сестрой и родителями, улицы и дома, хранящие память о них, эти запоздалые поминки настолько травмировали его нервную систему, что он не мог держать себя в руках? Почему он убежал? Что случилось? Если бы у Юли было больше времени, она бы, возможно, догнала его, расспросила, в чем дело, но ей еще надо было добраться до пансионата, успеть до вечера уладить все формальности, связанные с устройством, и, по возможности, встретиться с Лавровой… Она рисковала остаться на ночь на дороге…

И вот сейчас, держа приличную скорость и приближаясь к все более грозно темнеющему на глазах горизонту, она молила бога, чтобы дорога до пансионата и дальше была бы такой же ровной и гладкой, как сейчас, и чтобы дождь, который уже точно не пройдет стороной, не застал ее где-нибудь на грунтовке.

Мимо нее проносились темные хвойные леса, полупрозрачные дубовые рощицы, матово поблескивали маленькие озерца, пруды и просто длинные, тянущиеся вдоль дороги лужи, превращенные самой природой в болотца. В одном месте прямо из-под колес вылетел ошалевший от страха заяц, кубарем скатившийся в мягкую траву спускающейся к молодому леску насыпи. В другом, прямо на обочине, вращая нервно головкой на неподвижном, словно застывшем тельце, стоял ополоумевший, потерявший всякую осторожность суслик.

Навряд ли среди животных, рассуждала Юля, которая старалась абстрагироваться от всего и не думать ни о своей затянувшейся ссоре с Щукиной, ни о кем-то обиженном Шонине, найдутся особи, которые станут истреблять себе подобных, терзать и топить в болотах и прудах слабых от природы самок… Почему и кто убивает женщин? За что? Как можно вообще их бить, и главное – за что?

Пистолет «ТТ», которым уже убиты три женщины, – кому он принадлежит?

Живое существо, носящее изящные австрийские туфельки на острых шпильках, – чем ему насолили эти женщины и красавец Оленин? И почему, собираясь на «дело», на убийство, это существо (Юля не исключала, что это мог быть и мужчина, пытавшийся запутать следствие) надевало на свои конечности такую неудобную и немыслимую для ходьбы обувь?

Называя убийцу про себя «существом», она действительно не могла конкретно представить себе ни мужчину, ни женщину. В ее разыгравшейся фантазии сделавший это был похож на существо среднего рода – уродливое, волосатое, с рогами и копытами. («Ба, да это же сам дьявол!») Ведь выстрелить в упор в живого человека, тем более женщину, может только нелюдь…

В ее практике было довольно много расследований убийств, и теперь, анализируя причины, можно было вывести определенную закономерность, и такая закономерность существовала. Но каждый раз, сталкиваясь с очередным преступлением, связанным с лишением человека жизни, Юля, к своему ужасу, убеждалась, что убийство в основном есть результат деятельности расстроенного мозга. Каким бы нормальным ни выглядел человек, каким бы достойным ни считали его окружающие, даже не подозревающие, что живут рядом с убийцей, по сути, невозможно считать здоровой личность, способную совершить более чем одно убийство. Да, можно выстрелить в человека из ревности, из желания отомстить за смерть близкого человека, по неосторожности, из страха, обороняясь… Но убивать людей в таком количестве (три женщины – Рыжова, Иволгина и Еванжелиста – были убиты одним и тем же человеком за один день 16 июля!) нормальный человек не станет! Возможно, что причина кроется в какой-то навязчивой идее, выматывающей и изнуряющей до безумия. Или это убираются свидетели?.. Стало быть, до этого тройного преступления было совершено первое, страх перед разоблачением которого и движет преступником? Или преступницей?

Упали первые капли дождя, тяжелые и крупные. Сразу стало темно, машина поднырнула под зеленую, из дикого винограда, арку, сливавшуюся с высокими металлическими воротами, и медленно покатила по территории пансионата «Заря» – небольшого уютного городка с разбросанными в живописном беспорядке белыми двухэтажными коттеджами под красными крышами, пестреющими вдоль зеленых тополиных и каштановых аллей, деревянными свежепокрашенными беседками, светящимся изнутри янтарным светом, как гигантский аквариум, административным корпусом, от которого, смешиваясь с прохладным лесным воздухом, шел теплый и какой-то детсадовский запах подгоревшего молока и свежеиспеченных булочек…

Оставив машину прямо под окнами столовой, за прозрачными окнами которой плавали похожие на разноцветных рыб человеческие фигурки, Юля, заперев машину, забежала под козырек монументального бетонного крыльца, распахнула дверь и уже через минуту-вторую стояла перед дверью с табличкой «Дежурный администратор».

Миловидная, чуть располневшая на бесплатных харчах шатенка в красной тесноватой кофточке прятала свое холеное тело за укрытием огромного офисного комплекса, именуемого письменным столом, заваленного журналами и разным канцелярским хламом. По-видимому, лень настолько гармонично слилась с природой этой женщины, что она не давала себе труда понять, что еще немного – и она превратится в сытую гусыню. Хотя и симпатичную.

Процедура оформления заняла не более пяти минут.

– Можете устраиваться… Хотите – останетесь в этом корпусе, у нас здесь хорошие душевые кабины, а хотите, могу дать вам ключи от комнаты в одном из коттеджей, на ваш вкус… У нас еще есть места…

– Здесь где-то отдыхает моя приятельница, Вера Лаврова, мне бы к ней поближе…

– Лаврова? А, это такая… – и указательный палец администраторши мазнул по носу – снизу вверх, жест, означающий зазнайство и высокомерие. – Ой, вы уж извините меня… Но она и впрямь так держится… То ей не так, это не по ней… Заставляет горничную по нескольку раз перемывать полы, она просто деспот… Но навряд ли вы ее застанете сейчас у себя, что-то в последнее время она зачастила с поездками… Садится утром после завтрака на наш «заревский» автобус и куда-то уезжает… Правда, к вечеру, то есть к ужину, почти всегда возвращается. Может, у нее на станции родственники живут или в селе где-нибудь по соседству?

– А вы не могли бы дать мне ключ от того домика, в котором живет она?

– Конечно, могу. К ней-то я вас не поселю – она живет одна в люксовом номере, но через стенку – пожалуйста.

– Вот спасибо…

– Отдыхайте на здоровье… У нас здесь хорошо, завтрак в девять, обед в два, полдник в половине пятого, а ужин в половине восьмого. Вы даже можете заказать себе меню на следующий день. А сейчас поспешите, чтобы успеть поужинать, пока все горячее…

Видать, в пансионате к вопросу питания подходили со всей ответственностью.

– Ваш номер комнаты 14-й, значит, и место за столом номер 14. У нас сегодня вареная треска, баранье рагу и пирог с яблоками. И это не считая молочных продуктов.

– А какой номер у Веры Лавровой?

– Блатной – 13-й.

Когда Юля вошла в столовую, десятки глаз обратились в ее сторону.

Столик с номером 14 она нашла очень быстро и не успела занять свое место, как к ней тут же подкатила тележка, толкаемая худенькой девочкой-подростком. Скороговоркой она стала перечислять все блюда, нагруженные на тележку. Завидный ассортимент.

– Мне творожную запеканку и яблочный пирог.

– А у нас сегодня такая вкусная баранина… – Девочка профессионально, как опытная зазывала и вдобавок еще и артистка, закатила глаза к потолку и причмокнула губами.

– Спасибо.

За столиком как раз напротив Юли сидела обладательница 12-го номера – высокая темноволосая женщина лет пятидесяти с крупным и каким-то сероватым от крупных темных пор носом, впалыми щеками и тонкими, вымазанными жирным соусом губами. Про глаза этой особы можно было сказать, что они рыбьи – совершенно холодные, зеленоватого оттенка и ничего не выражающие.

Она спокойно ела свою порцию бараньего рагу, запивая чаем, и смотрела куда-то в пространство. Про таких женщин говорят: вечная девственница. Зато одета она была хорошо – белая кружевная блузка, сквозь которую просвечивало почти черное от загара тело с впалой грудью и острыми ключицами, и красная цыганская юбка. В ушах Юлиной соседки поблескивали скромные серебряные сережки, а шею обвивала в два ряда красивая серебряная цепочка. Худые пальцы были унизаны крупными серебряными же кольцами с массивными полудрагоценными камнями – начиная от молочного оттенка лунного камня и кончая черным агатом или гранатом.

– Приятного аппетита, – сказала Юля, улыбаясь «цыганке» и намереваясь в дальнейшем расспросить ее про соседку «номер 13».

– Спасибо, – процедила та и придвинула к себе тарелку с толстым ломтем запеканки, облитой густым сметанным соусом.

– Здесь так тихо, спокойно… Не скучно? – Юля старалась взять самый что ни на есть легкомысленный тон, чтобы каким-то образом обратить на себя внимание соседки и хотя бы немного разговорить эту посеребренную глыбу холодной мизантропии.

Вопрос так и завис в напоенном вкусными кухонными ароматами воздухе.

– А что Вера Лаврова, – решила все же действовать, не откладывая ничего в долгий ящик, Юля, пристально следя за выражением лица молчуньи, – редко с вами ужинает или вы с ней не разговариваете, как вот со мной? У вас плохое настроение? Уверяю вас, я расспрашиваю вас не от скуки, мне действительно необходимо с ней встретиться… Вы знакомы с Верой Лавровой, женщиной, которая живет в тринадцатой комнате и должна завтракать, обедать и ужинать вот здесь, рядом с вами?..

Но вместо ответа женщина вдруг резко сорвалась с места и кинулась к выходу.

Юля достала из сумочки пудреницу и посмотрела на свое отражение, пытаясь понять причину, заставляющую уже второго человека за сегодняшний день бежать от нее со всех ног. Сначала Олег Шонин, теперь вот эта ненормальная в красной юбке и серебряных побрякушках… Надо же, даже запеканку не доела и чай не допила, эк ее припекло!

Когда Юля, поужинав, вышла на крыльцо, дождь, ливший непрерывно все это время, кончился, и над пансионатом заклубился густой хвойный аромат… А еще пахло дождем и духами от проходивших мимо сытых, еле передвигавших от лени ноги женщин. Мужчины, нарушая экологию, закуривали сигареты. Почти нереальный мир безделья и обжорства. Казалось, застряв в нем, уже не выберешься из него никогда.

Дамы в красной юбке нигде не было.

И вот наконец появилась женщина, которая, по всему, напоминала опоздавшую: она почти бежала по дорожке в направлении столовой. Высокая сорокалетняя женщина в джинсах и зеленой, мокрой от дождя трикотажной кофточке, облегающей ее красивую грудь. Красивая и моложавая. Волосы, небрежно сколотые на макушке, давали простор для фантазии: откуда она бежала, где была и чем занималась?

– Извините, вы Вера Лаврова? – бросилась ей навстречу Юля, уверенная в том, что с такой женщиной, как эта, будет разговаривать много проще, чем со своей соседкой.

– Я? Ой, нет, что вы… Меня зовут Ольга… А Вера уехала… Вы что, к ней приехали? Мне очень жаль, но боюсь, что сегодня вы ее уже не увидите…

– Куда же она уехала? – Юля почувствовала, что совершила какую-то ошибку – но когда?

– Я только что видела ее, когда она садилась в машину… Вы извините, я и так опаздываю… Если захотите со мной поговорить, подождите меня вот здесь, в беседке…

И она убежала. А спустя минут двадцать, измаявшись от безделья в беседке, Юля увидела, как Ольга выходит из столовой, нагруженная прикрытыми сверху бумагой тарелками, поставленными одна на другую: как в цирке.

– Это я для собачки… – Ольга, улыбаясь, вошла в беседку и поставила тарелки на скамейку. – Вы хотели меня расспросить про Веру? Понимаете, я жила с ней раньше в одной комнате, пока она не сбежала от меня… Мы и за столом сидели вместе, но потом она сочла, что я веду слишком легкомысленный образ жизни, и ушла в люксовый номер. А ко мне действительно приезжал мужчина… Я не знаю, какие отношения у вас с Верой, но с ней же невозможно общаться! Ни разу не встречала таких зануд… Все ей не так: дверью не хлопни, не чихни, не кашляни, никого не приводи, не чавкай… Это просто монстр какой-то…

– А на какой машине она уехала?

– Знаете, мне нечего терять… Она мне столько крови попортила, что я вам, пожалуй, все расскажу… Вы ей кто?

– В принципе никто, – призналась Юля, – но мне надо передать ей одно важное сообщение. А вообще-то я приехала сюда немного отдохнуть…

– Вы, наверно, с ее работы?

– Да.

– Понимаете, вы не подумайте только, что я доносчица, но ваша Вера вела себя как ханжа, осуждала меня за мои любовные похождения, за то, что ко мне Виталик залазил через окно, и все такое, что мы с ним… короче, в душе, а сама Лаврова, между прочим, закадрила Льва Борисовича, нашего зубного техника… Такой рыжий, лысый и всех зовет попариться в сауну… У него здесь неподалеку дом в деревне – с сауной, вот он туда и возит отдыхающих женщин… Я здесь не первый год, знаю, что говорю… Я и сама в прошлом году у него там была два раза. Вы не осуждаете меня?

Оля была, конечно, полной дурой, но, пока она говорила, слушать ее было одно удовольствие: словесный поток выходил из нее, нигде не задерживаясь.

– Я сама лично видела, как она усаживалась к нему в машину, причем неоднократно! А видели бы вы, как она смотрела на меня, если я в тот момент случайно оказывалась рядом с ней! Она была горда тем, что ее везут трахать в баню! И кто бы подумал!

Спрашивать теперь, когда она представилась коллегой по работе, как выглядит Вера, было бы глупым. Признаваться, что Лаврова ей нужна по криминальному делу, – означало бы полный провал во всех отношениях: через пять минут об этом будет уже знать весь пансионат. Оставалось одно: ждать возвращения Веры, находясь поблизости с ее коттеджем.

– Вы меня слушаете?

– Оля, а здесь есть поблизости какая-нибудь речушка или озеро? – Надо было изменить тему разговора, и Юля задала этот дурацкий вопрос, словно сейчас, после дождя, в холод, ей так хочется искупаться в лесном озере.

– Здесь и озер много, и леса кругом, это райское место… Хотите, пойдем с нами разводить костер?

– Да какой же костер после такого дождя?

– Ой, правда… – рассмеялась Оля. – А в карты вы играть любите?

Едва отвязавшись от надоедливой и болтливой Ольги и вернувшись к машине, Юля решила проехать к своему коттеджу, чтобы наконец достать вещи и устроиться в своей комнате. Но ее номер уже убирала горничная.

– Скажите, у вас есть ключи и вы будете сюда заходить, когда вам захочется? – спросила она у глазастой энергичной женщины, яростно орудующей пылесосом.

– Конечно… А что, не нравится? Да вы не бойтесь, я немая и слепая…

От этой пошлости Юля чуть не взорвалась. Неужели в этом пансионате только и делают, что едят да напропалую занимаются сексом? И что забыла здесь Вера Лаврова? Неужто от кого-то прячется или же завела себе действительно нового любовника? И это после такой страстной любви с Захаром Олениным?

Остаток вечера она провела у себя в комнате, вполне уютной и тихой. Распахнув окно, долго сидела у него, думая о Вере, пока не пришла к выводу, что, наверное, на слова глуповатой Оли о том, что Вера, поначалу изображавшая из себя ханжу, вдруг резко пустилась в загул, надо обратить внимание в первую очередь. Ведь такие женщины, как Вера, стараются не афишировать свои любовные похождения, а здесь имеет место даже бравада! Она бравирует перед этой шлюшкой своей связью с Львом Борисовичем – зубным техником. Кто он на самом деле? А не связан ли он каким-то образом со смертью Оленина? А что, если это именно Вера или зубной техник ударили его топором по голове? Что, если Оленин шантажировал богатую и удачливую в делах Лаврову, зная, к примеру, о каких-нибудь ее махинациях, финансовых ли, политических? А почему бы и нет? Ведь все кругом говорят о ее заносчивости и высокомерии, так почему бы не предположить, что этой женщине от жизни надо нечто большее, чем деньги и даже любовь, – власть, к примеру?!

Стояла такая тишь и так незаметно опустилась ночь, что Юля и сама не заметила, как оказалась перед дверью своей отсутствующей соседки с отмычками в руках. Уроки Шубина не прошли даром – через пару минут она уже входила в чужую комнату. Включать свет опасно, но без света, да и при свете карманного фонарика увидеть что-либо было трудно. К тому же она надеялась, что в такой ватной тишине, которая нависла над пансионатом, несложно услышать звук подъехавшей машины или шагов возвратившейся Лавровой. И только она так подумала, как воздух взорвался громкой музыкой, доносящейся, наверно, из сотен репродукторов, расставленных по всей территории пансионата. Танцы! Как же она могла забыть о единственном массовом развлечении отдыхающих?

И все же она включила свет. Аккуратно заправленная постель, все вещи уложены в шкафу на полках. Внешне комната выглядит почти как нежилая, настолько прибрана, вылизана.

Идея пришла неожиданно и вызвала смех. А что, если притвориться, что Юля перепутала комнаты и вместо номера 14 поселилась в номер 13? И если вернувшаяся со свидания (или с очередного дела) Вера спросит, выходя из себя от злости, кто впустил ее сюда и как она открыла дверь, то Юля скажет, что дверь была открыта, что, видимо, горничная забыла ее запереть… За этим последует вопрос: разве вы не заметили, что здесь уже кто-то живет? И она ответит, что только что вошла и не успела ничего рассмотреть…

Едва Юля перенесла вещи из своего номера в номер Лавровой, как дверь распахнулась, и она увидела пепельно-серое лицо, обрамленное черными глянцевыми волосами, и ледяные зеленые глаза. «Цыганка» просто-таки пожирала ее глазами.

– Какого черта вы у меня делаете? – Голос у нее дрожал. А Юля не могла, не хотела поверить, что Оленин терпел возле себя этого монстра, это отвратительное и уродливое, лишенное всякой женственности и обаяния лицо, это черное, словно сгоревшее от времени тело, эту впалую грудь… За что же ему выпало такое наказание? И еще надо выяснить, кто кого шантажировал…

– Так это вы – Вера Лаврова?

– Я сейчас позову милицию… – И она метнулась к выходу.

– Сначала выслушайте меня… Я не воровка, я приехала, чтобы сказать вам кое-что о Захаре…

Реакция была незамедлительной: Вера вернулась и покорно села на кровать, положив руки на колени. Как провинившаяся девочка. Она не задавала никаких вопросов, она чего-то ждала. Юля была почти уверена: она ждала, когда ей скажут, что тот удар топором, который она обрушила на красивую голову своего молодого любовника, оказался смертельным. Что ей весь этот кошмар не приснился, что это все было НАЯВУ и что Захар теперь лежит в морге… И что все ее псевдолюбовные похождения – пшик, а не алиби…

Она сбегала из пансионата, она ездила в город на местном автобусе и вынашивала в сердце новый план мести, еще не знала какой – но связанный со смертью, с кровью…

– Я вас слушаю… – проговорила Вера шепотом, вся сжимаясь от унижения, что ей приходится ждать, ждать, когда ей соизволят что-то сказать. – Говорите… Он уже переехал? Вы приехали за деньгами? Это он вас послал?

– За какими деньгами?

– Я не знаю… За какими-нибудь, ведь ему от меня нужны были только деньги…

Она говорила брезгливо, с осуждением, но это осуждение относилось не столько к Захару, сколько к ней, к Юле, женщине, которую Вера приняла за его очередную любовницу, нахальную девицу, приехавшую нанести последний удар по уязвленному самолюбию необыкновенной женщины, так глупо заболевшей любовью.

– Вера, я приехала к вам, потому что должен же кто-нибудь сказать вам всю правду…

– О, нет, с меня и так хватит правды… Тем более что он сам все мне рассказал…

Юля не знала, как сказать ей о его смерти. Ей вдруг стало жаль Веру. Даже если это она убила Захара.

И тут взгляд ее упал на ноги Веры, и она некоторое время молча рассматривала обутые в теннисные туфли узкие и маленькие стопы сидящей перед ней женщины. Размер 33–34!

– У вас есть туфли на каблуках… вернее, на шпильках? Австрийские, красивые такие… – Это вырвалось у нее помимо воли. Если Вера скажет сейчас: да, есть, то она либо сумасшедшая, которая уже ничего не боится и спокойно, не задумываясь о последствиях, оставляет свои следы на месте преступления, либо же, признав наличие таких туфель, она достанет сейчас пистолет «ТТ» и выстрелит Юле прямо в голову. В упор.

– На что вам мои туфли? – пожала плечами Вера. – Вы меня с кем-то спутали? А может, вы жена Льва Борисовича?

Вот так невозмутимо предположить это? А что, если это действительно так?

– Вас что, это не волнует? А если я действительно жена зубного техника, с которым у вас курортный роман?

– Вы не похожи на ревнивую жену. Вы больше похожи на ревнивую любовницу, а это разные вещи. Так на что вам сдались мои австрийские туфли?

– Это очень важно…

– Я продала их. Девушка, вы, случаем, не нанюхались кокаина?

– Меня зовут Юлия Земцова, я частный детектив. – Юля уже несколько минут держала свою руку в кармане, ощущая ладонью прохладу и тяжесть своего пистолета. В любую минуту она могла выстрелить в сидящую перед ней женщину. Любое резкое движение с ее стороны – и выстрел раздастся незамедлительно. – Вы должны немедленно проехать со мной… Ваш знакомый, Захар Оленин, убит пять дней тому назад… Не шевелитесь… – Юля рванулась к ней и быстро обыскала. Ничего. Она с облегчением вздохнула. – Может статься так, что вы невиновны, но сейчас многое против вас…

И не успела Вера опомниться, как Юля защелкнула на ее руках наручники.

– А теперь можем и поговорить…

Она молчала довольно долго, около получаса. Сидела, вжавшись в кресло, с руками, стянутыми наручниками и уложенными на колени. Голова ее была опущена, по щекам катились слезы, которые Юля в силу своего характера сама, своим носовым платком вытирала с ее щек.

– Как он умер? – наконец спросила она осипшим от внутреннего перенапряжения голосом и подняла к Юле свое покрасневшее от слез лицо.

– Вы не знаете, как он умер? – осторожно переспросила Юля, затрудняясь в эту минуту определить свое отношение к этой женщине. В ней боролись два чувства: жалости и презрения. Она одинаково легко могла представить себе Веру и убийцей, и любящей слабой женщиной. Она никогда в жизни не встречала такого откровенно уродливого, неприятного и необаятельного лица. Казалось, красота, гуляя по тенистым аллеям рая и касаясь растущих на кущах цветов-детей, обошла стороной один-единственный бутон, забыв прикоснуться к нему своей изящной рукой… Но бутон распустился, нашел в себе для этого силы и стал развиваться по только одному ему ведомым законам. Уродливый, но крепкий, стойкий. Девочка выросла и превратилась в умную, но некрасивую женщину, сумевшую, однако, многого добиться в жизни. Но стала ли она счастлива? Растратив все силы на самоутверждение, став личностью, она так и не смогла научиться жить без любви, что в ее положении было бы идеальным. Любовь пришла в облике красивого молодого мужчины и сделала из нее рабу.

Представляя себе Веру рядом с Олениным и размышляя о том, какие же отношения в действительности были между этими такими разными людьми, она не заметила, что прошло довольно много времени с начала их разговора.

Вера молчала, уставившись в пол. Вероятно, она переживала самые худшие минуты своей жизни. Шок, полученный ею после встречи с Юлей, еще не прошел, и вопрос об уместности наручников, абсолютно чуждых обстановке пансионата, волновал Юлю больше всего. Ведь если Вера не виновна, то как потом она посмотрит ей в глаза? Какие будет искать слова, чтобы ее, частного детектива, так щедро посыпавшего солью раны этой несчастной женщины, когда-нибудь простили?..

И еще одна мысль вертелась в голове: Вера не так глупа, чтобы, живя в пансионате, находящемся, в общем-то, не так далеко от города, вести такой образ жизни, при котором о ее исчезновениях и любовных похождениях знали бы все отдыхающие и обслуга. Вера – состоятельная женщина, она сумела бы обеспечить себе алиби и найти сотню свидетелей, которые могли бы подтвердить это самое алиби. Зачем ей было рисковать? Да и убивать Оленина она навряд ли решилась бы таким вот чудовищным, прямо скажем, мужским способом… Не проще ли было застрелить его?

От таких мыслей Юле стало не по себе… Она оказалась в ловушке, и ловушка сейчас может щелкнуть.

– Дайте сюда ваши руки… – обратилась она к окаменевшей Вере и, открыв ключом наручники, сняла их с ее безвольных рук. – Извините меня…

Как раз сейчас она бы и могла рассказать Вере о том, как погиб Захар, и даже помочь ей пережить эту страшную ночь разговорами или просто своим присутствием. Но Вера не задавала никаких вопросов.

– Вам нехорошо?

– Да, мне нехорошо… – прошептала она и наконец выпрямилась, расправила затекшую спину и убрала со лба волосы. – Мне надо побыть одной…

– Только обещайте мне, что вы сегодня никуда не уедете… Вы, может быть, не знаете, но вас ищут… Вас объявили в розыск, а это очень серьезно…

– Но зачем меня искать? Что такого страшного я натворила, чтобы меня искали? – Она встала и подошла вплотную к Юле. – Вы думаете, что это я убила Захара? Ну а если это действительно так, что тогда? И кому какое дело, кого я убивала…

Юля заметила, как побледнело ее лицо, как расширились зрачки, у нее начиналась истерика.

– Подождите минутку, я сейчас принесу вам воды… – И Юля кинулась к двери. Это был чисто импульсивный порыв, откуда она могла знать, где в такое время можно найти воду, разве что в коридоре в общем бачке, как это водится в подобных местах, или же в комнате, в графине.

Юля зачем-то метнулась в свой номер, схватила графин, но, когда вернулась, Веры Лавровой в комнате уже не было. И только звук удалявшихся шагов доносился из приоткрытого окна, за которым простиралась утопающая в черно-желтых бликах и тенях ночного освещения территория пансионата «Заря». Вера сбежала, и найти ее сейчас в этом лесу, среди коттеджей было практически невозможно.

Она сбежала, прихватив черную сумку, которая лежала на столе и в которой у нее наверняка были деньги. Теперь ей сам черт не брат: возможно, что она уже связалась со своим зубным техником, обитающим где-то здесь, в одном из домов для обслуги, и он разогревает мотор своей машины…

Юля так явственно себе это представила, что от досады просто не знала, куда себя деть и что теперь делать.

Она достала телефон, но он словно умер: его волны не доходили до города, туда, где были Крымов и Шубин, Корнилов и Сазонов, Щукина и Чайкин…

Оставаться здесь не было никакого смысла. Подхватив чемоданчик, Юля вышла из коттеджа, села в свою машину и, проехав мимо танцплощадки, на которой в такт музыке двигались нарядные и подвыпившие отдыхающие, остановилась возле административного корпуса, поднялась на второй этаж и, следуя указателям, нашла дверь с табличкой «Протезирование. Засоркин Л. Б.». Взялась за ручку и потянула на себя: ну конечно же, все было заперто.

– Скажите, где живет Засоркин Лев Борисович? – обратилась она к женщине в синем форменном халате, которая мыла лестницу.

– В городе в основном. Есть у него тут своя комната, но он там отдыхает только после обеда, а вечером на машине уезжает домой. А что это он вам так поздно понадобился?

Юля ничего ей не ответила. Потерянная и подавленная всем случившимся, не зная, как ей поступить, она приняла решение возвращаться в город. Лаврову она нашла, остальное – забота милиции.

В машине наедине с тихой ночью и своими мыслями она испытала жгучее чувство обиды, которое копилось в ней последние дни и наконец выплеснулось слезами. Сколько зря потрачено времени и, главное, сил! Что она теперь скажет по возвращении в агентство?

Представляя, как будет над ней смеяться Крымов, как станет подтрунивать Щукина, она вконец расстроилась и теперь стремилась к одному – самоутвердиться, доказать себе, что она чего-то стоит, способна на… Так и не решив, на что она способна, Юля давила на педаль газа, обгоняя редкие в поздний час машины и устремляясь вперед, навстречу мерцающим звездам и холодному черному тугому ветру. И если бы не слезы, которые то наплывали на глаза, стоило ей вспомнить, как ее провела Лаврова, то высыхали сами по себе, она бы летела и еще быстрее.

В город она ворвалась под утро, минуя мигающие желтыми огнями светофоры, и помчалась прямо к себе домой. Даже не вспомнила про гараж и оставила машину прямо под окнами, поставив на сигнализацию. Едва за ней захлопнулась дверь, как она упала одетая на постель и разделась уже лежа, раскидывая вещи как попало. Уснула она мгновенно.