ВТОРНИК, 20 ИЮНЯ
УТРО
— Господи, помоги мне. Дай, господи, мужества и крепости духа, обессиль врагов моих. Прости, господи, за все, в чем я виновата перед тобою. Не оставь, господи, в своей милости, защити и сохрани!
Анна редко ходила в церковь, из всех молитв помнила только «Отче наш». Она не была прихожанкой ни в одном из храмов и во время службы никак не могла преодолеть в себе состояние внутренней непричастности и чужеродности к привычным правилам церковной жизни. Душа ее была скованна и напряженна в молитвенном многолюдье. Но каким-то неведанным ей чувством Анна знала, что бог любит и оберегает ее и что неважно, где и какими словами она обращается к нему, важно, что идут они от сердца и полны искренней веры.
А может быть, прав Одинцов… На все воля божья, и каждый все равно получит по заслугам?
Она размышляла, не сводя глаз с часовых стрелок, готовых вот-вот вытянуться в безукоризненном шпагате: 6 часов утра, ровно сутки она в этом городе.
Окна дома были плотно прикрыты на ночь, и стоило только распахнуть ставни, как в комнату ворвался неистовый птичий гомон. В прохладной утренней тишине пересвист пичужек был чист и громок, будто соревновались они меж собой, кто дольше и безукоризненнее протянет звонкую трель.
Такое же птичье многоголосье запомнилось Анне, когда они с Клодом незадолго до свадьбы ездили знакомиться с его матушкой. Мадам Николь Морель жила в небольшом загородном доме и выглядела значительно моложе своих лет, хотя никогда не прибегала к пластической хирургии.
У Николь Морель был свой секрет сохранения неувядаемости: побольше сна, поменьше волнений, ежедневное плавание в пруду, а зимой — в бассейне. Раз в год она ложилась в клинику, чтобы очистить организм от шлаков. Ни морщинки на лице, хотя почти шестьдесят! Мадам пользовалась парфюмерией только своей фирмы. У нее было две фабрики, где изготовлялись кремы и лосьоны по старинным рецептам и упаковывались в коробочки с вензелем «ММ».
Сто лет назад две эти буквы обозначали имя Мишель Морель. Так звали прадеда Клода, он первым в роду Морелей освоил профессию парфюмера. Позже делом занимались и руководили им в основном женщины. И потому на семейном совете полвека назад или чуть больше было принято решение об изменении товарного знака. С тех пор многие француженки, отдававшие предпочтение кремам «ММ», знали, что эта аббревиатура расшифровывается теперь как «Мадам Морель».
Марка была особенно знаменита в послевоенные годы — продукция шла нарасхват. Но сейчас, когда быстро зарождались и столь же быстро завоевывали популярность десятки новых парфюмерных фирм, дела на фабриках Николь шли далеко не блестяще.
— Мне надоел этот бизнес, — сказала она как-то сыну. — Я надеялась, что со временем ты приберешь его к рукам. Однако у тебя свое дело. И я нашла покупателя, готового заплатить хорошие деньги. Кстати, знаешь, как он хочет, чтобы расшифровывалось «ММ»? «Мадам и Мсье». Наверное, в этом есть резон, парфюм сейчас у мужчин пользуется не меньшим спросом. Но мне жаль, что больше не будет «Мадам Морель».
Через два месяца Анна, дотошно изучив положение дел на фабриках, выкупила фирму у своей будущей свекрови. Название осталось прежним. Оно устраивало новую владелицу, потому что вскоре ее так же, как и Николь, стали называть мадам Морель.
То, как стало развиваться ее предприятие, подтвердило: Анна получила хорошие знания в английской бизнес-школе. Пришла пора расширять производство, и почему бы не начать эту работу с России? Тем более что у нее там был интерес, связанный не только с бизнесом. Но не в Москву и не в Петербург поехала она, а в свой родной город.
Губернатор области Аркадий Минеев захотел лично встретиться с Анной Морель и обсудить планы возможного сотрудничества. Это решение он принял после того, как ему доложили, что в двух российских столицах настойчиво ищут контакты с владелицей известной французской фирмы.
…Через час Анна торопливо открыла гостиничный номер. На этаже не было ни души. Серж ей понадобится через час, пусть закажет завтрак в номер и побеспокоится о меню ужина для шести гостей. Люсьен, которую она оставила досыпать в доме, позже, когда она привезет ее в гостиницу, лично проследит, чтобы все было сделано, как надо. Она знаток таких дел.
В какой же из чемоданов они упаковали презент для губернатора? А, вот он! Анна бережно погладила ладонью футляр из натуральной кости, окантованный белым металлом. Он открылся легко и беззвучно, выставив на обозрение флаконы строгой формы из серебра и баночки для кремов из черной кости, украшенные серебряными крышками. На всех двенадцати предметах бросался в глаза вензель «ММ».
Таких дорогих наборов было изготовлено всего по сто экземпляров — для мужчин и женщин, специально для торжественных случаев. Жалко отдавать такую красоту Минееву, но придется: ведь только губернатор может свести ее с Ращинским.
* * *
— Да не шуми ты, мама, девчонок разбудишь! — Ольга плотно прикрыла кухонную дверь.
Вчерашний звонок, о котором она рассказала Нине Васильевне, в нынешнее солнечное утро уже не казался таким пугающим, как накануне, но тревога осталась. И сейчас Ольга просила мать никуда, ни по какому поводу не отлучаться из квартиры, ни на секунду не выпускать во двор Аську с Леной, не открывать дверь даже соседке и, если вдруг кто-то будет снова угрожать по телефону, тут же звонить в редакцию.
— Так вот, мама, если меня не будет, ты все внятно и, пожалуйста, без эмоций скажешь Гале, она запомнит и свяжется со мной тут же, где бы я ни находилась.
Нина Васильевна кивнула: редакционную секретаршу она знала.
— А чем кормить? У тебя в холодильнике ветер гуляет. Как можно так жить, не понимаю…
— Ма, не заводись, прошу! Сейчас на машине заскочу на рынок, куплю все, что надо, и перед работой завезу.
Нина Васильевна сокрушенно вздохнула:
— Вечно тебе неймется. Просто так угрожать никому не станут. Ни о себе не думаешь, ни о нас. Ты из-за этой работы высохла вся, погляди на себя — ни кожи ни рожи. Потому и мужики от тебя бегут, как крысы с корабля.
Тема эта была не нова, поэтому Ольга только покачала головой.
— И не надоест тебе, мама, все об одном и том же. А вот насчет кожи и рожи ты зря! Не такая уж я у тебя пропащая.
Наклонившись к круглому зеркальцу, которое все норовило соскользнуть с кофейной чашки, к которой было прислонено, Ольга аккуратно довела черную линию на верхнем веке. Так, один глазик готов, не смазать бы второй! Теперь тушью распушим ресницы — во какие глазищи получились! Губки рисовать не будем, два ярких пятна на лице — явный перебор. Слегка их помадой — ну, готово!
— Пропащая! — передразнила она мать. — Такую зеленоглазую днем с огнем не сыскать!
Нина Васильевна досадливо сплюнула, Ольга рассмеялась:
— Трижды надо, мамуля, трижды! Да через левое плечо. И сказать: «Чтоб никто не сглазил!»
— Балаболка ты, Оля, — мать наконец улыбнулась. — Ты поосторожнее, доча. У меня сердце не на месте.
Запихивая в большую сумку пакеты и кульки, Ольга кивнула. Потихоньку войдя в комнату, достала с полки географический атлас, между страницами его лежали пять сторублевок. Это была заначка для покупки пальто. Стартовый капитал для обновки никак не вырастал больше той суммы, которую Ольга держала в руках. Денег этих хватит, чтобы забить продуктами холодильник, но их ничтожно мало для отправки девчонок с мамой в Москву. Придется снова занимать. И тут она чуть не подпрыгнула: в прихожей зазвонил телефон. Ругнулась про себя: «Нервы надо лечить, психованная совсем стала!»
Звонил Степанов, редактор областной газеты.
— Слышь, Ольга Владимировна, ты ведь знаешь, как я к тебе по-человечески хорошо отношусь.
— Так, — Ольга насторожилась. — А не по-человечески, скажем, просто по-товарищески?
Степанов кашлянул:
— Ты что, уже знаешь? Да не обижайся ты, Оля, но ведь сама понимаешь, какая у нас ситуация.
Ольга хмыкнула:
— Боишься, Сергей Федорович, да?
— Да при чем тут боишься не боишься! Дано четкое указание. Я не могу его не выполнить.
— Ладно, выполняй! Пока!
Она бросила трубку. Это был второй звонок за сегодняшнее утро. Чуть раньше, перед приходом матери, звонил Леша Рыбаков, ответственный секретарь молодежной областной газеты. Сейчас он временно заменяет главного редактора, ушедшего в отпуск. Леша рассказал, что ему домой позвонил Мостовой из областного комитета по печати: никаких материалов по поводу угроз в адрес Аристовой в газете быть не должно. Видимо, кто-то из коллег, с кем Ольга говорила вчера вечером, успел доложить председателю комитета.
— Мостовой не объяснил, почему такая установка?
Рыбаков замялся:
— Объяснил. Он сказал, Оля, что нет свидетелей, которые бы подтвердили, что тебе действительно угрожали. И что ты затеваешь очередную бучу лишь по одной причине — чтобы привлечь внимание к личной персоне и к своей газете.
— Ну, ладно, — Ольге стало противно до тошноты. — Глупость, Леша, к сожалению, не лечат, а с подлостью надо бороться. Ты-то сам что решил?
— Да стоит уже твое сообщение на первой полосе! — Он засмеялся. — Думаю, что завтра, Оля, я уже не буду заменять главного редактора. Да черт с ними!
«Молния» на сумке взвизгнула от резкого напора.
— Я ушла, закрывайся на все замки! — Ольга помахала матери рукой.
«Ну что ж, — подумала она, спускаясь по лестнице, — сами напросились, голубчики». Готовя редакторскую колонку, которая увидит свет завтра, Ольга не проводила параллелей, затрагивающих губернатора и областную администрацию. Теперь она сделает это.
* * *
— Еще и работать не начали, а в кабинете уже дышать нечем. Кончай, ребята, смолить. — Полковник Иванов, заместитель начальника областного управления внутренних дел, распахнул окно. Ни ветерка! День предстоял жаркий.
Начальник следственного отдела Виталий Жариков загасил сигарету.
— Ладно, Николай Николаевич, — обратился он к Иванову. — Рапорт я придержу, пока генерал болеет. Но на пресс-конференцию не пойду, уволь! И так неприятностей выше крыши. Пусть Смеляков сам обо всем доложит. — Он повернулся к Александру: — У тебя должность такая — общаться с прессой.
— Но ведь Сергеев, — вяло возразил Смеляков, — и тебе, Виталий Федорович, приказал быть на пресс-конференции. Вдруг у журналистов возникнут дополнительные вопросы.
— Как же — «вдруг»… Размечтался! — Жариков снова потянулся к пачке с сигаретами. — Не вдруг, а точно будут вопросы. Одна Аристова с десяток их, небось, заготовила. Кстати, что с Аристовой будем решать?
— Уже решили. — Иванов отобрал из рук Жарикова сигареты. — Я распорядился сегодня поставить телефон на прослушивание. Решетникову поручено понаблюдать за квартирой. — Иванов покрутил пачку в руках. — Ты, Виталий, все же не оставляй Сашу одного на съедение журналистам. Пусть Смеляков отрапортует, как ему генерал поручил, а ты понаблюдай за реакцией, не злобись, спокойно реагируй. От вопросов не отмахивайтесь. А рапорт ты порви, не гони горячку.
Он замолчал, долго внимательно разглядывал пачку, похоже, прочитал все написанное на ней, вплоть до традиционного «Минздрав предупреждает…».
— А что народ в камере, по-прежнему все молчат?
Жариков поморщился:
— Молчат. Сейчас с каждым веду беседы по душам, мать их за ногу! Как ремень попал в камеру — это семечки, в буханку хлеба могли засунуть и передать. Да не маячь ты, Николай, перед носом. Дай сюда сигареты! Будешь, Саша? — обратился к Смелякову.
— Я вот что думаю, — Александр прикурил и тут же пожалел, во рту уже было горько: три сигареты одна за одной, явный перебор. — Что это наш Виктор Иванович таким покладистым стал после встречи с губернатором? Вроде не особенно близки они меж собой, и всегда Сергеев умел маневрировать, чтобы дело не страдало…
Иванов тоже потянулся к пачке.
— Я его спросил об этом вчера. Вы б его видели — красный стал, я даже испугался, не дай бог, инсульт хватит. С давлением у Виктора Ивановича давно непорядок, как понервничает, за двести прыгает. Ну так вот, выслушал он меня, побухтел, поворчал, погудел вволю, а потом все же рассказал. Губернатор, когда Сергеев к нему вчера зашел, слова не дал сказать, рассыпался соловьем. Мол, только что звонил министру нашему в Москву, рассказал, как оперативно и блестяще было расследовано убийство Шерсткова. И что министр передал личную благодарность генералу, обещал сам позвонить и поздравить с окончанием — заметьте, товарищи дорогие, — с окончанием этого дела. Сергеев и рта не успел раскрыть, мол, какое там окончание, как Минеев ему ручку жмет и обещает пять квартир в новом доме. Опять же подчеркивая, зато, мол, подарок губернаторский, что в блестящей операции поставлена последняя точка. Тебе, кстати, Виталий Федорович, квартиру генерал не предлагал?
Жариков покачал головой.
Александр затушил сигарету, аккуратно опрокинул пепельницу на белый лист бумаги, упаковал окурки в плотный шар, прицелился — точно попал в мусорную корзину. Удовлетворенно хмыкнув, он прямо глянул в глаза Иванова:
— Меня, Николай Николаевич, спрашивал вчера генерал, не тесновато ли живется в однокомнатной. И адрес, между прочим, назвал. Улица Лесная.
Жариков хохотнул, поддав Смелякову мягко кулаком в бок:
— А что — хороший адрес. Домище там отгрохали — глаз не оторвать. А ты, Саша, не хочешь проводить пресс-конференцию, и не стыдно тебе, ай-яй-яй!
Иванов постучал по циферблату:
— Отставить хихоньки. На пресс-конференции быть обоим. Да кончай же ты, Виталий, курить одну за другой! Давай-давай из моего кабинета, теперь табачище здесь за день не выветрить.
* * *
Ксения Бессарабова не считала себя красавицей, хотя и победила год назад в городском конкурсе на звание «Мисс города». Она знала, что многих разочаровало решение жюри. Ну не красавица Ксения, но, безусловно, хорошенькая — не более того!
Да, хорошенькая! Ксюша была тоненькой и высокой, с удивительно нежной кожей. В чем она не сомневалась, так это в совершенстве своих длинных ножек. А лицо — и правда, ничего особенного. Миленькое, но самое обыкновенное, каких тысячи. И глаза у Ксюши небольшие, и ресницы негустые и белесые. Носик, правда, ничего, чуть курносый, аккуратной формы. Губы не пухлые, их постоянно надо дорисовывать карандашом. Тонкие светлые волосы совсем негустые, но когда Ксюша моет их дорогим шампунем, а делает она это каждый день, они послушно спадают ниже пояса блестящими прямыми прядями и даже кажутся на вид тяжелыми, но едва дунь — легко разлетаются. Зато к зубам, молочно-белым и крупным, претензий, как и к ногам, ни малейших. За двадцать лет Ксения ни разу не побывала в кабинете у стоматолога.
У нее была внешность деревенской простушки, взявшей от природы милую грацию, чистую здоровую кожу, ясный взгляд, белоснежную улыбку, настолько робкую и бесхитростную, что почти все, кто встречался с ней впервые, сразу были готовы идти навстречу, помогать, опекать, защищать, охранять эту хрустальную хрупкость.
Ксения три года назад приехала из небольшого села, но там она никому, тем более в ее большой семье, не казалась хрупкой и слабенькой, и уж тем более красавицей. Ее и хорошенькой-то не считали. Дразнили «каланчой», мать вздыхала, что худа очень, кожа да кости. Но силушки у Ксюши было достаточно, чтобы и дом держать в порядке, и за коровой ходить, и в огороде спину гнуть.
В школе училась старательно и в педагогический университет поступила не то что легко, но с первого захода: конкурс на факультет дошкольного образования был в тот год небольшим. Как все сельские девчонки, попавшие в большой город, она тоже поначалу растерялась, переживала, что по сравнению с однокурсницами-горожанками выглядит простенько и бедно. Но это продолжалось недолго. На первую стипендию купила коротенькую кожаную юбчонку, которую с деревенской дотошностью выторговала за недорого у вьетнамцев на рынке. Кожа плотно обхватила узкую талию и самую верхнюю часть бедра, оставив на свободе длинные ноги — ни один чужой взгляд с тех пор, в том числе и женский, не был, что называется, мимо. Распустила узел волос — они рассыпались по плечам. Ну, а личико можно «сделать» какое угодно, и она вскоре настолько овладела этим искусством, что, недолго поразмышляв, решила принять участие в городском конкурсе красоты. Там она и встретилась с Львом Павловичем Бессарабовым.
Ксения знала, что мнение этого человека, поскольку он был главным спонсором конкурса, станет решающим при подведении итогов. Женское чутье безошибочно подсказало, как себя вести: она снова приобрела облик деревенской простушки.
Лева был силен, крепок, высок ростом, уверен в себе и богат — хрустальная девочка с нежной кожей, с неброской миловидностью, робкой незащищенностью и ножками, притягивающими, как магнит, сначала просто запомнилась. Он задавал ей обязательные конкурсные вопросы и слушал ответы с удивившей его самого сострадательной нежностью. Девочку хотелось окружить заботой, одевать, как куколку, холить, нежить и оберегать.
Все другие участницы оставили его равнодушным, и головку Ксении увенчала корона «Мисс города».
По контракту, который заключили с победительницей конкурса, Ксения участвовала в различных презентациях, сопровождала Леву в деловых поездках. Времени на учебу не хватало, пришлось перевестись на заочное отделение.
В январе Бессарабов отметил свое тридцатилетие. В гостях у известного бизнесмена перебывал весь город. Поздравили юбиляра и губернатор с женой.
— Лев Павлович, — обратилась к имениннику Клавдия Андреевна, с улыбкой поглядывая на стоящую рядом Ксению, — познакомьте нас с милой хозяйкой вашего вечера. Кто она?
Ксюша обиделась: оказывается, первая леди области не знает ничего о первой городской красавице! Но тут же замерла в счастливом предчувствии: Лева, накоротке знакомый с губернаторшей, не глядя на Ксюшу, ответил:
— Она — сегодня хозяйка, это так. Но, думаю, если справится, попрошу остаться хозяйкой навсегда.
Губернаторша засмеялась:
— Проси, Лева! Проси немедленно! Сразу и помолвку отметим.
Кольцо с бриллиантом у Левы лежало в кармане пиджака. Он хотел объявить о помолвке позже, в конце вечера, но раз жена губернатора опередила, взяв на себя роль свахи, это даже лучше.
Ему в голову не пришло, что сначала надо бы спросить, согласна ли Ксения быть его женой. Он решил — и достаточно. И оказался прав: Ксюшка была на седьмом небе от счастья. Впереди ее ждала богатая, красивая, необыкновенно интересная жизнь!..
А через полгода мало что осталось от прежних иллюзий. Жизнь была богатая. И только!
«Пойти снова в бар сегодня? Одной неловко, неудобно — все глаза пялят. — Ксения бродила по дому в ночной рубашке. — Лева будет недоволен, опять скажет, что неприлично шляться одной. Так и скажет — «шляться».
Роль покорной девочки Ксюше порядком надоела, но она недооценила мужа, из которого собиралась вить веревки. Хорошо, хоть вовремя почувствовала это.
Ксения поежилась: с недавних пор она стала бояться его. Случайно услышанный ею разговор не оставлял сомнений: Лев Павлович Бессарабов имел прямое отношение к двум убийствам, о которых судачил весь город, и еще к одному, случившемуся минувшей ночью в тюрьме.
* * *
Первый заместитель губернатора Николай Ращинский свой рабочий день начал рано. Больше часа ушло на изучение справки, подготовленной по его поручению финансовым управлением. Через два дня, в четверг, Ращинскому предстояло принять участие в заседании областной думы и ответить на вопросы депутатов. На предыдущем заседании дума большинством голосов высказалась против того, чтобы область обременила себя новым долгом, но на кредите упорно настаивал губернатор. Мало того, думцы потребовали, чтобы администрация проинформировала их, какие кредиты, в каком количестве и у кого были взяты в период губернаторства Минеева и как обстоят дела с их погашением.
Выступить на заседании думы Минеев поручил своему первому заму. Оба знали, что поручение это нелегкое.
Ращинский набрал номер телефона начальника финансового управления и пригласил Светлану Лащееву к себе.
— Почему, — спросил он, — кредит, который мы брали у Витязь-банка, оформлен не на финансовое управление?
Светлана Ильинична удивилась:
— Вопрос не ко мне. В 1997 году не я возглавляла управление. Но я, конечно, в курсе дела. Там с самого начала было нарушение процедуры. Получателем суммы в 110 миллионов рублей была указана администрация, а не управление финансов, как это положено. Ну и такой еще момент: кредит администрация взяла без ведома областной думы. Почему Аркадий Борисович взял на себя такую ответственность, я не могу судить. Пыталась узнать об этом лично у него, когда принимала дела, но он цыкнул так, что зареклась спрашивать. При мне ни один кредит мы не брали без согласования с думой. Если сейчас депутаты не изменят своего решения, новый кредит управление финансов брать не станет ни под каким давлением администрации и губернатора. Наверное, три года назад была аналогичная ситуация, и Ртищев, по всей видимости, не захотел связываться с Витязь-банком. Поэтому Минеев действовал самостоятельно — и в переговорах с банком, и в подготовке документов на этот кредит.
Ращинский задумался. Депутаты непременно заинтересуются Витязь-банком. Они не Лащеева, их губернаторским «цыканьем» не испугаешь.
Ломать голову он не будет, надо пойти к Минееву и спросить, что и как отвечать по этому поводу. Должно же быть у губернатора объяснение, почему область брала кредит у мало кому известного банка, да еще и расположенного не в России, а в одной из республик бывшего СССР.
«Ну и Аркаша, милый друг, — усмехнулся про себя Ращинский. — Ни словечка ведь не сказал про то, как был оформлен этот кредит. Теперь понятно, почему Ртищев подал в отставку, как ни уговаривали его. Такого толкового финансиста грех было отпускать. Как это он сказал тогда? «Они на джипах уедут, а я сяду». Уехал Ртищев в Москву сразу же, как только предложили ему небольшую должность в министерстве. Но дело-то сделано! И сколько «нагрел» на нем Аркаша?»
Он глянул на Лащееву. Светлана Ильинична не Ртищев, но дело свое тоже знает неплохо. С новым кредитом Аркаше придется покрутиться.
— Спасибо, Светлана Ильинична. Если возникнут вопросы, я вас еще побеспокою. Вы в курсе, что мне послезавтра предстоит отдуваться на думе?
— В курсе. Примите соболезнования.
Система погашения кредита в Витязь-банке тоже вызывала вопросы. В течение трех лет область расплачивалась за кредит пшеницей, мукой, гречкой, сахаром, металлом. Получателем этой продукции по поручению Витязь-банка было ООО «Сервис-расчет». Возглавлял это спешно образованное ООО Роман Семенов. Ни для кого не было секретом, что предприимчивый Роман Андреевич — младший и единственный брат жены губернатора. Уже с год Роман жил за океаном и успешно вел свой бизнес.
Сколько получила фирма-посредник и, в частности, родной братец губернаторской жены не знает никто, кроме, конечно, участников этой сделки. Официально известны «издержки»: на сельскохозяйственной продукции область потеряла больше двух миллионов долларов, на металле — еще три миллиона. Аналитическая справка, которую внимательно изучил Ращинский, давала ответ, почему это произошло. «Сервис-расчет» получал продукцию и металл по ценам, существенно ниже рыночных.
Похоже на то, что Аркадий Борисович Минеев не слишком верит в успех предстоящих выборов. Случись неудача, у него есть хорошо подготовленный плацдарм.
У них с Аркадием как-то был разговор о зарубежных счетах и о том, что многие известные в стране люди имеют их в банках Швейцарии, Нью-Йорка, Лондона. Когда в конце прошлого года появилась реальная опасность раскрытия этих счетов, многие из известных политиков потеряли сон. В прессе замелькали имена, названия иностранных банков, цифры с множеством нулей.
— Дураки, — высказался Аркадий по этому поводу. — Понадеялись на тайну банковских вкладов — как же, Швейцария! А вот теперь выстроят их по струночке, и будут они, как миленькие, рапортовать, откуда денежки. Украли, вестимо… Финт с умопомрачительными гонорарами за ненаписанные книжки и за лекции за рубежом не пройдет — это мы уже «проходили». Совсем голову потеряли, идиоты. Как будто нет у них братьев, сестер с неприметной фамилией…
Ращинский и раньше был уверен, что у Минеева есть капитал за границей. Несколько губернаторских инициатив по привлечению иностранных инвестиций в область, его бесконечные поездки в Аргентину, Испанию, США якобы по поводу этих инвестиций, которые при их первоначальной внешней привлекательности оборачивались, как правило, убытком для области, — все это заставляло многих, в том числе и ближайшее окружение губернатора, задаваться вопросом: а не скрывается ли за этой кипучей активностью личная выгода Минеева?
— Мне бояться нечего, никто мне не прищемит хвост, у меня лично нет никаких счетов за границей, — завершил тот разговор губернатор.
Конечно, нет. Зато у жены есть братик с неприметной русской фамилией. И живет Роман Семенов давно за границей.
Ращинский усмехнулся: с Клавдией Минееву ссориться никак не пристало.
* * *
Анна, конечно же, не только догадывалась, а знала наверняка, что Сергей Иванович Дрягов, которого Люсьен — а теперь и она — называла просто Сержем, определенно заметил, что сегодня он общается с другой женщиной, хотя, как и вчерашнюю, ее звали Анна Морель. Она с удовлетворением отметила, что свою проницательность переводчик выразил всего лишь секундным удивлением в глазах, и только. Ну что ж, приятно иметь дело с умным человеком, который понимает, что не случайно за несколько дней переводческой работы ему назначен гонорар, превышающий его годовое жалованье в Министерстве иностранных дел.
С Сержем они коротко и по-деловому обсудили программу сегодняшнего дня. Общались, разумеется, по-французски. Легкий акцент, от которого вряд ли Анна когда-нибудь сможет избавиться, если кто и заметит, то только Серж.
Сейчас девять. До назначенной встречи ровно час. Удобно усевшись в кресле, Анна раскрыла увесистую папку с документами и расчетами. Она изучила все это раньше, но проглядеть не мешает. Разговор предстоит серьезный. Вряд ли сегодня директор фабрики найдет время, чтобы смешить Анну Морель русскими анекдотами.
Чтобы заполучить губернатора и Ращинского на ужин, ей, по-видимому, придется сегодня же подписать протокол о намерениях. Она подпишет документы при любых условиях — расторгнуть протокол в будущем не составит труда.
А может, думала она, листая бумаги, и не придется расторгать. В расчетах есть интересные варианты — это заметно сразу. Жаль, что она не побывала на фабрике сама. Но в принципе для организации дела ее мало интересовала технология русских. Они умеют изготовлять природные добавки и хорошее сырье для кремов и лосьонов, хорошее — потому, что натуральное, а довести продукцию до марки «ММ» — это уже задача французской стороны.
Анна потянулась в кресле. Нерасторопность русских парфюмеров, не слишком озабоченных дизайном и рекламой — для этого у них просто нет денег! — на руку мадам Морель. Кстати, кремы с французской маркой «ММ», если суждено им здесь появиться, не будут дорогими. Рынок в стране такой огромный, что прибыль «Мадам Морель» получит на объемах продукции.
Анна захлопнула папку. Пора!
* * *
— У нас уже сейчас есть более двадцати натуральных веществ. Это экстракты растений и лекарственных трав, витамины, другие природные компоненты.
Директор фабрики Георгий Иванович Мезенцев открыл папку с документами.
— Вы ведь видели, мадам, наши расчеты. Уверяю вас, они сделаны с умом, там выверен каждый цент. Конечно, сумма вложений немаленькая, но средства, я в этом уверен, окупятся очень быстро.
— Не сомневаюсь, мсье Мезенцев, в расчетах ваших экспертов. — Анна вытащила из пачки сигарету, улыбкой поблагодарила губернатора, который тут же щелкнул зажигалкой. — Но сразу скажу, что не подпишу ни один чек, пока не будет готово экспертное заключение моей компании. Это правило, которое я не нарушаю никогда, кто бы ни был моим компаньоном. Как это у вас говорится, тише едешь — дальше будешь?
Мезенцев кивнул. Мадам осторожна, но в деловой хватке ей не откажешь. Он бы тоже не стал швыряться миллионами. Да у него их просто нет.
Мезенцеву 72 года. Он не мог ждать долго. Целью всей его жизни был запуск в производство быстро окупаемых прекрасных технологий. Но, к сожалению, большой кредит маленькая фабрика взять не могла. Губернатор тоже разводит руками: денег нет. Ни у кого нет денег!
— Давайте подведем первые итоги, — губернатор улыбнулся Анне. — Сотрудничество возможно и взаимовыгодно. О контракте речи не ведем. Пока не ведем, — уточнил он. — Ждем заключения экспертов. Так? Протокол о намерениях мы можем подписать сегодня?
Анна затушила сигарету.
— Это реально. Но мне бы хотелось иметь на руках текст на французском языке. Предлагаю сделать так. Мы попросим мсье Сержа поработать вместе с вашими специалистами и подготовить договор на двух языках к шести часам вечера. К этому времени я жду вас, господа, на ужин в отель. Там мы и подпишем протокол. И, как это у вас говорится, обмоем это событие.
Мезенцев развел руками — он вынужден соглашаться на все условия мадам. Минеев молчал, постукивая карандашом по столу.
«Да сколько же он будет молчать?» — думала Анна. И тут же воскликнула:
— О, я совсем забыла!
Серж поднялся, сделал несколько шагов к двери, где на стуле лежали два свертка, аккуратно положил их на столе перед Анной.
— Я не сомневаюсь, — обратилась Анна к Мезенцеву, — что в ближайший месяц-два мы встретимся с вами, мсье Жорж, в моей фирме. В Париже или в Марселе вы сможете выбрать в качестве сувенира любое изделие «Мадам Морель». Поэтому сегодня мой сувенир для вас — это бутылка коньяка. Это очень хорошая марка. По рюмочке каждый вечер — и ваше сердце будет биться горячо.
Мезенцев молча поцеловал Анне руку. Этот старый директор фабрики ей определенно нравился.
Анна обернулась к губернатору:
— Для вас, мсье Минеев, у меня особенный подарок.
Она освободила от бумаги костяной футляр. Неслышно щелкнул замочек. «Боже, какая красота!» — воскликнул, не сдержавшись, знаток Мезенцев.
Анна только принялась рассказывать, кому из венценосных особ в Европе были преподнесены подобные наборы, как дверь кабинета открылась: на пороге стоял Николай Ращинский.
— Простите, не знал, — начал он. — Зайду попозже.
— Нет, нет, Николай, входи! Познакомься с нашей очаровательной гостьей. Мадам Морель, разрешите представить моего близкого друга и первого заместителя Николая Семеновича Ращинского. Посмотри, Коля, какую прелестную штуку изготовила фирма мадам. Так вы говорите, — обратился он к Анне, — что флаконы из чистого серебра? И всего двенадцать таких наборов обрели своих владельцев? Я очень тронут! Ваш подарок просто восхитительный!
Анна улыбнулась Ращинскому:
— Я не предполагала, что познакомлюсь с вице-губернатором, и не позаботилась о сувенире для вас. Но мы это исправим. Мсье Ращинский, я обязательно жду вас на ужин. Подайте пример вашему губернатору и не откажите в просьбе даме. Мы завершим наши дела, и, надеюсь, — она посмотрела Ращинскому в глаза с особым значением, — я очень надеюсь, что прекрасно проведем время. Мсье Минеев, буду счастлива познакомиться с вашей супругой.
Минеев засмеялся:
— Мадам Анна, отказать вам невозможно. Я постараюсь быть с женой.
Анна обернулась к Ращинскому, глянула, как позвала:
— А вы?
Даже старик Мезенцев заметил настойчивое внимание мадам Морель к первому заместителю и, не сдержавшись, хмыкнул: вот что значит молодые. Ему бы, Мезенцеву, лет тридцать сбросить — мадам бы сегодня, куда б ей деться, контракт подписала!
Анна распрощалась. Пока она шла к двери, провожаемая губернатором, Ращинский бросил быстрый взгляд на фигуру: ничего себе штучка, эта француженка. Жаль, юбка длинная. Но шанс рассмотреть ножки мадам он ни за что не упустит!
* * *
Хорошо, что Серж остался в администрации. Не хотелось, чтобы кто-то видел ее лицо, когда она садилась в машину. Анна никак не могла унять волнения, охватившего ее. Забылись все уроки мсье Ли. Впрочем, успокоила она себя, все пока по правилам, старый тибетец учил выдержке в присутствии недруга — с этим она справилась. И, похоже, неплохо. Хотя, если честно, не требовалось больших стараний, чтобы завлечь Ращинского. Был он котом мартовским всегда: стоит кошечке хвостом вильнуть — и уже в боевой готовности! Не изменился за прошедшие годы ничуть. Интересно, знает Минеев, что жена его, Клавдия, была любовницей Коленьки?
Анна глубоко вздохнула. Напряжение потихоньку спадало.
Там, в Париже, ей казалось: ничто не дрогнет в душе, когда она приступит к выполнению задуманного. Слишком много страшного произошло с ней, слишком велика была потеря — Стася не должна была умереть такой молодой! Знание того, что люди, исковеркавшие ее жизнь, не только безнаказанны, но и живут припеваючи, было мучительным. Но теперь ее сковывали страх и неуверенность. «Я просто слабая женщина, — с горечью сказала себе Анна. — Но непременно доведу дело до конца. Непременно!»
В гостиничном номере она пробыла недолго. Переобулась в туфли на низком каблуке, выкурила сигарету. Когда закрывала дверь на ключ, услышала перезвон напольных часов: ого, уже двенадцать!
Радио в машине передавало местные новости. Анна прислушалась: диктор сообщил, что в областном управлении внутренних дел только что началась пресс-конференция. Журналистов проинформируют о ходе следствия по поводу убийства Андрея Шерсткова.
Аристова наверняка там. Хорошо бы с ней встретиться. Но когда?
В центральном универмаге Анна обнаружила специальный отдел, где продавались не только различные консервы для кошек и собак, но и забавные игрушки для четвероногих, ошейники против блох, шампуни. Она побросала в пакет покупки. Теперь можно ехать домой. Через час Люсьен должна быть в гостиничном номере.
* * *
Хотя на Демоне был жесткий ошейник и намордник, редко кто из прохожих проходил мимо, пугливо не сторонясь. Одинцову казалось, что с тех пор, как он с собакой вышел из дома, за ним следят. Он несколько раз намеренно останавливался у киосков с газетами, чтобы незаметно оглядеться: вроде подозрительных нет. И тем не менее всю дорогу не мог избавиться от ощущения, что кто-то пристально наблюдает за ним.
Парня с сотовым телефоном он заметил, когда выходил из пункта междугородних переговоров. Тот с отрешенным видом сидел на скамейке, подставив лицо солнцу. Заметив Одинцова, разом напрягся и полез в карман за трубкой. Встретив взгляд Александра, звонить не стал. Но когда тот, пройдя неспешным шагом за угол, обернулся, паренек в черной обтягивающей майке уже кому-то названивал.
Случайность? Да нет, вряд ли. Паренька в черном он заметил еще дважды: тот не расставался с телефонной трубкой.
Одинцов перебирал в памяти только что состоявшийся разговор с Вадимом. Брат Маши уже знал о гибели сестры. Вадик спросил, сможет ли Одинцов, возвращаясь в Москву, заехать к нему на пару дней: надо, мол, обсудить, что делать с Машкиной посылкой. Она прислала на имя брата заказное ценное письмо. Писала, как высчитал Вадим по штемпелю, за день до того, как ее убили.
«Так странно, — голос его дрогнул, — Машки нет на свете, а я вчера получил от нее послание.
Сначала даже испугался. А потом дошло до меня, что письмо это с месяц, даже больше, провалялось на почте. Хорошо, что не пропало до моего приезда».
— Так что в письме? — нетерпеливо спросил Одинцов.
— Да ерунда какая-то. Девять кадров на фотопленке. Какой-то мужик там в непотребном виде. И коротенькая записка. Машка написала, что друг ее, этот Шерстков, попросил негативы хорошенько спрятать. Но она боится держать их в доме, потому что Шерсткова убили. Она думает, что убили его из-за этих негативов. Так может быть, Саша?
— Кто его знает. Надо посмотреть, что там на пленке.
Одинцов замолчал.
— Саш, ты где? — услышал он тревожный голос Вадима. — Так ты заедешь к нам?
В Тулу Одинцов заедет — очень хочется повидаться с другом, помянуть Машку. Но негативы надо как-то переправить сюда. И чтобы завтра он их получил. Это возможно?
— Без проблем, — заверил его Вадик. — Жена в диспетчерской работает на вокзале. Все организует в лучшем виде.
Они условились, что Одинцов встретит симферопольский поезд. Конверт будет у проводника восьмого вагона.
В последний раз провожатый с сотовым был замечен им на рынке. Одинцов купил кости для собаки, немного молодой картошки, на углу в небольшом продуктовом магазинчике выбрал румяный хлебный батон. Через десять минут они с Демоном были на Монастырской.
Одинцов внимательно проверил свои метки: на этот раз кто-то побывал не только во дворе, но и опять — в самом доме.
Теперь он знал, что ищут. И за что убили ни в чем не повинную Машку.
