Глава 13
– Машина была пустая, а вы пьете не чокаясь… – Щукина шумно высморкалась и утерла платочком слезы. – Да она жива, вот увидите, она скоро вернется…
И опять разрыдалась, как там, на трассе.
В агентстве обстановка напоминала похороны. Шубин и Крымов пили ледяную водку молча. Надя то и дело подсовывала то одному, то другому закуску. Настаивала на том, чтобы они хоть немного поели.
– Ну что вы все молчите? Для Чайкина работы не нашлось… Разве вам это ни о чем не говорит?
Крымов, откусив крепкими зубами от лимона, зажмурился и содрогнулся от брызнувшего из него сока.
– Она ехала за мной сегодня по той самой дороге… – произнес он глухим голосом. – Я думал, за нами едет белый «Форд» Виноградова, директора «Бизнес-Франс». А Нина, девушка, которая со мной была, сказала, что Виноградов почему-то развернулся и поехал в другую сторону… По времени все совпадает…
– Ты хочешь сказать, что это Юля ехала за тобой? Что она следила, куда и с кем ты едешь?
– А что еще я могу подумать? Ведь ее же нет! А белый «Форд»-то – с ее номерами! Виноградова вообще нет в городе. Я уже звонил, мне сказали, что он еще несколько дней тому назад улетел в Москву…
– Ты думаешь, что она, увидев тебя с твоей девицей, решила свести счеты с жизнью?
У Шубина изменился голос. А на Крымова он смотрел как на свою потенциальную жертву. Он ненавидел его и готов был растерзать, лишить его жизни за то, что он сделал с Земцовой. Он, пожалуй, и сам не ожидал от себя таких сильных чувств и ощущал почти физически ту ненависть, которая скопилась у него под сердцем…
– Земцова не способна на самоубийство, – возразил Крымов. – Она скорее всего вылетела на встречную полосу, маневрируя, не справилась с управлением и сорвалась с трассы в овраг… Но ее там нет… Вы же сами видели, что машина пустая! Игорь, ну что ты так на меня смотришь… скажи, скажите все вы, что ее там не было! Она могла вывалиться из машины на дорогу, после чего ее могли подобрать и увезти в больницу…
– Крымов, я обзвонила все больницы… Я ненавижу тебя… Ее нигде нет…
* * *
Больше всего она боялась насилия, но мужчины, которые привезли ее в этот огромный загородный дом, не тронули ее. Более того: они развязали ее и вынули изо рта кляп.
Ужасно болели губы, саднило в горле, потому что она еще в машине пыталась крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание, но вместо этого издавала какой-то рык, ранящий и без того слабое горло. Она боялась, что захочет в туалет, но организм ее, похоже, настолько мобилизовался, что «позабыл» о таких пустяках, как переполненный мочевой пузырь. Даже пить не хотелось.
Страх парализовал ее. Даже после того, как ее оставили одну в комнате, предварительно развязав, она какое-то время лежала на диване, боясь пошевелиться.
Окно было чисто вымыто, и за ним покачивались от легкого ветерка хвойные ветви, покачивались, касаясь стекла. Хороший, добротный дом с прекрасной мебелью и чистыми простынями… Разумеется, дверь этой комнаты была заперта. Она стала пленницей каких-то весьма самоуверенных молодых мужчин. Что они уготовили ей? Какие испытания и мучения? Или смерть?..
Юля задавала им вопросы, но не услышала от них ни слова в ответ. Два здоровых мускулистых парня могли бы воспользоваться ее положением и сделать с ней все, что угодно…
Представив себе, что могло бы происходить сейчас в этой комнате и чем бы это закончилось, она почувствовала, что обливается потом.
Наконец она поднялась. Голова кружилась, а в области желудка появился холод.
Дверь с матовым стеклом вела в ванную комнату. Юля решила помыться перед смертью. Разделась, сняв с себя абсолютно все, и, изнемогая от жары и неприятной влажности и липкости своего тела, вошла в прохладную, явно с кондиционером, ванную комнату. Там было все розовое и чистое. Казалось, и вода сейчас должна политься розового цвета. Но она оказалась мутновато-молочной, как дома. Нашелся и большой кусок белого, пахнущего миндалем мыла. И даже мочалка.
Она мылась с каким-то остервенением, с силой надавливая на мочалку и доводя свою кожу до красноты, до боли. Шампунем вымыла волосы, накинула на плечи чужой махровый халат цвета морской волны и подумала о том, что внешне ее пленение выглядит как таинственное романтическое свидание. Вспомнился Ломов, странный любовник, от которого можно было ожидать чего угодно… Но здесь любовными отношениями и не пахло. Можно было бы предположить, что ее похитили с вполне определенной целью: она понравилась «новому русскому», который собирался произвести на нее впечатление необычным знакомством и острыми ощущениями, если бы… Если бы Юлин новенький белый «Форд» не столкнули у нее на глазах в овраг… Он взорвался, и жаркое оранжевое пламя взметнулось в воздух… Она поняла, что перед тем, как это сделать, в машину поместили не одну канистру бензина…
Она, Юлия Земцова, – случайная жертва? Или же тем, кто ее сюда привез, была нужна именно она? Причин может быть несколько, и первая, возможно, связана с ее деятельностью частного детектива. Она вышла на след убийцы? Но сколько этих убийц разгуливает по городу? Убийца, обрушивший на голову Оленина топор или избивавший никому не нужных пьяниц? Или убийца, хозяин (или хозяйка) австрийских туфелек, который стреляет в упор из пистолета «ТТ» в молодых женщин?
Она не знала, где находится дом, в который ее привезли. Глаза ей завязали повязкой, и она могла понять только одно: на дорогу ушло минут сорок и до самого дома был ровный асфальт.
Она вышла из ванной комнаты и села на диван. Затем быстро подошла к окну и распахнула его. За соснами и елями стоял высокий забор, точнее, оштукатуренная толстая стена. Как в тюрьме.
– Захотелось подышать свежим воздухом? – услышала она и резко обернулась.
В дверях стоял мужчина. Рядом с ним она увидела накрытый столик на колесах.
– Как вас зовут и зачем вы меня сюда привезли? Это связано с моей работой?
– Вам не следует задавать мне вопросы, потому что я все равно вам ничего не скажу. До поры до времени… Отдыхайте, набирайтесь сил и побольше кушайте. Все, что я принес вам на обед, вы должны непременно съесть, иначе мы силой заставим. И не думайте о неприятном, вам ничего не грозит. Потому постарайтесь сделать так, чтобы ваше душевное состояние не отразилось на вашем аппетите. Главное для вас сейчас – хорошо питаться.
– Что за чертовщина? Зачем меня кормить? Вы что, собираетесь ставить на мне эксперименты, хотите, чтобы я растолстела?
– Вас как зовут? – неожиданно спросил мужчина. Юля за те несколько минут, что видела его перед собой, успела оценить дорогую одежду своего тюремщика, его хорошие манеры, правильную речь, приятную внешность… Такие, как он, были в школе «ударниками», ходили на субботники и делали содержательные доклады по биологии…
Он, точнее, они, те, что привезли ее сюда… они не знают ее имени! О чем это говорит? Прежде всего о том, что она – из категории случайного. То есть на ее месте могла бы оказаться любая другая девушка. Ведь если бы ее плен был как-то связан с происшедшими в последнее время в городе убийствами, то убийца, который почуял опасность, исходящую от верно выбранного Юлей направления расследования, уж наверняка бы узнал и ее имя, и фамилию, если не всю биографию…
– Как меня зовут, вас не касается. Я не собираюсь знакомиться с вами до тех пор, пока не узнаю, что вам от меня надо… Могу сказать только одно – меня ищут. Причем ищут профессионально. Меня видели на повороте к лесному хозяйству, и теперь, когда моя машина, взорванная вами, привлекла к себе внимание половины города, вам не уйти от ответственности… Меня найдут, вас вычислят, и все ваше осиное гнездо разнесут… Стоит вам сейчас отпустить меня, как многое в вашей жизни изменится…
Но Юля не успела договорить – сильный удар в скулу опрокинул ее на диван. Больше всего она боялась, что мужчина набросится на нее, но, открыв глаза, она увидела, что он стоит на прежнем месте, возле столика. Стоит и смотрит на нее совершенно бесстрастным взглядом.
– Вы не должны так много говорить… тем более угрожать. Ешьте и набирайтесь сил. Спать ложитесь пораньше, будить вас утром никто не станет – когда проснетесь, тогда и проснетесь.
С этими словами он покинул комнату. Юля, держась за скулу, подошла к столику и увидела на нем прикрытые металлическими крышками-полушариями тарелки. В одной из них был горячий суп, в двух других – второе и салат. Еще стакан сметаны, два кусочка желтого сливочного масла, мисочка с рисовой молочной кашей, шесть кусков белого хлеба и графин с соком или компотом. И все это ей предстояло съесть?
Она вздрогнула – снова открылась дверь, и появился ее тюремщик.
– Не вздумайте выбрасывать еду в унитаз – это может для вас кончиться инвалидным креслом.
И исчез. Юля зажмурилась, надеясь открыть глаза – и оказаться в своей машине. Но сколько бы она их ни открывала, перед ней стояли блюда с едой, от которых исходил очень вкусный аромат.
Она ничего не понимала.
23 июля
– Сегодня ты выглядишь намного лучше… Проходи, присаживайся, – пригласил Крымова Петр Васильевич Сазонов, закуривая сигарету. – Как спалось?
Но Крымов ему ничего не ответил. Он вообще не спал, просидел всю ночь на кухне, составляя какие-то схемы, планы, рисовал стрелки и… плакал. В смерти Юли он винил только себя, а в то, что она могла после всего, что с ней произошло, остаться в живых, он не верил. Он слишком много видел в своей жизни подобных случаев, чтобы на что-то надеяться. И ни Шубин, ни Щукина его так и не смогли убедить в обратном.
Поздно вечером в агентство пришли Чайкин, Корнилов и Сазонов. Все пили, молча обменивались рассеянными взглядами, и каждый боялся сказать что-то не то… И вдруг Щукина заговорила. Говорила про Ивонтьева, про гинеколога Михаила Артуровича, у которого она видела цепочку покойной Шониной. Все слушали ее не перебивая.
– Я уверена, что Юля жива и ее держат как заложницу или собираются убить как человека, который слишком близко подобрался к убийце… Поймите, они все связаны: и Иноземцев, и Рогозин, и Ивонтьев, и, может быть, даже Михаил Артурович. К ним в руки попали драгоценности Инны Шониной, которые мог украсть у нее Захар Оленин… Скажите мне, пожалуйста, Виктор Львович, – обратилась она к Корнилову, старшему следователю прокуратуры, – алиби Оленина надежно? Вы точно знаете, что в день убийства его не было в городе?
– Точно. Мы проверяли несколько раз. Его видели в нескольких местах. На станциях. Кроме того, имеются билеты до Р. и обратно на его имя.
– Мне очень жаль, что в лаборатории, куда я отправила записку, адресованную Инной Шониной Оленину, мне так и не смогли ответить, когда же она была написана. Кроме того, ручка, вернее, паста или гель, которым эта записка была написана, очень странного цвета – темно-вишневого…
– А что же тут странного? – спросил захмелевший Сазонов, которому уже порядком надоели эти похоронные посиделки; он всем своим видом показывал, что ему пора домой. – Темно-вишневая… мало ли. У этих гелевых ручек… самые разные оттенки…
– А вот и нет. Я занималась этим вопросом, и мне удалось выяснить у оптовых торговцев канцелярскими принадлежностями, что гелевых ручек темно-вишневого цвета в нашем городе не было. Нет их и в Москве на оптовых базах. Я пересмотрела много таких ручек и взяла образцы всех оттенков. Поверьте мне, такой ручки нет ни у кого… Разве что та, которой писали, была привезена из-за границы…
– По-моему, Наденька, вы несколько отвлеклись… Нам нужно искать убийцу Орешиной…
– Женщин кто-то истребляет, – подал голос Корнилов; он сидел с озабоченным видом и вырезал из сырных пластин кленовые листья. – Мои люди с ног сбились, но ни одной зацепки не нашли… На лодочной станции, где было совершено убийство Еванжелисты, ни в день убийства, ни до этого не было ни одной женщины… Вы понимаете, что я хочу этим сказать? Что туфли на шпильке, да еще к тому же маленького размера, каким-то образом надевал мужчина. Но ведь у мужчины не может быть такая маленькая, ну просто детская ножка…
– А что, если это ребенок? Подросток? – предположила Щукина.
– А может, лилипут? Карлик? – подал голос Шубин. Он тоже уже не скрывал своих слез и теперь сидел с отрешенным видом, ни во что не веря и страдая невыносимо от сознания невосполнимой потери.
– Может, и лилипут… разные истории бывают… – сказал со вздохом Корнилов. – То же самое касается и детского садика… На крыльце следы туфель есть. А вот на дорожке, ведущей к воротам, ни одного следа, словно эта женщина или мужчина переобувались нарочно для того, чтобы наследить этими самыми каблуками… Честное слово, какая-то чертовщина… И в теплице, где сплошная земля, отпечатки туфель нашли только неподалеку от трупа. А на дороге, ведущей к входу, нашли вообще странные следы… Как бы отпечатки мешковины…
– Значит, переобувался… возможно, после совершенного убийства. Да и стрелял из пистолета с глушителем, потому что никто выстрелов не слышал, – сказал Крымов. – Но зачем ему… или ей… зачем им Юля?
– Ее убили, а машину столкнули в пропасть, – сказал Игорь. – Это же ясно как день…
– Но наши люди прочесали все посадки, всю лесополосу, дошли до соснового бора, но там, видать, большая группа отдыхающих развлекалась, так что никаких следов…
Шубин бросил взгляд на Крымова. Тот молчал. Молчал и не собирался рассказывать о том, кто именно развлекался в лесу и каким образом. Шубин вдруг подумал: а что, если и Сазонов с Корниловым иногда принимали участие в таких зрелищах, вернее, были зрителями этих зверств? Люди – оборотни, не знаешь, чего от них ждать… Быть может, Крымов тоже так подумал, а потому решил не рисковать и не рассказывать им о собачьих боях?
* * *
– Время идет, – говорил Крымов Сазонову. – Время идет, а дела наши стоят. А что будет теперь, когда исчезла Юля, я вообще не знаю… Сегодня целое утро думал о том, как и где ее искать, но ничего не придумал…
– Ты, наверно, всю ночь не спал, поэтому тебе в голову ничего и не пришло. А я подумал вот о чем. Что, если твоя Земцова затаилась нарочно? Тебе такое в голову не приходило?
И тут Крымов взорвался. Он кричал на Сазонова, называл его «лентяем, вымогателем, свиньей, скотиной». Потом выбежал на улицу. Он понимал, почему Сазонов так себя вел, – ему проще было никого не искать. Больше всех работала Юля. Она везла основной груз, и теперь, когда ее не стало, Сазонов будет находить тысячи причин, только бы ее не искать…
Он понимал: теперь работать ему станет намного сложнее. И перекроются многие информационные каналы. И никакие деньги не заставят подчиненных Сазонову людей работать на Крымова. Будет приказ – и появятся препоны.
Он никогда не любил Сазонова – считал его бездельником, болтуном и любителем поживиться за чужой счет.
Крымов сел в машину и открыл в ней все окна. Жара спала, ветер теребил волосы. Машина летела по улицам города навстречу непогоде, смури, дождю…
Перед глазами все расплывалось. Крымов то и дело доставал носовой платок и утирал слезы.
Остановившись у городской клиники, он выскочил из машины и взбежал на второй этаж. Остановился перед табличкой «Гнойное отделение». Но в кабинете Иноземцева не оказалось. И тогда Крымов поехал к нему домой.
Он долго и упорно звонил, пока за дверью не послышались торопливые шаги.
– Кто? – услышал он знакомый голос.
– Открывай, бестия… Это я, Крымов!
Дверь распахнулась, и он увидел закутанного в длинный темный халат Иноземцева.
– Господи, разве можно так звонить? – спросил он, впуская Крымова, заглядывая ему в глаза. – Я не один… – прошептал он, гримасничая и яростно жестикулируя, давая понять, что дальше коридора продвигаться не следует. – Она не одета…
– Послушай, меня твои бабы, Иноземцев, не интересуют… Как и мужики… Всем известно, что ты дерьмо… У тебя Юля была? – Крымов втолкнул расслабленного и ошарашенного таким оборотом дела Сергея в кухню и прикрыл за собой дверь. – Ну же, отвечай!
– Нет, не было… С какой стати?
– А с такой, свинья, что она должна была вчера увидеться с тобой и расспросить про кольцо Шониной… Так вот. Она поехала к тебе, а спустя несколько часов ее машину взорвали и сбросили в овраг. В пятнадцати километрах от города… Вот я и спрашиваю тебя: где она? Куда вы ее дели?
– Н-никуда! Ты что, Крымов, хочешь повесить на меня убийство Земцовой?
– Убийство? Кто сказал, что убийство? Ты что, знал, что ее убили? Отвечай!
– Я ничего не знаю, мне нечего отвечать… И кто дал тебе право так со мной разговаривать? Ни о каком кольце я ничего не знаю… И вашу Шееву… тоже…
– Не Шееву, а Шонину, понятно? Инну Шонину какая-то скотина в прошлом году привязала к кресту в Затоне и сожгла… А ее кольцо, которое ей подарил брат, – с бриллиантами – оказалось у тебя. Откуда оно у тебя?
– Я не знаю ни про какое кольцо!
Иноземцев был непробиваем. Тогда Крымов ударил его по физиономии – да так, что тот упал прямо на кухонный стол. Со стола посыпалась посуда, зазвенело стекло… Но на шум, как ни странно, никто не прибежал…
Пока Иноземцев приходил в себя, Крымов бросился в комнату, где застал парочку, совершенно не обращавшую на него внимания. Широкая кровать – это все, что им было нужно на сегодняшнее утро. Они не заметили отсутствия Сергея и продолжали заниматься своим делом. На столе стояла пустая коньячная бутылка, на блюдце красовались дольки апельсина. У женщины были длинные рыжие волосы и очень белое тело. Мужчина же был огромен; тело его поросло густой черной шерстью. И оба – изрядно пьяны.
Крымов вернулся на кухню, где Иноземцев делал себе примочку из льда, завернутого в полотенце.
– Одевайся, поедешь со мной. Ты подозреваешься в убийстве Юлии Земцовой, – сказал Крымов, тяжело дыша. – И больше здесь, в этой мерзкой квартире, ты не услышишь от меня ни слова…
– Помилуй бог, Женя, зачем все усложнять? У тебя могут быть большие неприятности, если ты не оставишь меня в покое…
Услышав такое, Крымов утратил над собой контроль. Он овладел собою, лишь сообразив: еще секунда – и задушит Сергея, лицо которого налилось кровью. Крымов ослабил хватку.
– К-кольцо мне дала одна женщина… я ее лечил… – прохрипел Иноземцев. – Имени не знаю, ничего не знаю, ее держали на даче, в Затоне…
– И от чего же ты ее лечил?
– Она была… как труп… Мы лечили ее вместе с Ивонтьевым, это он мне позвонил и рассказал о вчерашнем визите вашей Щукиной к Мишке, у которого цепочка с головой Нефертити… Послушай, мы здесь ни при чем, это наши гонорары…
– Что с женщиной? Кто такая, сколько ей лет, от чего лечили? И что значит – была как труп?.. Что за болезнь?
– Я не знаю, что с ней делали, но, если человека провернуть через мясорубку, получится приблизительно такой же эффект… Молодая женщина… на ней живого места не было…
– Ее изнасиловали?
– Нет, просто били…
– Ты вылечил ее? Что с ней стало после того, как она расплатилась с вами драгоценностями Шониной? И как вы вообще ее нашли?
– Мне позвонили и сказали, что есть возможность заработать. Человек, который встретил нас с Ивонтьевым на станции, был мне незнаком. Он привел нас на дачу и показал женщину. Взял с нас слово, что мы никому ничего не расскажем. Она была совсем плохая…
– А вы не поинтересовались, почему эту женщину не отвезут в больницу?
– Поинтересовались… Нам сказали, не наше дело.
– Когда это было?
– Давно, почти два года назад… Но этой женщины уже нет, она… умерла… Ей отбили все внутренние органы, и она потеряла ребенка. Но этим занимался Юрка Ивонтьев…
– И что, с вами расплатились, а женщина умерла?
– Ну да!
– А как вы об этом узнали?
– Приехали, как договаривались – уж месяц прошел, как мы ее лечили, – а дача пустая… А вечером ко мне сюда позвонил тот самый мужчина и сказал, чтобы я пришел к шести часам к церкви, что возле планетария, и чтобы я пригласил с собой Ивонтьева. Мы с Юркой пришли, мужчина отдал нам несколько дорогих вещей, поблагодарил за все и сказал, что женщина умерла, а нам лучше забыть об этом.
– И все?
– Нет, еще он сказал, что если мы проболтаемся, то у нас будут большие неприятности… Вот мы и молчали… Но время-то идет, денег не хватает, вот мы с ним и решили потихоньку продавать эти побрякушки… В основном дешевые… По-настоящему ценные вещи – только кольцо да цепочка…
– Как выглядела женщина? Сколько ей было лет?
– Лет сорок, худенькая, симпатичная…
– Неужели вы с ней ни разу не поговорили?
– Так она же была в таком состоянии… К тому же… когда мы приезжали, при осмотрах всегда присутствовал этот человек.
– Ты бы мог его узнать?
– Конечно. Мужчина лет тридцати пяти, одет очень скромно. Внешность самая обычная…
– А женщина? Ты бы мог ее описать?
– Брюнетка, глаза зеленые, и очень, очень больна…
– Чем же вы ее лечили?
– Он нам давал денег на лекарства.
– Разве вы не могли определить, что женщина обречена и нуждается в нормальном лечении? Ведь она же умерла по вашей вине…
– Знаешь, Крымов, нам тоже хотелось жить… Я просто уверен, что этот мужик – зек. Я был на той даче в прошлом году – она стоит запертая, нежилая. Когда я спросил у соседей, где хозяева, то знаешь, что услышал?
– Что?
– А то, что хозяин уже пять лет как в зоне сидит за убийство. Фамилия его Конев. Можешь проверить по своим каналам…
– Ты думаешь, это был он?
– Откуда мне знать? Я уже тысячу раз пожалел, что связался с ним!
– Я не верю ни единому твоему слову, так и знай… Но насчет Конева проверю… А теперь слушай и не говори, что не слышал. О нашем разговоре никому ни слова. Из города не уезжай, ты можешь мне понадобиться в любой момент. Для опознания… Если узнаю, что ты все наврал и по твоей вине мы потеряли Земцову, я из тебя фарш сделаю, ты меня понял? Живешь… как червь, все на инстинктах… Ненавижу таких.
– А я – таких, как ты… Ты не узнал?..
– Что я должен был узнавать?
– Бабу, которую сейчас… на моей кровати?
– А почему я должен был ее узнать?
– Да потому что она-то тебя отлично знает, каждый волосок на твоей заднице… Это же Ритуля Трубникова… твоя прошлогодняя приятельница, которая по твоей вине не вышла замуж за Жору…
– Ты хочешь сказать, что тот, кто с ней сейчас… Жора Адамов?
– А ты даже и не заметил?
– Ну и бордель вы здесь устроили, извращенцы несчастные… Делайте, впрочем, что хотите, ваше дело… Просто противно…
– Да что вы говорите, господин Крымов…
Крымов едва сдерживался, чтобы снова не заехать по сытой, лоснящейся физиономии Иноземцева. Он вышел на лестничную площадку и перевел дух. Все, что он только что услышал, выглядело вполне правдоподобно. Тем более что женщина-то была избита, как и те, которых нашли недавно в Затоне, Гуселке… Но что это была за женщина и почему за два года никто так и не обнаружил труп несчастной?
Крымов остановился, чтобы еще раз посмотреть на дверь, которая только что захлопнулась за его спиной. Правильно ли он сделал, оставив на свободе Иноземцева, который видел в лицо человека, наверняка имевшего отношение к убийствам женщин? Ведь если бы тот невзрачный мужчина являлся другом или родственником женщины, которую лечили Иноземцев с Ивонтьевым, – то зачем ему было таиться? Он мог бы отправить ее в больницу. И не проще ли вполне легально, официально продать ее украшения и истратить эти деньги на лечение? Быть может, дело в том, что эти драгоценности они украли у Инны Шониной вместе с той женщиной? Но почему же тогда Инна не рассказала брату о том, что ее обокрали? Может, она сама продала свои драгоценности?.. Но для чего? Ведь драгоценности женщины обычно продают только в одном случае – когда нужны деньги. Брат Инны – вполне состоятельный человек, и ей достаточно было только попросить – тот сразу же решил бы все ее проблемы. Другое дело, что ей деньги потребовались срочно, а брат, к примеру, в это время находился в Испании, где он как раз покупал дом…
Город тонул в дожде, которого Крымов не замечал. Он думал об убитых женщинах и старался не думать о том, что Юля тоже мертва. Она не могла умереть. Ее подобрали и отвезли в больницу. Щукина ищет Земцову. А может, Юля без сознания и никто не знает ее имени?
Дождь заливал стекла, слезы заливали лицо. Никогда еще Крымов не был так несчастлив…
* * *
Щукина заперла агентство и поехала в Затон. Шитов, которого она вызвала по телефону, ничего не знал про Земцову и старался даже шутить, пока не был резко одернут и поставлен на место.
– Какой ужас, – пробормотал он, услышав рассказ Нади о найденной в овраге горящей машине Юли.
Водителем он был первоклассным, и Надя, которая побаивалась дороги, почему-то рядом с ним забыла о том, что она в машине, задумалась.
– Значит, так… – сказала она Родиону, когда они въехали в Затон – поселок с аккуратными коттеджами и старыми покосившимися избушками. – Смотри вместе со мной на палисадники… Где-то здесь должен быть такой палисадник, где одни бархотки и космеи, причем в большом количестве….
Но, объехав весь Затон, такого палисадника они не нашли. Зато в саду рядом с большим новым домом росли целые плантации других цветов: лилий, календулы, душистого табака, садовой ромашки, львиного зева…
Надя вылезла из машины и подошла к калитке. Позвонила. Вышедшая на звонок молодая худощавая женщина спросила, по какому делу они приехали и кого ищут.
– Я вас заметила еще полчаса назад, – говорила она, недоверчиво оглядывая Надю, то и дело заглядывая ей за спину, где стояла машина с сидящим в ней Шитовым. – Кого ищете-то?
Кожа на лице женщины была какая-то коричневая, а ранние морщинки – светлые, как нарисованные мелками. Тяжелый физический труд превратил эту совсем еще молодую женщину почти в старуху. И только глаза, добрые и вместе с тем недоверчивые, смотрели по-детски, с любопытством.
– Дело серьезное, вы не могли бы подойти поближе, – попросила Надя, которая решила больше не тратить время на поиски палисадника, а попытаться поговорить с жительницей Затона откровенно.
– Пожалуйста… – Женщина подошла прямо к сетке, которая отделяла ее участок от улицы. – Что же это за дело у вас такое?
– Там, на холме, – показала Надя, махнув рукой в сторону, – стоит обугленный крест, а при нем что-то вроде могилки… И цветы свежие. Вот мы и хотели узнать, чья это могилка и кто за ней ухаживает… Мы из администрации области, из социального отдела… Понимаете, неучтенная могила… такого не должно быть…
Надежда почувствовала, как краснеет от собственной лжи. Но она знала по опыту: на деревенских жителей такие слова, как «администрация» и «социальный отдел», оказывают магическое действие.
– Вот вы все правильно говорите, но кто ж людям запретит приносить цветы на могилку… Да и никакая это не могилка, там девушку убили, городскую, вот кто-то цветы и носит… И я не думаю, что правильнее будет крест убрать… Для кого-то это память, а вас интересует только порядок… – И эта скромная деревенская женщина сразу же потеряла всякий интерес к приезжим «администраторам». Круто развернувшись, она ушла в дом.
Надя даже порадовалась в душе тому, как отреагировала собеседница на ее ложь, но извиняться или что-то объяснять было уже поздно. Главное она узнала: женщина не знает, кто из деревенских приносит к кресту цветы.
– Надо бы съездить на кладбище, да больно рано… Цветы еще не завяли. Вот дня через три будет самый раз…
Но при мысли о кладбище, о цветах она почувствовала жжение в носу, и слезы по Юле Земцовой хлынули из глаз… «Кто знает, – подумала Надежда, – к кому мне придется приходить на кладбище в следующий раз…»
* * *
Шубин вот уже час как сидел в гостиничном номере с Шониным и расспрашивал его об Инне. Он пришел сюда после встречи с Крымовым, который рассказал ему о своем визите к Иноземцеву и той потрясающей истории с женщиной, которую «лечили» на даче в Затоне. Крымов же поехал к Корнилову, чтобы выяснить все о человеке по фамилии Конев, которому, по словам Иноземцева, и принадлежала вышеупомянутая дача.
– Скажите, Олег, что могло произойти с Инной? Что, ей так срочно понадобились деньги?.. Понимаете, другой причины продавать свои драгоценности, да к тому же еще и за бесценок, просто существовать не могло…
– У Инны были довольно скромные запросы. И все же, учитывая, что в жизни может всякое случиться, я положил на ее счет в банке около тридцати миллионов старыми… Полагаю, это внушительная сумма… И вот что удивительно: когда я приезжал на ее похороны, я наводил справки и узнал, что практически все деньги были целы! Теперь вы понимаете, что продажа ее драгоценностей не имеет никакого отношения к проблеме денег… Я так думаю, что драгоценности у нее украл Оленин, тем более что существует записка, написанная Инной… И убили его, как мне кажется, по той же причине…
– Что вы хотите этим сказать?
– Нет-нет, речь идет не об Инне, конечно… Просто мне думается, что Оленин был вообще нечист на руку. Присвоил чужое, за что и поплатился…
– Но ведь при обыске в его квартире нашли много дорогих вещей и деньги…
– Значит, убийца оказался настолько порядочным человеком, что взял только то, что принадлежало ему, а остальное оставил… Удивительно – вы уж извините меня! – что к дорогим, как вы выразились, вещам не приложила руку наша доблестная милиция…
– Вы же знаете, что хорошие люди, как и плохие, встречаются на каждом шагу… независимо от того, идет ли речь о милиции или другой службе… – Шубину было неприятно слышать такое о своих бывших коллегах. Хотя, с другой стороны, он очень хорошо понимал и Шонина. – Вы действительно проверяли ее счета?
– Да, причем сделал это через милицию. Поскольку только там мне могли помочь в этом вопросе…
– И где сейчас эти деньги?
– Хороший вопрос. Но я абсолютно ничего не предпринял, чтобы забрать их себе… Я даже после похорон Инночки о них не вспомнил.
– Понятно. Олег, я бы хотел вас предупредить, что в расследовании нам помогает великое множество… невидимых вам людей… Так вот, может случиться, что от меня к вам придет паренек, такой симпатичный, светленький, Саша Александров… У меня есть кое-какие мысли на ваш счет. Вы уж, если потребуется, помогите ему при случае или окажите доверие…
– А чем же я смогу помочь вашему пареньку? – пожал плечами Шонин. – Не понимаю…
– Мало ли что…
И Шубин, словно какая-то сила толкала его в спину, сразу же из гостиницы направился в то банковское отделение, где, по словам Шонина, Инна хранила свои сбережения.
Вымокнув под дождем за минуту, которая потребовалась на то, чтобы добежать от машины до крыльца, Игорь, достав свое удостоверение частного детектива, пригласил для беседы заведующую.
– Что-нибудь случилось? – спросила высокая статная женщина в красном полупрозрачном платье; она пригласила Игоря пройти в крохотный, но уютный кабинетик, обитый белоснежными пластиковыми панелями и немного напоминающий своей белизной и фруктовым ароматом дорогой общественный туалет.
– Одна моя клиентка, некая Инна Шонина, хранит в вашем филиале свои сбережения… – Шубин нарочно говорил об Инне в настоящем времени. – Но сейчас у нее кое-какие неприятности, и мне бы хотелось узнать, не воспользовался ли кто ее документами, чтобы снять со счета деньги…
– Одну минутку… – Заведующая принялась щелкать розовыми ноготками по клавишам новенького компьютера. – Шонина, говорите? Вот, пожалуйста, тридцать четыре тысячи пятьсот шестьдесят четыре рубля… У нее хороший процент… Как видите, больше года к вкладу никто не притрагивался.
– А я не мог бы поговорить с оператором, который непосредственно обслуживает ваших клиентов? У меня есть фотография этой девушки, может, ее кто-нибудь вспомнит?
Через несколько минут перед Шубиным стояла еще одна женщина, оператор. Увидев фотографию Инны, она покачала головой.
– Я очень давно ее не видела… Но вот с фамилией Шонина или Шестопалова, сейчас точно не вспомню, несколько месяцев назад произошел… небольшой казус… Пришла молодая женщина, очень красивая, и попыталась взять один миллион старыми именно с книжки вот этой самой девушки… Шониной… Но Инну Шонину я знаю в лицо и сразу заподозрила неладное… И эта женщина тут же ушла, так быстро, что мы даже не успели сказать охраннику, чтобы ее задержали…
– А как выглядела эта женщина?
– Красивая, как артистка. И голос у нее громкий, красивый… Накрашена сильно, а духи такие пахучие, что аж дух захватывает…
– Вы так о ней рассказываете, словно видели ее не один раз…
– Правильно, так оно и есть. Я потом несколько раз встречала ее в городе. Потом увидела в драмтеатре, она бежала и чуть не сбила меня с ног…
– А вы бы не могли ее описать?
– Конечно, могу. У нее длинные рыжие волосы, она высокая, красивая, фигура у нее отменная… Она… яркая такая, поэтому я вообще не понимаю, как можно было вот так заявиться и попытаться снять чужие деньги с книжки…
– Значит, вы ничего не знаете о Шониной?
– Нет, а что?
– Она погибла ровно год назад. Теперь понимаете, как нам важно найти эту рыжую девушку?
Женщину-оператора эта новость потрясла, она даже побледнела.
– Вы знаете, такое у нас случается довольно часто. В стране беспорядок, сведения о смерти клиентов поступают с большим опозданием…
– Давайте сделаем так… – Шубин достал из кармана свою визитную карточку. – Как увидите эту девушку на улице ли, здесь, в банке, или еще где – звоните немедленно мне и постарайтесь ее как-нибудь задержать… Я вам больше скажу: если поможете мне ее найти и задержать, я, то есть наше агентство… мы вам заплатим. Это крайне важно.
– А что же вы целый год-то ждали? Хотя, извините, это же не мое дело…
* * *
Судя по тому, что она спала хорошо, Юля поняла, что в ужин ей вместе с чаем дали что-то успокоительное или снотворное.
Визитами ей не докучали, словно не замечали, и давали о себе знать лишь в часы приема пищи. Ее откармливали, как свинью на убой.
Утром, выспавшись, Юля приняла холодный душ, взбодрилась и стала разрабатывать план побега. На это ушло не более минуты, после чего она поняла, что обречена и что никогда, пожалуй, не увидит ни негодяя Крымова, ни Щукину, ни Игоря, ни… маму…
Смириться с этим было невозможно. Ей все чаще и чаще стала приходить в голову мысль об убийстве охранника: он заходит, она бьет его чем-то тяжелым по голове, выходит из комнаты, и там… Нет, ничего не выйдет, там ведь еще один.
Распахнулась дверь, и появился ее тюремщик, толкавший перед собой столик на колесах. Обильный высококалорийный завтрак, фрукты, закуски, молочные каши…
– Я столько не съем, – прошептала Юля и отошла на всякий случай в сторону, чтобы ее вновь не ударили, как в прошлый раз.
– А это вам на двоих. Сейчас к вам приведут подружку.
Он ушел, а через несколько минут дверь открылась, и в комнату вошла, озираясь по сторонам, перепуганная насмерть женщина. И что самое удивительное: Юля ее знала.
– Это вы? – Юля не верила своим глазам.
Брючный костюм цвета топленого молока, светлые волосы, зеленые глаза… Нет, теперь Стелла Валентиновна выглядела иначе: растрепанные грязные волосы, размазанная тушь, разорванный костюм, залитый непонятно чем… Взгляд затравленного зверя, еще не успевшего приготовиться к смерти…
– Так это дело ваших рук? – спросила Стелла, пятясь к стене, словно ожидала от Юли резких движений, а то и ударов. Очевидно, относительно чистый и вполне приличный вид Юли навел ее на мысль, что именно Юля и есть хозяйка этого дома.
– Я тоже пленница, как и вы…
Юле потребовалось время, чтобы убедить Стеллу в том, что она – тоже пленница, после чего она помогла ей раздеться и принять ванну.
Стелла почти ничего не говорила. Вода в ванне стала серовато-коричневой – пришлось купание повторить.
– Они держали меня в какой-то конюшне, – прошептала, глотая слезы, Стелла. – Я ждала, что меня изнасилуют, но, думаю, они сначала откормят нас… Вы видели, сколько нам принесли еды? Они и в конюшню приносили мне вареную говядину, какие-то булки с деревенским молоком, от которого у меня расстроился живот…
– Значит, и вы не знаете, зачем нас здесь держат? – спросила Юля.
И тут снова появился тюремщик.
– Если через пять минут вы не съедите все, что здесь есть, вам же будет хуже, – отчеканил он и скрылся за дверью.
– Как сон… Все как в страшном сне… Так не бывает. Юля, надо же что-то предпринимать… Вы видели этих здоровых парней? Представьте, что они с нами могут сделать! Я не выдержу насилия, я умру, если ко мне кто-нибудь из них приблизится… А ведь они наверняка принимают наркотики! Боже, как же я боюсь…
– Вам надо есть, а то он будет бить вас… Мне вот вчера, например, за мой длинный язык досталось… – Юля показала синяк на скуле. – Скотина!
Как ни странно, но ели они с аппетитом. Все съели.
– Может, на нас, как на подопытных кроликах, пробуют какие-нибудь пищевые биодобавки? – предположила Стелла. Без высокой прически, с распущенными волосами, она была совершенно на себя не похожа.
– Вы не видели, где мы находимся? Нет ли в соседней комнате телефона?
– Меня привезли из конюшни… с завязанными глазами…
– А как вы вообще сюда попали? Меня вот, к примеру, взяли прямо с трассы, у меня кончился бензин, я вышла из машины, а тут ко мне подходят двое… Тоже на машине, на черной «Волге», это я хорошо запомнила. Меня взяли за руку и насильно посадили в машину, а мою, новенький белый «Форд», завели и скатили с насыпи прямо в овраг… Я видела, как он взорвался… Представляете, что теперь думают обо мне мои друзья и близкие?
– Конечно, они ищут вас в моргах… А я возвращалась с рынка, торопилась на работу. И почти у самого детского сада, на тихой улочке, возле меня остановилась машина… какая-то белая, кажется «Жигули», меня схватили, как и вас, и посадили в машину… Я, наверное, сразу потеряла сознание, потому что потом, когда пришла в себя, поняла, что лежу на соломе в сарае. И воняло лошадьми… Я в детстве гостила в деревне и знаю этот запах…
Она замолчала, и Юля вдруг поняла: что бы они сейчас ни говорили, какие бы планы ни строили, они обречены… Каменная стена, охрана и… причина, по которой их сюда привезли, – все это делало их существование понятием эфемерным. Во всяком случае, они уже не принадлежали себе, это было ясно. Сначала их будут кормить неизвестно для чего, а потом с ними что-то сделают, что-то такое, что уже ничто их не спасет… Возможно, что их тела найдут в Затоне…
– Стелла, что ты можешь рассказать о Боксере?
Стелла тяжело вздохнула и покачала головой:
– Зачем тебе?
Они как-то незаметно перешли на «ты», и это их сразу сблизило, хотя скорее всего сблизило их пленение, то безвыходное положение, в котором они оказались по воле случая.
– Ты дала мне его адрес, но, как оказалось, в природе его не существует… Нет такого адреса…
– Это он назвал свой адрес, когда я заполняла карточку приема на работу…
– А паспорт ты его видела?
– Нет, никогда… Дело в том… В общем, условия, на которых он ко мне нанимался, устраивали нас обоих – Боксер просил очень мало. И если разобраться… Я так до сих пор и не поняла, зачем ему было устраиваться в детский сад электриком… Дело он свое знал, я справлялась в теплице, но у нас только один раз сгорела проводка, и Саша, починив ее, долгое время не появлялся…
– Разве что ночью…
– Да что там… Я вот что тебе скажу: мы делили пополам его ставку, как делились со мной «мертвые» души – коридорные, за которых лестницы мыли наши нянечки… Так делают практически все заведующие… Это очень удобно для всех.
– Ты обворовывала и Катю?
– Теперь это уже не имеет никакого значения… Мы не выйдем отсюда… – Лицо Стеллы посерело, руки задрожали. Было очевидно, что она на грани истерики. – А насчет Кати я тебя тогда обманула – это Саша привел ее ко мне и сказал, что здоровая как лошадь и что ей нужна работа… Но я так и не поняла, зачем он ее ко мне устроил…
– Что же тут непонятного? Катя была подружкой Боксера.
– В том-то и дело. Поэтому-то мне ничего не понятно… Дело в том, что у Саши всегда водились деньги, и немалые… Он вообще как-то легко жил. Покупал мне дорогие духи, конфеты, вел себя как настоящий мужчина… Но все же было в нем что-то непонятное… его усмешка и целая… коллекция улыбок, от которых мороз по коже… Он ни разу ни на один вопрос не ответил прямо – все-то у него с какими-то недомолвками и паузами, которые выводят из себя. А однажды, когда он раздевался… ночью, мы встретились с ним на моей половине, то есть на территории младшей группы… Он раздевался, и вдруг у него из кармана брюк выпала пачка долларов! Я, конечно, не могла не обратить на это внимания…
– Это было давно?
– Нет, как раз в тот день, когда ты приходила ко мне и расспрашивала про Катю…
– Значит, ты виделась с ним после ее смерти? Интересно, как он отнесся к тому, что с ней произошло?
– Он вообще не говорил на эту тему. Понимаешь, это мужчина, для которого женщина существует только для определенных целей… И мне это, как ни странно, нравилось… Даже его грубость доставляла мне удовольствие… Я вот сейчас тебе про него говорю и понимаю, что то, что я сейчас оказалась здесь, – расплата за все наслаждения, которые я испытала не с мужем… Это кара за мои грехи…
– Чушь собачья! Прекрати! Мало ли женщин изменяют своим мужьям? Нам надо отсюда выбираться… Но для начала было бы неплохо написать записку и выбросить ее из этого окна. Так, чтобы она перелетела через забор…
– Бессмысленно… Даже если записка и окажется по ту сторону забора – где гарантия, что ее кто-нибудь увидит?
– Значит, эту записку нужно поместить во что-то… большое и заметное, чтобы на нее обязательно обратили внимание… Послушай, в доме наверняка есть телефон, газ, вода и прочее… А это что значит? Прежде всего то, что рядом с этим домом существуют и другие, что между домами, по дорожкам в лесу, ходят люди… Взять, к примеру, этот красный бокал, положить в него записку, обмотать полотенцем и бросить…
– Полотенце… фу, навряд ли к нему кто-нибудь подойдет… А что, если взять флакон от шампуня?
Послышались шаги, дверь распахнулась, и они увидели одного из похитителей.
– Гулять, – сказал он. – Чего стоите? Вам пора гулять. Можете поплавать в бассейне…
Женщины переглянулись.
– Вы что, меня не слышали?
